Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью

В ЖЖ-журнале 57-й школы опубликован Меморандум, подписанный частью учителей. Это декларация корпоративной этики для учеников школы в Интернете. Но разве ученики вот токо щас получили возможность свободно высказываться? Нет, зато можно почти симметрично сказать и другое: учителя получили возможность эти высказывания подслушивать. Почти.

Фабула

Тихое и уютное ЖЖ-сообщество учеников, учителей и выпускников 57-й московской школы взорвало скорлупу темы "образование", вылив в Сеть изрядное количество тухлятины. Впрочем, цыплят по осени считают. Для тех, кому лень читать набравшиеся уже на средний том дискуссионные тексты, я кратко и субъективно (сорри, объективно не умею) перескажу. Желающим проверить - pls сюда, не забывая, что Сеть - это мир Орвелла. На всякий случай дискуссию в ее нынешнем виде я себе на диск записал... но подлинность копии недоказуема.

Пятьдесят Седьмая физико-математическая (вот ее официальный сайт) - одна из лучших школ России, детище великого русского советского ученого и педагога А.Н Колмогорова. Не путать с выдающимся публицистом и политиком современности! Егором Холмогоровым, который в этой школе учился. Упоминаю, потому что в процессе подготовки статьи уже несколько человек перепутало. Академика А.Н. Колмогорова теперь мало кто знает. Его стараниями и влиянием на правительство СССР в нарушение постулатов "социалистического равенства" была создана сеть элитных физмат школ для одаренных детей. Их выпускники обеспечили тот самый взлет советской науки 50-60-х - лидерство в космосе, лазер, паритет вооружений...

В ЖЖ-журнале 57-й школы 21 ноября 2005 г. был опубликован Меморандум, подписанный частью учителей, в том числе весьма авторитетных в этом корпоративном (в лучшем смысле этого слова) сообществе. Но не всеми. Это декларация корпоративной этики для учеников школы в Интернете. Не на школьном сайте, не в этом ЖЖ-сообществе - там-то есть модераторы, и по лакунам! видно, что они действуют. А в Интернете вообще.

&quo! t;(...) ПУБЛИЧНЫЕ заявления и поступки учащихся, в том числе сделанные и совершенные во внеучебное время, рассматриваются как часть общественной, а не приватной жизни. (...)

К публичным заявлениям учителя школы относят, в частности, сделанные на открытых (не "только для друзей", доступные для любых пользователей) сайтах и форумах Интернета вне зависимости от темы. Вышесказанное относится и к заявлениям, сделанным под псевдонимом и в соавторстве. (...)

В подобных публичных заявлениях учащихся учителя школы считают недопустимым следующее: оскорбления, диффамацию и клевету в адрес любого конкретного лица или группы лиц; заявления расистского характера (обобщающе оскорбляющие любые нации, расы, этносы, религии и культуры); заявления, провоцирующие насилие и призывающие к нему; заявления, пропагандирующие употребление наркотических средств.

(...) Нарушение вышеизложенных правил полагается несовместимым с обучением в школе. Учителя школы не! видят возможности пребывания в школе человека, не выполняющего вышеизложенных правил. (...)"

Дальше полностью цитировать не буду: там многостраничная и многожурнальная дискуссия, в которую уже включены не только "пятидесятисемиты" (такое полушуточное самоназвание), но и крутые русские политологи, например Максим Соколов. Дискуссия идет уже давно не о школе, а о тоталитаризме и его проявлениях, о свободе слова и личности, демократии и правах человека. И о нравственности, конечно. Большинство (только не надо преждевременно равнять его с Истиной, гласом народа и другими фикциями) резко критикует Меморандум, считая его проявлением цензуры внешкольной частной жизни.

"(...) борьбой с пропагандой разного вида розни должны заниматься соответствующие государственные органы. (...) давление на учеников в виде запрета на размещение какой-либо информации (пусть д! аже типа NN - дурак) прямо противоречит Конституции. (...) дан! ным мемо рандумом нарушается право на свободное распространение информации и (что, в общем, то же самое) вводится цензура". (*)

"Если действительно речь идет о заявлениях расистского характера, заявлениях, провоцирующих насилие и призывающих к нему, - то разве подобные случаи не оговариваются Уголовным Кодексом? Я не думаю, что школа должна играть роль суда.

Ученики всегда и везде выражали свое недовольство учителями всеми доступными им способами - будь-то надписи на партах, протестные прогулы и т.д. Мудрость учителя и директора как раз в том, на мой взгляд, и состоит, чтобы понять причину недовольства, чтобы найти способ предоставления ученикам возможности влияния на проискходящее.

Александр Серебреник 91-В" (*)

Некоторые критикуют мягче, вспоминая опыт Российской им! перии XIX века, где в педперсонале школ была специальная должность "педель" - надзиратель за поведением учащихся во внешкольных общественных местах. Опыт, надо сказать, далеко не только российский, а европейский: самой широкой публике стоит вспомнить неплохой фильм Михаила Козакова "Неизвестная звезда", сценарий которого написан по пьесе румынского драматурга М.Себастьяна.

Меньшинство (которое не всегда не право) поддерживают авторов Меморандума, например так:

"Есть вполне конкретные, но не видимые нам причины, по которым администрация хотела бы обеспечить выполнение законодательства государства, на территории которого стоит школа". (*)

Наконец, есть совсем небольшая часть дискутантов, к которой отношусь и я (цитирую не свой пост):

(...) возникло ощущение, что написан и подписан (...) текст, появление которого, скорее всего, вызвано к! акой-то насущной и острой проблемой, с которой большинство под! писчиков ru_57 просто не знакомо.(*)

Немного о себе, и почему я об этом пишу

Я тоже учился в колмогоровской физико-математической школе. (Одесса, 116.) Это одно из лучших воспоминаний моей юности, это сделало меня тем, кто я есть, и как минимум этого основания достаточно, чтобы быть неравнодушным. Половина моих школьных друзей поступили в МФТИ, МИФИ, Бауманское и т.п. Естественно, некоторые стали преподавателями. У меня 25 лет педстажа, в том числе активное участие в движении "педагогов-новаторов" 80-90-х. Я до сих пор являюсь членом оргкомитетов нескольких Олимпиад. Это достаточные основания, чтобы иметь кое-какие источники информации о 57-й помимо ЖЖ и Сети - через реал, и я ими воспользовался. Называть, простите, не буду: дела местами интимные. Хотите верьте, хотите нет. Наконец, получив месяц ! назад в редакции РЖ новое удостоверение взамен просроченного, я увидел, что меня типа повысили в должности - записали обозревателем, приравняв, таким образом, к живому классику Дмитрию Быкову. Чего я, конечно, не заслужил, но воспользоваться вот сейчас попробую, публикуя это субъективное (других не имею) мнение не в ЖЖ, а в РЖ.

