КООПЕРАЦИЯ, УРАВНИЛОВКА И МАЛЫЙ БИЗНЕС

Борис Ихлов

“Уничтожая частную собственность, мы лишаем человечество любви и агрессии, одного из ее орудий, безусловно сильного, но наверняка не сильнейшего… Агрессивность не была создана частной собственностью, она почти неограниченно царила в первобытности”.

                                                                             З. Фрейд

“Лаврентий Михайлович Кологривов был крупный предприниматель - практик новейшей складки, талантливый и умный. Он ненавидел отживающий строй двойной ненавистью – баснословного, способного откупить и госказну богача и скачно-далеко шагнувшего выходца из простого народа. Он прятал у себя нелегальных, нанимал обвиняемым на политических процессах защитников и, как уверяли в шутку, субсидировал революцию, сам свергал себя как собственника и устраивал забастовки на своей собственной фабрике”

Б. Пастернак, “Доктор Живаго”

Говорят – нет такой роли – “король”. Короля играют придворные. В сказке Андерсена, чтобы развеять массовый психоз, достаточно было сказать “Король-то голый!” Любая чушь из уст вождя звучит политическим откровением, как усиливает сексуальное возбуждение у девки матерщина того, кто ее насилует. Помните, как рассуждал Ипполит в “Войне и мире”: “Скажу какую-нибудь глупость, а они сделают так, что будет умно…” Или эпизод из фильма Феллини «И корабль плывет»:

- Ваше превосходительство, несколько слов о международном положении.

- Мы живем на вершине горы.

- Ваше превосходительство, что это значит? Так, так… На вершине горы…

- Нет, Его превосходительство сказал: “На вершине дыры”. Я хорошо знаю немецкий.

- Мне показалось – “горы”.

- Нет, “дыры”.

- Горы, дыры… Ничего не понимаю. А! Дыра в горе! Наше общество на вулкане!!

Напомню, с чего началась в России поэма под названием «малый бизнес».    

Для последнего генсека КПСС Горбачева социализм – что-то вроде дыры в горе, или “чулка цвета тела испуганной нимфы”.

“Суть преобразований, - говорил Горбачев, - состоит в том, чтобы на деле использовать самые различные формы реализации социалистической собственности. Решить эту задачу мы сможем на основе повсеместного и широкого внедрения полного хозрасчета и самоокупаемости, подряда и аренды, … развития различных форм кооперации… и всяческого поощрения личного подсобного хозяйства. … И пусть не смущает никого из нас(!), что в распоряжении крестьянина остаются на длительное пользование средства производства на основе договора с хозяйством. Ничего несоциалистического в этом не нет. Это самый настоящий социализм, ибо он выводит человека на первый план”.

И ведь было ясно заранее, что такой “социализм” выводит на первый план не человека, как обещает Горбачев, а стихию рынка. И не кто-нибудь, а зарубежные эксперты, Леонтьев и даже Гэлбрейт, предостерегали от этого.     Коллективная собственность ничем не отличается от частной, ведь в обоих случаях производство остается товарным. И коллектив, и частник несут продукт на рынок и обменивают его, в случае удачи, на продукт другого частника. А если не повезет – пополнится “социалистическая” армия безработных.

Непостижимым образом хозрасчет занял место в ряду форм социалистического хозяйствования. Совершенно очевидно, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хозрасчетное предприятие – капиталистическое, а слово “социализм” опять же понадобилось для того, чтобы этому предприятию продиктовать размер отчислений, спустить сверху нормативы и тем самым уничтожить любую форму хозрасчета, включая аренду.

Однако самое впечатляющее использование слова “социализм” наблюдается при пропаганде кооперации. Здесь вранье достигает высшей степени наглости. Если верить словам партийного лидера, “социализм есть строй цивилизованных кооператоров”. На этом фраза заканчивается, и ее авторство приписывают Ленину. С введением кооперации и хозрасчета рабочий, по замыслу, должен чувствовать себя хозяином. При этом он будет работать столько, сколько захочет, а получать будет столько, сколько работает – по труду. Над сказочкой об оплате по труду экономисты смеялись с момента ее зарождения в устах генсека. Достаточно задать один вопрос: по какому труду, живому или овеществленному?

