Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Аналитика, эссе, интервью
http://russ.ru/ist_sovr
http://russ.ru/edu
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии РЖ http://russ.ru/forums
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
Образование
http://russ.ru/edu

Илья Смирнов


Безгрешный Потрошитель на бледном коне, часть 1

Абсолютный Вахтер - лишь стерильная схема,
Боевой механизм, постовое звено.
Хаос солнечных дней ночь приводит в систему
Под названьем... А впрочем, не все ли равно.

Александр Башлачев. Абсолютный вахтер.

Пока широкая общественность нашей сузившейся к концу столетия Родины 
обсуждала псевдоисторические сочинения В.Резуна-"Суворова" или 
Э.Радзинского, настоящие историки, как ни странно, продолжали заниматься 
своим делом, и даже совершали открытия, существенно меняющие представление 
не только о прошлом, но и о некоторых общих закономерностях развития, 
которые продолжают действовать на просторах "открытого общества".

Доктор исторических наук Андрей Юрганов (Российский Государственный 
Гуманитарный Университет, Москва) первоначально опубликовал свое 
исследование "Опричнина и Страшный суд" в журнале "Отечественная история" 
(1997, # 3), а затем включил его в большую монографию "Категории русской 
средневековой культуры" (М, МИРОС, Институт "Открытое общество", 1998). 
Сразу же возникает вопрос: неужели об эпохе Ивана Грозного можно сказать 
что-то принципиально новое? Ведь первый русский царь не обделен вниманием 
историков. И не только историков. Профессор В.Б.Кобрин специально 
проследил, как видоизменяется образ Ивана Васильевича в общественном 
сознании разных эпох.(1) Мы же отметим только то, что Сталин видел в Иване 
IV своего венценосного предшественника (даже предпочитал его Петру I). 
Отсюда - социальный заказ историкам и художникам с конца 30-х гг. нашего 
столетия. Но если исторический Петр Первый давал основания для самых разных
оценок, в том числе восхищенных, то апология Ивана Грозного не!
 получалась без насилия над общеизвестными фактами. Удостоенная Сталинской 
премии первая серия "Ивана Грозного" - последовательно антиисторическая 
почти в каждом эпизоде, а стремление С.М.Эйзенштейна к достоверности (если 
не научной, то хотя бы психологической) сразу же испортило отношения с 
заказчиком и роковым образом отразилось на судьбе второй и третьей 
серий.(2) С другой стороны, профессионально-честная позиция академика 
С.Б.Веселовского, который в 40-е годы едва ли не в одиночестве противостоял
моде на "прогрессивную роль опричнины", стала не только научным, но и 
гражданским подвигом крупнейшего советского историка.(3)

После смерти Сталина продолжались попытки обелить и оправдать "большой 
террор" ХVI века, если не прямо, то посредством хитроумной софистики: 
когда, например, сильно заниженные данные о числе жертв "подтверждают" тот 
"факт", что опричнина ничем не выделяется рядом с "аналогичными" 
мероприятиями Карла IX Французского или Генриха VIII Английского, а 
"невероятный масштаб репрессий" якобы порожден фантазией тех непатриотичных
историков, которым хотелось бы "проклясть в лице Ивана Грозного самое 
Россию"( 4)

Представление об этом царе как о "великом и мудром правителе" 
(И.В.Сталин)(5) живо в науке и публицистике постольку, поскольку существует
традиция безответственной личной власти, уходящая корнями не только в 
Золотую Орду, но и в более ранний период истории Северо-Восточной Руси, в 
те особенности формирования здесь государства и правящего класса, которые, 
между прочим, блестяще исследовал А.Л.Юрганов.(6) Иван IV был не 
единственным олицетворением такого рода "державности", но, пожалуй, самым 
откровенным и театрально-ярким. Ему принадлежат чеканные формулировки: "А 
жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнить вольны же..."; "Судите 
праведно, наши виноваты не были бы"; "Русские мои все воры".

