Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Читаем с нами. Книги о бизнесе

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Левитас: Больше денег от Вашего бизнеса" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Май 2007   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Александр Левитас

Статистика

9.003 подписчиков
-8 за неделю
←   Все выпуски   →

Читаем с нами. Книжное обозрение.


Злобный Ых

Эрих Мария Ремарк "Искра жизни"

Они не знают, сколько еще осталось до мая. Говорят, начало апреля уже миновало, но никто из них не знает, какое сейчас число. Заключенным в концлагере этого знать не положено. Да они и не интересуются. У них одна цель - выжить. Выжить, даже если это выживание в Малом лагере, среди умирающих от истощения и дизентерии ходячих скелетов. За любую провинность их могут замучать или казнить тысячей изощренных и не очень способов: фантазия эсэсовцев неистощима, и они неутомимы в своем любимом спорте - убийстве. Впрочем, они могут и не убивать самостоятельно: достаточно лишить лагерь ужина, чтобы на следующее утро штабели трупов у входа оказались куда больше обычного.

Где-то там, в Большом лагере, заключенных гоняют на работу, дымят трубы крематория и раскачиваются повешенные за вывернутые руки трупы на плацу. Там есть подполье, там есть связи с волей, и многие своим примером доказывают: даже в концлагере можно жить, ни в чем себе не отказывая - были бы деньги. Здесь же, в Малом лагере, догнивают человеческие остатки из тех, кто уже не годен ни на что. И еще здесь упорно отказывается умирать небольшая группа ветеранов. Их мало и с каждым становится меньше: голод и болезни делают свое дело. Но они борются. Даже такие полуживые мертвецы способны оказать лагерному Сопротивлению поддержку - спрятать на время разыскиваемого человека или укрыть оружие. А еще они иногда смотрят сквозь колючую проволоку, мимо вышек с пулеметами, на близкий немецкий городок и на уютный белый дом на холме, мечтая, как бы они стали там жить.

Сыплются с неба бомбы, и рушатся, горят дома - возмездие настигло Германию. Стремительно накатывает май сорок пятого, и уже слышна далекая канонада - это приближается американская армия. Все еще дымят трубы крематория, а обреченная команда политических-смертников загружает в топку трупы; палачи-эсэсовы все еще наслаждаются изощренным убийством узников, и упаси господи попасться им на глаза в неудачный момент; комендант лагеря, удачливый коммерсант и хороший семьянин, все еще подкармливает своих любимых кроликов и наслаждается безмятежным покоем загородной жизни... Но в воздухе вместе с вонью разлагающихся заживо человеческих тел и крематорского дыма уже держится предчувствие перемен. И заключенным нужно всего-то немного: еще хотя бы ненадолго удержать в своем умирающем теле искру жизни...

Роман - классическое описание концлагерного быта и страданий в немецких лагерях второй мировой. Это не лагерь смерти - это обычный трудовой лагерь, где в одну кучу собраны уголовники, политические, евреи и всякая мелкая шушера. Однако заключенным от этого не легче - умирают там ежедневно и обыденно, и только основательная немецкая бюрократическая машина озабочена тем, чтобы как следует подсчитать трупы - для отчетности... Роман является выдающимся антифашистским и документально-историческим текстом. Однако у нас он впервые был издан только после распада СССР. Вообще Ремарк после краткого периода массового издания в СССР в начале 60-х позже внезапно если оказался и не под полным запретом, то уж, во всяком случае, перестал относиться к категории persona grata. Возможно, дело было в иделогии: Ремак вместе с фашистами сильно недолюбливал и коммунистов, протестовал против строительства Берлинской стены и вообще не желал быть идеологически правильным. В "Искре жизни" есть несколько антикоммунистических эпизодов, которых было вполне достаточно, чтобы закрыть роману дорогу в советскую печать. По другой версии, славный советский Союз Писателей возмутился массовым изданием популярного буржуазного автора, когда и на самих себя бумаги мало (эта версия озвучена в статье, которую можно найти по "Ссылке дня". В общем, первое издание этого романа в России, которое я обнаружил, датируется 1993-м. И прочитать его определенно стоит.