Что такое воспитание?

Мы, учителя, создаем обучающую и воспитывающую среду. Многослойную и многофакторную - материальную, информационную, эмоциональную. Дети попадают в нее и какими-то становятся. Если довести это рассуждение почти до грани, можно считать и учителя частью этой среды. Мы можем воссоздать такую же среду. Но мы никогда не сможем воспользоваться научным методом: создать контрольную группу из точно таких же детей и посмотреть, кто из них вырастет. Точно таких же детей не бывает! Точно такими же бывают только белые мыши. Каждый человек уникален - это нравственный постулат.

В некоторых средах (школах) заме! тны статистические закономерности в поведении детей... а потом! у уже не детей. Это мы их такими сделали? Или они, воспользовавшись пробирками, классными досками, школьными коридорами, сайтами, звуками наших уроков и нами самими, как инструментами, сделали самих себя? Мы точно этого не знаем. И наука этого, слава Богу, никогда не докажет, потому что постулаты нравственности превыше научных истин.

Воспитание - это создание условий для развития и самоусовершенствования личности. Условия - это набор инструментов. Включая, простите, и нас с вами, коллеги. Дети берут нас и строят себя.

Пятьдесят Седьмая имеет возможность взаимного выбора. Она выбирает учеников. Ученики выбирают ее. И мы никогда не узнаем, что произошло "на самом деле": ученики стали такими, потому что на них воздействовали учителя, или ученики пришли сюда, потому что почуяли здесь место, где они смогут, пользуясь учителями, сделать себя такими. У детей очень тонкое чутье! А почему им хочется быть такими? Много разного дошкольного. Гены, импринти! нг, интериоризация, семейное воспитание... Судьба.

Пятьдесят Седьмая и другие элитные школы, а также система внешкольного образования и воспитания построены на взаимном добровольном выборе ученика и учебного заведения. Это не единственно возможная педагогическая система. У великого украинского педагога В.А. Сухомлинского не было такой: его школа была единственной на все село. Для каждого ученика он создавал свою среду! Хотя и диапазон "рассредоточения" у него был меньше - сельский общинный быт, схожие условия раннего детства...

Школа, которая мне снится

Это название одной из статей педагога-новатора, моего друга и постоянного автора РЖ Владимира Ланцберга. Он умер 29 сентября 2005 года в возрасте ровно 58 лет - такова сейчас средняя продолжительность жизни в России и на Украине. Лучшая, по-моему, ста! тья, описывающая его педагогическое кредо, здесь, в РЖ. Школу создать ему так и не довелось, все заглохло на стадии проекта, в бескормице 90-х. Он был руководителем детского клуба. И чему можно научить без утвержденных Минпросом планов и программ? Со свободным посещением - когда хочешь, тогда и приходи учиться. С перебеганием от электрогитары к фотобачку с проявляемой из турпохода пленкой. И безо всякой возможности наказания! Этим детям сейчас по 30-35 лет. Самые яркие и типичные, составлявшие ядро бывшего клуба, работают в... местном спасотряде МЧС, плотно занимая командные и технические должности. Когда поступает вызов - кто-то в беде! - а в баках нет бензина, они скидываются из своей зарплаты и ЕДУТ СПАСАТЬ. Никто их ЭТОМУ в клубе не учил. Как говаривал Ланцберг: "Невозможно воспитать слесаря, как невозможно выучиться на подлеца".

Кто отвечает за нравственность учеников?

Тех учеников, что плохо себя ведут вне школы, ос! корбляют учителей в своих ЖЖ и прочих интимных местах. Что, не учителя, которые их воспитали? Они не смогли, да? Жестокий мир, объективные обстоятельства, улица, телереклама, голливудские фильмы (с нашими переводчиками)... Плохие семьи... Что, в 57-й еще есть ученики из плохих семей? Или как у Жванецкого: "Я отвечаю только за пуговицы"? Ну, тогда и не крои рукава! "Мы, группа космонавтов, категорически требуем, чтобы на Марсе не росли яблони!" А зачем ты там семечки сплевывал? Не знал, что вырастет? Теперь знаешь? Но рубить зеленые насаждения запрещено Законом! Думай о будущем. Прошлое уже упущено. Думай о тех детях, которые еще не пришли к тебе в школу. Думай о том, чтобы они не пришли, если они тебе не нравятся. Думай, как сделать, чтобы ты им не понравился. Думай о том, чтобы родители их не привели. А иначе они придут...

Из истории 116-й школы

Советский посол выступает перед племенем пигмеев:

- Вы дадите нам з! емлю для военной базы...

- Амамба! - кричит племя, потря! сая копь ями.

- А мы вам - современное оружие АКМ...

- Амамба!

- И вы построите у себя социализм!

- Амамба! Амамба!

После митинга - пир у костра, а затем послу предлагают побрататься - вместе с мужчинами потушить костер... известным способом. Делают они это, а аборигены шушукаются:

- Смотри, какой большой белый, а какой маленький амамба!

Вот такой детский анекдот. Когда Всеволод Анатольевич заходил в класс, ученики начинали восклицать "Амамба! Амамба!" Это не срывало уроков, но звучало время от времени. Вслух.

Через четверть века я узнал, что Всеволод Анатольевич сначала попытался пожаловаться "тройке". Нет, не той, это уже были 60-е а не 30-е. Так называли триумвират директора, парторга и председателя профсоюзного комитета. Совмещать эти должности в одном лице запрещалось. Сей орган единогласно Всеволоду Анатольевичу заявил: "Вы - педагог, вот и решайте эту проблему! Не справитесь - подумайте, можете ли вы у на! с работать. И мы подумаем". А парторг, выведя Всеволода Анатольевича из женского общества, еще и добавил: "Твой авторитет среди учеников - это твой амамба. Если он не стоит, то партия тебе не поможет".