 На протяжении почти всего нашего столетия теоретической подпоркой под его 
памятник служила концепция "борьбы прогрессивного дворянства (с царем во 
главе) против реакционного боярства". Сам царь, узнав о такой мотивировке 
своих поступков, был бы сильно удивлен. Наверное, гораздо сильнее, чем в 
кинокомедии "Иван Васильевич меняет профессию" он изумляется магнитофону, 
лифту и другим приметам научно-технического прогресса в современной Москве,
куда его перенесла машина времени.

А как же воспринимал опричный террор сам его организатор?

На этот вопрос отвечает А.Л.Юрганов в своем исследовании, привлекая широкий
круг разнообразных источников: архитектурные проекты, средневековую 
фантастическую "зоологию", греческие эсхатологические сочинения... Ведь 
Иван Грозный был не только садистом (в отличие от Сталина, он любил убивать
собственноручно, наслаждаясь мучениями жертв), но и образованнейшим 
человеком своего времени, серьезным богословом. В начале книги "Категории 
русской средневековой культуры" Юрганов воспроизводит полемику русского 
царя с наставником общины чешских братьев Яном Рокитой о подтверждении веры
делами. (Между прочим, чешские или богемские братья - то самое направление
протестантства, которому человечество обязано великим педагогом Яном 
Амосом Коменским).


Пожалуй, аргументы Ивана Васильевича выглядят логичнее. Конечно, нам трудно
признать вполне убедительными доводы, "опричные", то есть отдельные от 
какой-либо реальной жизни и основанные исключительно на букве Священного 
Писания, но ведь в ХVI веке такой подход был общепринятым. А какой 
современный президент способен на равных поспорить со знаменитыми учеными 
своего времени?

Как человек ХVI века, царь Иван старался давать своим действиям 
богословское обоснование. Вроде бы, историков этим не удивишь: на 
аргументах "от Писания" строится полемика с князем Курбским, вошедшая во 
все хрестоматии по русской средневековой литературе. Но вряд ли кто-то из 
ученых принимал эту тео-полито-логию всерьез - скорее как рационализацию 
задним числом, словесную драпировку истинных мотивов. Юрганов не 
соглашается с таким подходом, справедливо отмечая, что сознание 
средневекового человека отличалось от современного не на уровне 
поверхностных драпировок (которые легко меняются при перемене конъюнктуры),
но по существу. Средневековый человек действительно верил в то, что 
объединяло людей под сводами храма. Богословие было не отвлеченным 
умствованием, не "игрой в бисер", а совершенно реальным руководством к 
достижению реальной цели - к спасению души.

А.Л.Юрганов указывает на греческие эсхатологические сочинения, которые 
послужили не просто "источником вдохновения", но практическим пособием при 
устройстве опричнины. Прежде всего это "Слово о царствии язык в последния 
времена и сказание от перваго человека до скончания" или - короче - 
"Откровение", приписываемое епископу Патарскому Мефодию (III-IV в.), 
"известному своей борьбой с язычниками и еретиками". ("Категории...", 
с.315). Греческий автор придает кошмарам Апокалипсиса своего рода 
драматургическую стройность. Главные персонажи этой "хроники", опрокинутой 
в будущее - Гог и Магог (цари "нечистых народов"), антихрист, "Рахилин 
сын", который "повелит совокупитися отцу со дщерью и брату с сестрою", 
"некая жена от Понта именем Модонна", а с другой ("светлой") стороны - 
архангел Михаил, воскресшие пророки Илья с Енохом... Но в центре событий - 
еще один Михаил, "царь греческий", последний благочестивый император. Он 
займет престол в Иерусалиме после уничтожения "нечистых народо!
в"; будет править благочестиво 12 лет, потом взойдет на Голгофу и передаст 
"царский венец" Богу. (с.322-324). В другом популярном эсхатологическом 
сочинении, "Житии Андрея Юродивого", последнего православного 
царя-победителя зовут Иоанн (с.325).

