Глава 7 романа «Тайна Сокровищ»

Поминки и похороны по цыганским нравам

Лихолетие 1988 год. Оргалит, масло, 63x50 И.И. Христичев

Владимир был ослеплён яркой вспышкой молнии. Он задрожал от раскатистого грохота, пронесшегося от горизонта с запада и постепенно затихая на востоке за горизонтом. Сидел он неподвижно на табуретке у самого окна и беспрерывно курил, свою очень вкусную сигарету. Для присутствующих рядом с дымящим человеком людей, особенно не курящих, этот дым являлся неизбежным ядом. Ни одно существо в мире не занимается этой вредной привычкой, кроме царя над всей тварью по имени гомо сапиенс.

Тяжелый свинцово-чугунный папиросный дым, от табака был особенно въедливым, им можно было травить крыс, тараканов и мышей, лошади достаточно 0,5 грамма никотина и она отбросит свои копыта. Этот смрад из дыма вызывал приступ удушья, похожего на приступ бронхиальной астмы, пальцы его рыжие, пропитанные въедливым никотином, пахли душераздирающей клоакой. Зато хозяин, заядлый курильщик с самого детства, получал высшее блаженство от этой черной въедливой смолы, выделяемой на конце своей папироски.

Ему этот дым доставлял массу приятных удовольствий, и навевал воспоминания о своем далеком детстве, его лагерной детской колонии. Владимир с глубоким сожалением переживал смерть своего неродного деда Тимофея, он так к нему был привязан, и очень многим ему в жизни был обязан. Тимофей был ему в жизни примером для подражания. После поминок Владимир сразу же начал играть в карты. Он и раньше играл, это было давно, еще в детской воспитательной колонии. Позже, по «правильной народной поговорке», сама беда не приходит одна, она тащит за собою грузовик неприличий, и черную полосу невезения, буквально во всем, даже в игре в карты или же с однорукими бандитами – грабителями.

В глубокой растерянности от чувства презрения к самому себе, за все проигранное цыганам, Владимир просидел около трех суток, без еды и воды в табачном смраде, в тяжелых размышлениях от глубокого стресса, который вызвал меланхолию с депрессией. Еще преследовали его головные боли; в ушах звенело, в висках стучали кузнечные паровые молоты, ноги подкашивались, сами собою, его швыряло со стороны в сторону, мертвецки хотелось спать, глаза непроизвольно закрывались.

Заболеть душой, растерять жизненноважные силы было от чего. Тремя днями раньше к Владимиру в гости зашел его кум, Василий Чорный, оседлый цыган. Договорились поминки справить по усопшему Тимофею вместе. У цыгана во дворе пара лошадей, один петух и три курицы, другой живности нет. Владимир считался самодостаточным хозяином: две коровы, бычок, три телочки, три кабана годовалых, восемь молодых поросят, десятка три индюшек, около сотни гусей, уток и курей не перечесть, со счета собьешься, когда начнешь считать.

Тимофей Платонович, царство ему небесное, слыл настоящим исправным хозяином, обученный горьким опытом, в эпоху раскулачивания и в хрущевскую оттепель, когда всю живность отобрали. Одной кукурузой и горохом кормили людей. Не напрасно известный советский скульптор Эрнст Неизвестный обозвал Хрущева «вы со своей свинячьей маской, не суйтесь в искусство где ничего не понимаете». Этот случай произошел на выставке абстракционистов, в московской выставочной галерее в Манеже, в начале шестидесятых лет прошлого столетия. Хрущев назвал Неизвестного смелым человеком. В своем завещании именно Неизвестному заказал себе памятник, который установлен на Ново-Девичьем кладбище. В то время Неизвестный жил в Америке.

Тимофей ценил каждую копейку, а копейка к копейке рубель бережет. Цену труда он впитал с молоком матери, каждое зернышко ценил на вес собственной жизни.

Все это досталось непутевому, неродному внуку. Владимир быстро все оставшееся наследство спустил. Проиграл в карты. В прошлом Владимир не пил, не курил, он таким хорошим мальчиком был, работал водителем на скорой помощи. После развода с первой женой, все перевернулось в его жизни. Начал пить, курить, с цыганами начал знаться. Дружбу с ними водить, крестным отцом стал для цыганенка. Травку покурить попробовал, укололся, понравилось, такое забытье, как бы отключение от внешнего мира, где царствует несправедливость, насилие, крутые нравы, наезды, рэкет. Дед купил ему новенького четыреста двенадцатого москвича, в надежде, что внук будет благодарен неродному деду, образумится, займется хозяйством, станет хорошим помощником. Но – мечты, мечты, где ваши сладости, надежды не сбылись.