С одной стороны, действительно – за рубежом кооперативы играют, казалось бы, немалую роль и являют собой нечто прогрессивное. В Японии предприятия отдают в аренду рабочим, после чего резко возрастает производительность труда. В Китае введение особых зон и частной собственности крестьян на землю (подворный подряд) помогло вывести страну из кризиса. Однако ни в одной капиталистической стране при сколь угодно хорошо развитой кооперации (Голландия, например) мелкое предпринимательство не является основой! \

В том случае, когда производственные отношения носят товарно-денежную форму, эквивалентный обмен происходит лишь случайно (пусть на эту случайность существует теория маркетинга, сути это не меняет), а конкуренция обязывает платить в каждом единичном акте обмена либо сверх стоимости, либо ниже стоимости при равных затратах рабочего времени и при равной интенсивности труда. По стоимости товары (в том числе и рабочая сила) продаются лишь в среднем. Таким образом, ни о какой оплате по труду не может идти речи, точно так же, как и о рабочем-хозяине. Такой экзотики нет ни в одной стране мира.

По введенному Горбачевым закону о госпредприятии гендиректор, а через него министерство, используя, например, всевозможные подзаконные акты, сохраняли руководство предприятием помимо совета трудового коллектива (СТК) и общего собрания. Хозрасчет привел лишь к снижению зарплаты рабочих, особенно сильно затрагивая конечные звенья технологической цепочки – сборку.

Хуже того: в поисках более дешевого контрагента предприятия разрывали устойчивые хозяйственные связи, вследствие чего закрывались их смежники.

Закон о кооперации предоставлял значительно больше свободы. Яснее ясного, что разница в законах была не случайна. Миф о том, что мелкие предприниматели противостоят власти, быстро осознали как миф. Мелкая кооперация, наоборот, укрепляет власть. Ибо неприкосновенной остается контроль крупной буржуазии над основными средствами производства, в то же время мелкие кооператоры, чтобы обрести устойчивость, кооперировались с власть предержащим слоем, обеспечивая ему финансовую поддержку.

Положение усугублялось еще и “частичным” хозрасчетом, когда на хозрасчетную основу переходили отдельные цеха, разваливая предприятия.

Государство определило для заводов огромный процент отчислений, а для кооперативов – значительно меньший. И если отдельные предприятия “зажимали” сырье для кооператоров (конкуренция), то в массе кооператоры спокойно покупали к взаимной выгоде администрацию предприятий, оставляя рабочих, производящих сырье, с неизменной заработной платой. Такова была практика кооперации, скажем, в Перми, Свердловске, по всему Уралу. Началось вымывание активных заводских кадров. Как писал Энгельс, буржуазия всегда стремится создать слой мелких предпринимателей против пролетариата.

Кооператоры, которых к концу 80-х наплодилось всего 1,5 млн против 60 млн. промышленных рабочих, отчисляли в бюджет значительно меньший процент, нежели крупные предприятия. Однако никто не лишал их тех услуг, которыми обеспечивались за счет отчислений крупные предприятия – бесплатного лечения, образования для детей и т.п.

Таким образом, в мире кооперативы существуют за счет того, что создал заводской рабочий и перераспределило в их карман государство. Предприятия в отместку повышают цены для кооперативов. Дельцы заключают с администрацией взаимовыгодные договора и так далее. Следствием всего является повышение интенсивности труда на заводах и снижение цены рабочей силы. Отметим, что в карман к рабочему через те же кооперативы залезает и мафия. Поскольку кооператор получит больше, рабочий должен получить меньше. Вряд ли можно сказать, что мелкая кооперация привела к росту производительности труда или к насыщению рынка товарами. Естественной реакцией рабочих на такую перестройку стали забастовки. Например, в Польше. Так, Октябрьский пленум ЦК ПОРП отмечал: “Забастовки могут в любой момент вспыхнуть снова. И можно хотя сто раз твердить, что они незаконные, от этого ничего не изменится… Бастуют только рабочие крупных предприятий. Надо задуматься над тем, почему рабочий класс не приемлет механизмов экономической реформы”. Чем и воспользовались проамериканские силы в Польше, включая польский КГБ.

