В этом выпуске "Чтива" два "международных проекта": последний номер "НЗ" и украинский журнал "Потяг-76", каковой однажды мы уже здесь представляли. Не прошло и полгода, как явился второй номер, причем отныне журнал сетевой. "Потяг" по-украински "поезд", поезд #76 курсирует нынче из Черновцов в Перемышль, а прежде, когда Украина пребывала в иных политических и географических измерениях, следовал через Львов
и Станислав в Румынию, и в идеале предполагал соединять Черное и Балтийское моря (Гданьск-Варна). Концепцию журнала когда-то сформулировал его главный редактор Юрий Андрухович:
"Концепцией журнала - вопреки юридическим границам - могла бы стать попытка в этом новом "железном занавесе" прорубить какие-то туннели, которыми наш поезд станет двигаться куда-то там на Запад, чтобы сотворить потом аналогичную общность, только на уровне писателей...".
Судя по 2-му номеру, попытка удалась. "Потяг" в разных своих "вагонах" (жанры) и "классах" (тоже в общем-то жанры, всего в "Потяге" два "класса": первый - поэзия и проза, и второй - нон-фикшн, то есть все остальное) представляет поэтов украинских, польских и немецких, прозаиков украинских и белорусских, критиков - главным образом украинских, а также некоторых "классиков": сербского модерниста Милоша Црнянского, польского битника Марека Гласко и немецкого экспрессиониста Альфреда Деблина. Большая часть этих людей - путешественники, и не только в смысле журнальной метафоры: "Потягом-76" они путешествуют в самом деле, и "Потяг" - своего рода "журнал путешественника". Один из лучших текстов номера
- "Saturday Night" Мыколы Рябчука, короткая проза о разных способах сделаться свободным и счастливым, о выпадении из времени и привычного пространства, о путешествиях, иными словами. И тоже о путешествиях, но иначе, - "Путешествие в Польшу" Альфреда Деблина: человек едет на Восток, а его память без конца проделывает обратный путь: "Что ж это за существо я таскаю за собою - в моей одежде и в моих башмаках...", человек идет по Львову и думает о Варшаве, и вот он видит вывеску "Варшава"... Это не история пана Твардовского, это всего лишь записки путешественника, который ищет что-то, чего найти в принципе невозможно.
И еще один текст "Потяга", чье направление "против хода": "...но странною любовью". - Юрий Андрухович объясняется в странной любви-нелюбви к России, вновь разбирается с географией и Центрально-Восточной Европой, взвешивает все "за и против", и в конце концов - "ставит ультиматум".
"Я по-детски делю лист бумаги вертикальной линией на две половины и пробую на одной из них записать "позитив", а на другой "негатив". Это по поводу России, то есть - что я о ней думаю. Когда-то в школе мы именно так анализировали образ Одиссея - умный, но хитрый, изобретательный, но коварный, волевой, но безжалостный, герой, но сволочь. На этот раз в позитивной части листа у меня "интеллектуально-душевная широта, глубина и отвага" (которая, кстати, нам, украинцам, в большинстве и не снилась), "прекрасная не-от-мира-сегошность", "особая анархическая способность парить над бытом и мелочами", "неоспоримая культурная самодостаточность и интенсивность". В негативной части - "полицейско-спецслужбистский характер власти", "манипулятивно-дезинформирующие СМИ", "цинично-технологические политические деятели", "ксенофобская - расовая, религиозная, национальная - нетерпимость основной
массы общества". Нетрудно заметить, что все позитивное связано с индивидуальным, с отдельно взятыми личностями, в то время как все негативное - с общественным, с системой в целом. Иначе говоря, приходится признать правоту то ли Кюстина, то ли чью-то еще - сейчас уже точно не помню чью - "они (русские) вызывают восхищение как отдельно взятые люди и отвращение как общественный, объединенный в государственное целое организм". Ну вот - не больше и не меньше: восхищение и отвращение, или-или, крайности по-русски".
