Дорогие читатели!

Известный среди эспернтистов исследователь истории эсперанто-движения в России - Анатолий Сидоров из Петербурга недавно предоставил в наше распоряжение еще одну статью священника Иннокентия Серышева, которую я и предлагаю сегодня вашему вниманию. "Еще одну" - потому что к судьбе этого удивительного человека мы уже обращались во время первой конференции "Василий Ерошенко и его время"  в 2002 - 2003 гг. Тогда же был опубликован очерк Амира Хисаммутдинова о Серышеве и одна из статей о. Иннокентия. Архив рассылки доступен в интернете, приглашаю всех заглянуть в него. 

Ваша Юлия Патлань

Свящ. Серышев

Что мне дал язык Эсперанто

Eldono de Esperanta biblioteko de G.D. en Saratov

Саратов. Типография «Саратовская Почта», 1916 г., 16 с.

Когда я стараюсь кого-либо убедить в пользе международного языка Эсперанто, то часто слышу вопрос: «А что может дать мне знание языка Эсперанто?», «Что дал Вам язык доктора Заменгофа?» Оставляя в стороне вопрос: «Что может дать язык Эсперанто (Надежды)» Вам, уважаемый читатель, ибо я не знаю ни Ваших убеждений, ни Ваших склонностей, ни ваших стремлений и чаяний, я отвечу Вам на второй вопрос: «Что дал мне язык Эсперанто» мне – скромному сибирскому сельскому священнику. Из моего рассказа Вы можете видеть ясно, что вообще может дать знание интернационального языка. Сообщу о себе, что несколько лет тому назад я жил в одном из захолустных приходов забайкальской области, на границе с Монгольским ханством, среди карым (помесь крестьян с аборигенами – бурятами), в 150 верстах от захолустного городка Троицкосавска с его знаменитою слободою Кяхтою, в 200 верстах от линии железной дороги; моё село расположено среди высоких крупных лесистых гор, кругом тайга, обилие дикого зверья, да и народ живёт какой-то несуразный, некультурный. Словом, типичный сибирский медвежий уголок. Интересов жизненных, у большинства сельской интеллигенции никакой – полное прозябание, а если кому и вздумается поработать на пользу народную, то со всех сторон препятствия и препоны; и свои соседи сотоварищи и сама тёмная народная инертная масса тормозят культурную работу; и опять осмелившийся вылезти из тины и грязи мелкой обывательщины погружается в прозябание… Интересов никаких; всё испробовано, всё успело надоесть и опротиветь. Так всюду; так было и у нас. Но вот на фоне нашей тусклой безнадёжной жизни, серой обывательщины блеснул мягкий зелёный свет нового светила, новой звезды, появившейся на фоне нашей жизни; и этот дивный, тихий, ровный свет звезды влил в наши души струи надежды, скрасил нашу жизнь, влил новые силы, оживил нас, ободрил, поднял. И с тех пор, как лишь мы кончали ежедневное исполнение нашего долга, нашей службы, мы обращали наши взоры, мысли к прекрасной столице царства Польского – к Варшаве, откуда взошла наша новая покровительница «Зелёная звезда Надежды» – международный язык Эсперанто. Осеняемые лучами этого Светила, отныне мы, приобщённые к мировому делу объединения разъединённого человечества, отдаём всё свободное время пропаганде нашего Языка и Идеи…

