Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.
Александра Маринина написала сагу
в двух томах. Называется эта сага "Тот,
кто знает".
В ближайшее время ее сочинение выйдет в
издательстве "Эксмо".
Сага московской
коммунальной квартиры длится с 1965 по
текущий 2001 год. На ее сцене:
девочка,
выросшая в коммуналке и ставшая
кинотелережиссером;
сосед-еврей,
сваливший в Америку;
его мать и его
незаконнорожденная дочь;
сын функционера,
за которого эта дочь выйдет замуж;
военнослужащий,
униженный перестройкой;
провинциальный
мальчик, выясняющий обстоятельства
гибели брата;
скелеты,
аккуратно развешанные по коммунальным
шкафам.
Все это чем-то
напоминает парфеновский проект "Наша
эра" - Маринина бесконечно
перечисляет спектакли и фильмы, книги и
газетные статьи, упоминая
Смоктуновского и Доронину, чилийскую
хунту и антиалкогольный указ,
гербалайф и "Запрещенных
барабанщиков". Столь же утомительно -
как в романе Чернышевского - и
перечисление цен, шелест рублей и звон
упраздненных копеек. Но - в отличие от
Парфенова - каталог этот лишен иронии.
Он выпачкан тем
самым языком, на котором были писаны
истории про Каменскую. Язык
милицейских протоколов насмерть
въелся в марининское естество. Он
доходчив и статичен - что видно уже с
первой строчки: "Комсорг класса
Наталья Казанцева перестала быть
первой и лучшей в учебе, хотя по-прежнему
пользовалась уважением одноклассников".
А вот - ближе к концу: "12 декабря вся
страна на избирательных участках
выразила свое отношение к составу
будущей Государственной Думы и к новой
Конституции, через несколько дней был
подведен окончательный итог
голосования, и уже 20 декабря Руслан
Нильский получил редакционное задание:
поехать в Москву и взять ряд интервью
как у вновь избранных депутатов, так и у
известных политических и общественных
деятелей".
Что мы видим в
итоге? Что прямая речь персонажа
совершенно не отличается от авторской.
Вот на закате империи офицер-подводник
говорит жене: "И вдруг оказалось, что
я не нужен. И не только я один. Мы все
оказались не нужными со своими
взглядами, со своим образованием. И что
самое грустное - со своим патриотизмом.
Любовь к Родине теперь не в почете, зато
сегодня в моде любовь к быстрым
заработкам. А я буду налоговым
работником. При мысли об этом меня
тошнит". Это - прежняя, канцелярская
Маринина: она вам до боли знакома по ее
"нелитературным" романам...
Сегодня
Александра Маринина, будучи чем-то
вроде генерального секретаря союза
массовых писателей, написала свою,
секретарскую эпопею. Возможно, это
необычный рекламный ход. Возможно, что
книга, из которой исчез криминал, была
выстрадана автором: тем паче что
конвейер марининских романов уже
несколько лет назад потерял "детективное"
качество. Дело в том, что в ее
детективах появились "научно-фантастический
генератор чудес" и прочие
мистические опыты, что свидетельствует
в первую очередь о невозможности
выстроить детективную интригу в чистом
виде. Отсутствие дедукции переводит
этот бумажный поток в разряд явления
"просто Маринина". Возможно, ее
новый роман будет подаваться как "другая
Маринина" - или "история страны и
поколений"... "Независимая газета", №150 за 16 августа 2001 г. __________________________________________________________________________________________ Хоть и богат памятниками старины древний Углич, но, похоже, местным жителям этого наследия мало: в последнее время городок охвачен музейным бумом. Один за другим открываются новые музеи, как муниципальные, так и частные. По нашей теперешней жизни - явление довольно необычное. __________________________________________________________________________________________
АРТель
Я завершаю
работу над книгой воспоминаний - "Западный
экспресс". Я писал ее по заказу
издательства "Вагриус" для серии
"Мой ХХ век". Три года шла эта
работа. Я весьма благодарен журналу "Октябрь",
который проявил внимание к моей
рукописи и главу за главой, по мере
написания, публиковал ее в своих
номерах. Я очень рад, что все эти три
года не прерывались и контакты с моей
любимой "Общей газетой". Мы
общались, мы вместе переживали радости
и тревоги, я читал газету и писал для
газеты, принимал участие в
деятельности Гостиной "Общей газеты".
