Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

"...Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" (Откр. 2:10).


"...Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни" (Откр. 2:10).

Продолжение.



После трех месяцев моего пребывания в камере чесо-точных, все были удивлены тем, что чесотка не коснулась ни меня, ни моей малютки, хотя гигиенические условия были ужасны. Не было возможностей мыть пеленки, ку-пать ребенка. В камере была грязь и вонь. Всем хотелось подержать Руфочку на руках, чего я не запрещала. Я виде-ла, как смягчались их лица от прикосновения к ней. Ее присутствие пробуждало в них материнские чувства. Ее качали на руках, пели ей колыбельные песни, утешая ее, и этим утешались сами. Всякое мое слово было для них ав-торитетом. В камере стал заметен проблеск духовного рас-света. Благоухание Христовой благодати коснулось сердец этих потерянных людских душ. В разное время возле меня собирались группы женщин, признавались в  своих грехах с горьким сожалением о своей порочной бессмысленной жизни. Слезы лились неудержимым потоком из глаз этих измученных проказой греха людей. Однажды во время нашей беседы присутствие Святого Духа чувствовалось особенно сильно. Бледные лица отражали напряженное внимание и надежду, когда я рассказала им о замести-тельной жертве Христа. Я предложила желающим помо-литься Богу о спасении, повторяя за мною слова молитвы: "Господи, прости мне все мои грехи, вольные и невольные. Благодарю Тебя, Христос, что Ты взял на Себя мою вину и наказание, отдавши Себя на смерть вместо меня. Я отдаюсь Тебе навсегда. Аминь". После этой общей молитвы, полились личные короткие молитвы, обильно орошенные слезами облегчения и радости душ, вкусивших блаженство небесного мира. Еще несколько дней я была с ними, назидая в слове. Они запомнили наизусть несколько гимнов и любили их петь.
В начале января 1941 года меня перевели в Армавир-скую тюрьму. Те же тесные камеры, тот же скудный паек, такие же искалеченные извращенной жизнью люди... Те-перь я уже знала, что это был мой миссионерский труд, назначенный мне Богом. Несколько раз я обращалась к властям с просьбой разрешить моим родителям взять к себе моего ребенка, но каждый раз получала отказ. Несмотря на все лишения и отсутствие санитарных условий, девочка была здоровеньким и прелестным ребенком. Когда ей исполнилось шесть месяцев, тюремный врач сделал ей укол от каких-то детских болезней. На другой день моей Руфочки не стало...
Смерть моей малютки вызвала страшное возмущение у женщин нашей камеры. Они кричали, ругали тюремщи-ков нецензурными словами, колотили в дверь... Не знаю, чем это для них кончилось, так как меня оттуда забрали. Отвели в дальний угол тюремного двора, дали в руки ло-пату и велели закопать труп ребенка. Когда я попросила сделать гробик, надзиратель пожал плечами и кивнул на кучу поломанных ящиков и коробок. Я кое-как смастерила гробик и положила в него тельце Руфочки. Омыв ее хо-лодное личико своими слезами, я в последний раз поцело-вала ее и сказала:
- Прощай, дитятко мое... до встречи у ног Иисуса.
(Данная часть рассказа взята из книги В.О. Вивсик. Сборник рас-сказов. Верные до конца в сталинскую эпоху. Сакраменто. 2004г. С. 16-26).
После этих событий меня этапом отправили в Бело-руссию. В это время началась война. Наемные солдаты разбегались кто куда. Остались одни офицеры. И нас ис-пользовали как основную рабочую силу. Главной задачей было иссушение болот. После выполнения определенных работ всех осужденных погнали назад. "А что с нами бу-дет?" - интересовались своей и без того непредсказуемой судьбой заключенные. "Мы дадим запрос, а там уже по-смотрим. Дадут команду расстрелять - расстреляем, отпус-тить - отпустим", - сухо и откровенно отвечали начальни-ки. Отправлялись затемно. Остановились на привал. На-чальники покурили и говорят: "Ночевать будем здесь". Повели нас по склону вниз. Обозначили место ночевки. И там уже размещались кто как. Все в одной большой куче. Но не успели мы еще задремать, как сильный удар сотряс все окружающее пространство. По всей этой огромной группе беззащитных людей  били прямо из пушки. Я упала на колени и начала молиться: "Господи, прости меня и прими мой дух". Не знаю, как я очутилась на верху склона. Раздался еще удар. Я подумала, что нет смысла стоять, и побежала…