Услышал я о языке Эсперанто впервые в 1909-м году в городе Славянске от одной бонны; у ней же взял учебник и быстро его проштудировал; но идея языка ещё была от меня скрыта. Как всякий начинающий эсперантист я, конечно, начал не только читать брошюры на этом языке, но и переписываться письмами и открытками с иностранцами; вначале я не придавал этому серьёзного значения, а просто хотел испытать годность языка, получить виде курьёза несколько открыток из чужих земель; получив ответное письмо из Австралии и несколько открыток из Европы, я подумал: ну, эти страны всё-таки культурные, и, хотя мои знакомые удивляются полученным видовым открыткам из Европы, я хочу их удивить более интересными: добуду открытки из стран более удалённых и редких – с островов, из Африки, Америки, Индии; постепенно я сам так втянулся в эту переписку, в обмен открытками с видами и типами, что открыл правильный и серьёзный обмен таковыми со всем миром, и через 3 года я имел уже 200 корреспондентов из 62-х стран земного шара! Позвольте перечислить страны, представленные открытками моих эсперантских альбомов: все государства Европы, (кроме Греции), Исландия, Мальта, Кипр, Азиатская Турция, Персия, Сицилия, Египет, Иерусалим, Марокко, Алжир, Тунис, Мадейра, Канарские острова, Мадагаскар, берег Слоновой Кости, Мозамбик, остров Св. Маврикия, Бельгийское Конго, Ангела, Наталь, Капландия, все республики Южной Америки (кроме Перу и Гвиана), Панама, Мексика, Канада, Соединённые Штаты, Куба, остров Маргариты (Венецуэльской республики), Порто-Рико, острова Бермудские, Индия, Бирма, Индо-Китай, Китай, Япония, Филиппины, Целебес, Ява, Ново-Зеландия, Австралия, Фиджи, Аравия, Судан, Гавайские острова, Тасмания. За несколько лет у меня составилась незаметно богатая коллекция (в несколько тысяч экземпляров) открыток содержания этнографо-географического, полезная и поучительная и интересная не только для меня лично и моих посетителей, но и для учащихся школ в качестве наглядного пособия. Эта переписка открытыми письмами привела меня и к переписке простыми и заказными письмами, ибо оказалось, что многие корреспонденты столь интересные темы затронули, что на открытках нам стало тесно, и мы перешли на письма. Какие только темы мы не затрагивали! Ведь среди моих «единомышленников», рассеянных по всему земному шару, имелись лица самых разных наций, языков, вер, убеждений, образования, положения социального: индусы, китайцы (из них 2 мальчика), японцы, негр сириец, американцы, европейцы, теософы, атеисты, католики, адепты религии Зороастра, евреи, баптисты, конфуцианцы, мужчины и женщины, дети, старцы, юноши девицы, простые рабочие, профессора, учителя, разносчики писем, редактора, врачи, адвокаты, полицейские судьи, служители религии, чиновники, начальники, писатели, коммерсанты, миссионеры, аббаты, комиссионеры, правые и левые, социалисты, нигилисты, и реакционеры; словом, весь мир отражался, как в зеркале в моих открытках: я вошёл в общение с универсом, предо мною начала постепенно открываться мировая душа, душа всечеловечества. Правда, со многими эсперантистами я обменялся лишь двумя-пятью открытками, с иными, хотя и большим числом, но без излишних интимностей, но ведь с некоторыми мы, не зная друг друга лично, а лишь по письмам и портретам, сроднились душою, сдружились, и мы стали ближе друг к другу, разделённые огромными расстояниями и разницею национальности, веры и языка (но не идей!) – чем многие возле живущие и часто бывающие у меня!...

Эта переписка мне открыла удивительное таинственное семейство эсперантизма – связывать даже друг друга не знающих эсперантистов тёплыми, сердечными узами дружбы; как первые христиане мы, впервые встречаясь, именуем друг друга совершенно искренно и непринуждённо словами: «друг», «дорогой», «единомышленник», и готовы оказывать друг другу всякого рода услуги. Поверьте – мне всегда было гораздо приятнее оказывать услуги далёким нведомым китайцам, миссионерам, испанскому рабочему, коллекционеру негру с Мадагаскара, алжирской учительнице, сирийцу коммерсанту из Египта, чем своим знакомым и даже родным! Мы, эсперантисты, живём в особой дружеской атмосфере, что для посторонних, для непосвящённых и незаметно и невероятно, а, быть может, и смешно, наивно! Однако вот эти то тёплые невидимые дружеские лучи звезды «Эсперо», слившись некогда в могучий, мощный поток, растаят, растопят лёд, интернациональных враждебных отношений…

