Земля России – поле брани. Войны крутилась карусель. На Украине и Кубани смерть растянула канитель. Военный театр - театр абсурда. Пролилась кровь на кирпичи. Рвались заряды, мины, пули, бомбили Ленинград в ночи. Генералы-полководцы крушили веси, города… В лесах Смоленщины, Рязани в расход пускали поезда…

Затянуло время раны. Зарос войны кровавой след. Как Шведа били под Полтавой, сказав фашисткой стае: “НЕТ!” Не угадал Адольф проклятый. Смыли боевой окрас. Но почему Берлин треклятый восстал из пепла раньше нас? Чем они взяли? Как выживали, разруху и голод преодолев… Товарищ Брежнев! Товарищ Сталин! Это россиян удел? Пусть земля вам будет пухом. Не держим на умерших зла… Кто рассекретит "военную тайну", чтобы Россия - жила и цела?..

Лежит солдат в Долине смерти, запнувшись о камень былой войны. Каска на нём, рядом гильзы белеют… трёхлинейку сжимает кистью руки. А сын его где-то там, на Буге, гвозди ровняет и на базар. Это Великой войны заслуги? Или павших спасённым дар? Правнук солдата не сеет, не пашет. Секс, дискотека и героин… Мама от Армии отмажет…

В семье герой остался один. Лежит в траве не на погосте, шестой десяток лет лежит. Каска лежит, трёхлинейка и кости. Найдёт их юный следопыт… Американцы японцев бомбили. Херасиму стёрли с лица земли (россияне попозже… в Чернобылье радиацию приобрели).

От немецких товаров ломятся полки, в глазах от иероглифов рябит. Россия, Великая Держава, у стран побеждённых просит кредит. Славим успехи своей дипломатии, переговоры удачно идут… Афганистан... Баку… Тбилиси… из Чечни весточки ждут… Как рассказать, каким аргументом здесь проложить истине путь? По факту - живы, но моментом очень тревожит победителей суть… Потомки покорителей Одера с упоением читают… Гарри Поттера.

…они стояли в почётном карауле. Машинально надели кем-то предложенные красные повязки с траурной лентой и заняли указанные места у изголовья несуразно безжизненного тела учителя. Мысли роились сами по себе, несвязанные на первый взгляд с погребальным обрядом: “Вот и шефа нет в списках живых, - Стрекач пытался виртуально воссоздать и обобщить промежуток между датами “родился - умер”. - Родился шеф перед Великой войной. В одна тысяча девятьсот двадцать пятом. Курсы сапёров прошёл… Закончил войну лейтенантом… Он не был мот, он не был плут… он щуп сменил на парашют… а в “пенсионной” жизни стал “приспособленцем”. Он всё никак понять не мог, кто он сейчас и где порог… в разлад пошли ум, совесть, честь и сердце…”

С трудом вместила малогабаритная "хрущовская" квартира местных и иногородних. Варя хлебосолила, автоматически двигаясь, подливая, подкладывая, а мысли как-то сами по себе: “На свет появился - это понятно (что, куда, откуда, как). Вышел в свет - это наглядно (высший свет иль свет - бардак). Белый свет нелюб, немил? Стало быть “не вышел рылом”. Из воды вышел сухим? Значит, влезешь и без мыла. С честью вышел из дерьма? “Бди!” - сказал Прутков Козьма… Вышел из дому ни свет ни заря… на пенсию вышел, в чем мать родила… Вышел негаданно нежданно… Весь вышел. Не заметил?! Странно… Постарели ребятишки, а прошло-то всего ничего. Лет тридцать… с небольшим”. Тридцать как тридцать, но вот тот небольшой она помнила как сегодня. Перед глазами запестрели эпизоды жизни, как фотографии семейного альбома…

В тот памятный прыжковый сбор, курсантскую справляли свадьбу. Из шишек свадебный был торт, а простыня - венчальным платьем. Сваты (в тележке для отходов) под тушь оркестра (крышки, вёдра) сватать невесту приезжали: “Где прячется краса-девица? Иссохло горло без водицы… Ваша - тетёрка, наш - бобёр…” - витиевато продолжался разговор… Хвоей дышал сосновый бор, построили на территории шатёр… на паланкине (медицинские носилки) втащили жертву. Жениха… Шеф вёл застолье. Тамада…

Девчонкой Варя в парашютный клуб пришла. Шеф тогда шефом не был. Инструктором был. В небо дверь открыл. А потом перевели его в училище инженерное. Старшим преподавателем воздушно-десантной подготовки. Готовил сапёров для Воздушно Десантных войск… или десантников для инженерных…

Они ежегодно выезжали на парашютные сборы. Там и встретились курсанты и спортсменки. И вот шеф удумал свадьбу сыграть (культурное мероприятие политико-массовой работы). В невесты Варю уговорил (по старой дружбе), а женихом Пятёрочкина назначил.