Именно этим образным выражением апеллировал Всеволод Анатольевич к наиболее злостным крикунам (в том числе и ко мне), подходя к нам на переменах и вежливо прося (не приказывая!) зайти на пару минут в его кабинет: "есть мужской разговор, не при всех". За что мы на него взъелись? Да надо стать взрослым, чтобы понять, что несправедливо. Просто по уровню интеллекта и манерам он явно не вписывался в педколлектив элитной школы. А цену ему мы по-детски (и по-эстетски) не понимали. Он был нормальный мужик, свое автодело знал и преподавал прекрасно. По прагматичным одесским понятиям вундеркиндам, кроме математики, и шоферские права не помешают. Нарушение инструкции, согласно которой дети до 16 лет не имели права садиться за руль даже для практики, в этой! школе игнорировалось и прикрывалось от начальства обкомовским! и и мини стерскими интригами.

В общем, Всеволод Анатольевич с управлением справился! Убедил нас, а мы - других, и амабма заглохла без оргвыводов.

Из истории 116-й школы

Честно говоря, на фоне других стошестнатиков он был посредственным учителем физики. Ему бы быть руководителем детского технического клуба. Он ставил пятерки всем, кто вместо его уроков с его разрешения паял класс программированного обучения или прибивал к стенам провода школьного радиоузла. Наконец, все было налажено с учетом всех правил акустики, сверх заклеивших все стены стенгазет организована ученическая радиоредакция, и на большой перемене школа зазвучала: "Внимание! Внимание! Говорит радио Израиля!"

Учитель физики Израиль Самойлович Тарнопольский шариком катался по школе со свитой монтеров-старшеклассников и ликовал: "Слышно! И здесь слышно! А здесь вот за углом... Э... Разверни на 30 градусов. А ты сбегай в радиоузел - пусть повторят!"

Де! ло было в Одессе. Антисемитизм? Еврейский вопрос? Ну, да конечно. Что было, то было. ТоталитаризЬм, однако. Только вокруг Израиля Самойловича этого вопроса не было! А если бы возник, то "тройка" посоветовала бы ему то же самое, что Всеволоду Анатольевичу. Вышеупомянутый Ланцберг жил и работал не в толерантной Одессе, а в известном среди спекулянтов-правозащитников "ксенофобском" Краснодарском крае. Но и вокруг него национальных проблем не возникало. Человек есть, а проблемы - нет! Может, и от человека что-то зависит? Не во всем мире, а хоть поблизости.

Является ли проблема новой?

Наступила эпоха Сети, век информации. Можно ли сказать, что ученики вот токо щас получили возможность свободно высказываться? А что, в досетевую эпоху не было такой возможности? В коридоре школы, на тусовке, на природе, на дне рождения одноклассника, если родителей нет дома или они в другой комнате, всегда можно было высказывать все, что угодно, с ма! том и прочей диффамацией. Публично? А сколько это "публич! но" ? Сколько бананов - куча? Число френдов одного ЖЖшника (не считая нескольких тысяч матерых, которые давно окончили школу) не больше, чем число очной тусовки.

А можно почти симметрично сказать и другое: учителя получили возможность эти высказывания подслушивать. И это "почти" мне не дает покоя. Мы как-то забыли, что и до появления Сети и поисковых систем были технологические способы узнать содержание публичных в узком кругу высказываний. Стукачество называется. Или тебе, учителю, твои агенты среди учеников стучат, или ты сам стукач и тебе об этом в качестве поощрения (личного одолжения) сообщает твой шеф, который имеет доступ к записям скрытых микрофонов. Известны такие мотивы многим, кого "тягали". Современная техника не более, чем в других областях жизни, облегчила, удешевила и сделала доступным технологическое решение "подслушки". И, да, обострила нравственные проблемы. Доступность мощных скоростных автомобилей (а реакция человека та же,! больше шансов на кого-то наехать), выпивки (сейчас она дешевле в процентах от дохода, чем тогда), наркотиков вообще этому способствует...

Но добро и зло местами не поменялись...

Заключение

Не будь амамбой, учитель!

Беседуя о том, что такое художник, мы с коллегой высказали  противоположные суждения. Я: художник - это созидательная единица, структурирующая некое представление о мире странным образом. Мой оппонент: "художник - это такая сволочь...".

Как-то беседуя с коллегой "шестидесятником" о том, что такое художник, мы высказали друг другу диаметрально противоположные суждения. Я, имея в виду идеальный, отвлеченный образ, сформулировал, что художник - это созидательная единица, структурирующая некое представление о мире странным (по Шкловскому) образом, что способно приобщить других к наблюдению упорядоченной им картины мира. В этом смысле художник и его искусство - исключительно редкое явление. Метафору предельного выражения художника я видел в Боге.

Мой оппонент высказался совершенно иначе. Он произнес: "художник - это такая сволочь...". Ну, и так далее...

Вспоминаю сейчас наш разговор, и мнение собеседника представляется мне небезынтересным. Настолько, что вызывает желание взглянуть на проблему с обозначенной им стороны. А почему, собственно, художник может быть так нехорош?!

Трудность оценки художника в наших конкретных условиях усу! губляется, по-моему, тем обстоятельством, что буквально на наших глазах, современная культура в лице своих суперактивных адептов странно себя поняла. В самом деле: что и есть основная функция культуры, как не охранение искусства? То есть того, что как раз определяет и возможности, и смысл ее существования. Культура не производит художественной продукции. Но она ее оберегает, описывает, интерпретирует, популяризирует как ценность, тождественную в чем-то самой жизни. Где-то в 80-х, теперь уже прошлого века, в головах некоторых от номинальной культуры людей по целому ряду причин (главная из которых - искушение имитировать творцов, занимаясь при этом исключительно организацией всей культуры в целом) стал происходить сдвиг по фазе. Народившееся племя культурологов и кураторов стало организовывать, как им казалось, новую ситуацию в условиях, что называется, рыночной экономики, наделяя эти самые условия качеством главной и фундаментальной реальности. Нелепость это! й инициативы заключалась в том, чтобы организовывать искусство! и культ уру с внешних по отношению к ним позиций. Нормальному культурному человеку всегда было понятно, что Искусство - самоорганизующаяся система, не терпящая никаких внешних руководств и указаний. И удивлению нашему нет конца! По причине того, что организаторы культуры повылезали как раз из недр самой культуры и по профессии должны были бы знать этот простой Закон. Но факт остается фактом - радикальный сдвиг в ученом сознании произошел. И до того оказался заразительным, что принял масштабы эпидемии. Образовавшаяся, как раковая опухоль, новая "институция" культуры самым революционным, хамским образом решила упорядочить культуру на свой "новый" (старый) манер. Отчего такая удивительная культура, безумно решившая бежать впереди "паровоза" искусства, стала смертельно опасной и для художника, и для искусства, и для самой себя - любимой.

