Потрёпанная жизнью кухня в старом кирпичном доме. Проржавевшая плита, старый холодильник "ЗИЛ" с ручкой как у "однорукого бандита", жёлтая от перехлорированой воды раковина. За столом, накрытым потёртой и рваной клеёнкой, сидит мужчина. У него мозолистые, ссохшиеся, перечёркнутые жилами и венами руки, которыми он держит гранёный стакан с чаем. В бледном, из-за слабой заварки, чае - покоится почерневшая от времени ложка. Около стены на столе стоит блюдце с отколотым кусочком давно уже превратившееся в пепельницу.
В треугольном сколе тарелочки удобно улеглась тлеющая сигарета. Сизый дым, в сумерках кажущийся совсем синим, свиваясь причудливой косичкой, поднимается к потолку.
Мужчина сидит без движения и, кажется, что он уже превратился в статую. Только изредка он моргает и тогда иллюзия неподвижности нарушается. Сразу можно заметить, как слегка шевелится грудная клетка при дыхании, как пульсирует жилка на шее под ухом. В конце концов, мужчина тяжело вздыхает и отпивает глоток уже давно остывшего чая. Недовольно морщится, разглядывая содержимое стакана, и отставляет его в сторону. После чего берёт с блюдца истлевшую наполовину сигарету, стряхивает с неё пепел и глубоко затягивается.
Выпуская горький дым из легких, он изображает на лице такую же недовольную мину, как и минутой раньше. Резкими и точными движениями тушит в блюдце окурок и осыпавшиеся искры.
Человек поднимается из-за стола - уже поздно и завтра надо на работу. На завод, где изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, одна и та же работа. Штамповка, возможно уже никому не нужных и давно устаревших, деталей какого-то прибора. За каждым рабочим днём - однотипные одинокие вечера. Периодические выходные и праздники, уже давно не отмечающиеся и не доставляющие никакой радости. Уж лучше будни, которые наполнены механическими и однотипными действиями, освобождающими сознание от ненужных мыслей. Его
размышления прерываются мощной вспышкой резко-яркого света.
- Здравствуйте, Дмитрий Яковлевич! - Перед ошарашенным мужчиной, поправляя растрепавшиеся перья, возник ангел.
Такой совсем типичный ангел - белоснежные крылья, соломенного цвета волосы, одеяние, походящее на римскую тогу, свободные плетёные сандалии из какого-то жёлто-золотого материала и даже нимб, висящий над макушкой и подрагивающий, когда хозяин слегка изменяет положение головы.
- Мнэ-э... А-а... - Только и выдавливает из себя мужчина, плюхаясь обратно на скрипнувшую табуретку.
- Не удивляйтесь и не пугайтесь. Да, я действительно ангел. Можно сказать - посланник Божий. - Скороговоркой выпаливает гость оторопевшему хозяину.
Дмитрий Яковлевич уже слегка пришедший в себя кивает головой на свободную табуретку и, запинаясь, бормочет:
- Присаживайся...тесь, пожалуйста... Всегда рады, так сказать... Чем обязан?.. Если можно конечно...
Ангел критическим взглядом окидывает предложенное место и, подобрав свою тогу, аккуратно, как будто боясь запачкаться, присаживается на краешек табуретки.
- Я к вам собственно вот по какому вопросу... Точнее делу... Точнее разговору... - Ангел от чего-то начинает запинаться и, кажется, даже смущается. - Извините, конечно, что так поздно... Но дела, знаете ли...
Мужчина, замечая нерешительность гостя, вспоминает, что в холодильнике стоит початая бутылка водки и, кажется, где-то завалялась банка с солёными огурцами. Он не успевает задать вопрос, как ангел, опережая предложение, выпаливает на одном дыхании:
- Да. Если можно, конечно. Но только по чуть-чуть - на работе всё-таки.
Дмитрий Яковлевич быстро достаёт бутылку, которая сразу запотевает в тепле и быстро нарезает пару огурцов, аккуратно раскладывая их на тарелке аккуратным кругом. Ангел в это время извлекает из сушилки второй гранёный стакан с неотмывающимся коричневатым налётом от чая. Пока хозяин занимается огурцами - его стакан отмывается и наполняется на треть алкоголем. Дмитрий Яковлевич в свою очередь наполняет водкой стакан гостя.
Ангел молитвенно складывает руки и, подняв глаза к потолку, бормочет едва слышно:
- Прости. Это только в качестве установления контакта.
Гость и хозяин чокаются и выпивают. Ангел откусывает кусочек огурца и кладёт оставшееся обратно на тарелку. Дмитрий Яковлевич просто занюхивает рукавом и довольно крякает. На лице гостя появляется яркий румянец.
- Так я к Вам вот по какому делу. - Решает начать разговор Ангел. - Кстати, зовут меня просто и незатейливо - Михаил.
- Дмитрий Яковлевич. - Протягивая руку для пожатия, представляется хозяин. - Хотя Вы и так, наверное, про меня всё знаете.
- Ну, разумеется, у нас Там, - Ангел показывает пальцем вверх. - Весьма обширная картотека.
Однако рукопожатие всё-таки происходит. Хозяин и гость некоторое время сидят, разглядывая потускневший рисунок на клеёнке. Затем ангел, наконец, вспоминает, что у него было дело и продолжает:
- Вы, наверное, знаете, - Ангел откашливается и начинает говорить с тоном профессора выступающего перед студентами. - Что Он создал вас по облику и подобию своему, а затем разместил в каждом из вас свою часть, ибо вы дети и создания Его.
Дмитрий Яковлевич согласно кивает, вспоминая всё то немногое, что он знает о христианстве и религии.
