Исповедь

Я был крещен и воспитан в православной христианской вере. Меня учили ей с детства, и во все время моего отрочества и
юности. Но когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.
Судя по воспоминаниям, я никогда и не верил серьезно, а имел только доверие к тому, чему меня учили большие; но доверие
это было очень шатко. Помню, кода мне было лет одиннадцать, один мальчик-гимназист, придя к нам на воскресенье, как
последнюю новинку объявил нам открытие, сделанное в гимназии. Оно состояло в том, что бога нет и что все, чему нас учат,
одни выдумки. Помню, как старшие братья заинтересовались этой новостью, позвали и меня на совет. Мы все, помню, очень
оживились и приняли это известие как что-то очень занимательное и весьма возможное...

Отпадение мое от веры произошло во мне так же, как оно происходило и происходит теперь в людях нашего склада образования:
люди живут так, как все живут – на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью
противоположных ему; вероучение не участвует в жизни, и в отношениях с другими людьми никогда не приходится сталкиваться с
ним; вероучение это исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с
внешним, не связанным с жизнью явлением.
По жизни человека, по делам его как теперь, так и тогда никак нельзя узнать, верующий он или нет... В школах учат
катехизису и посылают учеников в церковь; от чиновников требуют свидетельства в бытии у причастия. Но человек, который не
учится больше и не находится на государственной службе может прожить десятки лет, не вспомнив ни разу о том, что он живет
среди христиан, и сам считается исповедующим православную веру. Так что как теперь, так и прежде вероучение, принятое по
доверию и поддерживаемое внешним давлением, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, противоположных учению, и
человек очень часто долго живет, воображая, что в нем цело то вероучение, которое сообщено ему с детства, тогда как его
давно уже нет и следа.
(фрагмент "Исповеди" Толстого)

Возвращение Толстого к вере проходило долго и мучительно.
Еще в юности, в Севастопольский период, лицом к лицу со смертью, он пишет в дневнике: “...Разговор о божественном и вере
навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта -
основание новой религии... религии Христа, но очищенной... Действовать сознательно к соединению людей с религией...”. Это и
станет его программой в старости. Именно на Кавказе в Толстом открылась глубокая склонность к исканиям истины. В письме
тетушке от 1859 г. он излагает ей свой “символ веры”: “Ребенком я верил не размышляя, горячо, сантиментально... Потом лет
четырнадцати стал думать о жизни, и, так как религия не укладывалась в мои теории, счел за благо разрушить в себе веру...
Все было для меня ясно, логично, а для религии совершенно не было места. Потом пришло время, когда уже никаких тайн не
осталось для меня в жизни, но сама жизнь начала терять всякий смысл. Тогда я жил на Кавказе и был одинок и несчастлив. Я
напряг все силы своего ума, я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать... В эти два года я открыл
простую, старую истину, которую я знаю так, как никто ее не знает: я открыл, что есть бессмертие, что есть любовь и что для
того, чтобы быть вечно счастливым, надо жить для других. Эти открытия удивили меня сходством с христианской религией, и я
вместо того чтобы самому открывать истины, стал искать их в евангелии. Но нашел мало... Я плакал и мучился, и жаждал только
истины... Так я и остался один со своей религией. Я считаю, что без религии человек не может быть ни хорош, ни счастлив; я
больше всего на свете жажду обладать ею... Но я не верю. Это жизнь создает во мне религию, а не религия жизнь... Природа
для меня - стезя, которая ведет к религии. Всех она ведет разными и неведомыми путями, и познать их можно только в глубине
души...”.

И все же настает день, когда на Толстого нисходит благодать. “Помню, это было ранней весной, я был один в лесу... Я думал
все об одном, как... думал... эти последние три года... Я вспомнил, что жил только тогда, когда верил в бога... Все вокруг
меня ожило, получило смысл. - Так чего же я ищу еще? Так вот он. Он есть то, без чего нельзя жить. Знать бога и жить - одно
и то же. Бог есть жизнь”. Толстой был спасен. Бог открылся ему. И после острого жизненного кризиса пятидесятилетний(!)
Толстой с благим намерением разделить веру своих близких в течение трех лет ревностно выполнял все обряды, исповедовался,
причащался, запрещал себе осуждать то, что представлялось ему нелепым, придумывал объяснения для всего непонятного и
смиренно ждал часа, когда “истина откроется любви”. Но все было тщетно: и ум, и сердце восставали. Когда ему пришлось
повторить вслед за священником, что причастие - это истинное тело и кровь Христовы, его будто “резануло по сердцу”.
Впрочем, не обряды и не догматы, а сама жизнь воздвигала непреодолимую стену между Толстым и церковью. Прежде всего он не
мог простить церкви взаимной ненависти и нетерпимости, свойственной всем вероисповеданиям: “И мне, полагавшему истину в
единении любви, невольно бросилось в глаза, что само вероучение разрушает то, что оно должно произвести”. Толстой резко
порвал с церковью; и разрыв этот был тем более бурным, что три года он насильственно обуздывал себя. В неистовом запале
Толстой поверг в прах ту религию, которую изобрели люди - “рассадник безумия и средоточие корыстных обманов”. “И я
убедился, что учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и
колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения”. Толстой противопоставляет Евангелие церкви. И именно