Вообще-то началось это повальное безумие в 60-х с печального, просто катастрофического для любого ис! кусства опыта, представленного "деятельностью" руководителя группы "Движение" Левы Нусберга - доморощенного вождя и организатора всего на свете, в том числе и самого искусства. Этот персонаж, публично объявивший себя гением, известный еще под псевдонимом собственного изделия - Гребсун (читай наоборот!), думается не без основания все же, бегая по Нью-Йорку, орал, что Кабаков занял его место. Если Кабаков и занял место самого успешного и самого главного сейчас художника из России, то, конечно же, благодаря автономным от Гребсуна собственным способностям, раскрывшимися, правда, хронологически позже (но, что называется, "своевременнее"!), чем Нусберг. Но сермяжная правда истерики Гребсуна заключается в том, что, завидуя положению Кабакова, он верно унюхал природу такого положения, к которому сам маниакально, но безуспешно стремился, - природу организации.

Не буду разбирать причин, со! образно которым некоторые люди навязчиво пытаются организовать! Божий м ир. Как всегда и как у всех людей такого толка, природа этого явления - родом из трудного детства, от недостатка семейной любви. Скажу только, что для искусства внешняя организация - самое неподходящее из свойств, ибо тесно связана с гипертрофированной хитростью и очень далека от ума как способности не поддаваться искушению. Комбинаторный характер так называемого "практического ума" ума не компенсирует и сродни, скорее, все той же хитрости.

Вот пример хитрости, иллюстрирующий неспособность преодолеть материал. Как-то в беседе об искусстве художник Олег Васильев говорил о неудачных попытках Попкова (знаменитого тогда представителя "Сурового стиля") освоить природу картины. О.Васильев знал, что говорил, будучи мастером собственной версии картины. Но ведь и о картинах Кабакова - близкого друга Васильева - в принципе можно сказать то же самое. В картинах Кабакова того периода поражало присущее им качество простого механистического увеличения масштаба г! рафики до размера холста без учета иной, по сравнению с графикой, специфики картины. Кабаков кончал графическое отделение Суриковского института и, видимо, был прилежным учеником. Вписывая в свою картину различные тексты, он наделял автономную визуальную ее природу подчиненным значением. Картина Кабакова как бы говорила: "Я существую не сама по себе, а для чего-то". Наличие текстов делало картину нарративной, внутренне расслаивая ее как минимум на две составляющие - форму и содержание - в точном соответствии с постулатами науки соцреализма. Содержательная артикуляция "кабаковской" картины сводилась к описанию и повествованию, что требовало дополнительных словесных разъяснений. Наличие двух языков - визуального и вербального - как раз и производило в картине Кабакова эффект постоянно рушившейся "Вавилонской башни". В то время как рядом, на "Чистых прудах", работали друзья Кабакова - художники Э.Булатов! и О.Васильев, занимавшиеся (и не без успеха!) картиной, в кот! орой как раз ничего не рушилось, а, наоборот, только конструировалось. Да и приноравливаться к картине Кабаков начал именно под их влиянием. И если они профессионально занимались своей проблемой, то Кабаков просто решил картину "поиметь" как вместилище для своих литературных соображений. Что, конечно же, было непродуктивным демаршем по сравнению с его же, например, периодом стендовой, так называемой "плохой живописи". (То, что в музеях Германии я видел точно такую же "плохую живопись" Кошута с прикрученными к ней старыми стамесками и долотом, сделанную на 4-5 лет раньше кабаковской, это, скорее всего, простое совпадение!). А если вместе с тем Кабаков честолюбиво решил, что называется, "подвинуть" своих серьезных друзей в жанре картины, вытеснив в нем место для себя передового - то тогда получилось уж слишком хитро. Т.е. не получилось вовсе. Глядя на картину Кабакова, не понимаешь самой необходимости ее существования по причине внутренне! й ее противоречивости... Такая невразумительная картина выглядела, конечно, иначе, чем у Попкова, но так же, как и у того, была перегружена повествовательностью.

Надо признать, что литературное основание картин Кабакова находится не в подходящем для себя месте. Поэтому его картина никакой не радикализм, не новая форма, не структуристский абсурд, а просто нелепая натужность, обусловленная произволом персонального эго, - анархия, нарушающая все априорные законы существования целого "организма" картины. Картина как один из синонимов искусства Кабакову не далась. Это факт. Но то, что справедливо для картины Кабакова, справедливо и для других форм осваиваемого им искусства - инсталляции, например, перегруженной той же самой его повествовательностью. И до чего же фальшивой натяжкой выглядели альбомы Кабакова, представленные недавно в ГТГ в качестве "инсталляции" по проекту самого Кабакова! И с чего бы это альбомам-комиксам Кабакова конца 7! 0-х быть теперь "инсталляцией"?! Инсталляции и не по! лучилось , несмотря на подобострастные старания кураторов. Получился дизайн развернутых в пространстве листов из альбомов, выставленных на фанерных подиумах и повествующих - иногда особенно затейливо и занятно - о каких-то сюрреалистических сюжетах.

Вопрос. Что же все-таки делает Кабаков в своем искусстве? - Ответ. Нарративность!.. В этом содержательном, бесконечно замкнутом на литературу смысле вся сила инструментализма и комбинаторики Кабакова. Поэтому никакой новой формы в искусстве Кабаков не создал. А вот идеологию - пожалуй! От того и почитаем кураторами. Да и сама культурология, по крайней мере местная, зарождалась у него в мастерской. Он - крестный ее отец. Симптоматично, например, что идущие за Кабаковым "кабачки" не без удовольствия умствуют и рассуждают, но плохо умеют делать, что называется, руками.