Со своим кумом они договорились, что кум цыган Василий, спиртное покупает и на столы поставит. Владимир закуску готовит, и столы накрывает, чтобы в последний путь дочь цыгана с крестным ее отцом Тимофеем достойно проводить. Этому деду сноса не было, но, увы!

Владимир не жадным жил, наоборот, мотом слыл во всей округе, за это его цыгане очень любили. Называли его: «наш ты дружочек – пирожочек цыганский».

Похоронили Тимофея и цыганочку Люсю, его крестницу. После того как засыпали сырою землею эту парочку, всем табором явились на поминки, обед уже был готов. В начале определились, кто с кем и за каким столом, расселись, разлили самогон по стаканам, вспомнили стихийно погибших людей, которых разрядом грозы на тот свет препроводило.

Всевозможные пожелания, воспоминания, на том свете, рая все желали, чтоб земля была пухом.… За первый тост, в память о покойниках, выпили молча. Вяло пожевали, вторая лучше пошла, на душе веселее стало, табор оживился, люди согрелись, развеселились. Слышался шум в разных уголках столов, завязался спор за столами. От третьей стопки совсем похорошело, появилась несогласованность, выкрики, возмущения, негодования, обостренные ссоры. Сергей взял гармонь, пробежался по клавишам, разогревая пальцы, подбирал аккорды, начались цыганские танцы, напевы. Через небольшой промежуток похороны превратились в задорное веселье. Владимиру предложили в жены цыганскую вдову с двенадцатью прицепами. Он кривился, морщился, отнекивался, ворчал, что не время, в моей голове туман.

Вот пройдет год, отмечу годовщину деду, в голове выстроится четкий план, тогда и поговорим.

Это был цыганский рассеянный гипноз, в научных кругах называют «Эксорианский гипноз». Это рассеянный цыганский гипноз, проводимый при помощи заморочек, другими словами, оболванивание. В просторечии называется «Заморочки мозгов». После гипноза подопытный клиент впадает в транс, что хотят, то с ним и творят. Могут обворовать и обнаженного по миру побираться отправить. Своих детей такие цыгане воспитывают в наглости, жестокости и жадности.

Владимир вспомнил свое детство, когда ему исполнилось девять лет. Дело было зимой. Мороз трещал очень лютый. Градусник опустился ниже пятидесяти градусов. Отец уехал в командировку, на хозяйстве они остались вдвоем с матерью. Сестра Тамара гостила у бабушки, это как раз были рождественские каникулы.

Кто-то настойчиво стучит в дверь. Мать приоткрыла дверь в сени и говорит: хватит ломиться, заходите, гостем будете. Заскрипела певучим аккордом дверь. Вначале морозный пар клубками закружил по комнате, и как Святая Мадонна с этого пара, мягко проявляется, как чучело огородное, сто одежек и все с бахромой до самого пола достают и с полдесятка юбок на ней. Цыганка развязывает на своей груди грудного ребенка, быстро освободила от всевозможных тряпок и пеленок, кладет его нагого на тряпку, о которую вытирают ноги, у самого порога. Сама выбежала по своим нуждам.

Мать Владимира простонала, – Ой! горе какое, что же она делает, – схватила этого ребенка и кладет на горячую лежанку.

Вбегает цыганка, с парами холодного воздуха и крутится у порога, а мать Владимира Евдокия спрашивает: – ты чего потеряла?

– Да вот я здесь оставила ребенка, а его нет.

Евдокия ответила, – я его в тепло положила на горячую лежанку.

Цыганка как закричит благим матом: – Что же ты наделала? – хватает своего ребенка, нагого, вылетает с ним на улицу, грубо бросает в снег, и давай его засыпать снегом со всех сторон. Как сука своего щенка, когда переносит с одного места в другое. Стала причитать. – Родное мое дитятко, солнышко ты мое, хотели тебя испортить злые люди. – Через четверть часа, снова появилась с холодным паром и очень красным, как вареный рак, ребенком, кричащим так громко, что слуховые перепонки могли лопнуть.

Цыганка снова положила ребенка у порога, и говорит: – хорошей души ты человек, за твое гостеприимство, давай я тебе погадаю. Тебя и всю твою семью давно испортили, за разгульную жизнь твоего мужа по молодости. Месть твоей семье наносит инвалидка безногая, первая любовь твоего мужа. Когда твой муж бросил ее, она хотела покончить с собой, бросилась под поезд. Получилось так, что ей отрезало только ноги, сама осталась живой. Вселенский Архитектор очень сильно наказывает за убийство святой любви. Я сейчас с тебя сниму проклятия, только ты позолоти мне ручку, моему ребенку на счастье. Имей в виду, весь ваш грех на себя забираю, я буду долгое время болеть, так что это денег стоит и не малых. Я знаю, как это отработать, зло сотворенное вам, я верну назад тому, кто это сотворил с преумноженной силой. Такой человек не понимает, как добрые дела, так и злые, возвращаются к их творцам.