Жанр: исторический роман
Оценка (0-10): 9
Ссылка: Мошков
Приблизительный объем чистого текста: 757 kb

Цитаты:

Перекличка закончилась. Сошлись на том, что не хватает одного русского, две трети которого бесследно исчезли, и верхней половины заключенного Сибельского из барака 5. Это было не совсем так. От Сибельского остались руки. Они находились во владении барака 17, где их выдали за останки Йозефа Бинсвангера, исчезнувшего без следа. В свою очередь двое из барака 5 украли нижнюю половину русского, чтобы выдать ее за Сибельского, -- по ногам все равно трудно было бы установить личность. К счастью, нашлось еще несколько лишних частей тела, которые могли сойти за недостающую треть русского пленного. Таким образом было установлено, что во время бомбардировки никто из узников не убежал, воспользовавшись всеобщей неразберихой. И все же не исключено было, что их оставят стоять на плацу до утра, а потом отправят на завод продолжать поиски -- недели две-три назад весь лагерь простоял двое суток, пока не нашли одн

ого заключенного, который покончил с собой, забравшись в свинарник. Вебер по-прежнему спокойно сидел на стуле, положив на руки подбородок. За все это время он почти ни разу не пошевелился. Выслушав доклад дежурного, он медленно встал и потянулся.

-- Люди слишком долго простояли без движения. Им необходимо размяться. Приступить к занятиям по географии!

Во все концы аппель-плаца понеслась команда:

-- Руки за голову! Низкий сест -- принять! Прыжками вперед -- марш!

Длинные шеренги людей покорно опустились на корточки и прыжками, по-лягушечьи, медленно двинулись вперед. Луна тем временем поднялась еще выше и посветлела. Она уже высветила часть плаца. Другой конец его заслонили от луны здания, бросив на него свои тени. На земле четко обозначились очертания крематория, лагерных ворот и даже силуэт виселицы.

-- Назад марш!

Шеренги запрыгали со света обратно во тьму. Многие, обессилев, падали на землю. Солдаты СС, капо и старосты блоков пинками и ударами поднимали их на ноги. Крики были почти не слышны из-за шарканья бесчисленных подошв по земле.

-- ВпередНазад! Вперед! Назад! Смирно!

Началась основная часть урока географии. Она состояла в том, что заключенные бросались на землю, ползли, по команде вскакивали, опять ложились и ползли дальше. Так они изучали землю "танцплощадки", подробно, до мельчайших бугорков и ямок, до боли. Через несколько мгновений плац уподобился растревоженной куче огромных полосатых червей, которые имели весьма отдаленное сходство с людьми. Они старались, как могли, защитить раненых. Но это плохо удавалось из-за спешки и страха.

Через четверть часа Вебер скомандовал отбой. Эти пятнадцать минут обошлись изнуренным узникам довольно дорого: повсюду валялись на земле те, кто не в силах был подняться.

-- По блокам становись!

Люди потащились обратно на свои места, поддерживая со всех сторон пострадавших, которые еще могли кое-как переставлять ноги. Остальных положили рядом с ранеными.

Наконец, лагерь замер. Вебер выступил вперед.

-- То, чем вы сейчас занимались, было в ваших собственных интересах. Вы научились находить укрытие во время воздушного налета.

Несколько эсэсовцев захихикали.

Коротко взглянув на них, Вебер продолжал:

-- Вы сегодня на собственной шкуре узнали, с каким бесчеловечным врагом нам приходится бороться. Германия, всегда стремившаяся к миру, подверглась жестокому нападению. Враг, разбитый на всех фронтах, в отчаянии прибегает к последнему средству: он трусливо бомбит в нарушение всех прав человека мирные немецкие города. Он разрушает церкви и больницы. Он убивает беззащитных женщин и детей. Ничего другого и не следовало ожидать от зверей и недочеловеков. Но мы не останемся в долгу. С завтрашнего дня руководство лагеря требует от вас лучших результатов в работе. Команды выступают на час раньше, для работ по расчистке улиц. Личное время по воскресеньям отменяется до особого распоряжения. Евреи на два дня лишаются хлебного пайка. Скажите спасибо вражеским головорезам-поджигателям.