И особенно нахально в контексте повествовательных усилий Кабакова звучит обобщающий приговор кого-то из культурологов, а может и самого Ильи Иосифовича! , что литературность - это специфическое качество русского сознания. И что это как бы обязательная характеристика русского изобразительного искусства и его пропуск в мировую культуру. Возможно, этот удивительный вывод вполне соотносится, например, с советским искусством. Но вот именно с русским, например, авангардом, извините, - никак! Не стоило бы все же культурологам так "прогибаться" под Кабакова, педалируя свое бескультурье! А Илье Иосифовичу, может быть, не стоило бы грести (подобно Гребсуну!) под свои литературные способности всю культуру русского искусства в целом... Выглядит это очень амбициозно, но не очень убедительно. Попробуем все-таки не быть хотя бы глупцами по невежеству.

Собственно, для того ведь и существует опыт Культуры. А безумное поветрие организовать культуру и командовать искусством никакой перспективы, кроме как утопической, не имеют. Забыли, что ли, в каком обществе мы жили?! Хитрость разрушает ум! Что ж наступать н! а те же грабли!? Но кураторов разве остановишь?! Они-то как ра! з и рады захватить освободившееся место - то самое, которое "пусто не бывает". Как же! Партийных долдонов отлучили - давай теперь, хватай их места, меняй шило на мыло! Устраивай свою власть!.. Во властной и подвластной культуре нет места художнику, свободному от куратора и ученого культуролога. А следовательно, нет места искусству человеческого масштаба и измерения. Так же было и в недавнем советском искусстве. И в этом смысле советская власть явно была не напрасной... Нет! Конечно! Всем ясно, что такая ситуация такой культуры, где есть один концептуально главный художник - Кабаков, Кабакова не может не устраивать! И Кабаков здесь не только заодно с культурологами, он - главная среди них фигура! Он действительно функционирует сообразно разработанной и разрабатываемой ими всеми науке авангардизма. Как стать великим и что для этого надо делать - знает наука! Она и сообщит послушным своим адептам секрет бессмертия. И кто же среди них устоит перед перспект! ивой такого грааля?! Вот вам очередной пример, как можно торговать воздухом! Вот вам и фокус обращения персоны в массу!..

Для тех, кто хочет шире познакомиться с этим просто-таки выпирающим из рамок Культуры явлением так называемой культуры номинальной, могу рекомендовать тексты поэта Всеволода Некрасова, в которых он описывает нашу ситуацию с доминированием в ней "кабаковины, куликовины, приготы". И "переразвитой паразитуры", которую представляют "борзые" кураторы и культурологи. См. книги: "Пакет", "Живу вижу", "Дойче бух".

Главный редактор "Художественного журнала" Виктор Мизиано, сам большой куратор, по телевизору в программе своего коллеги-культуролога Александра Архангельского пытается доказать необходимость кураторов в современной культуре, по аналогии с необходимостью режиссера в кино. Интеллигентная с виду аудитория в студии не понимает и за! дает вопрос: "А может быть, куратор - это спонсор?" ! Нет, нас таивает Витя - именно что режиссер. Люди продолжают недоумевать: зачем художнику режиссер? И что художник при режиссере - статист, что ли? Тогда что это за художник?.. Сидящий тут же абстракционист в летах, давно уже разменявший искусство на подчеркнуто доброжелательное к нему отношение, глядя в глаза куратору, заискивающе, без намека на иронию замечает: "умный, какой умный!"...

Государство берет налог с заработка своих граждан. У государства на то есть свой резон - банк денег для возможности функционирования общества в рамках относительного порядка. Пахану в лагере приходится "отстегивать", для того чтобы он "крышевал", а не то, не ровен час, блатные "замочат". Чиновнику при слабом правительстве, бывает, надо "дать", чтобы "экономический" проект имел ход и, следовательно, доходность... А куратору за что отдавать свое кровное? Не за то ли, что он себе позволил подменить искусство "экономической зоной&quo! t;, где надо, подобно пахану, "крышевать", т.е. писать нужные, "по понятиям" тексты и, подобно чиновнику, брать с художника за услугу выставиться в его, куратора, контексте!.. Ну, и ну!.. И, смотрите, с какого края! - Прямо из культуры!.. Можно сказать, со стороны уважаемого до сих пор, близкого искусству соседа...

Кабаков сам стоял у истоков такой "культуры", сам предпринимал усилия для того, чтобы она, как и предыдущая, стала повязанной блатом. Сам сознательно становился начальником в искусстве, не противясь энергичной бездарной поросли, слетавшейся, как мухи на мед, на манифестируемое им неумение организовывать это его такое начальственное место...

...В то же самое время, когда в Петербургском Эрмитаже происходило долгожданное для всей местной культуры событие - инсталляция Ильи и Эмилии Кабаковых, - и когда просвещенная публика, подобно стаду животных, топтала друг друга у закрытой двери, отделяющей ее ! от этой самой инсталляции, на торце одного московского шестиэт! ажного д ома, аккурат напротив Боровицких ворот, повис огромный плакат, выполненный в духе супрематического дизайна: "Илья и Эмилия Кабаковы в Москве". Этот плакат - первое, что могло броситься в глаза, например, президенту страны, выезжающему из Кремля. Плакат почти что примыкал к галерее "народного", по определению властей, художника Шилова и по площади превышал площади всех фасадов вышеупомянутой галереи...

После такого "медвежьего" супрематизма становилось понятно, кто у нас теперь в общественном сознании должен быть Малевичем. Малевич у нас теперь не Нусберг, смехотворно имитирующий кумира авангардизма, не Шварцман, настаивавший на смысловой прямой от Малевича к своим "иературам", не Штейнберг - заклинатель супрематических форм, а он - Илья и Эмилия Кабаков... Да и выставка нескольких лет давности где-то в Европе (у Людвига, если не ошибаюсь) так и называлась, кто помнит: "От Малевича до Кабакова"...