Я ещё плохо освоился с языком Эсперанто, как судьба привела меня почти неожиданно в Западную Европу, из моего сибирского медвежьего угла. Это было в 1910 году, когда я ещё не подозревал во всём объёме о пользе международного языка; ничего не зная о Универсальной Эсперанто-Ассоциации (У.Э.А) и её роли, я отправился в европейское 3-хмесячное путешествие вовсе не думая, что мне придётся пользоваться этим языком, тем более что я и не подозревал о степени распространения в Европе Заменгофского языка. Как реалист по образованию я учил языки английский и немецкий, а дома и французский, учился всегда на пять, любил эти языки, не мало дома читал и переводил, однако ко времени поездки я успел их основательно забыть, и если в Германии сравнительно легко обходился с помощью немецкого языка (и то в смысле неумирания с голода и нахождения нужных улиц, мест, учреждений), то в Бельгии, Франции, Англии я и сестра моя (Эсперантистка) были поставлены в затруднение и поневоле вспомнили про Эсперанто. Помню, в Брюсселе, на всемирной выставке, мы почувствовали себя угнетёнными, без языка; тогда я решил попробовать найти Эсперантистов, благо что у меня был записан адрес какого-то книжного магазина, где Эсперантисты собирались иногда. Я знал, что Эсперантисты носят особый значок (5-тиконечная зелёная звезда – символ нового светила на горизонте жизни человечества, объединяющего 5 частей света), дабы легче узнавать друг друга при встрече, и потому на всякий случай в этом магазине купил себе значок; лишь я вышел с сестрою из магазина, где не застал Эсперантистов, как вдруг какой-то господин радостно кричит мне на Эсперанто: «Дорогой товарищ, откуда Вы?» «Из Сибири, русский деревенский священник», радостно ответил я. Боже! Я понимаю, и меня понимают – вот радость-то! Ведь это я в первый раз слышу чужую эсперантскую речь! Я ждал этого случая и боялся, тем более что ещё плохо владел этим языком; а вдруг не пойму, или меня не поймут! И, радуясь, мы продолжали беседовать; он повёл меня сразу же к аббату Ричардсону, обаятельному старцу, одному из виднейших бельгийских эсперантских деятелей, с коим позже я состоял в переписке. Часы, проведённые у него, были для меня незабвенны…

Когда мы прибыли в Лондон, то с первого же раза поняли, что наше знание английского языка, благодаря неверности его произношения, равно нолю; нам уже поневоле пришлось искать эсперантистов; я имел лишь один адрес – редакции журнала «Британский Эсперантист»; туда мы и направили свои стопы с надеждою на помощь; и мы не ошиблись. Познакомившись с составом редакции, произведши своим появлением фурор (русский, священник из Сибири, из глуши, с Монгольской границы!), мы были приняты весьма тепло; нас подвели к огромной географической карте, прося показать на ней место нашего исхода; особенно милым оказался юный редактор, г. Мэн, отдавший себя в наше распоряжение с 4-х часов пополудни в течение 4-5 дней; благодаря ему мы не только попали на митинг суфражисток, но и в самый их клуб, где обедали и откуда вышли главари митинга, ибо Мэн оказался ярым суфражистом; мы ездили по подземным дорогам на британо-японскую выставку, в Гайд-Парк; словом, мы нашли прекрасного товарища и забыли про своё незнание английского языка; и это ещё при условии, что мы плохо говорили на Эсперанто и тут лишь начали в нём совершенствоваться; в один из вечеров он ввёл нас на эсперантский вечер, где кроме нас из иностранцев был ещё один швейцарец, делавший на эсперанто доклад о своём курорте Давос, показывая его фотографические снимки; здесь мы познакомились со многими единомышленниками, из коих с почтенным старцем S-ro J.Bredall из города South Croydon (служащем во всемирном туристском агентстве Кука) я и поныне состою в постоянной дружественной переписке, даже во время разразившейся всеевропейской войны; нашему появлению там весьма обрадовались, а в конце вечера меня возвели на эстраду и заставили сказать речь; как я не запирался, говоря, что я плохо владею языком эсперанто, все единодушно настояли, чтобы я – «священник из Сибири» – сказал им речь; и что же, знаете ли, на меня нашло вдохновение, и я сказал 5-7-минутную речь, без сучка, без задоринки; аплодисменты и сейчас звучат в моих ушах!...

