Рассылка закрыта
При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Здоровье и физическое развитие." на которую и рекомендуем вам подписаться.
Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
Введение в религиоведение Выпуск 122
| Информационный Канал Subscribe.Ru | - www.lycos.ru |
|
Выпуск 122
19 апреля 2002 г. |
|
Здравствуйте, Уважаемые Подписчики!
Рада приветствовать Вас очередным Выпуском рассылки Введение в религиоведение. К сожалению, некоторая загруженность автора не преминула сказаться и на самом Выпуске. Посему перед Вами сегодня лишь шесть разделов... Однако, я надеюсь, что и этот небольшой объем текстов будет полезным и интересным для прочтения.
Жителей и гостей Санкт-Петербурга приглашаю посетить фотовыставку "Религиозное искусство Нидерландов: архитектура", которая расположилась в помещении Библиотеки РХГИ по адресу: Санкт-Петербург, наб. р. Фонтанки, д. 15, 6-й этаж (ст. м. "Гостиный двор"). Выставка открыта ежедневно с 11 до 19 часов (кроме сб, вс). Вход свободный. Подробнее о выставке см. здесь.
2. Классики религиоведения
Мирча Элиаде
Мифы памяти и забвения
Когда йог влюбляется в королеву
Мациендранат и Горахнат считаются самыми выдающимися и известными йогами в средневековой Индии. Их сверхъестественные подвиги явились источником богатой эпической литературы. Один из центральных эпизодов мифологического фольклора рассказывает о том, как Мациендранат потерял память. Согласно одной из самых известных версий, он, маэстро йог, во время своего пребывания на Цейлоне, влюбился в королеву и поселился в ее дворце, совершенно забыв свое имя и прошлое. По одному из непальских вариантов, Мациендранат поддался искушению при следующих обстоятельствах: его тело осталось под охраной его ученика, а душа его проникла в тело только что умершего короля, и воскресила его. Это чудо известно у йогов как "переход в тело другого чело-века ": святые иногда поступают подобным образом, чтобы познать плотское наслаждение, не запятнав себя. Наконец, как мы узнаем из поэмы "Горакшавия", Мациендранат был пленником женщин в стране Кадали.
Узнав о пленении Мациендраната, Горахнат понимает, что его господин обречен на смерть. Он опускается тогда в царство Яма, изучает книгу судеб, находит страницу, рассказывающую о судьбе его гуру, исправляет ее и стирает его имя из списка мертвых. Затем он идет в Кадали, где перед Мациендранатом, переодевшись в танцовщицу и начинает танцевать, исполняя загадочные песни. Мало-помалу к Мациендранату возвращается память, и он вспоминает, кто он, и понимает, что дорога плотских наслаждений ведет к смерти, что его "забыть" было, в сущности, забвением своей истинной и бессмертной природы, и что "прелести Кадали" представляют собой лишь мираж мирской жизни. Горахнат заставляет его вернуться на путь йога и сделать свое тело совершенным. Он ему объясняет, что это Дурга наслал на него "забвение", которое чуть не стоило ему бессмертия. Эти волшебные чары, прибавляет Горахнат, символизируют проклятие неведения, насланное "природой" (т.е. Дурга) на человеческое существо.
Эта мифическая тема сводится к следующим элементам:
1) духовный адепт влюбляется в царицу или становится пленником женщин;
2) в обоих случаях физическая любовь приводит к тому, что маэстро забывает о своей личности;
3) его ученик находит его и при помощи различных символов (танцев, тайных знаков, языка, полного намеков) помогает ему вновь обрести память и сознание своей личности;
4) "забвение" ассоциируется со смертью и, наоборот, "пробуждение", возвращение памяти являются необходимым условием бессмертия.
Центральный мотив - забвение-плен в результате слишком сильного погружения в жизнь и воскрешение памяти через знаки и загадочные речи ученика - напоминает в какой-то мере известный гностический миф о "Спасенном спасителе", каким его представляет нам "Гимн Жемчужине". Как мы скоро увидим, существует и другие аналогии между некоторыми аспектами индийского мышления и гностицизмом. Но в данном случае влияние гностицизма нельзя считать обязательным. Забвение и пленение Мациендраната составляют паниндийский мотив. Эти два несчастья образно выражают падение разума (личности, атман-пуруша) в круговорот жизни, и, как следствие, потерю осознания самого себя. Индийская литература, чтобы описать удел человеческий, использует одинаково охотно как образы пленения, забвения, незнания, сна, так и, наоборот, образы освобождения от зависимости, разрывания пелены (или снятия повязки, закрывающей глаза), воспоминания, пробуждения, памяти и т.д. - для выражения преодоления этого удела или для возвышения над ним, чтобы выразить свободу и высвобождение (мокша, мукти, нирвана и т.д.).
Индийский символизм забвения и воспоминания
В Дигханикае утверждается, что боги падают с небесных высот, когда "память изменяет им и подводит их"; напротив, те боги, которые ничего не забывают, вечны, несменяемы, и их природа неизменна. "Забвение" равнозначно сну и потере самого себя, дезориентации, "слепоте" (повязка на глазах). В "Чандогья Упанишаде" (VI, 14, 1-2) рассказывается об одном человеке, увезенном бандитами далеко от своего города с завязанными глазами. Когда его покинули в пустынном месте, он принялся кричать: "Помогите! Меня бросили здесь с завязанными глазами!" Кто-то снял с него повязку и указал дорогу к городу. Идя от одной деревни к другой и спрашивая дорогу, человек этот достиг своего дома. Таким же образом, говорится в этом тексте, тому, кто имеет всеведущего наставника, удается сбросить повязку незнания с глаз и в конце концов он достигает совершенства.
