Выпуск 11: Продолжение диалога о воде (часть 1)

О КРЕЩЕНСКОЙ ВОДЕ (Владимир Макаров)

     Согласно Божественному откровению Вода есть один из первых материальных продуктов сотворенных Богом, и Он использовал воду как универсальное средство для всех видов биологической жизни. Вода, как и воздух для нас не заменимы ничем. Как невозможно обойтись без воздуха, так и без воды, уже через несколько часов у нас возникает жажда. А несколько дней сухой голодовки приводит к необратимым изменениям в состоянии здоровья. Поэтому святая традиция учит нас с благодарным чувством относиться к великому дару источникам чистых вод.

     К сожалению, особенно в летнее время мы явственно ощущаем нехватку питьевой воды. Вода, специально проходящая сложную и дорогостоящую очистку или добываемая из артезианских скважин с глубин превышающие сто метров, которая однажды поднятая на поверхность уже ни когда не вернется на прежнее место. То есть эту воду мы отнимаем у наших внуков. В тоже время, сберегая, мы тем самым выполним и волю Отца Небесного заповедавшего всему роду человеческому хранить и возделывать данную нам природу.

     Очень много мест в Святом Писании связанных с тем как Бог спасал, вразумлял и просвещал свой народ при помощи воды: Бог потопил грех во времена Ноя, через море Бог освободил от рабства фараонова еврейский народ по молитве Моисея, водой и огнем Бог отвратил народ свой от Вааловой прелести через пророка Илию, наконец, через крещение водное проходит каждый христианин. Примером тому служит крещение самого Господа Иисуса Христа в реке Иордан.

      Первый человек, зная все великолепные свойства воды, использовал ее в самых первых своих богослужениях для освещения освящения продуктов и вещей. Одни продукты служили для жертвоприношений, другие уносились домой, и их уже использовали не только в обиходной жизни, но и как лекарство от болезней. При желании можно проследить аналогию. Как Бог творил мир из воды и водою, так и всякое священнодействие в храме предваряется освящением воды, и освященной водой благословляются все богослужебные предметы.

     Еще с апостольских времен во время праздника Крещения Господня люди приходят в храм для того, что бы почерпнуть воду в величайшем источнике, которым является Церковь. Такая вода называется по-особому, крещенской, так же как и освящается особым чином и специальными молитвами, славословиями праздника. С первых веков христиане набирали ее в специальные сосуды и берегли как особую святыню, используя такую воду только в особых случаях: для врачевания душевных и телесных недугов, для освящения жилья, осознавая в полной мере как действенное оружие от демонских нападок.

     В наше время, когда по особому и с новой силой возрос интерес к оккультизму, белой и черной магиям, агиасма, крещенская вода, остается могущественным средством от всякого рода сглазов и порчей. Достаточно бывает омыть лицо с призыванием Пресвятой Троицы, как тут же наступает облегчение.

     Среди невоцерковленных людей существует мнение, что в этот праздник происходит освящение всех вод самопроизвольно под действием Духа Святого. Они отвергают соборную (церковную) молитву людей пришедших в храм, так и молитвенные прошения нашего священства и церковного клира. Каждый из нас, участвующий в молебне как на литургии, просит прийти и освятить Бога, на этот раз воду сию. Мы верим, что так и будет, ведь молитвенное освящение воды это возвращение ей утраченных духовных свойств.

     Как говорит своим ученикам Господь, соединяя благодать Святого Духа с водой, - у верующего в Меня потекут реки воды живой. Так и мы как истинные ученики Христовы должны воспринимать воду как великий дар Божий, который нужно хранить и беречь, как мы будем сохранять весь год, крещенскую воду не расплескивая ее понапрасну.

СПЕЦИФИКА НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА: ТАЙНЫ ТВОРЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ ВОДЫ (Похилько А.Д.)

     Публикуя статью В.Макарова, напоминаем, что участники заседаний школы культурной антропологии обращаются и ко всем другим желающим принять заочное участие в работе ШКА с просьбой присылать свои темы и статьи для обсуждения, а также обоснованные суждения по пройденным темам с целью возвратиться к пройденному материалу на более высоком уровне. Конечно, написать научную статью нелегко, но для гениев это не является невозможным. У всех участников ШКА есть презумпция гениальности. Хочу высказать свое личное мнение по поводу тайны успешного написания статьи.