В Париже мне пришлось несколько раз сталкиваться с эсперантистами; посетил я их книжный магазин и бюро, побывал в типографии, где печатаются 2 эсперантских журнала (Rue Lacèpéde, 33) «Lingvo Internacia» и «Juna Esperantisto», а также вечернее собрание эсперантистов в здании знаменитого университета Сорбонны. Там я встретил двух известных русских старейших эсперантистов: доктора Островского (владетеля виллы «Эсперанто» в Крыму) и Коловрат-Червинского; конечно нам и в голову не пришло объясняться между собою на русском языке; все мы трое говорили речи на эсперанто. В типографии на меня произвело сильное впечатление то обстоятельство, что я – русский, посетитель шотландец, и рабочие типографии (из числа их были: испанец, французы, немец, англичане) – люди разных наций – легко и приятно объяснялись на общем языке; а как бегло говорили рабочие на эсперанто! В швейцарском городе Берне также я заходил в бюро Универсальной Эсперанто-Ассоциации (У.Э.А), коей делегатом я ныне состою.

Эта поездка открыла мне глаза на значение языка эсперанто и показала внутреннюю сторону эсперантизма, который, подобно волшебному «Сезам», отворял пред чужеземцем сердца людей. И в свой медвежий угол я возвратился из Европы убеждённейшим и горячим Эсперантистом и адептом эсперантизма, а вскоре и вошёл в Эсперантию (У.Э.А), сначала в качестве рядового члена этой Ассоциации, а позже в роли её официального представителя «делегата».

Моя переписка с некоторыми лицами приняла серьёзный характер; с миссионерами (особенно методистом из Англии) я вёл длинные диспуты по церковным вопросам; с антиалкоголистами я стал обмениваться мнениями по интересующему нас вопросу о борьбе с пьянством; меня стали просить сотрудничать в международном антиалкогольном журнале, куда я стал посылать свои оригинальные, переводные и компилятивные труды, приняв таким образом непосредственное участие в международном деле первостепенной важности; появилось много моих статей; переписка с педагогами приняла интересный характер, меня знакомили с постановкой дела образования в других странах, спрашивали про дело русских школ; я отвечал сначала письмами, а позже сотрудничеством в международном педагогическом обозрении, издававшемся в Бельгии на эсперантском языке, где сотрудничали педагоги самых разных стран; многие корреспонденты задавали самые разные вопросы о Сибири – видно было, что эта страна их страшно интересует, они о ней ничего не знают кроме разных небылиц; я отвечал; но число запросов росло, и я решил облегчить свой труд ответа; я составил несколько разных статей, отпечатал на шапирографе и разослал интересующимся, за что получил от многих выражение благодарности; некоторые из моих статей были переведены для журналов на английский и французский языки, и я получил образчики этих номеров. Таким образом, мои задачи всё более и более усложнялись, круг моей деятельности расширялся; я вошёл, врезался в самую гущу мировой жизни, и живя в глухом Шергольджине я не замечал этой глуши, а чувствовал всё время, что я живу в центре мира, и связан самыми близкими и тесными узами с разными народами, племенами и лицами, нахожусь в центре международных организаций. В виду того, что и шапирографическими листками я не смог вполне насытить жажду эсперантистов в отношении родной мне Сибири, я постепенно пришёл к мысли удовлетворить всех эсперантистов изданием на языке эсперанто целого ряда томов под общим оглавлением «Siberio», с иллюстрациями; каждой области или губернии посвятить по тому или по два, в зависимости от располагаемого мною материала; цель издания – дать лёгкий для усвоения, интересный разнообразный материал для ознакомления с Сибирью, её бытом, условиями жизни, духом населения; показать Сибирь такою, какою она является на самом деле, показать то, что часто ускользает от внимания чужеземных серьёзных исследователей; я имел в виду широкий круг читателей, а не учёных специалистов; первый том, посвящённый Забайкалью, уже вышел в свет в апреле 1914 года, в бельгийском городе Шарлеруа, где и был склад первого тома, повидимому погибший под развалинами Шарлеруа; я знаю, что за 2 месяца, до войны, эта книга успела проникнуть в 15 разных стран в количестве 130 экземпляров; я полагаю, что теперь едва ли где можно достать этот первый том[1], разве в редакции журнала «Волна Эсперанто» и в Лондоне в редакции «Британский Эсперантист»; (цена книги 1 р. 25 коп. без пересылки; 1 1/2 р. с пер. заказным порядком; 276 стр., 23 иллюстрации); мною уже приготовлен давно 2-й том (о Забайкалье же), и я начал готовить третий том (о северо-востоке Сибири), но великая война остановила печатание 2-го тома, да и издателя я ещё не нашёл. В деле издания книги сразу же сказалась неизмерная польза языка Эсперанто; в то время как труды даже великих писателей и учёных проникают к разным народам в течении десятилетий, в это самое время моя скромная книга, труд компилятивный по преимуществу, в течении лишь двух месяцев после её появления успела проникнуть в 15 разных стран и если бы не война, то она проникла бы в течении полугода во все уголки земного шара, а мои газетные статейки могли одновременно читаться всюду, где имеются эсперантисты: разве это не волшебный ковёр-самолёт?!