Шанкара комментирует этот пассаж Чандогья Упанишады на нескольких ставших известными страницах. Так происходит, говорит Шанкара, с человеком, уведенным ворами далеко от своего истинного существа (от Атман-Брахмана) и попавшим в ловушку тела. Воры - это ложные идеи "достоинства - недостатки" и другие. На его глазах повязка иллюзий, и человек опутан эмоциями, которые он испытывает по отношению к своей жене, сыну, другу, своему стаду, и так далее: "Я сын такого-то, я счастлив или несчастлив, умен или глуп, я набожен, и так далее. Как я должен жить? Где находится тот путь, которым можно избегнуть несчастья? В чем мое спасение?" Так он размышляет, попав в сети чудовищного обмана, пока не встречает того, кто понимает правду человеческого существования, того, кто освободился от рабства, кто счастлив и, кроме того, полон любви к окружающим. Он постигает благодаря этому человеку дорогу познания и всю суетность мира. Таким образом, человек, который был пленником своих собственных иллюзий, освобождается от зависимости от мирских вещей. Тогда он познает свое истинное существо и понимает, что он в этом мире не заблудший путник, каким он себя мыслил. Напротив, он понимает, что он таков, каким должен быть. Таким образом, глаза его освободились от пелены иллюзий, созданной его собственным невежеством (авидъя), и он вновь - человек Гандхара, вернувшийся к своему дому, вновь обретший атман, полный радости и безмятежности.
Мы узнаем здесь каноны, посредством которых индийская мысль пытается сделать понятной парадоксальную ситуацию личности (атман), запутавшейся в сотворенных ею иллюзиях и питающейся своим преходящим существованием; личности (атман), страдающей от последствий этого "незнания" до той минуты, как к ней приходит прозрение и понимание того, что она только внешне живет в этом мире. Самхья и Йога представляют подобную же интерпретацию: Личность (пуруша) лишь внешне порабощена, и освобождение (мукти) есть не что иное, как овладение сознанием своей вечной свободы. "Я чувствую себя страдающим, я чувствую себя порабощенным, я жажду освобождения. В тот момент, когда я начиная сознавать, - будучи пробужден от сна, - что мое "я "есть только продукт Материи (пракрити), я понимаю, что все существование есть лишь цепь горестных мгновений и что истинный разум "бесстрастно созерцает" драму личности.
Важно подчеркнуть, что для Самхья-Йога, так же как и для Веданты, освобождение может быть сравнимо с "пробуждением" или с осознанием той ситуации, которая существовала с самого начала, но не могла найти пути для своей реализации. В определенном отношении молено соотнести "знание "(которое есть в конечном итоге "незнания самого себя") с "забвением" истинного своего "Я" (атман, пуруша). "Мудрость" (джнана, видъян т.д.), сорвав покрывало майи и уничтожив непонимание, делает возможным освобождение, то есть пробуждение.
Будда обладал абсолютным всеведением, так как достиг совершенного пробуждения. Как мы это видели в предыдущей главе, Будда, подобно мудрецам и йогам, помнил все свои предыдущие существования, но, как уточняют буддистские тексты, в то время, как мудрецы и йоги достигли возможности знать лишь определенное количество своих прошлых существований, иногда самых значительных, Будда был единственным, кто знал их все. Иначе говоря, только Будда был всезнающим.
"Забвение" и "память" в Античной Греции
"Воспоминание существует для тех, кто умеет забывать", писал Плотин (Эннеады, 4, 6, 7). Это платонистская теория "для тех, кто способен забыть, воспоминание есть добродетель; но совершенный ум никогда не теряет истины из поля зрения и не нуждается в ее восстановлении в своей памяти" (Phedon, 246 с, d), но существует различие между памятью (тпете) и воспоминанием (anamnesis). Боги, о которых говорил Будда в Диханикая, и которые свалились с неба, когда их память начала им изменять, превратились в людей. Некоторые из них вели аскетический образ жизни и занимались медитацией. Благодаря жестокой дисциплине йогов им удалось вспомнить свои предыдущие существования. Совершенная память, следовательно, есть более высокое достоинство, чем способность к воспоминанию. Так или иначе, но воспоминание предполагает "забвение", а это последнее, как мы только что увидели, равнозначно в Индии незнанию, рабству (пленению) и смерти.
Подобная ситуация наблюдается и в Греции. Мы не можем здесь представить все факты, имеющие отношение к "забвению" и восстановлению памяти в верованиях и философских размышлениях греков. Мы намереваемся проследить различные модификации "мифологии памяти и забвения"", чью важнейшую роль у доземледельческих народов мы уже отмечали в предыдущей главе. В Индии, как и в Греции, верования, более или менее похожик на верования доземледельческих народов, были проанализированы, заново интерпретированы и восстановлены в своей значимости поэтами, созерцателями и первыми философами. Это говорит о том, что в Индии, как и в Греции, мы имеем дело не исключительно только с религиозным поведением и выражением мифологического сознания, прежде всего с рудиментами психологии и метафизики. Однако, существует преемственность между "народными" верованиями и "философской "спекулятивной мыслью, вот эта преемственность главным образом и интересует.