Малый бизнес, таким образом, является для правящего класса отдушиной, позволяющей выпустить пар. Кооперация стала одним из средств превращения должности партийного чиновника в деньги.

В конце XIX в. Теодор Рузвельт победил на президентских выборах, поддержав малый бизнес – якобы против зажимающей этот малый бизнес крупной буржуазии. А деньги на его избирательную давала именно крупная буржуазия (см., напр., книгу А. И. Уткина «Теодор Рузвельт», Свердловск, УрГУ, 1989).

Мелкая кооперация прогрессивна лишь в той мере, в какой она – при росте экономики и, соответственно, аппаратов управления - искупает издержки и огрехи государственного планирования или планирования монополий, замещая оставшиеся пустыми рыночные ниши. На это указывали и Э. Никишина, и, позднее, Ф. Фукуяма.

При развитом капиталистическом производстве, где ни один капиталист не позволит работать вдвое больше и где монополия не способна планировать все производство до деталей, кооперативы в период стандартизации, в период становления труда “из всеобщего конкретным”, движения его от массового производства к индивидуальному, являются теми производственными силами, которые способны следовать за колебаниями спроса и предложения, через которые, собственно, и существует рынок. Только рабочие кооперативов, соответственно, могут получить вдвое больше, вдвое больше работая, поскольку их продукт – малый процент валового, и лишь пока мал, не планируем монополией, он способен следовать за флуктуациями спроса и предложения с достаточной быстротой. Резко возросшая возможность прогорания может быть снижена лишь за счет сращивания с крупным производством. То есть, мелкая кооперация не просто затычка в капиталистическом рынке. Она не существует без него и дополняет собой обобществляющееся производство.

***

Однако мелкое предпринимательство не является способом избавления от всех промышленных болезней, от которых могут вылечить лишь те преобразования в управлении основными средствами производства, которые затронут не узкий слой «активных», но весь промышленный пролетариат и инженерно-техническую интеллигенцию. Грехи мелкого бизнеса не были понятны Сисмонди, но были абсолютно ясны и для Маркса, и для Ленина, как не являются тайной и для современного “буржуазного” школьника. Поэтому, если следовать классикам, “строй цивилизованных кооператоров” есть не социализм, а отсталый, еще не монополизированный капитализм и экономический романтизм, идеал которого – мелкий собственник, а еще лучше “автономная личность в автономной общине”, имеющая “равные” права.

Этот “социализм” также романтичен, как и попытка Горбачева привить “новое мышление”. Там, где существует свободный рынок, невозможна оплата по труду. Монополии, организуя производство, уничтожая свободную конкуренцию, создают помимо всего и условия, и законы распределения. С одной стороны, когда даже в США не работает антимонопольное законодательство, картельный сговор ограничивает рост зарплаты, с другой, как отмечал лидер АФТ КПП Сэмюэл Гомперс, монополия в отличие от малого бизнеса дает большую стабильность и относительно высокую зарплату.

С другой стороны, частное предпринимательство, не только мелкое, но и крупное негосударственное, создает и связи между производителями. Следовательно, создает – помимо воли крупной буржуазии! – возможности объединения для борьбы за увеличение заплаты.

Капитализм в первую очередь означает кооперацию. Он и возник как качественный скачек в кооперации, поскольку при совместной деятельности резко возрастает производительность труда и снижаются издержки производства.

Допустим, неандерталец решил убить пойманного в яму мамонта, свалив ему на голову камень. Однако подходящую каменюгу невозможно сдвинуть в одиночку. Тогда предприниматель зовет своего собрата и предлагает действовать кооперативно.

