Книжные новости в Русском Журнале / Век=текстКруг чтения

О русской эмиграции

"Русь эмигрантская, зарубежная, в рассеянии сущая, зародившаяся 35 лет тому назад, представляет собой явление совершенно исключительное в истории времен и народов. Это не один какой-то класс, не политическая партия, не военный отряд, но целый народ, огромный осколок России за чертой советских границ. Сойдя с корабля, перейдя границу, переплыв реку, российский изгнанник превращался в эмигранта, гражданина Зарубежной Руси, к услугам которого не было ни покровительствующих законов, ни благожелательного отношения приютивших их народов...

И, благодаря исключительным свойствам русской натуры, эмиграция сумела не только выжить, но и приспособиться к иной жизни. Русский человек не растерялся. Пошел сначала ощупью, наугад, падая, спотыкаясь, снова подымаясь, но с каждым годом завоевывая себе новые позиции исключительно одними собственными силами. Заставляя считаться с собой еще вчера с пренебрежением смотревших на него иностранцев, эмигрант спас русское имя от презрительной жалости. На глазах европейцев и американцев творилось чудо: не брезгая никаким видом работы, не отступая перед трудностями, приобретая новые навыки, изучая всевозможные профессии, русские изгнанники спустя 35 лет работают во всех областях.

Они изучили всю вселенную, переплыли все океаны и моря; они знают весь мир насквозь, они пробили дорогу себе и грядущей России в самых тяжелых условиях враждебности, презрительного безразличия и бешеной конкуренции..." (Вл.Абданк-Коссовский "Возрождение", #51-54).

О литературе в Советской России

В текущем году в Москве был выпущен сборник рассказов "Председатель колхоза", рецензия на который была опубликована в "Вестник института по изучению СССР" (#3 за 1957 год):

"Все рассказы, помещенные в... сборнике, носят пропагандный характер: и сюжет, и герои предопределены. "Механизм", движение рассказа, развитие идеи, фабула во всех повестях трафаретны и поражают полным отсутствием художественного вымысла и вкуса...

Руководящая мысль всех рассказов, помещенных в сборнике, одна и та же: колхоз есть не только коммунистическая организация, ведущая советских крестьян к материальному благополучию, но школа "высшей" коммунистической морали...

Все "высказывания" участвующих лиц напоминают директивы партии, речи "вождей" и большевистские "аксиомы" пропагандной литературы...

"Труд становится делом чести"...

В ряде рассказов вспоминается сентябрьский пленум ЦК ("Воля к победе", "Своими силами" и др.), а в рассказе Юрия Арбатова "После ненастья" герой рассказа - новый председатель колхоза Демидов уже на первой странице видит во сне "решения сентябрьского пленума ЦК КПСС"...

В рассказах читатель знакомится на практике с пресловутой "романтикой советских будней" и "романтикой социалистического труда"...

Даже переживания чудесного времени года - весны в сердцах колхозников преломляется в виде плановых показателей, выполнение партийных директив и т.д...

Очевидно, в целях осуществления своеобразно понятой идеи "сближения художественной литературы с жизнью", а также для вящей убедительности, что авторы в своих рассказах представляют именно реальную действительность, настоящую жизнь колхоза, повествование подчас превращается в изложение справочного материала из области политики, политэкономии, географии (с обозначением точного расположения колхоза), техники, агрономии, а также сообщений детальных графиков колхозных работ и роста выдач колхозникам на трудодни..." (И.Никодимов).

О советском кинематографе

"В начале декабря в трех кинематографах Парижа шла "Неделя советского фильма". За эту неделю в каждом из них показали 7 фильмов.

Фильмы эти, весьма разные, дают, в своей совокупности, общее представление о направлении, в котором развивается советский кинематограф...

Французская критика увидела в этих фильмах: "Новый стиль советского кинематографического искусства". Действительно, в этих фильмах много нового. Новые мысли, новые темы, новые постановки, новая манера игры.

Особенно это заметно в фильме "Неоконченная Повесть". Он резко рвет с традицией так называемых "производственных фильмов", прочно установившейся в советском кинематографе, где фабула, обыкновенно очень незамысловатая, была лишь поводом, чтобы показать строительство, героев труда и т.д...

Центральное место в картине занимает человек, отдельный человеческая личность, с его радостями и горестями, здоровьем и болезнью.

Все должны подчиняться ему, служить ему. Даже план, это вчерашнее божество, должен уступать ему первенство...

В фильме "Попрыгунья" характерен сам выбор темы. Видимо, к постановке фильма приложено много старания, на него затрачено много средств. Это, видимо, должен быть "Бест-селлер". И вот, в качестве такового выбирают пьесу Чехова, пьесу "без протеста и без критики и совсем-совсем без политики", как поется в старой шансонетке.