     Не буду томить читателя и сразу же раскрою главную тайну успешного написания статьи. Надо просто-напросто набрать много материала и потом сократить его в 10 раз! Примерно то же самое делает скульптор, который берет большую глыбу камня и затем удаляет все лишнее. А еще надо указать авторов, материал которых мы используем, чтобы была действительно научная статья, а не какой-нибудь тривиальный плагиат. В дальнейшем наиболее таинственные примечания я буду делать в квадратных скобках.

     Двинемся вместе по неизведанному пути познания воды. Сделаем кратчайший (!) обзор литературы по проблеме воды и тогда выводы в виде небольшой статьи получатся сами собой.. В творческой лаборатории рассмотрение проблем носит всегда незавершенный характер, отличается поисковым характером. Здесь мысли носят «непричесанный «характер», поэтому могут показаться кому-то глупыми и смешными, но это сделано в дидактических целях, автор не только не скрывает свою глупость, но и выставляет ее на всеобщее обозрение, чтобы подчеркнуть легкость и игровой характер написания статьи. Надеюсь, что отчаянная полемическая заостренность материала скрасит хрестоматийный глянец, и за тонкой пленкой рациональности читатель обнаружит вулкан страстей. Даже наука, не говоря о философии, не существует без эмоций и романтичности.
     Начнем со словаря Коллинза.

     WATER
     1. a clear colourless tasteless liquid that is essential for plant and animal life, that falls as rain, and forms seas, rivers, and lakes
     2. any area of this liquid, such as a sea, river, or lake
     3. the surface of such an area of water; Example: four-fifths of an iceberg's mass lies below water
     4. the level of the tide; Example: at high water
     5. (Physiol) a) any fluid discharged from the body, such as sweat, urine, or tears b) waters the fluid surrounding a fetus in the womb
     6. hold water (of an argument or idea) to be believable or reasonable
     7. of the first water of the highest quality or the most extreme degree; Example: he's a scoundrel of the first water
     8. pass water to urinate
     9. water under the bridge events that are past and done with
     10. to moisten or soak with water; Example: keep greenhouse plants well watered
     11. to give (an animal) water to drink
     12. (of the eyes) to fill with tears; Example: our eyes were watering from the fumes
     13. (of the mouth) to fill with saliva in anticipation of food;
     See also water down
     [Все это совершенно не нужно для нашего исследования воды в творческой лаборатории ее перегонки, и остается поэтому без перевода; все это желательно пропустить, особенно восьмой пункт, совершенно непереводимый на русский язык (оставить, может быть, “see also water down”). Хотя, с другой стороны, вышеизложенный материал чрезвычайно поучителен в связи с тем, что наука – та же добыча радия: грамм радия – годы труда. Действительно, кто же не знает, что вода - бесцветная безвкусная жидкость, которая является жизненно важной для растений и животных. Она льется с неба как дождь, падает в виде снега, формирует моря, реки, и озера, имеет химическую формулу, которую знает каждый школьник и т.д., и т.п., и др., и пр. Однако при начале исследования надо с чего-то начинать, например, с определений, номинальных и реальных, чтобы затем продолжить. Тут главное - не сглазить. Тем более что откуда-то появилось число 13. Как бы это число не испортило все дело, когда речь пойдет о Великой Первовлаге, из которой произошло все сущее. В определенном смысле начинается борьба добрых и злых сил].

Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. - М., 1993.

     «Вода» Фалеса. Но что же это за мышление? Всмотримся в его туманные дали.

      Первая мысль, поражающая нас в Фалесе (и притом наиболее достоверная),— это утверждение, что «все происходит из воды». Уже этого одного достаточно, чтобы видеть здесь не индукцию, а нечто совершенно иное, какой-то другой, своеобразный метод мышления и созерцания. Надо самому быть лишенным всякого иного разумения, кроме чисто аналогического и случайно-ассоциативного, чтобы увидеть это последнее в Фалесе. Здесь небывалый полет мысли и фантазии, интуитивное сведение хаоса вещей и предметов, событий и переживаний в одно всеединство, мистическая формула разбросанного и пестрого мира. Прекрасно говорит С. Трубецкой вместе с Гегелем о великой смелости того мыслителя, который впервые дерзнул «отвергнуть полноту естественного природного явления и свести его к одной простой субстанции, как к пребывающему нечто, невозникающему и неуничтожающемуся, между тем, как и самые боги многообразны, изменчивы, обладают теогонией» [Здесь и я убрал многочисленные ссылки на греческом, латинском и других языках, а также цитируемые источники, которые читатель может посмотреть сам в книге Лосева.].