Богиня Мнемозина, персонифицированная Память, сестра Кроноса и Океаноса - мать всех муз. Она обладает всеведением: согласно Гесиоду (Теогония, 32 38), она знает "все, что было, все, что есть, и все, что будет". Когда поэтом овладевают музы, он пьет из источника знания Мнемозины, это значит, прежде всего, что он прикасается к познанию "истоков", "начал". "Музы поют от Начала" - ex arkhes (Теогония, 45-115) - о появлении мира, происхождении богов, о рождении человечества. Таким образом, воспетое прошлое есть более чем просто предшествование настоящему: оно есть его источник. Восходя к этому источнику, воспоминание ищет не возможности расположить события во временных рамках, а возможности достигнуть основы существующего, обнаружить первопричины, первоначальную реальность, породившую космом и позволяющую понять становление в его целостности.
Благодаря первоначальной памяти, поэт вдохновленный Музами, приближается к первоосновам сущего. Эти первоосновы проявляются в мифическое время Начала и составляют принципы этого мира. Но именно потому, что они появляются ab origins, невозможно схватить эти реальности с помощью повседневного опыта. С полным основанием Ж.П. Вернан сравнивает вдохновение поэта с вызыванием умершего из потустороннего мира или с descensus ad linferos, которое совершает живущий, чтобы познать все, что он хотел бы знать. "Привилегия, которую Мнемозина предоставляет аиду, заключается в чем-то вроде контракта с потусторонним миром, в возможности свободно входить в него и вновь возвращаться. Прошлое оказывается одним из измерений потустороннего мира. Именно поэтому, в той мере, в какой оно "забыто", прошлое - историческое или первоначальное - сопоставимо со смертью. Река Лета, "забвение" является неотъемлемой частью царства смерти. Умершие есть те, кто потеряли память. И напротив, некоторые, удостоенные предпочтения, - среди них Тиресий или Амфиарай, - сохранили свою память и после кончины. Чтобы сделать бессмертным своего сына Эфалида, Гермес одарил его безграничной памятью. Как писал Апполоний Родосский: "Даже когда он пересекал Ахеронт, реку в царстве мертвых, забвение не поглотило его души; и хотя он живет то в обители теней, то в земном мире, залитом солнечным светом, он всегда сохраняет воспоминание о том, что видел". Но когда появляется учение о переселении душ, "мифология Памяти и Забвения" изменяется, обогащаясь оттенками значений эсхатологического порядка. Теперь нужно знать не первоначала своего прошлого, а весь ряд персональных предшествующих воплощений. "Функция Леты теперь иная: ее воды не встречают больше душу, только что покинувшую тело, чтобы дать ей забвение земной жизни. Напротив, Лета стирает воспоминание небесного мира и возвращает душу на Землю для перевоплощения. "Забвение " является уже не символом смерти, а символом возвращения к жизни. Душа, имевшая неосторожность испить из Леты ("глоток забвения и злобы, как писал Платон ("Федр", 248) перевоплощается и включается в новый цикл существования. На золотых пластинках, которые носили вступившие в орфико-пифагорейское братство, душе предписано не приближаться к водам Леты с левого берега, но идти по дороге справа, где дорога должна встретить воды, истекающие из озера Мнемозины. Душе дается совет умолять стражников этих вод следующим образом: "Дайте мне освежающей воды, текущей из озера Памяти ". "И они сами дадут тебе припасть к святому источнику, и тогда ты станешь господином среди других героев".
Пифагор, Эмпедокл и другие верили в переселение душ и считали, что они сохранили воспоминание о своих прошлых существованиях. "Бродяга, изгнанный из божьего рая - говорил о себе Эмпедокл, - я был уже раньше мальчиком и девочкой, кустом и птицей, немой рыбой, плавающей в море" (Очищения, с. 117). Он говорил еще: "Я навсегда избавлен от смерти" (там же, с. 112). Рассказы-вая о Пифагоре, Эмпедокл описывал его как "человека чрезвычайных познаний", так как "там, куда он направ-лял всю силу своего разума, он с легкостью постигал, что он когда-то жил в десяти, двадцати человеческих существованиях" (там же с. 129). С другой стороны упражнение и культура памяти играли важную роль в пифагорейском братстве (Диодор X, 5; Ямвлих, Жизнь Пифагора, 78). Эта тренировка напоминает технику "возвращения к истокам" у йогов, которую мы рассмотрели в V главе. Нужно добавить, что шаманы считают, будто они помнят все свои предыдущие существования", что говорит о большой древности их практики.
Память "первичная" и память "историческая"
Итак, в Греции существовали две интерпретации памяти:
1) первая - та, которая сохраняет первозданные события (космогония, теология, генеалогия);
2) вторая сохраняет предшествующие существования, то есть события исторические и произошедшие в жизни отдельной личности. Лета, "Забвение" противопоставлены в равной мере этим двум формам памяти. Но Лета невластна над всеми:
1) ей не подвластны те, кто вдохновлен музами, или те, кому благодаря "пророческому дару, направленному в прошлое", удается восстановить память о событиях, происшедших в начале мира;
2) а также те, кто, подобно Пифагору и Эмпедоклу, достигли способности помнить свои предыдущие существования.