Быт, описанный в пьесе, - быт прошлого века, ушедший в прошлое и даже не всегда понятный современному зрителю. Тут уже не пахнет ни героизмом труда, ни строительством, ни генеральной линией. Здесь дело лишь в художественном изображении человеческого порока...

Итак, эти фильмы, представляются нам знаменующими новую эпоху советской жизни, в которой забота о человеке, интерес к его внутренним, личным переживаниям постепенно оттесняют на задний план и требования строительства, и пользу человечества в своей совокупности...

В области искусства как такового отметим еще одну черту: перемену в дикции артистов. Уже наскучившая манера говорить приторно - на распев, дидактически, поучительный стиль речи оставлены. Они заменены более реалистическим стилем. Артисты явно стараются и в этом "быть, как в жизни". (Без подписи. "Возрождение", #49).

Судьба человека

19 ноября под Парижем умер Илья Сургучев.

"- Входите, входите, старик!

"Стариками", по кавказскому обыкновению, он любил называть многих, а мы, к тому же, были с ним почти однолетки.

Левой рукой, придерживая полы того, что когда-то, вероятно, было теплым халатом, правой он делает широкий пригласительный жест...

Вхожу в узкую, продолговатую комнатушку, осторожно пробираюсь среди всякой рухляди. Направо большой продолговатый диван с наброшенным грязным одеялом; на нем две упитанных кошки...

Гляжу на стену, и знакомое волнение охватывает меня. Небольшое полотно: Восток, узкий проход среди стен во дворик и оттуда отсвет. Как поразительно переданы оттенки этого отсвета, бледно-палевого по-вечернему воздуха!

Что, - говорит довольно улыбающийся Илья Дмитриевич, - захватило? У меня тут, мой дорогой, и Фрагонар, и Ван-Гог, и Ватто. Настоящие, не поддельные...

Безмерно глубокая, таинственная жизнь. Мы, каждый из нас, носим в себе, по большей части бессознательно, древнюю о ней память, пытаемся ее понять, выявить в ней основное, выявить в слове, в красках, в камне, в дереве. Далеко не всем это дано, - и вот предо мной этот бедно одетый, согбенный старик, кропотливо и умно - верно на жалкие гроши собирающий настоящие "выявления" других и сам в своем творчестве показывающий нам подлинную жизнь, человек не односоставный, а дву- трехсоставный, нутром своим, не наружным, простым "я", а именно нутом, глубинным "я" схватывающий жизнь в ее настоящем виде и выявляющий ее верными словами, а не теми шаблонными, во власти которых мы по большей части остаемся навсегда..." (Н.Клименко Памяти Сургучева. "Возрождение", #61, 1957).

Книжная летопись

Адамович Г.
Одиночество и свобода. - Париж.

Берберова Н.
Последние дни. Отрывок из книги "Чайковский". "Возрождение", #56.

Браиловский А.Я.
Временщики в Кремле. - Нью-Йорк

Варшавский В.С.
Незамеченное поколение. - Нью-Йорк.

"Это не исторический очерк", - пишет В.С.Варшавский в своей вводной заметке "От автора". "Скорее, это опыт рассуждения о судьбе эмигрантских сыновей". Однако, изложение судеб эмигрантского поколения, начавшего свою общественную жизнь "между двумя войнами", само по себе придает немалую ценность этой книге...

С поной ясностью о откровенностью В.С.Варшавский констатирует смерть безрелигиозного позитивистического мировоззрения старой "левой" русской интеллигенции. Все, что было живого в новом поколении эмиграции, полностью и навсегда отвернулось от этой "наукообразной" идеологии...

"Поверхностный атеизм "отцов" производил на сыновей, особенно при сравнении с их собственным мучительным внутренним опытом, странное впечатление невзрослости и чего-то несовместимого со всеми представлениями о человеческой жизни, вложенными в душу великой русской литературой"..." (Кн.С.Оболенский "Возрождение", #51).

Георгиц М.
Святочная быль. "Возрождение", #49.

Горянский В.И.
Невская симфония в стихах. "Возрождение", #54-56.
Парфандр и Глафира. - Париж.

"В своем романе "Парфандр и Глафира", который справедливей было бы назвать поэмой, Горянский воспевает любовь Парфентия, бедного разночинца, неудачного изобретателя вечных мыльных пузырей, к Глафире, прекрасной, пышной и малограмотной купеческой вдове. Парфентий или Парфандр, как торжественно называет его Горянский, и которого он часто как бы отождествляет с самим собой, в своей траги-комической любви к прекрасной вдове, конечно, не достигает столь желаемого счастья. Побеждает вдову великолепный и храбрый Кросс, обольстившей ее чужестранной речью и лживыми обещаниями.