     Ор. Новицкий в своей замечательной книге по истории античной философии пишет: «Надлежало иметь необыкновенную смелость духа, чтобы вопреки религиозному убеждению, веками вкоренившемуся в греческом народе, свесть все разнообразие вещей к одной субстанции и ее одну признать несменяемой среди беспрерывных изменений всего мира, признать тогда, когда и боги имели свою феогонию, когда и они были разновидны и переменчивы; само это признание единства начала было в тогдашнее время подвигом ума гениального». Но еще лучше сказано у Ницше.

     «Стоит посмотреть,— пишет Ницше,— как деспотически распоряжается такая вера со всякой эмпирикой: именно на Фалесе можно изучить, как поступала философия всех времен, когда, устремляясь к своей волшебно-пленительной цели, она оставляла позади и внизу тернии опыта. На легких опорах она скачет вперед; надежда и чаяния окрыляют ее ноги. Тяжело пыхтит идущий за нею следом расчетливый разум, отыскивая более прочные опоры, чтобы и самому достигнуть той манящей цели, которой уже достигла его божественная спутница. Кажется, что перед нами два странника у лесного ручья, увлекающего в своем течении камни: один, легко ступая, перебегает через него по камням, не обращая внимания на то, что они сразу после его прикосновения погружаются вглубь. Другой тем временем стоит беспомощно: он прежде должен выстроить стойкие основания, которые вынесли бы его тяжелую, обдуманную поступь; но это иногда не удается, и тогда уж никакая сила не поможет ему перейти через ручей. Итак, что же так быстро приводит к цели философскую мысль? Отличается ли она от все рассчитывающего и размеривающего мышления только тем, что быстрее пролетает большие пространства? Нет, чуждая, нелогическая сила двигает ее ногами — фантазия. Поднятая ею философская мысль порхает дальше от одной возможности к другой, принимая их временно за истины; иногда она их схватывает даже на лету. Гениальное предчувствие указывает ей их; она издали угадывает, где именно находятся доказуемые истины. Особенно же могущественна сила фантазии в молниеносном схватывании и освещении подобия; позднее рефлексия приносит масштабы и шаблоны и стремится заменить подобия — равенствами, сосуществования — причинностью. Но даже если бы это никогда не было возможным, даже в положении Фалеса — недоказуемая философия имеет еще одну ценность: пусть даже падут последние опоры, когда логика и строгая эмпирия захотят перейти к положению «все — вода»,— кое-что останется и после того, как разобьется вдребезги все научное построение: в этом-то остатке лежат и сила, влекущая вперед, и надежда на будущую плодотворность».

     Тем смешнее пошловатый взгляд Аристотеля на происхождение философии Фалеса, сводящий (предположительно) всю мистику на «наблюдение, что все существа питаются влажной пищей, и что даже самая теплота возникает из влаги и ею сохраняется», что «семена всех вещей по своей природе влажны» и т.д. [По поводу «пошловатости» Аристотеля как-то странно ... Мы-то привыкли, что Аристотель – это Философ с Большой Буквы]. Указывая на предположительность, с которой Аристотель высказывает этот взгляд, Целлер пишет: «Тем менее можем мы высказать об этом что-нибудь более определенное?». Мне кажется, что мы скорее сможем сказать что-нибудь определенное, чем Аристотель, у которого естественнонаучная складка мышления могла создавать труднопреодолимые предрассудки.

     Отвлеченный смысл мифа о воде. Раз навсегда необходимо порвать с «научностью» таких систем, как ионийская. Здесь первые полеты грандиозных внеэмпирических обобщений. В этом простом воззрении, что все из воды, кроется целых три великих идеи, которые, впрочем, в свою очередь рождают из себя новую великую идею, уже бессмертную, завещанную нам греками. О ней потом.