 Для всех христианских авторов, писавших о "конце времен", от Иоанна 
Богослова до Клайва С. Льюиса ("Хроники Нарнии: Последняя битва"), 
характерно "упоение в бою...", своеобразная героика тотального уничтожения,
весьма далекая от кротости и милосердия. Одна из фундаментальных идей - 
разделение человечества на "избранных" ("...ста сорока четырех тысяч, 
искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они 
девственники; это те, которые последуют за Агнцем, куда бы Он ни 
пошел...Они непорочны пред престолом Божиим."( 7)) и "отвергнутых" ("И кто 
не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное"( 8)).

 "Откровение" Мефодия Патарского было хорошо известно образованным людям на
Руси (начиная с Нестора-летописца), "его рассуждениям безоговорочно 
верили, особенно после того, как одно из самых страшных для православного 
человека пророчеств сбылось в 1453 г." - то есть после падения 
Константинополя. (с.321). Мрачные предчувствия оживлялись в преддверии 
каждой "круглой" даты от Сотворения мира. Особенно - перед 7000 годом (1492
от Р.Х.) Даже пасхалию довели только до этого рубежа, предполагая, что с 
наступлением "вечности" она не понадобится. Юрганов приводит "летопись" 
будущих событий с 1469 по 1492 г., заранее составленную русским книжником 
по Мефодию Патарскому и Андрею Юродивому (с.327-328). Неосуществившиеся в 
1492 г. ожидания переносились на 70 или 77 лет вперед - посредством 
манипуляций с магической "седмицей" (с.368-369). А на рубеже 1564-1565 г. 
как раз и вводится тот особый режим управления, который вошел в историю под
названием "опричнина".

По мнению историка, Иван Грозный сознательно возложил на себя историческую 
миссию "последнего благочестивого царя". Опричники - "избранные", потому-то
их и не может осудить никакой человеческий суд, кроме царского ("...наши 
виноваты не были бы"), символика странного воинства - собачья голова на шее
у лошади - прямо соотносится с пророчествами (с песьими головами 
изображались "нечистые народы Гога и Магога"), сам опричный террор как 
своими конкретными формами, так и масштабами бессмысленного кровопролития 
перекликается с апокалипсическими видениями. А.Л.Юрганов привлекает для 
подтверждения своей гипотезы большой фактический материал: тонкости 
богословской полемики царя с Андреем Курбским, детали полумонашеского быта 
и причудливой архитектуры Опричного двора, технологию казней. В этом же 
контексте должна рассматриваться и известная концепция "Третьего Рима": 
после падения "Второго Рима", Константинополя, Московская Русь остается 
последним православным царством, "а четвертому (Ри!
му - И.С.) не быти..." Оказывается, автор этой "русской идеи" инок Филофей 
в послании Василию Третьему (отцу Ивана Грозного!) прямо ссылался на 
авторитет все того же Мефодия (с.345). Естественно, мы не можем 
воспроизвести в рецензии десятки страниц из книги "Категории русской 
средневековой культуры". Отметим только аргумент из области сфрагистики, 
который сам по себе может считаться открытием. Речь идет о государственной 
символике.

Что за "ездец" (всадник) изображен на великокняжеских, а затем царских 
печатях? Юрганов убедительно доказывает, что отождествление его со св. 
Георгием - сравнительно позднее (XVII в.) Почему на ранних печатях копье 
без наконечника? Да и копье ли это вообще? И почему в некоторых источниках 
"ездец" предстает голым или полуголым? Наконец, что за змей под ногами у 
коня? Ученый дает ответы на все эти вопросы. На печатях изображен 
"царь-победитель", с которым отождествляется правитель Русского 
государства, "Третьего Рима". В руке у царя скипетр. А змей - не просто 
змей, а "аспид -кераст", символизирующий антихриста. Что же касается 
своеобразного одеяния всадника, то вот еще одна занятная характеристика 
апокалипсического "царя Михаила": "Восстанет царь отрок отроков Маковицких,
идеже близ рая живяху, Адамови внуци: безгрешние же суть всии человецы, а 
не носят одеяние, но яко родишися тако и хождаху..." (с.343).