- Так вот части это, разумеется, получились не вполне равными. - Тут ангел снова смущается и начинает говорить чуть тише. - И всем достались абсолютно разные.
Козак Луганский пишет: «Новая песня старого шамана»
Ну, вот, и снова Поспешности маску несущий!
Постой, ответь на вопрос своей жизни, насущный:
- Все ли то правда, на что ты глядишь?
Реально ли все? А, если ты спишь?!
Нитью сознанья ты жизнь проницаешь,
А все, что ты видишь – ты понимаешь?!
Если твой сон – творение духов,
Отчего не ответишь - боишься злых слухов?!
Тогда мне ответь, чем страшна так молва,
Ведь это лишь звук – звуковая волна?!
Ах, режет твой слух резкое слово!
А ты ожидал от жизни другого?
Умой свои руки ключевою водой,
Смой грязь, ощути вожделенный покой,
Закрой же глаза и расслабь свои члены.
Отпусти свои нервы и мышцы, и гены.
Вставай и взлети над шумящей толпой,
Не бойся летать – наши предки с тобой!
Вот слышится рокот, шумит как прибой,
И облаком злоба клубится горой.
Слышатся фразы чужие, как грома раскаты,
А мысли, как молнии, в небе распяты.
Поносят все тело твоё, и душу, и тлен,
Желают, чтоб жил ты в разгар перемен...
Ты чувствуешь, злоба в тебе нарастает,
Железною лапою сердце сжимает
И трудно дышать, и взгляд твой горит,
И, что-то в душе твоей говорит:
- Чем должен на зло ты теперь отвечать,
О том, что ты добрый будешь кричать?
"На зло отвечайте только ДОБРОМ!"...
Ну, что же, с пророком я этим знаком -
Не встретился с ним, а хотел я спросить -
А чем за добро, тогда, отплатить?
За доброе дело – хвала всем и честь,
Для злобы есть слово... И слово то - месть!
Что толку, ударам щеку подставляя,
Лишь множить тем зло, порок восхваляя?!
Пороком из душ добро вышибая,
Гнилая душа так живет, процветая.
И множится зло!..
А смерть приносить - для меня ремесло.
Идешь ты по жизни, ошибки считая,
Как мелочь в копилку их собирая.
Не ведая смысла, по жизни бредешь,
А смысл - в той кубышке, когда ты умрешь.
На тот свет богатства никто не унес...
Так, что же с кубышкой? Вот новый вопрос!
Ответ тебе дам... И мне не перечь –
Сумел ты собрать, но не смог уберечь!!!
Душу чужую не сберег ты от гнили,
Ошибки его с твоей смертью почили.
Лекарство от гнили забыли давно,
Местью лечить мерзейшее зло...
Не это ль скрывалось под словом ДОБРО?!
- Папка! Ну папка! - маленькая девочка прыгала вокруг мужчины в тёмных очках и дёргала его за рукав рубашки.
- Ну погоди маленько! Видишь же - нет киосков, а магазины закрыты на обед. - мужчине абсолютно не хотелось выходить из тенька отбрасываемого старой липой. В городе вот уже целые две недели властвовала жара.
До ближайшего киоска с мороженным надо было пройти пару кварталов по абсолютно открытому пространству. Преодалеть липнущий от жары асфальт. Густой и нерассеивающийся запах выхлопных газов. И яркое, норовящее сжечь всё живое, солнце.
Мужчина вздохнул, поставил пустую бутылку из-под минералки рядом с переполненной урной и взяв ладошку дочери в руку вышел из тени.
Солнце обрушилось на них с какой-то непонятной ненавистью. Мгновенно выступил пот и пришла усталость. Ноги сразу стали ватными и непослушными. Но девчушка как будто не замечала всего этого ужаса. Она носилась и пугала пьющих из фонтанчика голубей. Вода в фонтане не менялась, а лилась по замкнутому циклу. Поэтому брызги, периодически летящие во все стороны, были тёплыми и противными. От них становилось ещё жарче и тяжелее.
Стараясь большую часть времени держаться в тени стоящих в пробке автобусов и грузовиков - эта парочка перебежками добралась до киоска с манящей надписью "Мороженное". Служебная дверь и окошко были распахнуты настежь, а вентилятор гонявший воздух внутри киоска - казалось скоро расплавится от непрерывной работы. Полная женщина в голубом халате сидела рядом с холодильником и открыв крышку - обмахивалась прохладным воздухом. Холодильник верещал от натуги, но всё-же хранил в себе холод достаточный для сохранения
мороженного.
Мужчина выгреб из кармана влажные бумажки и протянул в окошко.
- Два пломбира пожалуйста.
Тётка не отрываясь от обмахивания своего драгоценного тела бросила недовольно через плечо:
- Пломбира нет. Только клубничное осталось. Уже третий день только клубничное привозят.
- Папка! Давай клубничное! Клубничное! - начала прыгать вокруг мужчины девчушка.
- Хорошо, давайте клубничное. - утирая пот со лба буркнул мужчина.
Он не любил клубнику, но жара была такая, что даже ненавистная клубника в форме мороженного была счастьем. Получив два прохладных пакетика парочка отошла от киоска. Девчушка сразу же разорвав упаковку - стала с аппетитом поглащать прохладную массу. Мужчина сначала прислонил пакетик ко лбу. Прохлада разливалась по его телу придавая временную бодрость. Наконец он развернул мороженное. Оно уже слегка подтаяло, но он никогда не любил его кусать. Гораздо приятнее было слизывать натаявшую массу и немного подержав
во рту проглатывать, ощущая прохладу прокатывающуюся по пищеводу.