Малевич ! создал свое позитивное измерение искусства и освоил его новый язык - куда как великое дело для Культуры! А Кабаков любой современный язык искусства старался аннигилировать в "помойку". Тем и знаменит. И если у Малевича, мы знаем, было переживание "Белого ничто", то у Кабакова на схожем месте как раз "ничего не было"! Когда-то классик вложил в уста короля Лира: "Из ничего и выйдет ничего!" А у Кабакова из "ничего" получился, говорят, концептуальнейше-радикальнейший принцип. По радикальности, говорят, сопоставимый с "Белым ничто" Малевича. И этот принцип, надо заметить, по какой-то мистической тождественности тоже оказался "белым"!.. Образованные кураторы хорошо себе представляли радикальность двух малевичей: того - из Авангарда и этого - из "авангарда второго". И в эти концептуально высокие "берега" уложили "русло" остаточного искусства. И малевичи помельче, хоть и божи! лись словами "ни за что и никогда!", все же к! ак-то по корно понесли свои работы на выставку под утвержденный кураторами девиз с именем самого главного художника всей российской современности. И, надо же, чуда не произошло! Автономный глас искусства, на силу которого, видимо, рассчитывали выпавшие в кураторский осадок художники, так и не прозвучал, и никем не был услышан, придавленный концептуальным пресс-контекстом... Что и следовало доказать! Представляясь властью, современная организованная культура в лице кураторов и культурологов позволяет себе "вытирать ноги" о художников. И художники - эти многострадально несчастные люди! - опять, похоже, должны выбирать, с кем они - с искусством или "новой" властью... Художники они или "сволочь" продажная... Не прошло и сорока - дожили до "новых шестидесятых"! Не без помощи, кстати, и кое-кого из "шестидесятников"...

А Кабаковы, несмотря на гиперинформацию возле Боровицких ворот, так в Москву и не пожаловали. Но "! ;козья морда" из Петербурга осознанно и четко была продемонстрирована по телевизору стоптанными нечищеными ботинками, а также подчеркнуто помятыми штанами на фоне нарядных (по субординации события!) пиджаков, шарфов и галстуков всем сразу - от бывших друзей, до государства... Жизнь удалась! До такой степени, что не подумать ли господам культ-министр-комиссар-кураторам о музее-мавзолее уже сейчас?!. Хотя чем не этнографический музЭй сама московская мастерская Кабакова, процветающая и поныне в качестве "гнезда-чердака" всей местной культурологии?..

Пригов - теперь уже не просто художник, поэт, скульптор, режиссер, инсталлятор, актер, конферансье, гид, политический аналитик, каким до сих пор являл себя миру искусства и, главное, всему остальному миру. Он теперь все сразу, а именно - культуролог. (Титры на экране свидетельствовали!) Если завтра возникнет какое-нибудь новое актуальное поветрие современной культуры (культурологов ведь! от "игры в бисер" трактором не оттащишь!..), не сом! невайтес ь, Пригов будет на месте и оттуда будет вещать по телевизору сразу по нескольким каналам в качестве эксперта. Есть понятие так называемого "белого шума". Это когда звучит все сразу. Каждый голос перебивает другой, и мы слышим несвязный звук - шум. Пригов шумит. Пригов лезет. Пригов лезет даже в шестидесятники... Пригов лезет к успеху. Такой ничем, кроме самого успеха, нерегламентированной активности позавидовал бы даже Гребсун. Но именно такое поведение составляет основу его, как сам Дима оглушительно выразился, "стратегии". (Вспоминаются его рисованные авторучкой черти или подобная же бесовщина: написать к такому-то числу полторы тысячи стихов, или его сатанинский крик "кикиморой", или его, на полном серьезе, замечание: "я и есть Пушкин"(?!.) и пр. и пр... "Стратегия" культ-уролога Пригова себя показала как всеохватывающее усилие по влезанию "без мыла" в любое выб! ранное им отверстие. И это очень нравится куратору женского пола и рода по фамилии Деготь, авторитетно заявившей в СМИ (не дословно, но суть!), что Пригов сейчас в искусстве и есть как раз то, что надо!.. Кураторы знают, что им надо в искусстве и какое искусство им нужно... Как видно из заключений специалистов, теперь, вслед за Кабаковым, произвольное искусство, поддерживаемое стратегией, и есть... раз... два... три - третий уже авангард!.. Потом будет четвертый, пятый... десятый. И в каждом должен быть свой Малевич. Что за авангард без профессии малевич!? Послушать некоторых здесь, так и гениальность уже становится чуть ли не профессией! Надо лишь представить прокураторам от культуры свою "стратегию", и дело в шляпе! Ты - небожитель!..

А между тем, "новые" богатые уже "запали" на авангард. И радикальность ...

Радикальная акция "Кулик против петуха&qu! ot;, в результате которой у боевой птицы, принявшей чучело пет! уха, укр епленного на макушке Кулика, за реального соперника, просто разорвалось сердце. Она ведь, птица эта, не догадывалась о человеческой подлости, обязательно присущей теперь и художнику в его радикальной устремленности. После убийства Кулик пишет глумливый текст, в котором поясняет, что умерщвленная его искусством птица своей отвагой и бескомпромиссностью научила его, Кулика, особенному благородству, которого до сих пор он, Кулик, у людей не замечал... Тем не менее трудно не заметить, что такой опыт персоны Кулика действительно дорогого стоит: не много не мало - чужой жизни! Хочется даже, немного перефразируя классика марксизма, воскликнуть: "нечеловеческое искусство!". Похоже, в необычайно радикальных изгибах творчества Кулика намечается мания - на публике умерщвлять "братьев наших меньших". Сперва - зарезанный поросенок, потом - замученные "крещением" карпы, теперь вот - петух... Кто следующий? Следующий, по радикалистской логике, должен быть... (! язык не поворачивается!) - человек. И если логика такая радикальная и впрямь неотвратима, то лучше бы человеком этим стал, извините, сам Кулик. Хотя и о подобном радикализме мы уже давно знаем. Вспомним радикального человека, сиганувшего с какого-то этажа на предусмотрительно разложенную на асфальте простынку. Вспомним итальянский вопль самого радикального журнала по искусству FLASH ART тридцатилетней, кажется, давности: "ИСКУССТВО В ОПАСНОСТИ!". В номере было разное ужасное: мужик, подвесивший себя за собственную кожу при помощи рыболовных крючков к потолку, рвущий кишки у трупов животных Херман Нич (1965!) из так называемой "Венской школы" и многое-многое другое - жутко радикальное по тем временам. Но те их времена буквально длятся здесь, на нашей нервной почве, как ни странно, уже треть века, в том числе радикальными усилиями все еще завоевывающего Москву авангардиста из Харькова...