Таким образом неограниченное самодержавие получило внятную религиозную 
санкцию. Иван воспроизводит подвиги Нерона прямо в храме Божьем. "Все, что 
ему приходило в голову, одного убить, другого сжечь, приказывает он в 
церкви". Опричники в Александровском дворце носят монашеское черное 
одеяние, называют своего "игумена" "не иным именем как брат", тщательно 
соблюдают монастырский устав - с одним немаловажным усовершенствованием. 
"Редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок, в котором постоянно 
находятся много сот людей; их заставляет он в своем присутствии пытать или 
даже мучить до смерти безо всякой причины, вид чего вызывает в нем, 
согласно его природе, особенную радость и веселость. И после этого каждый 
из братьев должен явиться в столовую или трапезную, как они называют, на 
вечернюю молитву, продолжающуюся до 9 ..." (Из воспоминаний 
немцев-опричников И.Таубе и Э.Крузе; с.400). "Ты, Государь, аки Бог - и 
мала, и велика чинишь" (опричник Василий Ильин-Грязной). "Смерть б!
о, прочее, не мученье бывает, но врачеванье добрейшее и спасенье паче, и 
смотренье, державная, премудрости исполнено, удерживает бо яко намнозе 
греха устремленье, умры бо, рече, оправдися от нея" (монах Филипп Монотроп,
XI в.. перевод с греческого, с.381). Нельзя не признать, что собранные в 
книге Юрганова фрагменты источников образуют триллер, превосходящий всякую 
голливудскую фантазию не только (и не столько) технологией мучений, сколько
взаимоотношениями людей при этом. "Однажды пришел к тирану некий старец, 
по имени Борис Титов, и застал тирана сидящим за столом... Он дружески 
отвечает на приветствие, говоря: "Здравствуй, о премного верный раб. За 
твою верность я отплачу тебе некиим даром. Ну, подойди поближе и сядь со 
мной." Упомянутый Титов подошел ближе к тирану, который велит ему наклонить
голову вниз и, схватив ножик, который носил, взял несчастного старика за 
ухо и отрезал его. Тот, тяжко вздыхая и подавляя боль, воздает 
благодарность тирану... Тиран ответил: "С благ!
одарным настроением прими этот дар, каким бы он ни был. Впоследствии я дам 
тебе больший" (Помощник царского врача А.Шлихтинг, с. 382).

Обратим внимание еще на один любопытный "перевертыш" - у Мефодия 
Патарского. Каким явится антихрист? "Антихрист придет из Капернаума, будет 
кроток и смирен. Богобоязнен и нищелюбив, любящий правду, ненавидящий мзду 
и идолослужение." (с.324). Следовательно, даже сочетание всех этих качеств 
не гарантирует, что они - не сатанинского происхождения, и не ограждает 
человека от "врачеванья добрейшего".

Многое в опричнине из нашего времени выглядит как издевательство над 
религией: демонстративные убийства священнослужителей, вплоть до 
митрополита Филиппа, разграбление церквей, чередование садистских оргий с 
молитвами и постами. Историки фактически капитулировали перед этими 
фактами, призвав на помощь психиатров. Мол, больной рассудок толкал царя на
кощунственные поступки. Далее придется уподобить Ивана Грозного 
кинематографическому Калигуле - параноику, который, по версии Тинто Брасса,
с риском для жизни проверял на прочность долготерпение римского народа. За
что и поплатился. Может, оно и так. Но почему в "психопатологии" Ивана IV 
принимало деятельное участие такое множество нормальных, по меркам XVI 
столетия, людей? А 40 лет спустя другого царя - Дмитрия - вначале с 
восторгом возведут на престол как долгожданного сына Ивана Грозного, а 
потом растерзают (в прямом смысле слова) за весьма незначительные 
отступления от церковно-государственного ритуала. Телятину ел. И этого ему!
 не простили. А Иван Васильевич людей ел - и хоть бы что.