Вследствие моего вступления в У.Э.А. я начал своими статейками поддерживать официальный журнал «Esperanto», издаваемый в Женеве, где сотрудничают делегаты разных стран. Таким образом, постепенно я погрузился в писательскую пропагандную деятельность, всё глубже и глубже проникая в интернациональную жизнь. Чем дальше в лес, тем больше дров; вот началась лотерея в пользу строящейся колонии эсперантистов («Park-urbo») – я принимаю в ней посильное участие, привлекши своих знакомых и родных эсперантистов; вот я получаю из Чехии воззвание о том, что редактор национальной газеты соглашался было ввести в газете эсперантский отдел, но наши враги-идисты атаковали его и сбили с пути истины, а газета эта весьма влиятельная среди демократии; просят меня и других написать этому редактору на эсперанто протест и просьбу о введении эсперантского отдела; пишу; и что же? В официальной нашей газете читаю, что этот редактор получил со всех концов света столь много писем, протестов и проч., что убедился в силе эсперантского движения и ввёл требуемый отдел: мы, общими усилиями, отвоевали себе важный уголок!... А вот редактор Бушка из Богемии шлёт нам свои пламенные воззвания о протесте Эренталю против систематического истребления несчастных словак – текст протеста во имя гуманности составлен на французском и эсперанто языках; просят послать временно имеющиеся эсперанто газеты, брошюры, путеводители, иллюстрации; и мы шлём, выставка проходит с большим успехом и мы с благодарностью получаем обратно наши образцы; я имею у себя образчики 79 эсперанто журналов со всего света, и я помню, по просьбе Томского студента, ныне доктора, г. Скальского (одного из самых неутомимых Томских пропагандистов нашего языка) я послал их для эсперантского отдела Омской выставки, по окончании каковой я их получил обратно. Один учитель из Марселя (Франция) просил меня составить горячее воззвание на эсперанто рабочим его федерации, сильно склонным к идизму (реформисты языка эсперанто); я исполнил его просьбу; один американец просил меня для газеты написать на эсперанто статью на такую-то тему, каковую он переведёт на английский язык, а гонорар пополам – я исполнил его просьбу; от одного демократа из Калифорнии я получил просьбу перевести на эсперанто несколько статей с русского (издание русских рабочих в Калифорнии) и послать наложенным платежом несколько русских учебников языка эсперанто для русских рабочих в Америке; всё это было мною аккуратно исполнено. Сириец из Египта, коммерсант, просил у меня сведения о цене разных кож невыделанных в Забайкалье – я удовлетворил его просьбу и т.д., и т.д. в этом роде. Служа всем, по силе возможности, я и сам широко пользовался любезностью эсперантистов. Для лекций о Эсперанто и в целях пропаганды мне надо было иметь образчики разных эсперантских журналов, я просил и редакции и корреспондентов слать мне таковые, и вот совершенно бесплатно я собрал 79 номеров журналов на эсперанто со всех стран Европы: –из Перу, Бразилии, Кубы, Кроации, Аргентины, Чили, Китая, Мексики, Японии и пр. и пр., а также и иллюстрированные путеводители (на эсперанто) по разным странам и городам. Мои товарищи-курильщики желали получить образчики египетских папирос, и я пишу в Каир эсперантисту-коммерсанту и он высылает мне бесплатно 3 коробочки разносортных папирос. Я собираю коллекции насекомых и бабочек, и вот я получил в подарок несколько красивых бабочек из Австралии, Целебес, соединённых Штатов, насекомых из Бирмы, Аргентины; в обмен – большую коллекцию германских бабочек. Многие эсперантисты, послали мне в подарок на память: евангелие на эсперанто, эсперанто книги и брошюры, 10 рублей (от S-ro I.Bredall) на пропаганду трезвости, крестик, альбомы видов, серии открыток, 2 красивые броши (от одного испанца рабочего; его собственная работа – накладка золотом), песни из родной страны (с нотами, с переводом текста песен на эсперанто), и т.п. Предполагая ехать заграницу вторично, уже на этот раз исключительно с помощью международного языка, я посылал запросы о маршрутах, о цене билетов, и на всё это я не только получал детальные ответы, но и многих (из Европы, Америки и Австралии) приглашения посетить их, где я найду самый радушный приём и всестороннюю помощь в деле ознакомления с их страною.