Евангелие кладет он в основу своей веры, которая нашла свое выражение в известном ответе святейшему синоду: “Верю в бога,
которого понимаю, как дух, как любовь, как начало всего. Верю в то, что он во мне и я в нем. Верю в то, что воля бога
яснее, понятнее всего выражена в учении человека Христа... Верю в то, что истинное благо человека - в исполнении воли бога,
воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы
поступали с ними, что в этом весь закон и пророки. Верю в то, что смысл жизни каждого отдельного человека поэтому только в
увеличении в себе любви; что это увеличение любви ведет отдельного человека в жизни этой ко все большему и большему благу,
дает после смерти тем большее благо, чем больше будет в человеке любви, и вместе с тем более всего другого содействует
установлению в мире царства божия, т. е. такого строя жизни, при котором царствующие теперь раздор, обман и насилие будут
заменены свободным согласием, правдой и братской любовью людей между собою. Верю, что для преуспеяния в любви есть только
одно средство: молитва - не молитва общественная в храмах, прямо запрещенная Христом (Матф. VI, 5 - 13), а молитва
действия, образец которой дан нам Христом, - уединенная, состоящая в восстановлении и укреплении в своем сознании смысла
своей жизни и своей зависимости только от воли бога”.

Чистый и устремленный человек, он всю свою жизнь искал Истину и всю жизнь оставался неудовлетворенным. Ни у кого другого
творчество так тесно не переплетено с жизнью - оно почти всюду носит автобиографический характер и позволяет проследить все
противоречивые искания, которыми так богата эта мятущаяся душа. Не случайно и то, что в последние дни его земного пути
произошел “неожиданный порыв” к обретению подлинной жизни, к Настоящему. С особенной силой поиски Толстым пути к Богу,
отражены в философских работах писателя, в его предсмертном произведении:

Путь жизни
Кроме того, что мы видим, слышим, ощупываем и про что знаем от людей, есть и такое, чего мы не видим, не слышим, не
ощупываем и про что никто ничего не говорил нам, но что мы знаем лучше всего на свете. Это то, что дает нам жизнь и про что
мы говорим “я”.
Это же невидимое начало, дающее нам жизнь, мы признаем и во всех живых существах, и особенно живо в подобных существах -
людях.
Всемирное невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, сознаваемое нами в самих себе и признаваемое в подобных нам
существах - людях, мы называем душою. Само же в себе всемирное невидимое начало это, дающее жизнь всему живому, мы называем
Богом.
Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с тем, от чего они отделены и
достигают этого соединения с душами других людей любовью, с Богом - сознанием своей божественности. В этом все большем и
большем соединении заключается смысл и благо человеческой жизни.
Грехи, соблазны и суеверия, препятствуя соединению души с другими существами и Богом, лишают человека свойственного ему
блага, и потому он должен бороться с ними, делать усилия. И усилия эти всегда во власти человека, потому что они
заключаются не в совершении каких-либо неисполнимых поступков, а только в воздержании от поступков, противных любви к
ближнему и сознанию человеком в себе божественного начала. Точно также и то, что представляется человеку смертью, есть
только для тех людей, которые полагают свою жизнь во времени. Для людей же, понимающих свою жизнь в том, в чем она
действительно заключается, в усилии, совершаемом человеком в настоящем для освобождения себя от всего того, что
препятствует его соединению с Богом и другими существами, нет и не может быть смерти.

(подзаголовок) Понятие награды за добрую жизнь несвойственно истинной вере
Когда человек держится веры только потому, что за исполнение дел веры ожидает в будущем всяких внешних благ, то это не
вера, а расчет, и расчет всегда неверный. Расчет неверный потому, что истинная вера дает благо внутреннее, сокровенное
только в настоящем.
Ложные учителя привлекают людей к доброй жизни тем, что пугают наказаниями и заманивают наградой на том свете, где никто
не был. Истинные же учителя учат только тому, что начало жизни - любовь - само живет в душах людей и что хорошо тому, кто
соединился с ним.

О внешнем богопочитании
1) Истинная вера не в том, чтобы верить в чудеса, в таинства, в обряды, а в том, чтобы верить в такой один закон, какой
годится для всех людей мира.
2) Для истинной веры не нужно ни храмов, ни украшений, ни пения, ни многолюдных собраний. Напротив, истинная вера входит в
сердце всегда в тишине и уединении.
3) Если человек хочет угодить Богу молитвами, обрядами, то это значит, что он хочет обмануть Бога. Но Бога нельзя
обмануть, обманываешь только себя.
4) Настоящая вера не в том, чтобы знать, в какие дни есть постное, в какие ходить в храм и какие читать молитвы, а в том,
чтобы всегда жить доброю жизнью в любви со всеми, всегда поступать с ближними, как хочешь, чтобы поступали с тобой. В этом
истинная вера. И этой вере учили всегда все истинные мудрецы и святой жизни люди всех народов.
5) Царство Божие придет к нам только тогда, когда церковная вера с чудесами, таинствами и обрядами заменится верой
сознательной, разумной, без чудес, таинств и обрядов. Вера эта еще в зародыше. Но зародыш не может не разрастаться. Будем
же ждать и работать для того, чтобы время это скорее пришло.