- Хорошо, - говорит второй, - а как будем делить тушу?

- По произведенной работе, - без тени сомнения заявляет более мощный собрат.

- Разве? Но ведь мне, слабому, придется ТРУДНЕЕ.

- Такова жизнь. Будешь возражать – дело решит естественный отбор.

- В таком случае – толкай свою каменюгу сам. Хочешь пользоваться моими услугами – плати больше, чем произведенная мной физическая работа, ибо УСЛОВИЯ ТРУДА у нас с тобой различны.

Так первородный грех капитализма – цеховая кооперация – (см. напр. т.1 “Капитала”) – сама подготавливает внутри капиталистического строя почву для “уравниловки”. Выгодно! Таким образом, тенденция к эффективному равенству есть плата за повышение производительности труда при кооперации.

Тариф! Вот последнее слово капиталиста в деле различения способностей и одновременно в деле их уравнивания внутри тарифа.

Таким образом, то, что социализм есть уравниловка – всего лишь пропагандистский миф. Уравнивающий конвейер не бывает социалистическим, он по определению капиталистический.

Для того, чтобы обобщить, перейдем от марксовой занудливости к более открытому ленинскому слогу. Итак, речь идет не о терминологической ошибке, а о классовом интересе. Откроем брошюру “О кооперации” и восстановим урезанную Горбачевым цитату: “А строй цивилизованных кооператоров ПРИ ОБЩЕСТВЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ НА СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА, ПРИ КЛАССОВОЙ ПОБЕДЕ ПРОЛЕТАРИАТА НАД БУРЖУАЗИЕЙ – это есть строй социализма”. (4 января 1924г.)

Под общественной собственностью Ленин понимал (см. “Что такое друзья народа и как они воюют против социал демократов”) государственную собственность на средства производства ПЛЮС политическую власть рабочего класса. Если в 1989 съезд Советов робко предлагает партии передать власть, а значит отдать в распоряжение классу производителей основные, неужели полуторамиллионный слой цивилизованных кооператоров способен передать пролетариату руль управления? Да и способен ли этот пролетариат управлять?

“Социализм есть борьба против всякого классового угнетения”. Следовательно, это процесс изживания товарно-денежных отношений, в основе которых лежит старое общественное разделение труда, то есть, классовая структура. Наивно думать, что расширение мелкотоварного производства сможет заменить радикальные перемены в отраслях.

Вот что пишет Ленин: “В чем состоит фантастичность планов старых кооператоров, начиная с Оуэна? В том, что они мечтали о мирном преобразовании социализмом современного общества без учета такого основного вопроса, как вопрос о классовой борьбе, о завоевании политической власти рабочим классом, о свержении господства класса эксплуататоров. И поэтому мы правы, находя в этом “кооперативном” социализме сплошь фантастику, нечто романтическое, даже пошлое в мечтаниях о том, как простым кооперированием населения можно превратить классовых врагов в классовых сотрудников и классовую войну в классовый мир. …Несомненно, что с точки зрения основной задачи мы были правы, ибо без классовой борьбы за политическую власть в государстве социализм не может быть осуществлен”. И далее: “Несомненно, что кооперация в обстановке капиталистического государства является коллективным капиталистическим учреждением”. “При нашем существующем строе предприятия кооперативные отличаются от предприятий частно-капиталистических, как предприятия коллективные, но не отличаются от предприятий социалистических, если они основаны на земле, при средствах производства, принадлежащих государству, то есть, рабочему классу”.

Принадлежала ли в СССР собственность на средства производства рабочему классу? Если да, то почему не был решен до 1989 года вопрос о передаче власти Советам? Являлось ли государство в СССР социалистическим? Если да, то почему пролетариат был отчужден от управления, а слой партийных администраторов – не отчужден?