     Первая идея, мистически-символически кроющаяся в вышеназванном открытии Фалеса,— это идея единства всего, идея всеединства. По другому свидетельству, Фалес со своими последователями прямо говорил:

     «Космос един». Именно в том, что вода — основа всего, и заключается все своеобразие греческого метода мышления, которое необходимо потому и квалифицировать во всем его своеобразии. Отвлеченное понятие единства мира интуитивно, я бы сказал спекулятивно, получается из мистической формулы первовещества, данного как вода, но никак не наоборот. Это и есть все своеобразие Фалеса. Мы видим, как идея единства есть не более как абстракция из мифа, который выставляется у Фалеса на первый план. Вторая великая идея, спекулятивно заложенная в той же формуле, есть идея неуничтожимости всего. Таково изречение: «Души бессмертны», равно как и у того же Диогена Лаэрция: «Ничем, говорил он [Фалес], смерть не отличается от жизни». И третья идея, связанная со второй и далее с первой, это — идея антитезы индивидуальных вещей и безликих стихий. По Фалесу, «все — из воды, и все разрешается в воду». [Комментировать Лосева совершенно невозможно. Получаешь величайшее эстетическое наслаждение от хода его мысли].

     Однако прежде чем назвать эту триединую идею достойным ее именем, мы должны обратить внимание на другую идею Фалеса, идентичную, собственно, с первой, но выявляющую еще новый аспект в ней; это — убеждение в том, что [панта плэрэ теон],— «все полно богов». Я вижу здесь два основных воззрения; и без точного определения их не может быть никакого правильного отношения к Фалесу.

     Во-первых, это — спекулятивная формула всеобщего одушевления. По Диогену Лаэрцию, Аристотель и Гиппий говорят, что он «приписывал душу и неодушевленным предметам, заключая по магниту и янтарю». То же почти дословно и у Платонова схолиаста к «Государству», равно как и сам Аристотель на основании притяжения магнитом железа приписывает Фалесу мнение об одушевленности магнита.— Во-вторых, же, здесь зарождена идея всеобщей божественности. Много раз об этом читаем мы у доксографов. Аристотель прямо связывает эту идею с принципом всеобщего одушевления; а Цицерон увидел в Фалесовом боге даже миротворящий разум.

     Я не думаю, чтобы в этих словах Цицерона: «Фалес Милетский, который первый исследовал подобные вопросы, сказал, что вода — начало вещей, бог же есть тот ум, который создал все из воды» — содержалась дуалистическая концепция, как это думает Маковельский, тем более что свидетельство Аэция, помещенное Дильсом в этом же фрагменте, прямо указывает на имманентность этого разума миру: «Бог есть разум мира, вселенная же одушевлена и вместе с тем полна демонов; божественная сила пронизывает даже первичную влажность, являясь ее движущим началом». Впрочем, Цицерон — плохой знаток греческой философии [страшная ученость у Лосева! Взять и обозвать Цицерона плохим знатоком греческой философии …], и, может быть» действительно в «боге» Фалеса он увидел Анаксагоров «ум» (в таком случае через стоицизм).

     Соединяя эти две спекулятивных формулы — «все из воды» и «все полно богов» — в одну и переводя ее на язык отвлеченной философии, мы находим здесь учение о боге как имманентной сущности всякого становления. Это тождество Бога, Мира, Разума и Души и есть то исходное мифолого-символическое Понятие, из которого диалектически будет выводить эллинская философия всю философскую картину мироздания. Это не понятие в смысле отвлечения сходных признаков и не понятие в смысле отвлеченно-логической дедукции из более общих сфер сознания. Это есть наиболее общее достояние человеческого (т. е. греческого) сознания и не только — это, но оно нечто даже большее и более общее, чем само сознание и дифференцированный разум. Эмпирически это Понятие, понятие божественной Первовлаги, — пусто и отвлеченно; что это не простое химическое H₂O,— понятно даже Виндельбанду [а мы-то, простые люди, Виндельбанда читаем и хвалим, соглашаемся с ним; правда, я предчувствую, что какой-то умный студент скажет: «А я вот Виндельбанда не читал, но я с ним не согласен!»]; здесь нет никаких научных построений, здесь нет никаких эмпирических обобщений, хотя Аристотелю и хотелось бы свести все Фалесово открытие на узко-физическую наблюдательность; это не естественнонаучный принцип и понятие. Это — полнота в единстве созерцаемого мира; это — символический миф, в котором имманентно живет Логос и полнота разумных определений.

     Только теперь мы видим конкретно все своеобразие эллинской мысли, и только теперь мы можем дать ей достойное имя диалектически-символического метода.