Торопливое желание количественно хватануть радик! ализьму и все в нем успеть, характеризует Кул! ика как художника нахрапистого и при этом очень разного. Бывают у Кулика в этой разности талантливо сделанные вещи. Но!.. Патент на изобретение рамы со стеклом-зеркалом на природе, подтягиваемом за бечевку для выразительности кадра, мы с Нонной Горюновой в своих "артефактах" имели еще в 1984 году, продолжая заметно использовать этот конструктивный принцип и в дальнейшем. И когда Кулик 20 лет спустя буквально так же использует наш прием-изобретение, выделяя его в структурную концепцию своих выставок - сначала в московской галерее "Риджина", затем в Мраморном дворце Русского музея и еще на одной выставке во Франции, где знакомый посетитель, увидев работы, воскликнул: "о... Франциско!", а прочитав подписи, пробормотал: "ууу... Кулик", - а куратор Деготь в каталоге к этому проекту ни слова не упоминает о нашем с Нонной приоритете, то как, скажите, к этому отнестись нам, авторам этого самого приоритета?!. Кулик - это не победа, это - испуг, ! как метафорически заметил один уважаемый мною художник...

Нусберг - эта фамилия стала забываться. И это естественно. Гребсун за последние почти сорок лет (!) ничего не сделал в искусстве. Окончательно имя его пока не исчезло лишь благодаря посмертной для художника бешеной его активности, направленной в смысл и волю других, в воровство задним числом их достижений. Но для культурологов и кураторов всех мастей память о Гребсуне имеет смысл, ибо он - первый такой умник, который, симметрично советской власти, старался организовывать искусство и культуру. Вечная ему - культ уроду из первых - за это память!

..............................................................................

Кого именно имел в виду мой собеседник-художник в разговоре, объявляя художников сволочами, - неизвестно. Он не называл фамилий. Но, будучи сам соотнесен с так называемой "школой Сретенского бульвара", упомянутых мною в вышеприведенном тексте персонажей зн! ал хорошо.

"Война женскими глазами. Русская и польская аристократки о польском восстании 1830-1831 годов". Занятный ракурс - мало ли что там писали штатные историки об известных событиях, - вот вам две слабые женщины, попавшие волей судьбы в водоворот истории.

Вспоминая недавнюю "рокировочку" ноябрьских праздников, отдаешь дань ловкости и оперативности идеологической обслуги нашего вечно молодого государства - это ж надо в кратчайшие сроки найти более или менее внятное обоснование для переноса привычных народных торжеств всего-навсего на три дня! Задачка была не из самых приятных, поставленная, что называется, "от противного": что-нибудь приличное в ноябре, но не седьмого. Однако справились, нашли - тут тебе и Казанская, и освобождение Москвы от захватчиков, и памятник героям событий давно уже стоит без особой идеологической нагрузки на главной площади страны. Пусть-ка теперь снова поработают бронзовые Минин и Пожарский на благо общества! Можно даже поставить вопрос о переносе их на прежнее место - аккурат напротив мавзолея. Создать общественное движение, собрать подписи, громко заявить о восстановлении исторической справедливости. Ведь перенесли их когда-то за Лобное место по причине мелкопрагматической, ес! ли мне память не изменяет, - трамвайную линию по Красной площади прокладывали. Где сейчас этот трамвай?

Словом, относительно гладко все получилось, только вот про Польшу как-то забыли. Народное согласие народным согласием, но и Куликовская битва не без него случилась, а здесь-то типичный день победы над конкретным врагом - зловредными поляками. Отношения с которыми от века к веку лучше не становятся. Впрочем, идеологи, наверное, думали-думали, взвешивали и эту проблему, а потом, должно быть, махнули рукой - хуже уже некуда. Что ж поделаешь - есть такая историческая аномалия: традиционная польская русофобия, никак не слабеющая даже на фоне глобализации. И с татаро-монголами мы когда-то воевали, и с турками, и со шведами, и с французами, и - особенно жестоко - с немцами, всех во благовремении победили, но там как-то все устроилось к общему благу, а с Польшей что четыреста, что двести, что сто, что двадцать лет назад - плохо. Причем в России никакой такой особой полонофо! бии не наблюдается - "польский вопрос" остался где-т! о далеко в XIX веке, когда Царство Польское еще было в составе Российской империи. Напротив, Польша была когда-то наряду с Кавказом романтическим мифом русской культуры. И там и там, согласно этому мифу, жили страстные, вольнолюбивые люди, готовые все отдать "за нашу и вашу свободу". Мы-то с приличной великой державе снисходительностью давно забыли нанесенные нам поляками обиды и не вспоминаем не только Смуту XVII века, но и вторжение в русские пределы великой армии Наполеона, в составе которой с большим энтузиазмом воевали (и особенно бесчинствовали на русской земле, по утверждениям историков) многочисленные польские полки. А у поляков до сих пор свежий счет исторических обид - от разделов XVIII века до Катыни и провала Варшавского восстания 1944 года (а как своих евреев охотно сдали, как восстание Варшавского же гетто не поддержали, не помнят). Могли бы и спасибо России за многое сказать - ну, хоть за то, что при Александре I была у них самая либеральная в Европе констит! уция (которой России пришлось ждать еще сто лет), за то, что Сталин в непростом споре с Черчиллем отстоял западные границы Польши по Одеру и Нейссе и щедро поделился с поляками территорией Восточной Пруссии (сладострастно и жестоко изгоняли поляки тамошних немцев), а ведь не Армия Крайова, руководимая из Лондона, разбила вермахт, а ненавистные русские, которым АК долго еще в спину стреляла.

