Чистый Мир - альтернативный Путь

УВАЖЕНИЕ  К  ЧЕЛОВЕКУ!..


С таким напоминанием, с таким призывом обратился к своим современникам, ко
всему человечеству Антуан де Сент-Экзюпери (1900 - 1944). "Сказать людям",
сказать без обиняков, без условностей художественного языка, прямо и точно,
о главном, о жизненно важном - вот основная его задача. Сказать о том, что
"уважение к человеку - пробный камень".

Сент-Экзюпери - большой писатель, но литература для него была "нравственным
порывом", а процесс творчества он сравнивал с теми процессами воссоздания и
развития, которые происходят в живой природе. Быть деревом - значит исходить
из почвы, питаясь ее живительными соками, прорастать к небу, открывая его
просторы, его бесконечность. Таким "деревом" было и его собственное
творчество, свободно произраставшее из почвы его дел и убеждений.

Сент-Экзюпери был уверен в том, что истина проста, что она упрощает связь
человека с жизнью, убирая все лишнее, наносное, надуманное. Так и в
искусстве он искал прямых путей к истине. "Истина - жизнь", - повторял
писатель. Посадил дерево - вырос лес. "Мы чуть не погибли от разума,
лишенного сущности" - пора вернуться к сущности, содрав с истины коросту
рассудочности. Не изощренный интеллект и рефлексия находят истину - "истину
выкапывают, как колодец".

Выше всего Сент-Экзюпери ценил труд пахаря, возделывающего пашню, труд
садовника, взращивающего сад. И свою профессию летчика, и свое литературное
творчество он считал ремеслом, подобным крестьянскому труду. Истина
добывается в действии, и сама истина действенна. Ремесло пилота в то время -
битва, постоянное сражение со стихиями: ураганом, грозой, мраком, холодом. В
этом противоборстве происходило рождение человека, воспитание подлинной
личности. Именно этот процесс и привлекал писателя больше всего.

Летчик Антуан де Сент-Экзюпери совершал странный полет над землей людей.
Странный, поскольку отправлялся он в свой трудный полет, подвергаясь
смертельной опасности, чтобы лучше рассмотреть то, что оставалось на земле -
человека и человечность. "Полет - это познание: через стекло смотришь в
пространство, как в микроскоп". Пилот с неба открывает земные истины,
старые, как сама земля. Он сознавался, что не открыл ничего нового, - он
словно проснулся и внезапно увидел то, чего не умел видеть раньше.

"Взгляд на мир" - вот что давал летчику полет. Предваряя космическую эру,
Сент-Экзюпери открыл "Планету людей" - и возникло новое ощущение
пространства, ощущение принадлежности не просто к французам или европейцам -
к землянам, возникло чувство приобщения к мировому братству, ответственности
за всех людей. Их нужно разбудить, разбудить цивилизацию, пораженную
странной "сонной болезнью". И писатель с небес зовет всех проснуться, чтобы
так же прозреть и увидеть мир, как он есть - простым, мудрым и очень
уязвимым. Сверху он обнаружил, что существование обитателей небольшой и
прекрасной планеты зависит от того, поймут ли люди, что пробным камнем
проверки на человечность является уважение друг к другу. Если не возродить
человека, пробудив его дух, наше единство фальшиво и формально, а все люди -
в опасности. В этой этической проповеди - смысл всей жизни и деятельности
Сент-Экзюпери, до последнего дня, до последнего полета.

Завещание писателя человечеству - его незавершенное произведение
"Цитадель", - его недостроенное идеальное государство - цитадель
человеческого духа на фундаменте "простых истин".
"Мир есть. Только настоящее дано человеку, им он обязан распорядиться, его
обязан возделывать так, как крестьянин возделывает свое поле. И только так
возникает будущее - в сегодняшнем труде, возникает как непрерывное
произрастание, как весенний расцвет природы".

Я не знаю человека вообще, но конкретных людей.
Не свободу вообще, но свободных людей.
Не счастье вообще, но счастливых людей.