     Развитие мифа о воде. Различимы два аспекта в этой Божественной Силе, которая у Фалеса, по вышеприведенным словам Цицерона, «пронизывает первичную влажность»,— первобытный и вторичный. В первобытном аспекте эта Сила и Хаос есть, прежде всего, Необходимость; она «сильнее всего, ибо имеет власть над всем». Всматриваясь в свою Первовлагу, Фалес увидел в ней древнюю Судьбу, вечную безликую Силу, по прихоти своей рождающую мир и по капризу его умерщвляющую. Далее, оно же есть и вечное Время [да, говорят, «время течет»], которое «мудрее всего, ибо открывает все»: оно — и Пространство, которое «больше всего, ибо оно все содержит в себе»; оно — и божество, которое «старше всего существующего» и есть «то, что не имеет ни начала, ни конца». Вопреки Целлеру необходимо утверждать, что «бог» в этом изречении нисколько не противоречит изречению о заполненности всего богами. Я прибавил бы сюда к характеристике первичных свойств Первовлаги и Бесконечность, во-первых, потому, что она implicite есть уже в этих «первобытных» аспектах Первовлаги,— во-вторых, потому, что есть выразительное, хотя и одинокое мнение Симплиция о том, что «принимавшие за основу одну какую-нибудь стихию считали ее бесконечной, как, напр., Фалес воду». Любопытна загадочная противоречивость в свидетельстве Симплиция, утверждающего в то же время ограниченность этого единого движущего начала (там же), объясняемая, впрочем, на почве перефразировки одного места из Аристотеля [опять виноват бедный Аристотель!]. Скептицизм Целлера в этом отношении — излишняя предосторожность; можно говорить лишь об имплицитности Бесконечности в Первовлаге.

     В аспекте вторичном эта вселенская Мощь дифференцируется на богов и демонов как более индивидуальных существ и, далее, рождает из себя светлый и оформленный мир, который «прекраснее всего, ибо есть произведение бога».

     Так зародилось эллинское умозрение, с пренебрежением отбросившее эмпирическую установку сознания и углубившееся в то нераздельное единство Бытия и Сознания, из которого эти последние две стихи только и могут быть выведены, ибо вторичнее божественной Первовлаги и покорствуют Ей [Не очень понятно, как Бытие может быть выведено из чего-то другого, даже из Воды …]. А так как умозрение это основано не на науке и опыте (ибо какой же голый внешний опыт может говорить о наполнении природы демонами и выводить красоту мира из его божественного происхождения?), а также и не на дедукции (ибо Фалес жил исключительно среди мифологических космогонии) и так как дальнейшие свойства мира определяются исключительно из всматривания в глубину Первовещества и формулируются на почве полного поручения себя созерцаемому Бытию и доверчивости его самопроизвольным вещаниям,— то мы вправе назвать этот метод мышления по содержанию символическим, т. е. указующим на сокровенную Тайну [А вот из Тайны можно вывести всё!], которая, однако, пронизывает все явное, и по форме, в своем принципе,— диалектическим, т. е. основанным на пристальном, я бы сказал, страстном всматривании в жизнь понятия и созерцании понятий, правда, перестающих уже быть субъективной формой мысли, но являющих уже некое онтологическое устроение самого Первобытия. Не будем добавлять и разъяснять, что это лишь возможность диалектики, что это — первоначальное и весьма несовершенное ее понимание, диалектика, данная как аналог чувственного созерцания, мистическое лоно диалектики. Это ясно само собою. Однако главное остается незыблемым. И это надо всячески утвердить, ибо среди историков и комментаторов, хотя и господствует мнение о неразличении у Фалеса чувственного и духовного, совершенно остается в тени другая неразличенность — бытия и мышления, бытия и сознания, что для греков неизмеримо важнее, ибо до полного дифференцирования духа и плоти они не дошли, в то время как антитеза диалектики чистого мышления и чувственного ощущения пространственно-временных форм есть их главное завоевание и наиболее интимная и страстная мечта. Из всех комментаторов только у С. Трубецкого вырвалось яркое слово: «Между тем как в чувственной достоверности каждая вещь имеет значение в своей единичности, здесь вся предметная действительность возводится в Понятие (подчеркнуто самим Трубецким), поскольку мир определяется всеобщим образом как вода».

     Итоги. Подводя итоги философствованию Фалеса, мы должны сказать так.