Эти две категории исключительных личностей побеждают забвение, а значит в каком-то смысле, и смерть. Одни подходят к познанию "истоков" (происхождение Космоса, богов, народов и династий). Другие способны вспомнить свою "историю", свои перевоплощения. Для первых важно, что произошло ab origine, во время первоначальных событий, в которых они лично не участвовали. Но эти события - космогония, теогония, генеалогия - их в какой-то мере создали: эти люди есть то, что они есть, потому, что эти события имели место. Нет нужды доказывать, насколько такая позиция напоминает мироощущение человека архаического общества, который воспринимает себя сформированным в результате ряда первоначальных событий, подробно раскрытых в мифах. Те же, кому удается вспомнить свои прошлые существования, заняты в первую очередь познанием своей собственной "истории ", состоящей из их бесчисленных перевоплощений. Они пытаются объединить эти изолированные фрагменты, интегрировать их в единой ткани бытия, чтобы раскрыть смысл своей судьбы. Ведь происходящее через anamnesis объединение исторических фрагментов без всякой связи между ними однозначно "воссоединению начала и конца". Другими словами, важно было понять, каким образом первое земное существование явилось толчком дальнейшего процесса трансмиграции. Такая практика и такое поведение напоминают индийскую технику "возвращения к истокам" и воспоминаний своих предшествующих существований.
Платон знал и использовал обе эти традиции, касающиеся забвения и памяти. Но он их трансформировал и заново интерпретировал, чтобы включить в свою философскую систему. По Платону, познание в конечном счете оказывается припоминанием (см. Менон, с. 81). Между двумя земными существованиями душа созерцает идеи: она делится познанием чистым и совершенным. Но после очередного перевоплощения, душа пьет из Леты и забывает знание, достигнутое непосредственным созерцанием идей. Однако это знание продолжает существовать в скрытом состоянии в душе воплотившегося человека и, благодаря философскому размышлению, оно способно актуализироваться. Физические объекты помогают душе сосредоточиться на себе самой и через "возвращение к истокам" вновь овладеть первоначальным знанием, которым она об-ладала в условиях внеземного существования. Следовательно, смерть есть возвращение к первоначальному и совершенному состоянию, которое душа периодически теряет благодаря своим перевоплощениям.
Мы имели случай познакомиться с философией Платона и с тем, что можно было бы назвать "архаической онтологией ". Теперь важно показать, в каком смысле платоновская теория Идей и anamnesis могут быть сравнены с поведением человека архаических и традиционных обществ. Этот человек находит в мифах модель для подражания во всех своих действиях. Мифы уверяют, что все, что он делает или что намеревается делать, уже было когда-то, в Начале времен, то tempore. Мифы, таким образом, составляют всю сумму знаний, которыми пользуются люди. Индивидуальное существование становится и остается существованием вполне и абсолютно человеческим, ответственным и значимым в той мере, в какой оно способно вдохновляться накопленным опытом и мыслями. Не знать или забыть содержание этой "коллективной памяти ", созданной традицией, равнозначно регрессии к "природному" состоянию (состояние ребенка, находящегося вне культуры), регрессии к "греху", или к катастрофе.
Для Платона, жить сознательного есть воспринимать и понимать истину, красоту и добро, прежде всего равнозначно способности помнить существование невоплощенное, число духовное. "Забвение" этого существования не есть обязательно "грех", но лишь последствие процесса перевоплощения. Примечательно, что и для Платона "забвение" не является составной частью смерти, но, напротив, глубоко связано с жизнью, с новым воплощением души. Именно возвращаясь к земной жизни, душа "забывает " идеи. Здесь речь идет не о забвении прошлых существований - то есть суммы личного опыта, личностной "истории ", - а о забвении истины сверхличной и вечной, како-вой являются идеи. Философский anamnesis не восстанавливает воспоминание о событиях, происшедших в предыдущих существованиях, он воссоздает истины, структуры реальности. Можно сопоставить эту философскую позицию с позицией традиционных обществ: мифы представляют собой парадигматические модели, созданные сверхъестественными существами, а не ряд личных опытов того или иного индивида.
Окончание читайте в следующем Выпуске.
"Итигон ходан" ("Речи краткие, драгоценные") - это антология высказываний 34-х идеологов амидаизма XII-XIII вв. Один из наиболее ранних и авторитетных списков "Речей" середины XVII в. состоит из двух свитков, хотя известны также варианты в один и четыре свитка. Антология появилась в первой половине XIV в., составитель ее неизвестен. По одной из версий, это поэт-отшельник, принадлежавший к ортодоксальной школе Нидзе-ха, один из "четырех гениев" средневековой вака. Тонна (1289-1372). Предполагают, что неизвестный составитель был сторонником школы Тинсэй-ха - одного из пяти основных направлений секты "чистой земли" или же странствующим монахом с горы Коя (она чаще других буддийских святынь упоминается в "Речах").
В безыскусных словах адептов Молитвы ощущается необычайная сила веры. По словам Танте, одного из первых комментаторов антологии, она должна заставить "похолодеть внутренности тех, кто утопает в богатстве и славе".
За внешней бессистемностью изложения скрывается определенный внутренний план, в котором Танте выделил 10 тематических разделов (Учитель, Молитва, Смерть и др.). По традиции средневековых буддийских сборников, "Речи" открываются упоминанием синтоистской святыни Исэ, что соответствует теории хондзи суйдзяку (синтоистских воплощений будд и бодхисаттв).
Характерные для "Речей" категорическое неприятие мира и страстное желание смерти как залога райского блаженства часто ведут к парадоксальной форме высказываний, как, например, у Кебуцу-бо (не случайно он цитируется чаще всех остальных—32 раза). Эта сила экспрессии привлекала к "Речам" таких известных писателей, как монах Кэнко, цитировавший сборник в 39-м, 49-м и 98-м данах своих "Записок от скуки".