В 1989 г. на одном из политклубов пермского завода им. Ленина ведущий заседание пропагандист предлагал собравшимся привить новое рыночно-кооперативное мышление. Что ж, обозначим еще раз основное различие между ленинской позицией и позицией Политбюро-89. “При условии максимального кооперирования само собой достигает цели тот социализм, который ранее вызывал законные насмешки… людей, справедливо убежденных в необходимости классовой борьбы… В сущности говоря, кооперировать в достаточной степени широко и глубоко русское население при господстве нэпа есть все, что нам нужно, потому что теперь мы нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов. В самом деле, власть государства в руках пролетариата, союз этого пролетариата со многими миллионами мелких и мельчайших крестьян, обеспечение руководства за этим пролетариатом по отношению к крестьянству и т.д. – разве это не все, что нам нужно для того, чтобы из кооперации, из одной только кооперации, которую мы прежде третировали, как торгашескую, и которую в известной степени имеем право третировать теперь при нэпе так же, разве это не все необходимое для построения полного социалистического общества? ЭТО ЕЩЕ НЕ ПОСТРОЕНИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА, но это все необходимое и достаточное для этого построения”.

Если оставить в стороне неверное употребление пары “необходимое и достаточное”, то можно видеть, что для Ленина опора плана кооперации состояла в политическом руководстве рабочего класса. Возможен ли был переход к социализму при тогдашнем уровне развития производственных сил, возможна ли была отмена товарно-денежных отношений (ТДО)? Практика показала – нет, ввели НЭП. Ленин писал, что непосредственному введению социализма помешали разруха и война. Однако дело не только в конкретных исторических условиях, сколько в средствах производства, которые к началу века не могли обеспечить уничтожение старого общественного разделения труда, в первую очередь, на умственный и физический (см. Маркс, «Критика Готской программы»), то есть, еще не наметилась тенденция уничтожения классов.

Ранее, в брошюре “Что такое друзья народа…” Ленин отмечал, что социализм – это общественный контроль за основными средствами производства. Ленин указывает, что диктатура пролетариата – не только и не столько насилие, сколько способность рабочих взять в управление всю экономику страны. Тем не менее, в виду низкого уровня производительных сил в аграрной России, в понимании социализма он делает упор на политическую сторону, рассматривая диктатуру пролетариата лишь как политический рычаг, позволяющий ЛЕГЧЕ провести экономические преобразования (см., например, “Пролетарская революция ренегат Каутский”).

Однако для проведения последних опять требуется готовность пролетариата к самоуправлению, как возражал Плеханов (“Социализм и политическая борьба”). Невозможно без достаточно развитых средств производства, позволяющих “вот-вот” уничтожить грань между духовным и материальным трудом, установить и политическую власть рабочего класса. Эта полемика с Плехановым, Каутским, Бернштейном и др. ставит совершенно по-новому вопрос о классовой борьбе, связывая проблему отчуждения от управления с проблемой отчуждения от природы.

Противоречие между желаемым и действительным дало повод некоторым аналитикам утверждать, что Октябрьская революция была антифеодальной, буржуазной, и свелась к модернизации экономики. Что, разумеется, неверно (см. мою и Е. Куклиной книгу «Конец истории либеральной демократии»).

Итак, для Ленина принадлежность власти Советам неотъемлема от “максимальной кооперации”, не только вширь, но и “вглубь”, затрагивающей отрасли, кооперации не измельчающей, а обобществляющей производство и создающей связи между пролетариями. К концу 80-х в СССР средний кооператив состоят из 18 человек, каждый из которых в год создавал продукции на 4300 рублей, что не оказывало существенного влияния на насыщение рынка.

Картину развитой кооперации можно оценить, сравнивая с ГДР, где средний кооператив состоят из 60 человек, каждый из которых производит продукции на 54000 марок или 170 000 р. В то же время вся кооперация давала лишь 4% в ВВП ГДР.

В США в малом бизнесе работают 6 млн чел., активного же населения – 153 млн чел., т.е. в малом бизнесе – менее 4% общего числа работников.