     1. В мироощущении Фалеса мы находим анимизм и гилозоизм. Анимизм и гилозоизм есть первая и необходимая предпосылка диалектически-символического мышления. В первобытном анимизме есть вечная правда, незаменимая и неуничтожимая никакой культурой и машиной. Он есть основание живого всеединства, образ органических соподчинений и в телесном виде явившееся Понятие. Душа и дух, душа и материя, мышление и материя, человек и Бог — это единое Понятие, данное как развивающийся образ вечной полноты Бытия, мистически символизируемой в божественной Первовлаге, есть начало диалектического пути эллинской философии, хотя и ясны все ее натуралистические моменты. Это есть именно возможность и начало, как бы задание. Его особенность, как начала, есть нерасчлененность логических определений, кроющихся в глубине этого Понятия как такового.

     2. Но и второе свойство диалектического метода — спекулятивное погружение в созерцаемое понятие — у Фалеса налицо. Именно потому, что у него еще нет никаких гносеологических вопросов и сомнений, что у него полная доверчивость созерцаемому Бытию,— он и есть созерцатель-спекулятивист в наиболее нетронутой и естественной форме. Как Платон два века спустя, так и Фалес жадно и страстно созерцает; и тайны, зримые в этом своеобразном мистическом «рационализме», он повествует. Как Платон два века спустя, всматривается он в свое Единое, не умея еще его так виртуозно называть и изображать,— для того, чтобы вывести из него «иное» и весь становящийся мир. Это тот же диалектический метод, данный, однако, как чувственная интуиция и миф; диалектика — образа, и мифа; наука— составленная из натуралистических наблюдений.

     3. Наименее дано у Фалеса третье свойство диалектического метода — нахождение различия и противоречий на лоне созерцаемого Понятия. Хорошо отмечает, напр., Ник. Гартман участие Фалеса в истории понятия бытия. Интересно и то, что Аристотель находит у Фалеса в качестве единственного принципа не просто «материю», но -«в форме материи», или, лучше сказать, «в образе материи», в эйдосе материи. Это, как правильно утверждает Н. Гартман, гораздо больше, чем просто «материя». Здесь несомненна тенденция к понятию чистого бытия. А в связи с этим и «то, из чего» — у Аристотеля получает некоторый тоже смутно-диалектический оттенок [Есть что-то и у Аристотеля!]. (Впрочем, ввиду противоречия Симплиция, приписывающего Фалесу понятия сгущения и разрежения наряду с Анаксименом, и Теофраста, можно вместе с Целлером сомневаться в наличии всей этой проблемы у Фалеса.) Итак, физицизм здесь наиболее сказался. Но если не дан путь диалектики, то даны отдельные пункты этого пути — Пространство, Время, Божество, Судьба,— мыслимые, конечно, еще только как духовно-телесные, мистически-символические сущности и не связанные в единое древо Диалектики.

     Короче говоря, мышление Фалеса не есть ни наука, ни религия, ни отвлеченная философия. Это — мистический опыт, зацветающий роскошным покровом мифа (a). Поэтому, уже в самом начале (а если бы это была наука или отвлеченная философия, обобщение, то это мы нашли бы не в самом начале, а в результате длительного развития мысли) мы находим под мифическим покровом сказаний о воде целую систему идей, за которым не мог угнаться эмпирический и индуктивный рассудок (b). А именно, мы находим идею единства всего, идею неуничтожимости всего, идею антитезы индивидуальных вещей и безликих стихий, идею всеобщего одушевления и идею всеобщей божественности, причем все эти идеи сливаются в одно учение о Боге как имманентной сущности всякого становления, в учение о тождестве Бога, Мира, Разума и Души, как общего, исходного диалектического Понятия (c). В аспекте первичном эта слепая, божественная Мощь есть Необходимость, Судьба, Время, Пространство, Божество и Бесконечность [синонимы слова «вода»]; в аспекте вторичном она — светлый и оформленный мир богов, людей и вещей; и там и здесь — живая плоть божественного мира, живое и ясное, текучее и прозрачное, влажное Понятие [да, уж …](d), поддающееся даже некоторой возможности диалектического ознаменования [«ознаменование» я смело дефинирую как «чувственное восприятие», или, если кому-то привычнее, «живое созерцание»] (е).