Но я сейчас процитировала Андруховича по последнему номеру "НЗ", где этот самый текст - в русском переводе - помещен в "Очерки нравов". Там же и о том же, но гораздо хуже написано - "Россия как дело вкуса" Андрея Горных из Минска. В заключительном point'е этот автор несколько коряво формулирует любопытную аналогию: Россия, как обездвиженный паралитик-муж (растиражированный киношный сюжет), вынуждена наблюдать рискованно-раскованные сцены адюльтера, участники которых пребывают в "особой эйфории, подпитываемой веселым ужасом от мысли: "А что, если он встанет?".
Итак последний номер "НЗ" - "европейский проект", озаглавленный "Россия как часть Европы". Редакция в коротком предисловии сообщает, что перед нами "плод сотрудничества двух европейских журналов - российского "НЗ" и немецкого "Osteuropa". Номер предваряется, как обычно, "Либеральным наследием". Херфрид Мюнклер представляет здесь исторический перечень "европейских концептов" ("Европа как политическая идея"): от Каролингов до Аденауэра и от Гердера до Реми Брага.
Далее, опять же - как всегда, три блока статей. "Тема 1" озаглавлена "Последний поход в Европу?", здесь политология по большей части, и посвящена она "трудному пути России в Европу". Именно так называется статья Клауса Мюллера, но как раз эта статья исключительно "экономическая" и была бы уместна скорее во втором блоке ("Российский экономический ландшафт и европейское экономическое пространство"): в статье Мюллера речь, главным образом, о "трансформационных" процессах посткоммунистических экономик и об "особых условиях" российской "трансформации". А открывается "политический" блок статьей Вячеслава Морозова о "поисках Европы" в "российском политическом дискурсе". Это своего рода реферативный обзор, причем автор вводит концептуальное различение
понятий "Европы" и "Запада":
"Прежде всего, отметим почти очевидный, но не всегда отчетливо осознаваемый факт: "Европа" для российских интеллектуалов - это совсем не то же самое, что "Запад", более того, это и не часть "Запада". Наиболее явное различие в употреблении терминов "Европа" и "Запад" состоит в том, что первый из них практически никогда не употребляется для обозначения враждебных России сил: в рассуждениях отечественных пророков от геополитики - России противостоит Запад, но никак не Европа. С другой стороны, Россия является частью Европы, но никак не Запада".
Далее "дискурсивный" сюжет развивается в духе традиционного треугольника, вот только Россия приобретает там очевидно нетрадиционную для себя ориентацию:
"Россия и Запад выступают как два конкурирующих между собой мужских (sic!) начала, борющихся за обладание Европой".
И здесь следует замечательная в своем роде интерпретация исходного мифа - замминистра иностранных дел России Евгений Гусаров обнаружил ее в "Идиллии" инока Иоанна Мосха. Итак, Европе снится страшный сон:
"Она увидела, как Азия и тот материк, что отделен от Азии морем, в виде двух женщин боролись за нее. Каждая женщина хотела обладать Европой. Побеждена была Азия, и ей пришлось уступить. В страхе Европа проснулась... Смиренно стала молить юная дочь Агенора, чтобы отвратили от нее боги несчастье...
Тогда мудрые боги Олимпа спасли Европу: сам Зевс, превратившись в золотого быка, увез и спрятал красавицу на Крите. Европа осталась Европой".
Суть мифологических изысканий замминистра Евгения Гусарова в том, чтобы подчеркнуть уязвимость Европы перед лицом американской экспансии и обосновать важность исторической миссии России, которая встает на защиту уникальной европейской культуры и стремится сделать так, чтобы "Европа осталась Европой".
Другие статьи первого блока о российских и европейских политическихинституциях, а также об институте "духовной власти", иначе говоря, как проходит РПЦ свой "трудный путь в Европу".