Вебер замолчал. Лагерь затаил дыхание. Снизу, из долины, послышался шум мощного мотора, который быстро приближался, жужжа на высокой ноте. Это был мерседес Нойбауера.

-- Запевай! -- скомандовал Вебер. -- "Германия превыше всего"!

Команду выполнили не сразу. Все были удивлены. В последние месяцы им не часто приказывали петь, а если это и случалось, то пели всегда народные песни. Как правило, петь их заставляли, когда кого-нибудь наказывали. Заглушая крики истязаемых, заключенные пели лирические строфы. Но старый национальный гимн донацистских времен им не приходилось исполнять уже несколько лет.

-- А ну-ка не спать, свиньи!

В тринадцатом блоке первым запел Мюнцер. Остальные подхватили мелодию. Кто не знал слов, делал вид, что поет. Главное, чтобы губы у всех шевелились.

-- Почему? -- шепнул Мюнцер своему соседу Вернеру, не поворачивая головы и продолжая делать вид, будто поет.

-- Что -- "почему"?

Пение было в этот раз больше похоже на карканье. Начали слишком высоко, и голоса срывались, не в силах дотянуться до высоких, ликующих нот последних строк. Да и дыхания не хватало, после "разминки".

-- Что это еще за гнусное гавканье? -- заорал второй лагерфюрер. -- Еще раз сначала! Если и в этот раз не споете как следует, останетесь здесь до утра!



За домом в саду маячили фигуры русских пленных. Они продолжали работать, хотя уже стемнело. Нойбауер велел им несколько дней назад быстро вскопать часть земли, чтобы посадить там тюльпаны. Тюльпаны и еще петрушку, майоран, базилик и другую зелень. Он любил зелень. Особенно в салатах и соусах. Это было несколько дней назад. С тех пор прошла целая вечность. Какие тюльпаны! Сгоревшие сигары -- вот что ему сейчас впору было сажать! И удобрять их расплавленными литерами из типографии.

Заметив Нойбауера, русские еще ниже склонились над своими лопатами.

-- Ну что вытаращились? -- спросил Нойбауер, не в силах больше сдерживать ярость.

Один из них, тот что постарше, ответил что-то по-русски.

-- А я говорю -- вытаращились! Ты и сейчас пялишься на меня, свинья большевистская. Еще огрызается! Рад, небось, что имущество честных граждан гибнет? А?

Русский молчал.

-- ВпередЗа работу, лодыри несчастные!

Они не поняли его. Уставившись на него, они из всех сил старались сообразить, чего он от них хочет. Нойбауер пнул одного из них сапогом в живот. Тот упал. Затем медленно поднялся, опираясь на лопату, и взял ее в руки. Нойбауер увидел его глаза, его руки, сжимавшие черенок лопаты, и вдруг остро, словно удар ножа в живот, почувствовал страх. Он выхватил револьвер.

-- Ах ты мерзавец! Еще и сопротивляться?..

Он ударил его в лоб рукояткой нагана. Пленный упал и больше уже не поднялся.

-- Да я тебя... мог бы пристрелить! -- проговорил Нойбауер, тяжело дыша. -- Ишь, вздумал сопротивляться! Захотел ударить меня лопатой! Да за это тебя расстрелять мало! Благодари Бога, что я чересчур добрый. Другой бы на моем месте пристрелил тебя, как собаку! Он взглянул на часового, стоявшего в стороне по стойке "смирно". -- Другой бы пристрелил его, как собаку. Вы же видели, как он собирался замахнуться лопатой.

-- Так точно, господин оберштурмбаннфюрер.

-- Ну ладно. Вылейте ему на башку ведро воды.