Итогом «развития» малого бизнеса стало то, что наиболее решительно настроенные рабочие, инженеры ушли с предприятий и образовали довольно пассивный в политическом плане слой. Пассивный потому, что слабость сил объединений кооператоров обрекает их на зависимость от власти и крупной буржуазии. С другой стороны, кооперативы неявным образом повышали цены и увеличивали интенсивность труда на тех предприятиях, которые были вынуждены с ними конкурировать.

Сработал механизм “хижины-дворцы”, результатом которого были забастовки (Норильск, Пермь и т.д.), причем было ясно, что начнется цепная реакция. Тогда аппарат разработал Указ о налогообложении кооперативов, который уничтожил их преимущества перед предприятиями. Председатель “законодательного” комитета С. Алексеев, выступая на сессии, удивительным образом соединил удушение кооперации с благом для нее. Брякнув в очередной раз, что социализм – это строй цивилизованных кооператоров, он призвал принять Указ о налогообложении, а в конце речи неожиданно произнес, что НУЖНО НЕ КООПЕРАЦИЮ ПРИЖИМАТЬ ДО УРОВНЯ ПРЕДПРИЯТИЯ, А ПРЕДПРИЯТИЕ ПОДНИМАТЬ ДО УРОВНЯ КООПЕРАТИВА. Получилось, что удушающий указ именно этому и способствует.

***

С тех пор утекло много воды, много речей о поддержке малого бизнеса произнесено. Формы государственной поддержки малого бизнеса следующие: гранты; субсидии; создание бизнес-инкубаторов; гарантийные и другие виды фондов.

Тем не менее, масса фермеров и прочих производственных кооператоров в виду драконовского налогообложения превратились в простых перекупщиков-спекулянтов, имя им легион, 6 млн субъектов. Кроме спеуляции выгодным считается декоративное растениеводство и консалтинг.

Предприятия, внедряющие энергоэффективное оборудование, освобождены от налога на имущество на срок до трёх лет. Но таких малых предприятий – нет.

Малые предприятия, ранее производившие химические реагенты, превратились в посредников.

Компании, работающие в сфере здравоохранения, освобождены от уплаты налога на прибыль на срок до девяти лет. И мы видим, как гибнет государственная медицина, как увольняются врачи.

Малым бизнесом, как и предрекал Энгельс, сначала воспользовались, а потом и забыли про него. Вымирает малый бизнес в России. По данным газеты «Коммерсант» Число малых (до 100 работников с доходом до 800 млн р.) и средних компаний (до 250 человек с доходом 2 млрд. р.) уменьшается со скоростью 6-7% в год. Такая тенденция наблюдалась во всех федеральных округах, при этом сокращение числа малых предприятий (юрлиц) было зафиксировано в 78 регионах.

На 10.1.2019 число занятых в секторе МСП составило 15,87 млн работников, за год оно снизилось на 1,5% (или на 233 000 чел.).

То есть – несмотря на вымирание, число занятых в малом бизнесе огромно. Некоторые источники утверждают, что в малом бизнесе заняты 22% активного населения, гораздо больше, чем в развитых странах. На деле малых предприятий – 1,6 млн, т.е. число работников явно более миллиона, это явно не 22%, но это много.

Ибо по сей день в населении России живет легенда, что каждый может стать богатым, начав собственный бизнес. Премьер Медведев так и говорит нищим учителям: «Если недовольны зарплатой – идите в бизнес».

Однако снижение числа занятых в малом бизнесе – отнюдь не только следствие, например, высочайшей ставки рефинансрования. Легенда – постепенно умирает.

Руководство Сбербанка полагает, что это «прямое следствие низкой склонности россиян начинать собственное дело». Ленив, апатичен и не амбициозен житель России, говорит Сбербанк.

Как писал Энгельс, буржуазия всегда готова обвинить рабочих в собственных грехах: в пьянстве, лени и беспорядочных половы связях.

Октябрь 2019