Евдокия, достала из-под груди, узелок из носового платка, где были спрятанные деньги, всего сорок два рубля, положила их цыганке на руку. Цыганка взяла деньги, спрятала под грудь, сопроводила поговоркой, – Подальше положишь, поближе возьмешь. – Сразу же приказала, – принеси стакан воды, носовой платок и иголку.

Евдокия принесла необходимые предметы для шаманства, которые потребовала цыганка. Молодая хозяйка так настрадалась от невезения в своей жизни, было готова отдать последние пожитки, отнимая у своих детей.

Цыганка зовет Евдокию, подойди сюда, становись здесь в святой угол под образами, спиной к иконам. Евдокия как загипнотизированная, безукоризненно повиновалась. Владимир долгое время молча наблюдал все манипуляции цыганки, проводившиеся с его матерью, из своего укрытия с печи, где он от стеснения и робости перед цыганкой, спрятался в своем укромном месте.

Цыганка воткнула иголку в волосы Евдокии и стала что-то бубнить на цыганском языке.

Владимир ничего не понимал, что происходит на самом деле. Какие-то обрывки фраз долетали на печку до ушей Владимира, «ромалы, пчелы и тому подобное». А когда закончились все эти причитания и приговоры, подобие «Нечистая сила – сгинь, пропадом пропади в этот дом не ходи, иди, гуляй себе за степи широкие, за синие леса далекие, на гнилые болота. В густые заросли и камыши, там строй себе замки, роскошные шалаши. Куда зверь не забегает, птица не долетает, где людская нога не ступает. Живи себе богато, гуляй, сладкой жизни себе добывай, к нам путь-дорогу забывай.» После всех причитаний, цыганка вынимает из волос иголку, она стала красная, впечатление стало жуткое, как будто ее вытащили из кузнечного горна. Цыганка продолжает говорить: «Ты такая молодая, интересная и очень красивая, тебе порча деланная на смерть, ты в скорости должна умереть.» Цыганка бросает эту раскаленную иголку в стакан с водой и накрывает носовым платком, а платок был совершенно новый по цыганским условиям. Через четверть минуты открывает стакан, из стакана начинают клубиться кольца черного дыма, заполнили всю квартиру, воды в стакане не стало, испарилась. В стакане появились черные хлопья, перемешанные с сажей. Владимир сидит в своем укрытии, ни жив, ни мертв, дрожит как заяц перед лисой. От увиденного цыганского страха.

– Теперь слушай меня внимательно, я научу тебя, что дальше нужно будит сделать. Ты должна в двенадцать часов ночи накануне рождества Христова, оно как раз через три дня наступает, совершенно голая пойти на кладбище, найти свежую могилу, на ней выкопать глубокую яму, примерно в колено, а то и глубже. Перед походом произведи смывание, то есть скупаешься, заберешь всю эту воду в ведре, ведро должно быть новое. И самое главное, чтобы не расплескала ни единой капельки той воды, в которой ты искупалась, иначе весь твой труд останется невостребованным. Когда выльешь воду в яму, засыпь ее землей, переверни ведро вверх дном, чтоб эта порча не возвратилась в твой дом. Стань на колени лицом к восходу солнца, три раза прочитай «Отче наш, живые в помощи», и беги домой, что есть духа, не смотри по сторонам, не оглядывайся до самого до порога, сутки ни с кем не разговаривай, с кем бы ты не повстречалась. Трое суток ты должна голодать. А иначе вся работа будет насмарку – трата времени и средств.

Евдокия запричитала, – да ты что, голубушка ты наша родненькая, радость ты наша, избавительница от всяческих напастей, я таких испытаний никогда не сумею вынести, уж лучше смерть, вот тебе крест святой.

И Евдокия повернулась в святой угол, где висели образа Царицы небесной и Спаса нерукотворного, стала на колени, три раза перекрестилась и выполнила три поклона до самого пола, третий поклон так усердно выполняла, что разбила себе лоб, об блюдце с молоком. В этот момент, маленький котеночек, лакал молоко с блюдечка, так старательно и с большим усердием, что блюдечко скользило по полу. С третьим поклоном, в тот самый момент, когда Евдокия наклонялась, блюдце подъехало в ту точку, где Евдокия, должна была коснуться своим лбом.

– А будь ты проклята, – завопила Евдокия, – и поднесла ж тебя нечистая сила, чтоб ты сгинула.

– Ну, что ж, тогда ты умрешь, – резко отрезала цыганка.