Цитадель! Я построил тебя, как корабль. Я тебя прочно сбил, и оснастил
тебя, и выпустил в просторы времени, которое превращается для тебя в
попутный ветер.
Корабль людей, без которого им не достигнуть вечности!
Но я знаю угрозы, нависающие над моим кораблем. Его постоянно терзает
угрюмое море. И другие преследуют образы. Ибо всегда есть возможность
разрушить храм и взять его камни для другого храма. И другой храм не будет
ни более истинным, ни более ложным, ни более праведным, ни более неправедным
храмом. И никому не узнать о свершившемся бедствии, ибо неведомо, что таится
за молчанием груды камней.
Вот почему я желаю, чтобы люди прочно скрепили шпангоуты корабля. Дабы
спасать их от поколения к поколению, ибо мне никогда не украсить храма, если
ежеминутно начинать все сначала.
***
Мой отец говорил мне:
- Пусть сначала они принесут мне плоды своего труда. Пусть они выльют в мои
закрома реку своих урожаев. Пусть они во мне возведут свои закрома. Я хочу,
чтоб во славу мою они молотили зерно и разлеталась вокруг золотая полова.
Ибо работа, когда она выполняется пропитания ради, перестает быть
обязанностью и становится гимном. И они уже меньше нуждаются в жалости, те,
у кого поясница нагружена грузом тяжелых мешков, когда они несут их на
мельницу. Или когда, белые от муки, несут их обратно. Тяжесть мешка
возвышает их, словно молитва. И вот они радостно смеются и поднимают свой
сноп, точно остистый подсвечник, в котором сверкают колосья. Ибо цивилизация
держится на том, чего она требует от людей, а не на том, чем она их
снабжает. Конечно, они приходят домой, разбитые усталостью, совершенно без
сил, и кормятся этим хлебом. Но не в этом ведь для человека главная суть
вещей. В их сердце их кормит не то, что они получают от хлеба. А то, что они
сами хлебу дают.

Ибо, еще раз скажу, достойны презрения те племена, что твердят чужие поэмы
и едят чужой хлеб, либо приглашают к себе зодчих и платят им деньги, чтобы
те возводили для них города. Я называю такие народы оседлыми. Они больше не
любят свой дом, - они не видят его. И я больше не вижу вокруг них ореола -
золотистой пыли над током, когда молотят зерно.

Ибо верно говорится, что я получаю в то же самое время, что и даю, и
получаю в первую очередь ради того, чтобы мог я и дальше давать. Я славлю
этот обмен между дарением и отдачей, позволяющий продолжать движенье вперед
и снова дарить. И если отдача поддерживает мое тело, то сердце мое питается
только дарением.

Человек, - продолжал мой отец, - это прежде всего тот, кто созидает. И
братья - лишь те, кто друг с другом сотрудничает. И живы лишь те, кто не
обрел душевного покоя в созданных им запасах.
Созидать - это, быть может, и сбиться в танце с ноги. Или вкось ударить по
камню резцом. Неважно, к чему приведут твои жесты. Это усилие представляется
тебе бесплодным, тебе, слепцу, уткнувшемуся в него носом. Но отступи немного
назад. Посмотри с расстоянья на жизнь городского квартала. Ты видишь теперь
горячий порыв и золотистую пыль работы. И ты уже больше не замечаешь
неудачных, неловких движений. Ибо этот народ, склонившийся над работой,
хочет он этого или нет, сооружает дворцы, или водоемы, или висячие сады. Его
творения непременно рождаются из волшебства его пальцев. И, я повторяю тебе,
рождаются в равной мере от тех, чьи движения неудачны, как и от тех, кому
они удались, ибо нельзя разделять человека, и если ты будешь спасать только
великих скульпторов, у тебя не будет великих скульпторов...

И прекрасный танец рождается из горячего стремления танцевать. А стремление
танцевать требует, чтобы все танцевали - даже те, кто танцует плохо, - иначе
не будет никакого стремления, будет только окаменевшее тело и зрелище,
лишенное всякого смысла.
Не осуждай их ошибок на манер историка, который судит об уже завершенной
эпохе. Но кто упрекнет кедр за то, что он еще семечко, или побег, или
тянущаяся вкось ветка? Дай ему расти. От ошибки к ошибке поднимется кедровый
лес, который в дни великого ветра будет расточать вокруг себя фимиам птичьих
песен.

