Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Книжные новости в Русском Журнале Круг чтения


Служба Рассылок Subscribe.Ru
Русский Журнал. Круг чтения
Все дискуссии "Круга чтения"
Новости Электронных Библиотек


Александр Агеев
Голод 69
Практическая гастроэнтерология чтения

Прав или не прав был Олег Проскурин, взявшись "анатомировать" коллегу Бавильского, я до сих пор еще для себя не решил, но как редактор "Круга чтения" он сделал сильный ход: дней десять после этого читать форум было едва ли не интереснее, чем основной корпус раздела. Сетевой народ неожиданно воспламенился, продемонстрировал резвость в мыслях и выражениях, кое-кто стал даже рвать несвежую рубаху на груди, хотя, казалось бы, что может быть скучнее для вольного читателя, непрофессионала, чем "критика критики"? Честно сказать, с трудом подавил я ужасную догадку: скучнее, должно быть, самостоятельное, без проводника-интерпретатора, чтение "новейшей литературы"...

Но шутки в сторону: дискуссия вокруг "Анатомии Бавильского" меня, можно сказать, воодушевила. Нынешний критик хоть и не тянет на роль "властителя дум", но некое место в духовном обиходе современников все же занимает, причем как фигура самостоятельная, а не обязательно в связке с той литературой, которую бескорыстно интерпретирует, а порой и корыстно "продвигает" на рынок.

Между тем, когда недели две назад Олег Проскурин предложил назвать семь лучших критиков, я к этой затее отнесся скептически: критиков-то назвать можно, можно даже смириться с тем, что неназванные (по оплошности или неизбежной забывчивости) обидятся, но кому этот рейтинг сейчас интересен, кроме самих критиков? Престиж профессии и без того - казалось мне - не на высоте, а моделирование, пусть и полуигровое, внутрицеховой иерархии в эпоху кризиса критериев, смены поколений и зыбкости литературного фона вряд ли его подкрепит.

Но вот обрушился Проскурин на Бавильского и страсти вызвал такие, какие вряд ли воспламенились бы, выбери он объектом жестокого анатомирования прозаика или поэта, даже и "культового". Ну, пара-другая фанатов высказалась бы известным способом, да и дело с концом. А тут такой фейерверк эмоций! Стало быть, подумал я, фигура критика в нынешнем литературном раскладе не то чтобы более важная, но каким-то особенно болезненным образом знаковая. Дальше у меня еще более смелые мысли пошли на эту тему. Например, я подумал, что читатель новейшей словесности идентифицирует себя не с ее авторами и тем более не с ее героями, а с ее интерпретаторами. То есть и писатель читателю чужой, и в том мире, который строит писатель, читатель себя представить не может. Это неважная характеристика качества словесности, но уж такая - на две трети объема - она у нас есть. Взаимное отчуждение - состояние тягостное, его хочется преодолеть. Вот тут-то и появляется критик, и оба - читатель и писатель - бр! осаются к нему как к родному. Критик, по крайней мере, не от всех своих обязательств по контракту с читателем отказался и пишет нечто соразмерное читательскому восприятию.

Мне, например, самому читать Сорокина тягостно и, главное, скучно, но зато разные его интерпретации - хоть Курицына, хоть Марка Липовецкого - я читал всегда с большим интересом и благодарностью критикам. Наверное, я такой не один.

Да и вообще, по моим наблюдениям, нынешний "культурный", "регулярный" читатель гораздо в большей степени зависим от критики, чем это было лет десять-пятнадцать назад. Тогда читатель и критик получали свежий номер толстого журнала одновременно, одновременно и читали, а теперь читатель от вольной охоты в литературных джунглях отвык. Он по-детски верит в "экспертов" и "специалистов" (эпоха "первоначального накопления" породила множество таких парадоксальных "прагматических" суеверий), к тому же чрезвычайно ценит свое время - и потому ждет от критика отмашки. Характерная в этом смысле история была с Пелевиным: пока тот в первой половине 90-х печатал свои самые сильные вещи, популярность его была вполне умеренная, а "пелевинский бум" второй половины десятилет! ия - целиком заслуга критики, едва ли даже не персонально Славы Курицына.

Но это все, конечно, лишь поверхность куда более глубокого процесса, который не вчера начался. Еще в 1973 году питерский литературовед Б.И.Бурсов напечатал в "Звезде" статью "Критика как литература", а потом и книжку под таким названием выпустил. Книжка получилась сумбурная, пределом притязаний автора было признание хотя бы равенства критика и писателя, но характерен сам факт беспокойства по этому поводу. В тогдашней критике и впрямь была сильна воля к эмансипации от литературы, да оно и понятно: подцензурная ее часть как-то не вдохновляла умного критика на служение ей. Лев Аннинский, например, тогда откровенно писал "поверх" будто бы анализируемых текстов какие-то свои, иной раз имевшие с номинальным поводом весьма относительную связь, и Аннинского можно было читать, совершенно не беспокоясь на предмет того, что исходные тексты тебе неизвестны. Есть у него, например, книжка "Контакты", целиком посвя! щенная "литературе народов СССР", в основном довольно скучной и мало кем читаемой, но сама-то книжка очень даже читалась. И Аннинский был такой не один.