Евдокия рыдала, из большой раны на лбу струилась красная струйка. С дрожью в голосе, с резкой ненавистью к окружающей обстановке, она простонала, – на все воля Божья, умру, так умру. Против самого Бога не пойдешь и ничего не поделаешь, изменить невозможно.

Цыганка стала в позу сварливой, очень заядлой спорщицы, подбоченилась руками, ноги на ширине бедер, голову чуть подала назад, рассматривала и оценивала Евдокию. – Тогда золоти ручку как принцесса, если не можешь, я сама, за тебя всю грязную работу закончу, как положено.

И закипела работа по оплате цыганского труда. Евдокии залила кровь глаза, а из глаз неудержимо лились слезы горечи и обиды за свою жизнь и за жизнь своих близких, потому, что цыганка нагадала, что проклятия и порча сделана всей семье до седьмого колена. Евдокия отдала все деньги до единой копейки, которые у нее находились. Внесла четыре куска сала килограмм семь, мяса из свинины, ведро картошки, соленых огурцов. Задарила цыганку столько, сколько она смогла унести вместе с ребенком. Цыганка произнесла, что по утру придет без ребенка, так что готовь продукты на целый табор и денег припаси еще.

– Моя работа очень дорогая, милочка, если не хочешь помереть, или страдать всю оставшуюся жизнь, раскошеливайся. – Цыганка собралась и вышла со своей щедрой оплатой цыганского труда. Все цыганские предсказания были похожи на истинную правду, приключившуюся с семьей Евдокии. За безногую женщину инвалида, за своего третьего мужа, который по молодости связался с этой женщиной, она у него была первой неудачной любовью.

Когда цыганки след простыл, Владимир с опаской, озирался по закуткам, прокрался из своего укрытия. Подошел к матери, и робко спросил: – Мама, что произошло? Как она тебя, искусно обчистила, как повар картошку, ведь ты у нас, такая бывалая и практичная тебя голыми руками не возьмешь, а тут вот такое.

Мать хлестнула своего сына по шее мокрой тряпкой, – уйди не досаждай, без тебя тошно. – Через пять минут, опомнилась, заголосила на все жилище, – знаю сыночек, как гипнотическое колдовство подействовало, глаза затуманились, мозги задурманились.

Утром ни свет, ни заря, настойчивый, даже наглый стук в двери. Мать вышла, открыла запоры. На пороге стояла вчерашняя цыганка, непрошеная гостья, с видом хозяйки победительницы.

Она уже не просила о снисхождении. С еле уловимой насмешкой на устах, требовала в приказном порядке. Евдокия снова переменилась, стала покорна как ребенок. Вчерашним вечером цыганка поставила гипнотическую установку на подчинение и покорность воле цыганки. Катерина, так звали цыганку, вошла в дом. Евдокия суетилась, бегала по дому, собирала продукты, с лаской обходилась с Катериной, – сейчас моя дорогая, сейчас моя радость, ты вот садись, покушай, а я сбегаю к соседям одолжу деньжат для тебя. Вот тебе молочко, правда, вечернее, сегодня еще не ходила на дойку, вот свежий хлебец, ночью испекла, вкусный получился, а я сейчас, – стала одеваться наспех, – через пару минуточек, вы здесь не скучайте без меня.

– Иди больше денег проси, да скорее возвращайся, дорогая моя.

Владимир снова юркнул в свое убежище, прихватил с собою ухват, мать его называла кочергой.

Евдокия входит в хату, и говорит, – вот заняла деньги, забирай, сколько есть, у них больше нет, – Катерина взяла деньги левой рукой, пересчитала и говорит, – не густо, еще будешь мне должна, полжизни будешь рассчитываться за мои услуги.

Только Евдокия стала на колени перед Катериной, и заголосила, членораздельно произнесла, до-ро-га-я-я-я. Как вдруг Катерина ойкнула, и с грохотом, замертво свалилась у обеденного стола. Владимир собрал все свои детские силенки в один удар кочергой по голове, на него не сработала установка цыганского рассеянного гипноза.

В хате посеялась паника, – О! Горе нам, что делать-то будем, – в растерянности кричала Евдокия, – тебя же сгноят в тюрьме, или цыгане убьют тебя. А еще хуже несчастным калекой сделают, ты хоть представляешь, с кем ты связался, за всю свою жизнь не отмоешься.

Через четверть часа, цыганка опомнилась, пришла в себя, немного покачалась на полу. Простонала, поднимается, как зарычит, – вся жизнь твоя пропадет, будешь, молодец, ты проклят всеми силами всей вселенной и всеми силами земли. Сгниешь в собственных своих отходах, хулиган проклятый.

Иван Игнатьевич Христичев

Painter.Hristichev.info Галерея живописи И.И. Христичева Оставить отзыв