И в заключенье отец мой сказал:
- Об этом я уже говорил тебе. Ошибка одного, удача другого - не тревожь
себя этим делением. Плодотворно только великое сотрудничество одного
посредством другого. И неудачный жест служит жесту, который удается. И жест,
который удается, делает очевидной для того, кому его жест не удался, ту
цель, которую они оба преследовали. Тот, кто обретает Бога, обретает Его для
всех. Ибо царство мое подобно храму, а я побудил людей - призвал их его
выстроить. Следовательно, это их храм. И рождение храма выявляет в них самый
высокий смысл. И они творят позолоту. И тот, кто ее безуспешно искал, тоже
ее творит. Ибо из этого горячего стремления прежде всего и рождается новая
позолота.

И еще говорил он:
- Не сотвори царства, в котором было бы все совершенно. Ибо безупречный
вкус - добродетель музейного сторожа. И если ты презираешь плохой вкус, у
тебя не будет ни живописи, ни танца, ни дворца, ни сада. Ты станешь
привередничать из боязни выпачкать руки в земле. Ты лишишься земли из-за
пустоты твоего совершенства. Сотвори царство, в котором все будет просто
исполнено рвения.

Когда рвение людей исчерпало себя, это означает, что разваливается само
царство, ибо оно держится на их рвении. Когда вера гаснет, это значит, что
Бог отныне не нужен людям, и Он умирает в их сердцах. Ибо если тот, кто
умеет постигнуть значение образа царства, и кто несет этот праздник в своем
сердце, кто связан с ним и живет им, как малый ребенок, что связан с
материнской грудью, - если тот, для кого этот образ представляет собою
краеугольный камень, представляет собою смысл и значенье, и проявленье
величия, пространство и полноту бытия, - если человек этот будет отрезан от
своего источника, он окажется расчлененным, разбитым на части, и он умрет от
удушья, как дерево, у которого обрублены корни. И он уже больше не сможет
себя обрести. И, однако, в то время как целостный образ, гибнущий в нем,
ведет самого его к гибели, он ничуть не страдает, он привыкает к своей
посредственности, не догадываясь о ней.

Вот почему надлежит постоянно поддерживать в человеке все, что возвышенно в
нем и велико, и всегда убеждать его в том, что он велик. Ибо кто несет в
себе царство, хотя и не может ни охватить его взглядом, ни вкусить его благ,
ни получить хоть малую выгоду от него, тот благодаря своей причастности к
царству просветлен и возвышен сердцем. Ибо духовную пищу доставляют ему не
вещи, а узы, которыми связаны вещи. Не земля, а какие-то отношения, которые
устанавливаются между землей и людьми. И не слова в книге, но какие-то
отношения, существующие в книге между словами и представляющие собою любовь,
поэму и мудрость господню.

Слеп тот, кто видит человека только в его непосредственных действиях и
внешних поступках, кто считает, что только использование им своих
преимуществ может выявить его сущность. Для человека важно вовсе не то, чем
обладает он в данный момент. Тот, кто сопровождает меня на войне, полон
воспоминаний о своей любимой, которую он не может увидеть, к которой не
может прикоснуться, и о которой даже не думает, когда в этот рассветный час
вдалеке от родного дома он вдыхает запах пространства. Она будто
отсутствует, словно ее и нет среди живых. Однако, человек этот преисполнен
сознания, что она существует, и он преисполнен нежности, с которой ему
совершенно нечего сейчас делать и которая спит, как спит сложенное в
закромах зерно. Он преисполнен родных ароматов, которых он не вдыхает,
преисполнен журчанья воды в фонтане, которое является сердцем его дома и
которого он не слышит; он преисполнен бремени царства, того особого бремени,
которое делает его непохожим на других людей...

Фрагменты из неоконченной книги "Цитадель"

Сайт газеты "Чистый Мир"