     Все, что сказано о Фалесе, относится ко всей греческой философии — независимо от ее натурализма или идеализма. Из понимания мира как Эйдоса или Логоса греческая мысль не вышла даже в натурализме.

     [Что такое вода? Когда меня об этом не спрашивали, я это знал. Но когда прочитал Лосева, то почувствовал, что вода – это тотальный диалектический миф, который я не знаю. Возможно, вода – это эманация единого. Может быть, она эйдос. Но я и в этом не уверен. С другой стороны, самое интересное – это непонятное. Ясно только одно – вода – это не “аш два о”. Стоит продолжить чтение исходя из гипотез о, что вода – это идеальное, материальное или же материально-идеальное, символ. Немногие авторы способны дискутировать с А.Ф. Лосевым и опровергнуть его мифологию воды с точки зрения современной науки].

Мареева Е.В. Проблема души в классической и неклассической философии.— М., 2003.

     [«Но» и еще раз «но» … Находится такой автор. Мареева – это поразительно смелый исследователь воды, который вступает в полемику с самим Лосевым. Это нам очень даже полезно для обеспечения обещанного диалога. Но это не значит, что она одерживает победу в этом споре. Как говорится, белые начинают и проигрывают …] Если термином, а точнее представлением о воде, считает он [Лосев], обобщаются многообразные проявления водной стихии, то точно так же, обобщая, действует и закон, создавший воду. Если представление о воде позволяет нам осмыслить отдельные факты, то таким же осмысляющим образом действует и закон природы. Если в понимании сути воды, задан определенный предел, уточняющий ее проявления, то тем же способом действует и закон природы. Таким образом, законы природы оказываются у Лосева подобием огромной корпорации ученых или, скорее, логиков, сидящих внутри природы и определяющих, обобщающих и осмысляющих вещи, чтобы избавить мир от хаоса. Но в том-то и дело, что всемогущий логик внутри природы — это все тот же демиург, который в духе времени «задвинут » в недра природы и творит мир в соответствии с методами позитивной, а точнее позитивистской науки.

     Справедливости ради заметим, что, обобщая различные проявления воды и дойдя в таком обобщении до всевозможных пределов, мы никогда не получим закона воды, выраженного известной всем формулой [H₂O? Конечно!]. Связь между кислородом и водородом внутри [дважды подчеркнем это загадочное «внутри»!!!] воды не может быть открыта путем обобщения приводимых Лосевым фактов воды как дождя, пара, облаков, туч и т.п. Она раскрывается посредством эксперимента, результаты которого позволяют уяснить суть дела в форме понятия. И такого рода эксперименты по разложению воды на кислород и водород [«рождающий воду»?], а затем по их обратному соединению осуществляют школьники [это «школьники» сугубо нота бэнэ!!! Один умный человек сказал, что учеников надо убивать] на соответствующих уроках химии [в школе я ненавидел химию, и учительница готова была убить меня за мою якобы «тупость»].

     Но дело даже не в этом. Суть в том, что закон природы у Лосева, как и мир идей у Платона, остается высшей инстанцией, в которой представлена уже готовая, вечная истина мира, от имени которой он и управляет вещами. «Платоновская идея вещи есть такое ее обобщение,— пишет Лосев,— что в ней как бы заложено все бесконечное множество отдельных и частичных проявлений вещей». В законе природы, по Лосеву, уже заложены все возможные единичные проявления природы. Сущность вещей, таким образом, уже предзадана явлениям, подобно тому, как идеалы и нормы предзаданы человеку.

     А.Ф. Лосев неоднократно подчеркивает, что общее определяет собою единичное. Но нигде не говорится об обратном влиянии единичного на общее, явления на сущность. Связь между сущностью и явлением, на чем настаивает Лосев, очень тесная. Но эта прямая связь, которая не предполагает обратного воздействия. А ведь только таким образом, как показала наука, происходит развитие окружающего нас мира. И это стало наиболее явным с успехами биологии и социальных наук в XX веке. Сущность — постоянная и необходимая связь явлений. Но постоянное и необходимое, хотя для рассудка это парадокс, может изменяться. Куда подевались законы социализма в том виде, в каком они действовали в нашей стране? Они не устранились, «обидевшись» на новые явления нашей жизни, а трансформировались вместе и вследствие существенности этих явлений [Но ведь, возможно, что они канули в Лету. Ушли под воду.]. И как раз поэтому то тут, то там проглядывают черты нашей прошлой жизни [Призрак! В Европе уже не бродит, а к нам приплыл.].