Любовь бедного Парфандра, как и следовало ожидать, кончается его рыданием у фонаря, "с пустой бутылкою в кармане".

Но интерес "Парфандра и Глафиры" заключается, конечно, не в фабуле этой поэмы, а в лирических ее отступлениях, размышлениях, комментариях. Здесь иногда Горянский достигает большого мастерства и силы...

Не только любители поэзии, но и все любящие и помнящие Россию, найдут в этой книге строфы, мечты, мысли, над которыми стоит задуматься". (В.Смоленский. "Возрождение", #55).

Дворжицкая Е.
Град Китеж. - Изд. "Штандарт".

"Стихи этой поэтессы технически несовершенны, не соответствуют канону, но в этих строчках столько душевной чистоты, такая вера и любовь к Творцу, что читаешь их умиленно и радуешься этому облику русской женщины.

И чем проще тема стихов Дворжицкой, тем они милее, в своей безыскусственности:

Вы, вербочки серые,
Как зайки, пушистые,
Изящные веточки
Весною душистою,

Снежинками пахнете
Свежо-шаловливыми
И солнца весеннего
Лучами игривыми..."

(Н.В.С. "Возрождение", #53).

Евреинов Н.Н.
Шаги Немезиды, или Я другой такой страны не знаю. - Париж.
Кривое зеркало. "Возрождение", #57.

Забежинский Г.Б.
Вторая книга стихов. - Нью-Йорк.

Ильин И.А.
О сущности правосознания. - Мюнхен.
Наши задачи. - Париж.

"В двух толстых томах здесь собраны статьи, писавшиеся покойным русским мыслителем за последние 6 лет его жизни (1948-1954)...

Собранные вместе и предложенные вниманию русской общественности, они составляют одно целое, благодаря своему внутреннему стержню, все более раскрывающемуся с разных сторон...

Стержень... это - пламенная любовь к России, выражающаяся в постоянном вдумывании и более того - постоянном вживании в русскую национальную идею. С самого момента своего появления за границей, проф. И.А.Ильин чувствовал себя неразрывно связанным с той белой воинской средой, которая в дни русской смуты осталась органически верной России...

В очерке "О воспитании в грядущей России" проф. И.А.Ильин поднялся на настоящую мистическую религиозную высоту, с которой только и можно правильно понять все его остальные выводы. Он ставит здесь перед Россией задачу - продиктованную всей ее предыдущей историей - создать новый тип человека, живущего на основах трех законов духа: свободы, любви и предметности. Предметность же, как он определяет ее далее, означает иметь "предметом" своей жизни "такую ценность, которая придает смысл жизни высший, последний смысл... Мы должны увидеть оком сердца предметное значение и назначение нашей жизни. Ибо в действительности мы все служим некоему высшему делу на земле, - Божьему делу"..." (Кн.С.Оболенский. "Возрождение", #68, 1957).

Карташев А.В.
Воссоздание Святой Руси. - Париж.

Кленовский Д.И.
Навстречу небу. - Франкфурт-на-Майне.
Неуловимый спутник. - Франкфурт-на-Майне.

Корвин-Пиотровский В.
Стихи. "Возрождение", #53.

"Стихи всегда говорят сами за себя и не требуют предварительных замечаний...

Пиотровский - один из ныне здравствующих в эмиграции поэтов - способен создавать не только романсы и квартеты, но и симфонические произведения высокого качества. Он дал нам не только несколько циклов лирических стихотворений, но и ряд драм и драматических сцен в стихах...

Но отличается он не только этим творческим диапазоном... и не только остротой поэтического зрения и высокой культурой стиха... но и ритмическим богатством и сюжетным разнообразием, и способностью к творческому обновлению...

В отличие от большинства современных поэтов, Пиотровский не оказывает предпочтения ни музыкально-звуковому, ни образно-красочному, ни интеллектуальному элементу, а стремится к их гармоничному согласованию. Ему чужды, как все виды импрессионизма и имаженизма, так и нарочитая бедность выразительных средств, свойственная многим поэтам, так называемой, парижской школы. Подобно классикам, он обращается одновременно и к разуму, и к чувству, к сознанию и к подсознанию, ценит точность образов и четкость мелодичного рисунка, полноценность материалов, стройность архитектонических линий и искусное распределение масс...

Его классический подход сказывается также и в том, что наперекор господствующему в современном искусстве течению, он не чуждается проторенных троп и не смешивает творческой оригинальности с новизной приемов и форм..." (К.Вильчковский. "Возрождение", #53).

Кудашева Т.
Сказание о вечности. "Грани", #29.

Маковский С.К.
В лесу. - Мюнхен.

Майер И.
Тайная любовь и стихи Куприна. "Возрождение", #49.

Набоков В.В.
Весна в Фиальте и другие рассказы. - Нью-Йорк.