Стол свадебный яствами пестрил… и даже “по сто грамм” (регламент). Каждый курсант тост говорил: “За молодых! За Мир… во Славу…”

Намедни кабана убили (приговорили на шашлык), а что за пир: “жратва, да без идеи?” Вот шеф: “Свадьбу!” - и решил… Шеф не служил, творил. Офицеров делал, дух десантный прививая. А дух, как водится, в здоровом теле. Но что за тело, которое не ело? В казарме продпайка хватало, но на природе, под нагрузкой, мало…

Приплод кролик торопился дать. “Раз, раз и кролик”, - говорят. Петухами цыплята сидят на насесте - на ветвях сосны. И куры на месте, воскресные яйца курсантам несут… Утята селезнем плывут… Одной семьёй. Поросёнок (внезапно!) оказался свиньёй. Течка у неё началась. Страдала она и рвалась… Бисер не стали метать… шеф на хряка решил обменять.

“Новобрачных” после застолья в шатре закрыли… девчонки (с гордостью!) простынь носили… пятном кровавым тушь красная превозносила честь (которую сейчас так трудно уберечь)… Mens sana in corpore sana - В здоровом теле здоровый дух… Кто топчет курочек? Петух! Сытый петух! …осеменив подворье: “Не поглядеть ли нам на голых кур в соседнем гастрономе?”…

Шефом был дан семейный старт: “Молодожёнов в аэростат!” Совершили прыжок… и полюбили. И Мир их любил, и они Мир любили. “На воздушном океане, без руля и без ветрил, тихо плавают в тумане хоры стройные светил”. Красиво… Курс этот был выпускной… стал мужем Пятёрочкин, Варя - женой. Ушла из большого спорта… в науку. Пятёрочкиной стала… Средь шумного бала она каблучком по паркету стучала. И он не был дураком. Чётко щёлкал в кабинетах каблуком…

А ведь в детстве мечтала… о Принце с парусом алым. Не думала, не гадала, судьба с офицером связала. Накрылись учёба… диплом… Доля - стирка, готовка и дом… ему галстук, погоны, рубашка, детишкам - манная кашка... Тревоги, ученья, наряды, карьера… сама вышла замуж за офицера. Потом переезды из города в город. Служба пошла, а он ещё молод... Седины, морщины, пришли незаметно. Годы умчались куда-то бесследно. Давно уже кончилась жизни премьера. Внуки “Баба!” кричат - это новая эра…" - внезапная тишина оторвала от мыслей. Варя обвела взглядом присутствующих. Все молча смотрели на неё, а она всё лила и лила, переливая рюмку через край…

Пафнутич разрядил обстановку и как всегда не к месту: “Прощения прошу у милых дам. Классическая поза: одна нога здесь, другая там - это жизни проза. "Одна нога здесь, другая там”, - из сапёрных эпиграмм. - Противопехотная мина. В ней двести грамм - одна нога здесь, другая там… Варь! Налей ещё сто грамм. Одна нога здесь, другая там…”

“Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану”, - опркинув в себя перелитую Варей рюмку и осадив приезжего товарища, чтоб не занесло, Стрекач в который раз мысленно вернулся к событиям недельной давности, восстанавливая в памяти мельчайшие детали.