     То, что законы истории не вечны, сегодня стало азами социальной науки. И то же самое касается биологии, в которой уже давно открыт геном — особая телесная структура, отвечающая за воспроизведение организма в данном конкретном виде. На основе расшифровки генома, как известно, клонировали овечку Долли [которая уже тоже канула в Лету]. Но что станет с геномом Долли, если ее потомство подвергнется мутации? Согласно науке, в таком случае изменится как раз геном, т. е. закон, определивший «устройство» самой известной овцы на свете [Да, это так, надо быть объективными.].

     Но у Платона, в противоположность современной науке, сущность мира противостоит миру как вечное изменчивому, как совершенное несовершенному. И в этом не сила, а слабость платонизма, которая воспроизводится во взглядах Лосева, у которого закон — нечто вне мира, хотя и внутри вещей [Значит, и вещи тоже вне мира? Что-то непонятное …]. Как нечто неизменное закон у него находится вне времени и пространства, а потому и не может испытать воздействия внешнего мира. Идеальный закон у Лосева — это вечный и неизменный уровень земного бытия, на который не могут влиять сами вещи. И таким у него оказывается не только закон природы, но и социальный закон. «Всеобщую закономерность вещей,— читаем мы в заключении главы «Что такое идеализм Платона»,— конечно, можно не называть идеей или совокупностью идей, но от самой этой всеобщей закономерности вещей наука отказаться не может. Законы природы и общества тоже можно не называть идеями природы и общества, но от самих этих законов отказаться невозможно... Все тела падают. Но закон падения тел никуда не падает и вообще не является никаким телом, которое можно было бы понюхать или потрогать руками. Здесь платонизм неопровержим».

     Свое понимание закона как идеальной нормы природного и социального существования Лосев постоянно доказывает тем, что это никакое не тело, а потому закон падения не падает, идея воды не кипит, а идею стола нельзя разломать и сжечь на огне. И все это нельзя понюхать и пощупать, повторяет Лосев, утверждая тем самым, что умопостигаемое не может не быть идеальным.

     Разобраться в этом вопросе никак нельзя без целого ряда уточнений. Ведь одно дело идея как результат постижения сущности умом и другое дело — сама постигаемая сущность. Формула воды и вправду идеальна, но не просто потому, что она «в уме», а потому что рождается в процессе идеализации мира человеком. Как впрочем, и самолет, в котором закон свободного падения, на который ссылается Лосев, действует настолько идеально и совершенно, что тот не падает, а, наоборот, летит. Все, что освоил человек, втянув в орбиту своей жизни и деятельности, в той или иной форме идеализировано им. В этом смысле идеальное — это закон, который стал принципом деятельности человека.

     Именно деятельность человека является тем «медиумом», в котором материальное переплавляется в идеальное, поскольку только человек из известных нам существ способен выделить закон природы «в чистом виде» [Почему стоят кавычки? Я интерпретирую их так: в первозданном виде можно выделить закон природы в чистой воде. С другой стороны, может ли самая чистая вода (дождевая) быть грязной? Мэри Дуглас в своей книге «Чистота и опасность» доказывает, что может. Грязное – это все то, что находится не на своем месте в космологической картине мира и соответсвующей таксономии, например, вызывающий наводнение и потому опасный – это грязный дождь] и превратить его в основу мира культуры. Так возникают все технические устройства — пароходы [пароходы на первом месте!], самолеты, компьютеры и все прочее, чего не существует в природе [Можно со многим согласиться, но только не с тем, что пароходов в природе якобы “не существует” Размышляя же в целом над методологией анализа воды у Мареевой, я делаю вывод, что таковая страдает одностронне формально логическим подходом. Действительно, автор утверждает, что вода есть вода и только. Принцип абстрактного тождества. Да, это наука, но можно идти дальше, к диалектике и различию, наконец, - к противоречию и на философском метауровне метатеории заявить: вода – это вода и не вода одновременно в одном и том же отношении].

Продолжение следует...

© Армавирская Школа Культурной Антропологии , 2007
Переиздание материалов рассылки возможно только с обязательными ссылками на сайт
http://www.armavirsca.narod.ru/ (в интернете - гиперссылка) и на автора статьи