В зачине "экономического" блока тезис о том, что "дискуссия об исключительном пути России" фактически завершена, выбор сделан, и это "западный выбор". Дальше там раскрывается смысл новой аббревиатуры - ОЕЭП: Объединенное европейское экономическое пространство (Владимир Мау. Вадим Новиков. "Об экономической стратегии России в объединенной Европе"). Между тем, для следующего автора (Леонид Григорьев) очевидно, что российский "экономический базис" и "неравномерная структура общества" соответствуют "бразильской модели", и лишь "человеческий капитал" дает основания для "европейской амбиции".
Наконец, третий блок или "Тема 3" носит название "Европейский город как воля и представление". Его открывает Борис Гройс - "Город в эпоху его туристической воспроизводимости". Есть некое изначальное противоречие, - заявляет Гройс, - в самих категориях города - с его "утопическим импульсом":
"Город возник изначально как проект будущего. ... Городу присуще имманентное утопическое измерение, поскольку он ставит себя по ту сторону естественного порядка", -
и культурного туризма - с его установкой на "консервативность" и "монументальность":
"Ведь это не монументы города стоят и ждут туристов, чтобы быть увиденными ими, - только туризм создает эти монументы. Только посредством туризма город становится монументальным - только под взглядом проезжего туриста постоянно текущие, постоянно меняющиеся городские будни становятся монументальным образом вечности. <...> Даже когда едешь куда-нибудь в Нью-Йорк, например в Южный Бронкс, и видишь, как в нем наркоторговцы стреляют друг в друг или, по меньшей мере, выглядят так, как будто вот-вот собираются это сделать, то и этой сцене придается достоинство монументального. Да, думаешь, здесь всегда так было и так будет впредь: эти живописные ребята, эти романтические городские развалины, эта подстерегающая повсюду опасность. И когда потом читаешь в газетах, что эту часть города собираются перестраивать, чувствуешь такую же печаль, как если бы узнал, что Кельнский собор или
Эйфелева башня будут взорваны, а на их месте построен магазин. Думаешь: здесь разрушается аутентичная, своеобразная, другая жизнь, здесь все будет сглажено и сделается банальным, здесь будет безвозвратно потеряно монументальное и вечное".
С другой стороны туризм как сама-себя-воспроизводящая инфраструктура в конечном счете способствует утверждению феномена "мировой деревни", то есть стиранию локальных различий: "как путешественники, мы сегодня наблюдаем не столько сильно различающиеся локальные контексты, сколько других путешественников в контексте глобального, постоянного путешествия".
Последний оригинальный тематический блок находим под рубрикой "Политика культуры" - "Книгопродавцы, поэты и критики". Здесь книжный рынок (главным образом, немецкий, и на его фоне - русский), литературная критика - российская и немецкая (трудно сказать, как там дело обстоит с немецкой, но что до российской, немецкий автор грешит общими местами и очевидными проколами: чего стоят одни лишь "мыслители "оттепели"" Владимир Лаквин и Владимир Померанцев; редакция "НЗ" могла бы, кстати говоря, поправить). И там же концептуальная статья Бориса Дубина "Между каноном и актуальностью, скандалом и модой: литература и издательское дело в России в изменившемся социальном пространстве" речь
идет о перемещении акцентов в литературном процессе - с журнального на книжный, то есть движении от "групповой игры" к "индивидуальной", о парадоксах "массовизации", равно скандальных и предсказуемых.
А завершить этот обзор "европейских проектов" наверное стоит цитатой из одной книжной рецензии:
"Однажды, гуляя в белые ночи с одним своим весьма изысканным лондонским знакомцем по любимому городу, облокотились мы с ним на гранит, и, обведши панораму лучшей в мире набережной своими английскими очами, знакомец заметил: "Все же как это ужасно, все эти кафешки с Хайнекеном, и переливающиеся лампочками кораблики, и шашлыки, и реклама "Аристон", весь этот bullshit..." "Это тебе, английская рожа, все это ужасно, ты здесь не живешь, а я помню, как в восемнадцать, для того чтобы выпить кофе после десяти, мы ехали в аэропорт. Так что виват bullshit, Европа должна быть на быке, а где бык, там и bullshit..."