Год назад на целую полосу был
опубликован отрывок из новой книги,
посвященный Ванессе Редгрейв.
И вот теперь, при
финале моих трудов, мне захотелось
представить фрагменты последней главы
книги. Для внимательного читателя это
"рифма" к главе о Ванессе. И тут, и
там речь идет о моем прикосновении к
кипению общественных страстей. Каждый
раз такое прикосновение оборачивалось
НЕУЧАСТИЕМ, а потом ОТСТРАНЕНИЕМ от
движения масс, партий, кланов.
Гордиться нечем. Но и каяться не в чем.
Так было, и, думаю, не я один пережил
подобный феномен склонения души к
одиночеству на фоне громогласия и
всевозможных объединений. Меня звали,
меня приглашали, одно время меня даже
соблазняли. Сулили выгоды и взывали к
моему чувству долга. Поверьте - не умом,
не расчетами, а каким-то внутренним
упрямством или голосом свыше - я не мог
присоединиться ни к кому.
Мне кажется, об
этом важно рассказать - ведь ХХ век это
и мой век, моя жизнь, мой опыт. А так как
в силу актерской профессии весь мой
опыт на виду, то людям, возможно,
интересно узнать, что в
действительности стояло за моими
сценическими и киногероями.
Я был неправ!
Тысячу раз был я неправ, так
раздраженно прощаясь с Парижем!
Я совсем не спал
последнюю ночь в моей квартире в картье
Берлиоз, № 12. Я собирал вещи и
ликвидировал следы моего пребывания.
Печали не было, было раздражение. Я
писал:
Я никого здесь
не оставил,
И ничего здесь
не забыл.
Я просто прибыл,
убыл, был.
Запомню
хлопающий ставень
Среди ночи,
пустой мой дом.
Мы делали
толково дело,
Был быт удобен.
Надоело,
И вряд ли
вспомнится потом.
Светало рано.
Мягко прогромыхал по насыпи первый
товарный поезд с минеральной водой
Эвиан. Я написал:
Неволю с волей
перепутав,
Спеша в Москву,
скажу всерьез -
Встречаю весело,
без слез
Последнее в
Париже утро.
Я улетел из
самого прекрасного города мира и
прибыл в тревожную Москву, от которой
успел отвыкнуть.
Это было самое
катастрофическое время для театров -
весна 91-го. Залы были пусты. Люди ходили
на митинги. Толпы слушали выступления
экономистов в концертных залах и на
площадях. Спектаклей смотреть не
хотели. Кроме того, у людей не было
денег на театр. Кроме того,
возвращаться поздно из центра в
спальные окраины было опасно. Нападали,
грабили.
В этой
обстановке Париж вспоминался сном,
причем сном вдохновляющим. Играя
вместе с французскими актерами, я,
может быть, впервые осознал
особенности НАШЕЙ театральной школы.
Она не лучше французской - у них
прекрасный театр и прекрасная публика,
- но это все ДРУГОЕ. Наши зрители
вкладывают в слово "театр"
несколько иной смысл, они ходят на
спектакли с другими целями. Впрочем, в
данный момент они просто не ходили в
театр. Это было непривычно и ужасно.
Я почувствовал,
что соскучился по театру. Мой репертуар
в театре Моссовета к тому времени иссяк.
Последние два года я занимался кино.
Потом была Франция. Я оказался артистом
без ролей. Среди разговоров и
переговоров мелькнуло имя Гоголя и
пьеса "Игроки". Я отбросил эту
мысль - хотелось современности, все
бурлило вокруг. Я все-таки открыл томик
Гоголя... "Общая газета", №33 за 16 августа 2001 г.
|
Поиск по архиву рассылки
"Новости Russian Shopping Club" |
http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru | Отписаться | Рейтингуется SpyLog |
В избранное | ||