В мирное время я выписываю много эсперантских журналов, где почерпаю немало интересных сведений; я читаю постоянно эсперантскую литературу – как переводную, так и оригинальную (у меня имеется порядочная библиотечка), получая от чтения огромное развлечение, разнообразный интерес, много полезного, черпая там силы для продолжения работы на поприще эсперантизма, вращаясь в кругу самых разнообразных идей. Наконец не мало времени занимает и пропаганда языка Эсперанто и внутренней идеи эсперантизма. Важность, полезность для человечества внутренней идеи эсперантизма (объединение наций и племён на почве общего международного языка эсперанто), в связи с другими факторами человеческого прогресса, наполняет мою душу законною гордостью сознания, что и я своим участием кладу свой камень в здание общечеловеческой семьи и вношу свою каплю мёда в общий улей созидательной, творческой работы, а совпадение ближайших целей эсперантизма и исповедуемой мною христианской религии – достижение Царства Божия на земле[2] («Да прiидет царствие Твоё!») чрез любовь ко всем людям как братьям и чрез объединение всего человечества в одну дружную семью – даёт мне спокойную уверенность в том, что я иду правильным путём, или вернее сказать, одним из правильных путей, ибо много разных путей ведут к одной и той же ближайшей цели – царству Божию на земле, а чрез него и к другой – более удалённой и более важной, конечной цели – Царствию вне земному…

Теперь читатель видит, что дал мне язык Эсперанто. Он заполнил мой досуг, занял часть моей души, ввёл меня в центр мира, пододвинул ко мне земную вселенную, направил мои мысли ввысь, к светлым прекрасным далёким идеалам, много помог и в практической жизни. На первый же вопрос – что может дать Эсперанто Вам, читатель – я могу лишь сказать одно: если не всё то, что он дал мне, то во всяком случае что-нибудь он даст, что-нибудь положительное, наконец хотя бы просто приятное сознание, что изучая этот язык и пропагандируя его и идею эсперантизма, Вы посильно служите доброму, славному, гуманному делу сближения, сплочения людей и народов, уничтожению их розни и вражды, падению одной из последних крепких китайских стен, разделяющих человечество на ряд (смешно сказать) отдельных зоологических групп враждебных друг другу племён и народов.

Эсперантист священник Иннокентий Серышев. 22 апреля 1915 года.