Наедине с собой

Нет ничего более жалкого, нежели человек, измеряющий все вдоль и поперек, пытающийся проникнуть в глубины подземные и
разгадать тайну душ окружающих его людей и одновременно не сознающий, что для него вполне достаточно общения с одним только
внутренним гением и честного служения ему. Последнее же заключается в том, чтобы оберечь его от страстей, безрассудства и
недовольства делами богов и людей. Дела богов почтены своим совершенством, дела людей любезны нам в силу родства с ними. Но
иногда последние возбуждают некоторого рода жалость: а именно, когда в них проявляется неведение добра и зла - уродство не
меньшее, нежели неспособность различать белое и черное.
*
Самая продолжительная жизнь ничем не отличается от самой краткой. Ведь настоящее для всех равно, а, следовательно, равны и
потери - и сводятся они всего-навсего к мгновению. Никто не может лишиться ни минувшего, ни грядущего. Ибо кто мог бы
отнять у меня то, чего я не имею?
Итак, следует помнить о двух истинах. Во-первых, все из века равно самому себе, пребывая в круговороте, и потому вполне
безразлично, наблюдать ли одно и то же сто лет или двести, или же бесконечное время. Во-вторых, наиболее долговечный и
умерший, только что начав жить, теряют, в конце концов, одно и то же. Настоящее - вот все, чего можно лишиться, ибо только
им и обладаешь, а никто не лишается того, чем не обладает.
*
Что такое смерть? Если взять ее саму по себе и отвлечься от всего, что вымышлено по ее поводу, то тотчас же убедишься, что
она не что иное как действие природы. Бояться же действия природы - ребячество; смерть же не только действие природы, но
действие, полезное ей.
*
Наибольшим позором покрывает себя душа человеческая, когда возмущается против мира, становясь (поскольку то зависит от
нее) как бы болезненным наростом на нем. Ибо ропот по поводу чего-либо происходящего есть возмущение против природы Целого,
объемлющей в своей части все другие существа. Далее, когда она чуждается какого-либо человека или устремляется против него
с намерением причинить ему вред, как это бывает с разгневанным. В-третьих, она покрывает себя позором, когда не в силах
устоять против наслаждения или страдания. В-четвертых, когда она лицемерит и фальшиво и неискренне делает что-нибудь или
говорит. В-пятых, когда она не сообразует своего действия и стремления с целью, но делает что-нибудь зря или без толку, ибо
даже в пустяках следует сообразовываться с целью. Целью же разумных существ является повиновение разуму и закону вышнего
Града и устройства.
*
Жизнь - борьба и странствие по чужбине; посмертная слава - забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме
философии. Философствовать же значит оберегать внутреннего гения от поношения и изъяна, добиваться того, чтобы он стоял
выше наслаждений и страданий, чтобы не было в его действиях ни безрассудства, ни обмана, ни лицемерия, чтобы не касалось
его, делает или не делает чего-либо его ближний, чтобы на все происходящее и данное ему в удел он смотрел как на
проистекающее оттуда, откуда изошел и он сам, а самое главное - чтобы он безропотно ждал смерти, как простого разложения
тех элементов, из которых слагается каждое живое существо. Но если для самих элементов нет ничего страшного в их постоянном
переходе друг в друга, то где основания бояться кому-либо их общего изменения и разложения? Ведь последнее согласно с
природой, а то, что согласно с природой, не может быть дурным.
Марк Аврелий (121 -180)