 Юрганов подводит нас к парадоксальному выводу: поведение Ивана Грозного не
воспринималось современниками как кощунство, эпатаж или вызов общепринятым
нормам.

Пример из нынешнего "Духовного Возрождения России", которое старается 
воспроизводить именно средневековую религиозность. Доска с именами 
спонсоров, повешенная на церковной стене, явно (чтобы не сказать - 
издевательски) противоречит Евангелию: "...не творите милостыни вашей пред 
людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца 
вашего Небесного... чтобы милостыня твоя была втайне..."(9) Но в кощунстве 
обвинят не того, кто повесил доску, а того, кто попробует ее снять или 
разбить.

Иван Грозный не сталкивался внутри страны со сколько-нибудь серьезным 
сопротивлением; он (как и его ученик Иосиф Сталин) умер в собственной 
постели от старческих недугов. Жертвы опричного террора (точно так же как 
"ленинская гвардия" в 1936 - 39 гг.) безропотно шли на заклание, потому что
их объединяла с палачами искренняя вера в те правила игры, по которым они 
становились жертвами.

Как всякий удачливый первооткрыватель, автор "Категорий..." склонен 
абсолютизировать свой исследовательский метод, и некоторые его высказывания
можно трактовать в духе противопоставления "новой" исторической науки 
тому, что было "до" - в советские времена. На мой (читательский) взгляд, 
реконструкции архаичного сознания никак не отменяют той 
социально-экономической истории, которой занимались предшественники и 
учителя Юрганова (С.Б.Веселовский, А.А.Зимин, В.Б.Кобрин.(10)) 
Апокалипсические эксперименты царя Ивана не имели бы такого масштаба и 
последствий (в Московском уезде под конец обрабатывалось всего 16% 
пашни!(11) "Царю-победителю" чуть-чуть не хватило сил, чтобы и впрямь 
извести род человеческий!), если бы не "обожествление великокняжеской 
власти", не традиция всеобщего холопства и не "военно-административный 
характер городов". Обо всем этом, между прочим, подробно рассказывается в 
самой же юргановской монографии (см., напр., с.222-236). Даже 
"психиатрический" подход не во!
все выводится из употребления: нельзя же игнорировать тот факт, что Иван с 
детских лет отличался редкой и для того жестокого времени склонностью к 
садизму (сначала мучил и убивал животных, а к 15 годам переориентировался 
на людей).

Но благодаря Юрганову получают убедительное объяснение факты, которые не 
удавалось как следует объяснить, прошлое становится яснее и объемнее.

И, к сожалению, ближе.

"Предоставив слово" такому талантливому (при глубокой порочности) человеку,
как царь Иван, исследователь подводит читателя к печальному умозаключению.
Можно считать его "леммой".

Оказывается, нет такого преступления, которое нельзя было бы оправдать 
(логично и по-своему убедительно) в рамках идеологии, основанной, вроде бы,
на "возлюби ближнего своего..."

Возможное следствие (конечно же, нуждается в специальных исследованиях и 
доказательствах). Правящая идеология рано или поздно становится 
теоретическим обоснованием для уничтожения людей, причем ее исходные пункты
(которые могут быть сколь угодно разумны и гуманны) не имеют 
принципиального значения. Развиваясь по "правилу Экклезиаста" ("идет ветер 
к югу, и переходит к северу..."), идеология легко - и незаметно для 
подавляющего большинства носителей! - вступает в прямое антагонистическое 
противоречие со своими же первоосновами. С тем, на что положено молиться.

----------------------------------------------------------------------------
Рубрики Русского Журнала:
Образование
http://russ.ru/edu
История современности
http://russ.ru/ist_sovr

Авторы Русского Журнала. Досье.
http://russ.ru/journal/dosie

Антологии РЖ
http://russ.ru/antolog

Русский университет
http://russ.ru/univer

Страница М.Я. Гефтера
http://russ.ru/gefter

Интернет-парламент
http://elections.ru

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru 
или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" 
http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/