Словом, дело еще тогда шло к превращению критики в некую, что ли, параллельную литературу (звучит близко к "паралитературе", но вы понимаете, что я о другом), причем развитие этой "параллельной" литературы не следовало послушно зигзагам движения "литературы как таковой", а имело свои внутренние мотивы и моторы. Самосознание и самоуважение критики росли как на дрожжах, значение самой личности критика увеличивалось, причем то был не обман зрения, а процесс совершенно объективный: в конце 70-х - начале 80-х критика действительно была интереснее, богаче смыслами, свободнее, чем подцензурная литература. Недаром эпоху завершила книжка Сергея Чупринина "Критика - это критики" (1988) - галерея портретов ведущих советских критиков, где каждый герой подавался, несмотря на полемику, как персона чрезвычайно значительная. Книжка, короче говоря, получилась по главному своему пафосу гордая до заносчивости: знай на! ших!

На ресурсе этой гордости лучшие советские критики довольно резво и результативно пробежали короткую дистанцию "перестройки и гласности", некоторые даже познали кратковременную, но массовую славу и, в общем, жизнь у них удалась. Я подозреваю, что многие из них не "въехали" в новую эпоху не потому, что не смогли, а потому, что не захотели - выложились до остатка и удовлетворились. Потому такой массовой была на рубеже десятилетий "переквалификация" - не "в управдомов", конечно, а впрочем, и в "управдомов" тоже, если редакторскую и издательскую деятельность считать управленческой.

А в 90-е годы между тем произошла странная штука: социальный статус литературы вообще и писателя в частности резко упал, но для критика эта катастрофа оказалась далеко не столь болезненной, как для писателя. И тем менее она была болезненна, чем больше критик чувствовал себя независимым от литературы. А уж если критик соглашался на роль журналиста, то ситуация его социальный статус даже повышала. Литература была в депрессии, тиражи журналов и книжек падали, но критик-то имел возможность бодро (или с ужасом - не все ли равно) рассказывать обо всем об этом в газетах или еженедельниках, выходивших относительно большими тиражами, то есть вниманием публики не обойденных. Я уж не буду тут вдаваться в опасное исследование того, в какой мере критики-журналисты виновны в формировании некоторых устойчивых стереотипов эпохи (в частности, того, что традиционный российский "литературоцентризм" приказал долго жить), но порезвились они вволю. И самомнение наработали дьявольское, поскольк! у к литературе относились, с одной стороны, как к поверженному идолу, а с другой - по завету Розанова: "литература - это мои штаны". Забывая, впрочем, что Розанов так относился преимущественно к "своей" литературе.

Но худа без добра, известное дело, не бывает: поскольку критика (литературная журналистика) отнюдь не воспринималась в 90-е годы как занятие позорное или бесперспективное, в ее ряды не ослабевал приток талантливых, хорошо образованных и амбициозных молодых людей. В литературу тоже, конечно, шли, но это сферы все-таки совершенно разные: "стану писателем" - это рулетка, а "стану критиком" - решение вполне рациональное. Да, собственно, для большинства этих талантливых юношей критика и была рациональным, беспроигрышным путем в ту же литературу. В рулетку ведь гораздо комфортнее играть, когда у тебя уже есть приличный счет в банке.

Соответственно, и самоощущение большинства молодых критиков - писательское. Они не статьи и не рецензии пишут, они пишут специфическую, но "прозу". И потому чувствуют себя свободными от традиционного критического "этикета": ну что, в самом деле, за надоба - возиться с чужим текстом, пытаться вникнуть в авторскую логику, вписывать все это в контекст, который зачем-то еще надо знать. Чужой текст куда интереснее приспособить к собственному "художественному миру", отнестись к нему "творчески", не смущаясь никаким "сопротивлением материала".

Я не могу сказать, хорошо это или плохо. Были времена, когда мне казалось, что отделение критики от литературы - непростительная и в конечном итоге пагубная гордыня. А бывало так, что талантливый текст, написанный "поверх чужого", меня с этой практикой примирял. Когда я вел в "Знамени" "Наблюдатель", то печатал и "дельные", и "талантливые" тексты. Но так до конца и не был убежден, правильно ли поступаю, потому что, напечатав в качестве рецензии на некую конкретную книжку текст "талантливый", испытывал потребность сопроводить его текстом пусть не столь ярким, но зато "дельным".

Так что Олега Проскурина я вполне понимаю: очень хочется, чтобы мухи были отдельно, а котлеты отдельно. Но понимаю я и неизбежность своеобразной "пересортицы", так сказать, жанрового надувательства, на которое почти всегда идет тот же Бавильский. Пишет он разного уровня и качества "прозу" (а то и, не дай бог, "поэзию"), а маркирует свои сочинения как, предположим, "рецензии". Отсюда недоразумение, о которое расшибают лоб и редактор, и автор. Можно было бы посоветовать Бавильскому не косить "под критика", но тут уж возникает другая проблема: "художников" у нас как собак нерезаных, и печататься им негде, а критика завсегда нужна.

Было бы у нас литературное пространство пошире и попестрее (то есть побольше было бы мест, где можно и "творцу", и "критику" печататься), "пересортицу" легко было бы преодолеть. А пока оглянешься окрест - и, как там у классика? Душа уязвлена, и некому руку подать.

К чести Олега Проскурина надо заметить, что он имел полное право и возможность тихо придушить Бавильского в углу, не открывая широкой литературной общественности своих мотивов. Но он сделал по-другому, и получилась занятная дискуссия. Я уж не говорю про то, "какую биографию сделали нашему рыжему". Этак, если помните, Ахматова рассуждала насчет ссылки Бродского.





Поиск по РЖ
Приглашаем Вас принять участие в дискуссиях РЖ или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов"
© Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией. Подписывайтесь на регулярное получение материалов Русского Журнала по e-mail.
Пишите в Русский Журнал.

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу

В избранное