Одарченко Ю.П.
Ночное свидание. - Париж.
Дикий виноград. "Возрождение", #59.

Рафальский С.М.
Искушение отца Афанасия. "Возрождение", #59.

Ремизов А.
Бова королевич. "Возрождение", #49-51.

"Добрый старый король Гвидон нажил себе имя - Гвидон Дантон, - а пропустил жизнь.

Город Антон - из городов поискать. На площади три памятника: серебряный Пушкину за его чувствительные стихи мудрой деве-"дурочке" Зое; золотой Радищеву за гимн - славяно-русским слогом по Буало, - гимн славе, силе и могуществу Бовы; медному Пуликану - стоит на задних, передними служит.

Город Антон ночью, как днем, светло, фонари горят: вору застава, жулику тын. В хронике ни грабежей, ни увечья. Уверенная жизнь. Праздники чаще буден. А королевские приемы невидаль и у султана: пестро, нарядно, музыка и стол. Со всех концов везут товары и едут гости на поклон к Гвидону. В календарях и географиях первым мировым городом называют не Рим, не Москву, а Антон..."

Ренников А.
Гимназические воспоминания. "Возрождение", #49-52.

Сабурова И.Е.
Бессмертный лебедь. - Нью-Йорк.
Разговор молча. - Мюнхен.

"Разговор молча" И.Сабуровой не может улечься в несколько строк. Тут форма гармонирует с содержанием. Сабурова - значительное литературное явление... Книжка ее дает великолепный ответ всем профессиональным нытикам, десятилетиями хоронящим русскую эмигрантскую литературу. Поторопились, голубчики! - русская поэтесса отвечает вам:

Да, я люблю. И жизнь, и смерть, и сон.
И я рассказываю сказки людям.
Но если будет кто-нибудь прощен,
То, может быть, и мне прощенье будет?.."

(Н.В.С. "Возрождение", #53).

Смоленский В.
Стихи. "Грани", #29.

Степун Ф.А.
Бывшее и несбывшееся. - Нью-Йорк.

Струве Г.
Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы. - Нью-Йорк.

Сургучев И.
Китеж. "Возрождение", #53.
Северный Кавказ. "Возрождение", #59.

Червинская Л.Д.
Двенадцать месяцев. - Париж.

Шмелев И.

Как я стал писателем. "Возрождение", #50.
У мельницы. "Возрождение", #51.

"Шум воды становился все отчетливей и громче... Очевидно, я приближался к запруде. Вокруг рос молодой осинник, и его тонкие длинные стволики сероватою густой стеной тянулись передо мной, загораживая шумящую реку. С треском продирался я чащей, спотыкаясь на острые пеньки, незаметно скрытые в сухом листу, получал неожиданные удары гибких веток... А река шумела громче и громче...

Я попал в совершенно незнакомую местность... А лесов все тянулся... Стал березняк попадаться, потом и пушистые кусты дубняка. Это мне подавало надежду, что окраина близко. Что-то светлее вдруг стало: небо яснело за чащей... Волна света и воздуха хлынула мне навстречу... Я стоял над кручей. У самых моих ног почти отвесная глинистая стена спускалась к реке... Недавние следы осыпи длинными полосами тянулись книзу. Мельница шумела, и завывала на запруде, река в колесо била и белою пеной вертелась внизу, за плотиной..."

Яссен И.
Память сердца. - Париж.

Сборники:

Памяти Ивана Шмелева. Ред. - Вл.Маевский. - Мюнхен.

"Общую идею этого сборника можно только приветствовать. В эмиграции было, и еще осталось, немало писателей, сделавших свою известность еще в дореволюционной России, но Шмелев во многих отношениях занимает особое место...

Шмелева никак нельзя упрекнуть в слащавости или приглаживании действительности. Недаром его некоторые из авторов в сборнике сравнивают с Достоевским. Но если его сюжет часто жестоки и трагичны, Шмелева никогда не оставляет до конца оптимизм, тесно связанный с его верой в Бога и человека...

Техническое построение сборника имеет свои минусы и плюсы. Он представляет собой примерно два десятка отрывков из воспоминаний и статей, в большинстве русских писателей и журналистов, посвященных их встречам со Шмелевым...

Мы видим писателя с разных сторон, в разных аспектах, в разные периоды его жизни, зарисованного то старым другом, то случайным знакомым, то коллегой по перу... И из фрагментарного повествования многих лиц с различными вкусами и убеждениями, в конце концов встает обаятельная фигура Ивана Сергеевича, с его добротой и деликатностью, с его страданиями и сомнениями, с его огромным, своеобразным дарованием, которое он далеко не полностью сумел раскрыть в своих произведениях..." (В.Р. "Возрождение", #64, 1957).