Нойбауер покосился на второго русского. Тот копал, низко склонившись над лопатой. Лицо его абсолютно ничего не выражало. На соседнем участке захлебывалась от лая собака. Ветер хлопал бельем на веревке. Нойбауер заметил, что во рту у него пересохло. "Что это со мной? -- думал он. -- Испугался? Ничего подобного. Чтобы я -- испугался?.. Тем более какого-то придурковатого русского. А кого же тогда? Или чего? Что со мной происходит? Просто я чересчур добрый, вот и все. Вебер на моем месте медленно забил бы его насмерть. Дитц просто пристрелил бы его, не моргнув глазом. А я нет. Я слишком сентиментален -- вот мой недостаток. Недостаток, который мешает мне на каждом шагу. И с Сельмой тоже."

Машина ждала его у калитки. Нойбауер невольно подтянулся.

-- В новый комитет партии, Альфред. Туда еще можно проехать?

-- Только в объезд, вокруг города.

-- Хорошо. Поезжай в объезд.

Водитель развернул машину. Нойбауер взглянул на его лицо.

-- Что-нибудь случилось, Альфред?

-- Мать погибла.

Нойбауер нервно заерзал на сиденье. Только этого ему еще и не хватало! Сто тридцать тысяч марок, истерика Сельмы, -- а теперь еще нужно произносить какие-то слова, утешать.

-- Мои соболезнования, Альфред, -- коротко, по-военному четко сказал он, чтобы поскорее избавиться от этого неприятного долга. -- Скоты! Убивать женщин и детей!..

-- Мы их тоже бомбили. -- Альфред не отрываясь смотрел на дорогу. -- Первыми. Я сам там был. В Варшаве, Роттердаме и Ковентри. До ранения, пока меня не списали в тыл.

Нойбауер изумленно уставился на него. Да что же это такое сегодня? Сначала Сельма, теперь шофер! Что они все, с цепи посрывались, что ли?

-- Это разные вещи, Альфред, -- сказал он, -- совсем разные вещи. Тогда это было обусловленно требованиями стратегии. А то, что делают они, -- это чистейшей воды убийство.

Альфред не отвечал. Он думал о своей матери, о Варшаве и Роттердаме, о Ковентри и о жирном маршале, который командовал германской авиацией.

-- Так рассуждать нельзя, Альфред, -- продолжал Нойбауер. Альфред тем временем с остервенением взял очередной поворот. -- Это уже почти измена! Я вас, конечно, понимаю, у вас горе, но все же... Будем считать, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Приказ есть приказ, и нам ни к чему угрызения совести. Раскаяния и сомнения -- это не по-немецки. Фюрер знает, что делает, а мы выполняем его волю. Вот так. Он еще отплатит этим убийцам! Вдвойне и втройне! С помощью нашего секретного оружия! Мы еще бросим их на лопатки! Уже сейчас мы день и ночь обстреливаем Англию нашими снарядами Фау-1. Мы превратим их остров в кучу пепла, с помощью наших новейших открытий. В последний момент! А заодно и Америку! Они заплатят за все! Вдвойне и втройне... -- Нойбауер почувствовал себя гораздо увереннее и уже почти верил в то, что говорил.

Он достал из кожаной коробки сигару и откусил кончик зубами. Ему хотелось говорить еще, у него вдруг появилась острая потребность в этом. Но, увидев плотно сжатые губы Альфреда, он поборол в себе это желание. "Кому я нужен? -- с горечью подумал он. -- Каждый занят собой. Надо было поехать за город, в сад. Кролики... Мягкие, пушистые. Рубиновые глазки в сумерках..." Он давно, еще с детства, мечтал иметь кроликов. Отец не разрешал. Теперь они у него были. Запах сена и теплой шерстки и свежих капустных листьев. Сладко-щемящая грусть детских воспоминаний. Забытые мечты. Как все-таки чертовски одиноко бывает иногда! Сто тридцать тысяч марок. Самая крупная сумма, которую ему в детстве удалось накопить, была семьдесят пять пфеннигов. Да и те у него через два дня украли.



Ссылка дня: Шимон Маркиш "О переводе". Воспоминания о том, как в СССР принимались решения о переводе и публикации иностранных авторов.



Архив рассылки доступен здесь или здесь.

Хотите опубликовать свою рецензию? Пришлите ее редактору (в поле Subject укажите "Читаем с нами").
В избранное