Чувство такое, что Польша до сих пор испытывает что-то вроде фантомных болей - когда-то, очень-очень давно, была она великой центральноевропейской державой, считала себя форпостом Запада на границе азиатского варварства, да вот незадача - силы свои неизменно переоценивала, а на голом гоноре и шляхетской вольнице историю не взнуздаешь. Вступление в НАТО и в ЕС фантомные боли, увы, не сняло, скорее обострило - опять Польша форпост и этой архаической ролью готова гордиться. Как говорилось в старину - исполать! Но вот газопровод из России в Германию придется-таки мимо Польши проложить,! по дну Балтийского моря. Стало быть, еще раз обидеть гордых п! оляков. Ну, простите, дорогие славянские братья, сами виноваты. Напрямую с немцами нам как-то проще, чем с вами. А вы уж у Норвегии энергоносители покупайте - дороже, но зато Норвегия в стародавние времена вашу страну не делила (поскольку не было никакой Норвегии тогда на карте Европы, мирно жила она в унии со Швецией, чьи солдаты, впрочем, основательно потоптались на польских просторах).

Тем не менее проблема есть, есть у нее и своя история. "Новое литературное обозрение" выпустило недавно очень интересную книжку, кое-что добавляющую в копилку наших знаний о щекотливом предмете: "Война женскими глазами. Русская и польская аристократки о польском восстании 1830-1831 годов". Занятный ракурс - мало ли что там писали штатные историки об известных событиях, мало ли что там Пушкин писал в своих патетических инвективах "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", - вот вам две слабые женщины, попавшие волей судьбы в водоворот ! истории. Только что было тихо и мирно, и вдруг - революция, слом привычного образа жизни, перемена участи, все дыбом. С русской стороны - княгиня Н.И.Голицына, жена высокопоставленного чиновника при дворе великого князя Константина, наместника государя в Царстве Польском, конфидентка его польской жены, княгини Лович (из-за этого брака Константин отказался от права наследования российского престола); с польской стороны - Наталия Кицкая, жена польского генерала, воевавшего против русских во время восстания. Обе - женщины из высшего общества, не раз, должно быть, встречавшиеся на великосветских приемах, но пишут они в своих записках о разном. Надежда Голицына рассказывает о бегстве Великого князя, его свиты и немногочисленных верных ему войск из восставшей Варшавы, удручается по поводу явной измены недавних друзей-поляков, испытывает типичные беженские лишения на долгом пути к российским пределам, а Наталия Кицкая блаженствует сначала на волне небывалого патриотического подъем! а, но недолго. Обе по-женски наблюдательны - быт бегства и быт! восстан ия достойны воплощения в каком-нибудь очередном историческом телесериале (пускай это снимут Михалков и Занусси), однако велика разница пафоса - Голицыной жалко расставаться с иллюзиями на предмет былой "дружбы" с представителями польского высшего света, а Кицкая одушевлена ненавистью к "москалям", и ненависть эта эстетически выразительней, чем сетования Голицыной.

Замечательное, однако, было восстание. Помимо парламента, независимого суда и прочего разного Польша имела по конституции Александра I (написанной его другом Адамом Чарторыйским (Чарторыским, как транскрибируется эта польская фамилия в книге)) и свою армию. Финансировала и снабжала ее Российская империя, а курировал лично Великий князь Константин - любимая была у князя игрушка. Вот эта самая армия Царства Польского, созданная русскими на собственные деньги, ими обученная и снаряженная, и взбунтовалась в ноябре 1830 года, низложила Николая I с польского королевского престола и восемь месяце! в поддерживала призрачную независимость несуществующего государства (отчего бы и нынешнюю Чечню здесь не вспомнить). Россия была оскорблена тогда в лучших чувствах - автономней и либеральней, чем Польша, не было края в пределах империи, ни у татар, ни у финнов не было еще ни автономии, ни своей регулярной армии, а польскую сами вскормили, и придется теперь с нею воевать на глазах злорадной Европы! Вся российская общественность возмутилась - Пушкин, Чаадаев, даже сосланные декабристы, не очень-то жаловавшие наличную российскую государственность, не признали справедливости польского восстания. Речь шла о вероломстве и измене, ведь армия - это не вольные стрелки Робин Гуда, она присягала на верность государю, а, изменив присяге, оказалась вне закона.

Вот и пришел русский фельдмаршал Паскевич со своими войсками и в очередной раз, по стопам Суворова, взял мятежную Варшаву. На чьей совести тысячи погибших в этих боях? А бог знает. Национальная мифология извечно питается тру! пами, и чем больше нужда в национальной мифологии (вместо наци! ональной истории и жизни), тем легче провоцируются ситуации, чреватые кровью и трупами.

Через тридцать лет, в 1863-м, случилось еще одно польское восстание, и опять трупы во славу национальной мифологии, "Муравьев-вешатель" и прочие трюизмы. Ну, отпустила Россия Польшу на исходе собственной гражданской войны (а побывали-таки поляки в Киеве, и не очень церемонились там), по слабости тогдашней отдала ей Западную Белоруссию и Западную Украину, и что же? Состоялось независимое польское государство при Пилсудском и Миколайчике, при всех договорах с Англией и Францией? Да за две недели рассыпалось под ударом с любимого Запада, хотя и нелюбимый Восток, расчетливо дождавшись агонии, вернул свое. Нехорошо, конечно, бить лежачего, но что ж вы раньше-то думали, когда вам помощь предлагали? И когда сами лежачего били - при послемюнхенском разделе Чехословакии оттяпали-таки от бездыханного ее тела изрядный кусок территории суверенного государства при благосклонном попустительстве! Адольфа нашего Алоизовича?

Россия много лет владела частью территории современной Польши, но ведь геноцида в отношении поляков даже и в помине не было. Азиатские варвары не додумались до учреждения генерал-губернаторства, которое западные завоеватели придумали и перемололи его механизмами минимум четверть гордой нации.

Хотя, конечно, бездна всякой романтики в нашем сознании на польскую тему - Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Огиньский, "Пепел и алмаз", "Четыре танкиста и собака", Барбара Брыльска и Беата Тышкевич, Славомир Мрожек и Лех Валенса, но что-то романтика эта год от года тускнеет.

Не о взаимной любви наций и не о казенной "дружбе народов" речь. Просвещенческие и романтические иллюзии на этот счет давно рассеялись. Наличный мир распирают сейчас не самые конструктивные эмоции, и хорошо бы при этом избежать "женского взгляда" - что дозволено было русским и польским аристократкам в XIX веке, не дозволено совреме! нным государственным мужам