Перевод сделан по изданию: Нихонно сисо (Японская идеология). Т. 6. Токио, 1974. Сост. и автор коммент. Кониси Дзюнъити.
Свиток I
Некто поведал: "Когда Эсин-содзу паломником пришел в Великий храм Исэ, во сне, увиденном им ночью по окончании семидневного затворничества, створки врат святилища внезапно раскрылись и явилась божественная Жена. Молвила: "Великая богиня пребывает у себя в стольном граде Истинного Сознания 1. Я же замещаю ее в отсутствие. И если люди Последних Времен станут искать Пути удаления [от скверны],— сказала 2 [богиня],—советуй [им] молиться Будде Амида".
Некто поведал: "Поздней ночью в конце семидневного затворничества Сюндзе-сенина 3 в Внутреннем храме на горе Коя, когда все вокруг стихло, из Залы Медитации 4 отчетливо послышалось слово Молитвы. Услышав это, люди, преисполненные и печали, и радости, увлажнили рукава слезами восторга",
Некто рассказывал: "Во сне Рэн-Амида-буцу 5 бог Хатиман, возвестил: "Возрождение [в раю] не зависит ни от "единой Молитвы", ни от "множества Молитв". [Оно] зависит от [верующего] сердца".
Мехэн-содзу6 с горы Коя на обратном пути из паломничества в храм Дзэнкодзи встретился с Хонэн-сёнином. Содзу спросил: "Как удалиться от этого мира рождения и смерти?" Сенин сказал: "Только творя Молитву". [Мехэн] спросил: "Воистину так, но что делать с возникающими заблуждениями?" Сёнин в ответ: "Даже впадая в заблуждение, возродишься силою Главного Обета". Содзу, молвив: "Внял с почтением",— откланялся. Сенин проворчал под нос: "Человек, желающий возродиться без заблуждений, похож на того, кто хотел бы совершать Молитву, не имея данных ему от рождения глаз и носа",
Медзэн-хоин 7 сказал: "Надо лишь творить Молитву. Пусть это похоже на поливание камня водой, но, произнося [Молитву], обретешь благодать".
Мехэн-содзу сказал: "В мире скверны не может все быть таким, как хочется. Малые трудности следует переносить в душе, подобно тому как во время бури приходится то переходить на нос корабля, то на корму".
Некто сказал: "Для того чтобы возродиться [в раю], нужно словно бы метить в цель при стрельбе".
Некто сказал: "Если не можешь пробудить в себе милосердие, ничего не поделаешь. Но [хотя бы] не держи зла на людей".
Некто сказал: "Когда стану умирать, не говорите: "Уже пора [прощаться]". Ведь я извечно привязан к своему существованию и, наверное, опечалюсь. Лишь посоветуйте мне молиться".
Дзиэн-содзе 8 после смерти явился одному человеку во сне и сказал: "Упражнения и в Открытом, и в Тайном учениях— все вздор. Лишь созерцание Пустоты 9 да молитвы Амида, которым я изредка предавался, пригодились мне в будущей жизни".
Некто сказал: "В Пространных рассуждениях [об учении Шакьямуни]" 10 сказано: "Нельзя селиться в одном помещении более чем двоим. Это будет им взаимной помехой и станет препятствием на Пути".
Дзэн-Амида-буцу из Куродани11 рассказывал: "К Гэдацу-сёнину 12 пришел монах и просил наставления. Тот ответил: "Ты и так выглядишь как человек, достигший духовного пробуждения. Тебе незачем заниматься учением. Возвращайся к себе. Те, что живут здесь, не способны промышлять о будущей жизни, но, чтобы не тратить времени зря, занимаются хотя бы наукой".
Мёхэн сказал: "Если действительно жаждешь удалиться от скверны и возродиться [в раю], то, даже произнося Молитву с нетвердыми помыслами, все равно возродишься. Если же не жаждешь возрождения, то, даже и разрешив бесчисленные сомнения и постигнув глубочайшие истины, возродиться трудно. В постижении Пути Будды важен реальный опыт. Когда, утвердишься душой на этом Пути, изменять намерения оттого, что кто-то что-то сказал, это достойно презрения".
Мёдзэн-хоин сказал: "Когда подумаешь о счастливой судьбе, в которой обещано спасение силою Амида, то выход за пределы мира рождения и смерти нужно совершать в этом рождении. Я думаю, что если не воспользуешься этим счастливым случаем, даром потратишь время, то в будущем перерождении, несомненно, родишься в более низком мире. И поскольку трудно расстаться с миром рождения и смерти, то это — главная забота нынешней жизни".
И еще [он] сказал: "Человек, думающий, что в будущем рождении его направят в Чистую Землю, должен стараться быть незаметным. Люди вредят людям. Человек, оставивший мир, обретая счастье в этом рождении, ничего не обретет в будущем".
И еще сказал так: "Спать, ничего не делая,— это не приносит никакой пользы, но и урона от этого нет".
Еще сказал: "Монах тем лучше, чем презреннее [кажется]".
Еще сказал: "Прекрасно, когда не замечают, в каких условиях живут. В приятном месте такой несовершенный человек, как я, думаю, непременно привязался бы к нему сердцем".