Было совсем темно. Шла, не зная куда. Наткнулась на какой-то амбар. Но он был закрыт. Откуда взялись и сила и смекалка? Сделала подкоп и забралась внутрь. "Ночь проведу здесь, а утром уже буду пробираться куда-нибудь дальше", - с этой мыслью я так крепко заснула, что не заметила, как наступило утро. Я уже собиралась вставать, как вдруг дверь распахнулась и на пороге поя-вился молодой парень. Увидев стрижку заключенного че-ловека, он бросил замок и убежал в дом. А я, что было сил, бросилась в эту же дверь и - в другую сторону...
В это время в Белоруссии были немцы. Я добралась до какого-то дома, попросила хлеба. Мне дали. В следую-щем доме увидела маленького ребенка. Он был так сильно похож на мою маленькую Руфь, что я не выдержала и сильно расплакалась.
- Что вы плачете? - забеспокоились хозяева.
- У меня такая же дочка умерла в тюрьме,- отвечаю, а сама не могу успокоиться.
- Ну, вот и оставайся у нас жить, мы тебя прокормим, а ты будешь нянчить ребенка и помогать нам.
Я была очень рада такому предложению.
Наступило Рождество. Хозяева отправились в район, чтобы в праздничные дни побывать в церкви. Я их прошу:
- Будете в районе, спросите, пожалуйста, есть ли в этой местности баптисты, и,4 где они собираются? Если найдете таковых, скажите, что у вас живет их сестра.
Хозяева оказались очень благосклонны ко мне, оты-скали баптистов и сообщили о моей просьбе.  Вскоре ко мне приехали братья и сестры по вере.
- Что же мы наделали, теперь ты от нас уедешь,- не хотели прощаться со мной хозяева.
- Мне у вас было очень хорошо,- отвечаю, - но у нас разные убеждения, а так хочется среди своих братьев и сестер пожить.
Хозяева согласились, собрали все необходимое, и братья сестры  забрали меня к себе. Я старалась помогать, как могла, тем людям, у которых жила.
Скоро по всему селению появились объявления, что-бы люди без паспортов явились в комендатуру, которая размещалась в здании сельсовета. Мы помолились дома, в церкви с братьями и сестрами и поехали. Захожу в сельсо-вет, у входа стоят два немецких солдата, туда пускают, а назад не выпускают. Подошла к столу, где ведут записи. Спрашивают фамилию, имя, отчество,  где родились и т д. Тех, чьи данные уже записали, выводят во двор, окружен-ный забором с колючей проволокой, а за забором собаки бегают. Я поняла: это уже все... Стою в коридоре и молюсь: "Что делать?" Мысли летят одна за другой: "Отчего ушла, к тому же и пришла. Выход один - убегать. А куда? Во дворе забор и колючая проволока. Другой путь только через солдат. А как?"
В это время выходит из одного кабинета немецкий офицер. Большой, тучный и лысый. Похоже, он сильно хотел пить. Взял кружку, чтобы набрать воды, подошел к ведру, но оно оказалось пустым. Он сильно рассердился, громко разругался на немецком и в гневе швырнул ведро в сторону. Я мгновенно подняла ведро и проговорила:
- Пить, пан, водички? - указывая на ведро. Он отреа-гировал:
- Я, я! (да, да!).
- Я пойду, схожу за водой.
Он машет головой: "Давай, давай". Взяла ведро и по-бежала к двери. Солдаты преградили проход, а я говорю:
- Пан, комендант просит пить водички, воды нет, нихт. 
Они пропустили, я вышла и побежала к колодцу. Большая поляна, на ней расположен колодец, а дальше лес. Подошла, набрала воды. Поставила ведро, огляделась, никто не гонится, шума нет, и, что было духу, в лес. Бежа-ла, сколько могла, увидела сторожку лесника. Вошла, ни-кого нет. Полезла на чердак. А в голове мысли: "Мне же все равно от них не уйти. Сейчас пустят собак, след возьмут и придут прямо сюда". Лежу, прислушиваюсь к каждому звуку. Вроде никаких признаков погони, тишина. Так и заснула.
На следующий день часов в шесть утра раздались го-лоса, лай собак. Гонят этап. Всех, кто были в сельсовете без паспортов, завели в балку и расстреляли.… В своем убежище я благодарила Бога, что таким непростым путем осталась жива. Переждав немного времени, я отправилась в путь и пришла к той семье, где жила.
- Ну что, Леночка, отпустили? - бросились мне на-встречу хозяева.
Я рассказала небольшую историю своего спасения в лесном ковчеге.
- Тогда тебе придется жить на чердаке.
Это было во время отступления наших войск.

Продолжение следует...


В избранное