Придерживая правой рукой разъехавшиеся полы больничного халата, левой (от всего сердца) Стрекач водрузил на госпитальную тумбочку объёмный пакет с отечественными и экзотическими фруктами: “Вам пакет!” Шеф, не вмещая в заслезившихся глазах одновременно выплеснувшейся радости восторга и неожиданности вторжения, с трудом удержал харизму: “А на хрена он нам?!” Пафнутич, рассредоточивая приветы-пакеты вокруг лежачего больного, ввернул, как ни странно, глубокомысленно и в самую точку: “Ну, вы, шеф! Ничуть не изменились! Сколько лет прошло, а вы всё грузиком по жопе”… У Пафнутича это самое больное место в курсантские годы. Шеф за каждую ошибку при укладке парашюта (тогда ещё Д-8 серии 3) отбивал по заднице грузиком (продолговатым мешочком набитым песком, типа полицейской дубинки, который предназначался для борьбы с сухопутным ветром, раздувающим налистанные полотнища купола и использовался шефом не по назначению… в воспитательных целях использовался… часто использовался…). “Не бойся! Лежачие не бьют”, - успокоил шеф, ласково оглаживая взглядом Пафнутича и всех присутствующих…

Перемычку грудную забыв застегнуть, головой вниз летел… (сократить хотел путь?) Извивался в стропах, матом крыл… приземлился на ноги, хватило сил. Живой! Живых живей. Есть к жизни воля у людей!

У сапёров предела возможностям нет. Шеф ногтями порвал авиозент. Нет, не Петрович. Тот, другой. Не раскрылся основной. И не сработал запасной парашют. Сдаваться нельзя - товарищи ждут…

Потом, этот другой уволился. На его место Петровича и прислали в 1965 году. Но почему-то невзлюбили его “пацаны”. Того, другого, очень уважали, а этот - есть никто и звать никак…

После выпускного решили Петровичу "тёмную" устроить. А на выпускном, где всё дело к этому шло, шеф Петрович встал и песню спел:

Замер зал и вынес вече: “Не может плохой мужик такую песню петь и так…” Тёмную отменили, а песня до сих пор звучит там, где ученики Петровича водку пьют… и ученики учеников… В 1975 Петрович демобилизовался, как и положено полковнику. Пятьдесят лет. А вот сейчас и нам за пятьдесят. Летит время… и годы берут своё…”

Выписали шефа. После неожиданного визита “курсантов” состояние немного улучшилось, и его выписали. Он спал в соседней комнате, а Борисовне не спалось. Приснилось, будто идут они с Петровичем по улице, а впереди яма. Петрович как-то шустро нырнул в неё. Борисовна за ним, а он ей оттуда: “Не ходи за мной, возвращайся!” Вернулась… и проснулась. Часы показывали что-то около двух часов ночи. Ворочалась до четырёх, но уснуть не смогла. Пошла в комнату к Петровичу… а он холодный.

Остановились в усадьбе Штрауса, “Венским вальсом” она звучала. Не обошлось без казуса… нагадили мало-мало. Цел Штрауса бюст… отбили всего лишь нос. Берег Дуная. Куст. Под ним чей-то понос... И всё. Вдруг вызывают. Входим в ситуацию. Пехота за нами прибывает к месту дислокации. Ободрали все деревья, девок перепортили, из-за вишни и черешни с местными поссорились…

Ещё, помню, получил задачу мост построить через ручей. Работали сапёры на отдачу. Выстилка въездов - из кирпичей. Полковник черно-погонный приехал: “Молодцы сапёры. Разобрать и собрать. Отлично!” - руки пожал и уехал… ну, что ещё сказать…

Кому угодий было мало, с миной в Россию приходил и, несолоно “хлебало”, с плохой миной уходил. Отчизну в скатку завернув, закинув за спину баул, в бессмертие сапёр шагнул: “На караул!” Там где сапёр - ярлык: “Мин нет”. Можно сократить: “Минет”.

В семидесятом пацаны говорили: “не победили б, Баварское пили б”. Отцы не пиво, жизнь добывали, сапёров на мины отправляли… если бы знали, за что умирали, тогда б… за “Клинским” посылали.

Живые мёртвых провожая, с морщин стряхнув попутную слезу, испытывают зависть, поминая: “Отмучался, старик, а я живу”. Не место словоблудью в тризне! “За здравие!” - обычно к рождеству. Отпел покойника священник в ризе, перекрестил и… “дай Бог самому”.

Неторопливо угасают миллионы под злополучной бедности чертой. Но что там… Кто там поимённо? Вот отойдут, и счислит Мир иной. Придёт пора, и все там будем. Браво! Бой барабана, звон колоколов… Умаялись носить извечный траур по скудоумию “расстриженных попов”…

Живые мёртвых провожали… Смахнув с морщин попутную слезу, испытывали зависть, поминая: “Отмучался, старик, а я живу”…