Некто спросил: "В каком месте лучше жить монаху-изгою?" Он ответил: "Где угодно, лишь бы место это позволяло творить Молитву. Нехорошо то место, где нельзя молиться. Во всем следует удаляться от мирского".
Еще сказал: "Хороша "молитва невинного младенца". Услышав рассуждения людей, стремящихся показать свою ученость, он говорил: "Невежды, себя не помнящие...".
Еще говорил: "Заурядный человек может сохранять спокойствие в отношении чего угодно лишь до тех пор, пока не встретит это. Даже у человека замечательных добродетелей желания легко возникают при встрече [с соблазнами]".
Еще сказал: "То, что вызывает сомнение: делать это или не делать, лучше не делать".
Еще сказал: "Если действительно надеешься быть спасенным в будущей жизни, тогда нет ничего хуже [стремления] удалиться от мира".
Еще сказал: "Если, не объявляя торжественно о своем служении миру, искренне стремиться к удалению от рождения и смерти, то каждый человек в меру своих сил приносит пользу [миру]".
Еще сказал: "Монахи наносят урон [душе] благотворительностью. Чем стремиться творить добро, лучше не делать зла".
Хонэн-сенин сказал: "Если, уверовав в то, что можно возродиться с помощью одной или десяти Молитв, молиться небрежно, то [такая] вера становится препятствием духовной практике. Если же, сославшись на слова: "Не прекращай Молитву [ни на миг]" 13, решишь, что одной или десяти Молитв недостаточно, то духовная практика станет препятствием вере. Веровать надо, что возродишься от единой Молитвы, а на практике прилагать гораздо большие усилия".
Еще сказал: "Если не верите, что одна Молитва обеспечит возрождение, то любая Молитва станет Молитвой без веры. Причина сего в том, что коли Амида дал обет спасать за каждую Молитву, то каждая Молитва есть действие во спасение".
И еще сказал: "Когда я смотрю комментарии Дзэндо 14, то в моих, Гэнку, глазах "три состояния души" 15 и "четыре рода практики"16 представляются Молитвой: "Наму Амида-буцу" ("Слава будде Амида")".
Наставляя кого-то, он еще сказал: "В человеческой жизни случается и такое, когда умирают от слишком большого куска вкусной пищи, застрявшей в горле. Поэтому следует и откусывать с [Молитвой] "Наму Амида-буцу" и глотать с "Наму Амида-буцу".
И еще сказал: "Не оценивая, глубоко ли или мелко заблуждение, не размышляя о тяжести или легкости совершенного греха, лишь произноси вслух "Наму Амида-буцу", опирайся на эти звуки и, несомненно, возродишься”.
И еще он всегда наставлял людей так: "Человек, искренне верящий в возрождение в раю, всегда имеет такой вид, словно в чем-то укоряет людей",— говорил он.
Дзэнсt-бо17 говорил: "Покойный святой старец учил: "Даже занимаясь чем-либо иным, следует думать, что делаешь это, пребывая в Молитве. Не следует, [напротив], пребывая в другом, помышлять о Молитве".
Секо-сенин 18 сказал: "Для того чтобы точно пустить бамбуковую стрелу в цель, нужно прикрыть один глаз и тогда попадешь точно, так же и в практике полного углубления в Молитву — если не оглядываться по сторонам, быстро обретешь плоды".
И еще он сказал: "Если человек, который обычно глубоко погружен в мысли о будущей жизни, в своем служении отвлечется, то он должен представить, что приблизился его смертный час".
Хорэн-сенин 19 из долины Чистой Земли жил очень бедно и даже скромный завтрак сочетал с трудом для возрождения в раю, отличаясь этим от обычных людей. Поэтому и в приготовлении еды было так: если душа лежала к Молитве, он не готовил ни риса, ни рисового отвара. Год за годом, день за днем лик его исхудал, тело ослабло. Когда близкий друг пришел узнать о его здравии, он ответил:
Ведущую на Запад
Тропу единую
Не потерять бы,
От тела же пусть остаются
Кожа да кости.
Кёбуцу-бо20 сказал: “Когда я рассказал Содзу-гобо21 о том, что постиг суть учения Молитвы из единого пятистишия, он промолвил: "Воистину так". [Пятистишие такое]:
Верь мне,
И только если
Солгу я
Не однажды,
Тогда и упрекнешь.
И еще он сказал: "Не надо думать, что "три состояния души" приобретаются учением".
Еще сказал: "Даже постигнув учение мириад школ22, заурядный человек все же не может не заблуждаться. Важно лишь помышлять: "Спаси меня, Будда!"
Еще сказал: "Непохоже на то, чтобы эти двое святых— Мёхэн и Мёдзэн — достигли духовного освобождения без усилий, естественным образом. Они постоянно побеждали в себе дурное с помощью рассудка. А следовательно, не забывать о разумности — это тоже набожность. Служение для будущей жизни основано на твердости веры. Как вынести тяготы пути, на котором ждет столько препятствий, с неясностью в душе? К тому же если каждый не будет придерживаться разумности, как этого требует сама разумность, то поддастся [движениям] своего сердца и в конце концов превратится в человека, не помышляющего о будущей жизни. И для монаха, и для мирянина в конечном итоге нет ничего важнее смерти. Если смириться с мыслью о смерти, то нет уже более ничего важного. Из-за привязанности к своей плотской жизни рождаются все препятствия. Если воспринимать смерть от того, что оступился в Пути, как радость, то все примешь легко. Поэтому и я, и другие, коли мы впрямь ищем спасения в будущей жизни, должны строго придерживаться разумных правил, не поддаваться сердцу и не придавать большого значения миру, в котором противостоят друг другу жизнь и смерть".
И еще сказал: "Нынешние монахи лишь обреют волосы, как уже становятся выдающимися учеными и толкователями [сутр]23; стоит им подняться на гору Коя, как они превращаются в святых учителей Сингон, непревзойденных знатоков учения Шакьямуни. Или же человек, неспособный удовлетворительно написать [простейший] знак "си" азбукою "хирагана", не отставая от других зубрит санскритский алфавит и иероглифы,— это происходит повсеместно. Глубоко отрицать в душе мир рождения и смерти и предаваться служению для будущей жизни — такое случается крайне редко. Прежде, когда они обрили волосы, казалось, у них поистине уже не появятся подобные помыслы, но они чрезвычайно подвержены себялюбию и тщеславию. До того времени как я ушел от мира, все тоже учили, что оставляющий мир должен бросить все, что в нем есть, и тем более недопустимо искать того, чего нет. Поэтому я стремился ни в миру, ни в монашестве не делать ничего такого, будь это светские искусства или укоренившаяся в сердце мысль, которую не может устранить и смерть, что могло бы в конце концов помешать будущей жизни, будь это что-то близкое или далекое от меня, что бы это ни было. И вот, хотя я долго пробыл в Оохара и на горе Коя, я не выучил ни одного гимна семе, ни одной буквы санскрита. Лишь запоминание Молитвы все же хорошо для будущей жизни".
И еще сказал: "Отринувший мир должен всегда думать и поступать так, чтобы его не беспокоило отсутствие чего бы то ни было".
И еще сказал: "Тот, кто придает большое значение повседневным предметам, таким, как дорожная бамбуковая корзина, не ведает истинного предназначения этих предметов. Следует непременно искренне помышлять о том, что нынешняя жизнь — всего лишь пристанище одной ночи, мир сновидений, который надо как-то пережить. Для того чтобы не дорожить жизнью и желать будущего рождения, надо искренне размышлять о том, что жизнь наша ограничена сегодняшним днем, сим мигом. С такими мыслями даже труднопереносимое легко перенесешь и в служении для будущего рождения не будет препятствий. Если же станешь думать, что жизнь твоя продлится, будешь ценить мирское и родится всяческое неверие. Уже более 30 лет я укрепляюсь в этом законе и доселе не творил худого. Случалось мне в мыслях полагать предел своей жизни в нынешнем году, но о будущем годе никогда не думал. Теперь же я стар. Обо всем думаю только сегодняшним днем. Необходимое условие удаления [от мира] — в том, чтобы постоянно таить в душе [образ] бренности [бытия].
Даже тому, кто ни в чем не испытывает недостатка в этой жизни, спокойно служить для будущего рождения крайне трудно. Это приводит к мысли, что суть не в имущественном благополучии, но в устремлении. Оттого я постоянно гоню желание имущественного благополучия. Для меня важно лишь будущее рождение. И к тому же в этом мире можно жить в согласии с природой. Человек, думающий о будущем рождении, постоянно живет в полном безразличии ко всему, что не касается удаления от мира рождения и смерти. Достижение разума Будды и принесение тем желанной Будде жертвы состоит в том, чтобы пусть хоть немного, но развить в душе желание удалиться от мира. Будучи человеком во плоти, естественно нуждаться в какой-то опоре, хотя бы в бумажном платье, дабы жить среди людей, поэтому заботься обо всем в свой час, однако придавать этому большое значение, ставить вровень со служением для будущего рождения — поистине недостойно.
В старину люди, даже отвергая мир, были совершенно чисты и безыскусственны в своем поведении. Ныне же, превратно поняв [смысл] удаления от мира, напротив, оскверняются душой. Отшельник — это человек, собирающий хворост и черпающий воду, но при этом заготавливать хворост и черпать воду должен человек, думающий о будущем рождении.
Я вижу и слышу, как непрочно мирское, и размышляю о временности своего бытия, а между тем вы, хотя в ваших повседневных деяниях многое наводит ужас, даже в самые опасные моменты, кажется, вовсе не замечаете [опасности]. Более того, похоже, вы совсем не задумываетесь о своих обычных действиях. Поэтому важнее всего не то, как проповедовать истину бренности, а как хоть немного ощутить ее в своей душе.
Отшельник постоянно живет с мыслью, что он в пути. Даже отправляясь в заоблачные и морские дали, покуда жив, не можешь существовать без одежды, еды и жилья. Великая разница, однако, в том, привязан ли ты ко всему этому или нет. Если помнить о том, что это всего лишь пристанище одной ночи, а не постоянное жилье, то не будет никаких препятствий для сотворения Молитвы. Как мало на свете людей, которые это тело, обреченное быть выброшенным в поле24, посвящают делу удаления от мира, и даже в жару и в холод, и в болезнях благодарно думают о жизни!
И в том, что монаху-отшельнику не нужны науки, тоже следует знать меру. Имеющему способности неплохо время от времени перечитывать „Основы возрождения", извлекая оттуда представления о противопоставлении жизни и смерти, о бренности, благодати Молитвы и т. д. Содзу-гобо25 говаривал, что приверженец Молитвы, не знающий о Десяти блаженствах рая26, ниже всякого сравнения. Однако хоть и сказано, что наукой следует заниматься, ни в коем случае не надо стремиться к тому, чтобы понять все, истолковывать каждую фразу и слово. Достаточно лишь заглянуть в книгу и понять то, что дается без особого труда. Хватит и одного, самого важного отрывка. Если постигнешь этот метод, то не потеряешь главную мысль учения и углубишь желание будущего возрождения. Если же даже и тогда ты пленен собою и мирским, следует решительно отбросить все это. Ведь пользоваться лекарством как ядом крайне глупо. Если чувствуешь, что благодаря немногим словам и их пониманию укрепляется Молитва и желание будущего рождения, то сии драгоценные слова хорошо читать время от времени. Конечно, тем, кто лишен таких способностей от рождения, лучше, не прибегая к подобному учению, всецело передаться Молитве. Если быть ревностным в духовной практике, никогда не нарушишь истинного смысла учения. И Истинная Вера сама собою рождается из такого служения.
Науке будущего рождения учись у подвижников будущего рождения. Знания тех, кто лишен стремления к будущему рождению, наносят ущерб людям, и их следует остерегаться. Как "сердце змеи разумеет лишь змея", так о будущем рождении знает лишь стремящийся к нему [в жизни]. Не следует ни в коем случае иметь то, что, пусть и не вредит тебе самому, несомненно увеличивает вожделения других".
И еще сказал: "Тот, кто оставил мир и стремится со спокойной душой сосредоточиться на Молитве, должен смотреть на монашеские предметы культа как на нечто второстепенное. И уж тем более он должен жить так, чтобы ограничиться немногими предметами мирского обихода. В необходимости прикрывать тело [одеждой] и поддерживать существование [едой] надо соответствовать образу жизни монаха и следить, чтобы не нарушить стремления удаляться от мира".
Однажды [он] сказал: "Благодаря тому, что я привык относиться к смерти без страха, в нынешней болезни даже при небольшом облегчении прихожу в уныние — неужели так и не умру на этот раз? Оттого и говорю вам: откажитесь от стремления иметь хотя бы походную монашескую корзину получше. Пусть сейчас это кажется пустяком, но в итоге это станет привязью к миру рождения и смерти. Поэтому вы должны с отвращением смотреть на свое тело и желать в душе смерти.
О будущей жизни можно лишь предаваться размышлению в тишине. В старину люди из восточных земель говорили, что тот, кто долго прожил в столице, становится труслив. Это хороший урок для жаждущих будущего возрождения. Покой тела и ясность души — малость, но [достигается] лишь после отказа от своекорыстия. Однако многие из тех, кто, изображая отшельников в "сокровенных башнях", принимают сие за очищение души и живут в одиночестве, обычно сбиваются с пути".
Мехэн-содзу говорил: "Тот, кто, будучи одетым в бумажное платье, тревожится о его поношенности,— никчемный человек".
И еще рассказывал: "Некто спросил: "А как смотреть на те знания, которые всецело направлены на будущее возрождение?" [Я] ответил: "Даже если вначале думаешь, что это для будущего возрождения, впоследствии все это обращается для своекорыстия".
Иногда [он] говорил: "То, что я поселился на этой горе, не пошло мне во благо. Я думал, что буду вести образ жизни, при котором жарят мисо над лучиной и едят палочками; а то, что я был признан праведником 27 и веду роскошную жизнь, совсем не совпадает с моими намерениями. Это потому, что, не понимая моих истинных намерений, слишком высоко оценивают мое затворничество". Так говорил он, нахмурившись.
Гесэн-бо28 сказал: "Хоть и принято словесным действом искуплять грехи плоти и духа, это напрасная трата времени".
И еще сказал: "Небо и земля ни на что непосредственно не годятся, но заключают в себе все сущее. Так и человек, осуществляющий Путь. Очень важно стать ни к чему не пригодным человеком".
И еще сказал: "В стремлении к Пути Будды нет ничего особенно обременительного. Самое главное — стать человеком с досугом, прежде всего ставить Путь и ни о чем другом не заботиться". <...>
5. Обзоры сайтов о религии
Ислам:
Страница общины при Пермской соборной мечети
http://www.islam.perm.ru
Христианство:
Преподобный Силуан Афонский
http://silouan.narod.ru/
Архимандрит Софроний (Сахаров)
http://sophrony.narod.ru
Официальный сайт Симферопольской и Крымской Епархии Украинской
Православной Церкви Московского Патриархата
http://orthodox.sf.ukrtel.net
Разное:
Мифы нашего мира
http://ml.volny.edu/
Информационный ресурс о религиях и религиоведении в Прикамье
http://www.religion.perm.ru
Здравствуй Упельсинка !
Большое спасибо тебе за рассылки - они очень занимательные, особенно притчи. Честно говоря рассуждения о духе вгоняют меня в дрему ибо весьма абстрактны и я быстро теряю мысль. Но некоторые отрывки интересны. Кстати я видел в магазине книгу "5 домов дзен" - советую тебе почитать, там очень интересно и без дзеновкой зауми приводятся цитаты учителей.
Поскольку тебе приходит много писем, то думаю ответа ждать бессмысленно - это придает некоторую интригу моему посланию так как почти приравнивает тебя к духу и это описание духа мне весьма приятно ;)
Без комментариев... :-)
|
Упельсинка. UPELSINKA - Upelsinka's Page e-Mail: upelsinka@mail.ru e-Home: http://www.upelsinka.com Архив рассылки "Введение в религиоведение"- http://subscribe.ru/archive/science.humanity.religstudies |
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
