Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Знакомство с гештальтом


Информационный Канал Subscribe.Ru

Правила хорошего тона в гештальт-терапии и  психоанализе

Филипенко. В. В. (продолжение)

Гештальт-терапия — правило диалога

 

Одной из основных задач гештальт-терапии Ф. Перлз считал «попытку превратить терапевта из фигуры, облеченной властью, в  человеческое существо». Если следовать в работе психоаналитическому правилу контрвопроса, мы создаем двойной стандарт: психотерапевт имеет право фрустрировать вопросы клиента, но сам при этом требует ответов на свои. Ф.Перлз писал: «Не легко разобраться в этой неувязке, но если терапевт разрешил парадокс работы одновременно с поддержкой и фрустрацией, методы его работы найдут уместное воплощение. Конечно не только терапевт имеет право задавать вопросы. И невозможно даже перечислить всего, что пациент осуществляет с их помощью. Его вопросы могут быть умными и способствующими терапии. Они могут быть докучливыми и повторяющимися… Мы хотим прояснить структуру вопроса пациента, его основания. В  этом процессе мы хотим по возможности добраться до его самости. Так что наша техника состоит в том, чтобы предложить пациентам превращать вопросы в предположения или утверждения.» Современная гештальт-терапия, поддерживая призыв Ф.Перлза, призывает терапевта быть аутентичным и полностью погружаться в  близкий разговор с клиентом. Отвечать или не отвечать на вопросы клиента, исходя не из предписаний той или иной теории, а  из реальной терапевтической ситуации. Основной задачей будет поддержание диалога, как возможности реализации магии встречи двух феноменологий. И здесь рецептов нет. Каждый раз гештальт-терапевт вынужден принимать решение о необходимости поддержки в форме ответа на вопрос клиента или конфронтации в  форме контрвопроса. Сегодня в гештальт-терапии точки зрения по поводу степени открытости феноменологии терапевта существенно расходятся. Так Р. Резник считает, что если теория позволяет терапевту приоткрывать небольшую часть своего опыта — это еще не диалог. Такая терапия не может быть обьединена с гештальтом. С. Гингер говоря об отношении «симпатии,» рекомендует сообщать и показывать клиенту то, что ощущает психотерапевт лишь только с точки зрения продвижения терапии. Для меня более близка вторая позиция. Единственным исключением здесь является работа с пациентами, страдающими психотическими расстройствами. Основная задача заключается в поддержании контакта, не побоюсь этого слова, любой ценой, ведь нередко это вопрос жизни и смерти. Пример. Перед началом написания этого абзаца я занимался психотерапией с пациенткой, страдающей параноидной формой шизофрении. Наши встречи были не часты, так как Маша жила в другом городе. Беседа началась с того, что у нее после нашей последней сессии поменялся начальник, которому она симпатизирует. Она в течение 3 месяцев была убеждена, что это я с помощью «магических» манипуляций помог ей чувствовать себя безопасно на работе. Я являлся ее «защитником» и «охранником». Но 25 январе утром она проснулась в слезах с ощущением, что все происходившие на работе изменения за последнее время — это всего лишь «спектакль», это все не по настоящему. В психиатрии это симптом «инсценировки» и я тоже с «ними» против нее. На лицо опасность разрыва контакта, потери доверия, а ведь я единственный человек, кому она впервые в жизни рассказала о своих подозрениях и  опасениях. Я решил нарушить это правило. Уже ретроспективно оценивая, понял, что бессознательно начал сессию с того, что рассказал ей о том, что сейчас пишу статью о психоанализе, а в конце сессии на ее вопрос: «Как вы провели Новый год?» — подробно жаловался ей, что было скучновато. В результате, по прежнему, я тот человек, которому она доверяет. Чего же боле?". Прошло полгода. Статья уже была закончена. Неделю назад я  узнал, что Маша покончила жизнь самоубийством. За несколько дней до этого она звонила мне и настойчиво спрашивала: «Не надоела ли она мне своими звонками, не обижаюсь ли я на нее, готов ли я работать с ней дальше?» В рутине работы я разговаривал с ней не долго. Испытывал недовольство по поводу ее недоверя и подозрительности. Сказал, что не люблю консультировать по телефону, лучше встретиьтся. Виноват я или нет, кто скажет? И сейчас я думаю, что если я еще буду психотерапевтически работать с больными шизофренией, то должен быть готов брать на себя большую ответственность за пациента, быть более внимательным и заботливым, чем в обычной практике с больными неврозами. А иначе лучше медикаменты.

 

К. Наранхо занимает позицию близкую к психоаналитической: вопрос — это форма манипуляции, не выражающая переживания спрашивающего. Вопросы уводят содержание терапевтического взаимодействия от содержательности. Он даже советует применять правило отказа от вопросов (в особенности почемучных). Однако, истинный диалог — в экзистенциальном «Я-Ты» буберовском смысле, а по мнению Р. Резника он является базисным основанием гештальт-терапии, не возможен без вопросов, которые нередко скрывают переживания. Где же выход? Техническим приемом будет переформулирование вопроса в утверждение. Например: «О чем вы думаете? Меня беспокоит, что вы чувствуете ко мне, и я бы хотел об этом знать». Вторая возможность — это безотносительно того, отвечает терапевт или нет, передать свое отношение к вопросу: «Вы спрашиваете, а я отвечать не буду» или: « Ваш вопрос затронул меня за живое и я боюсь на него ответить». Самое важное для гештальт-терапевта быть свободным. Каждый раз решать отвечать или не отвечать, исходя из контекста диалога. С рядом своих наблюдений я хотел бы поделиться. Если я работаю на границе контакта, то более предпочтительно отвечать на вопросы клиента. Нередко в этой ситуации вопросы носят конфронтационный характер и как бы проверяют мою способность быть искренним и честным. Здесь пациент модулирует гештальт-эксперимент для психотерапевта. Для меня же важно вовремя перейти к его анализу. Что произошло с клиентом, после того, как я ответил? Нередко можно услышать: «Вы такой же как все.» Или с точность до наоборот. Это прекрасная возможность осознавания клиентом особенностей построения контакта в реальной жизни. В данном случае психотерапевт выступает и как моделирующая фигура, показывающая на собственном примере способность быть откровенным, чувствующим, ответственным, а иногда и  противостоять явному хамству, и в тоже время индикатором трансферентных отношений, препятствующих экзистенциальной встрече. Работая же с внутренними феноменами (незаконченные действия), более целесообразно использовать технику контрвопроса. При этом не забывая о прекрасной возможности демонстрации клиенту, как его незаконченные дела формируют актуальные переживания, оценки и сопротивления в форме вопросов. Здесь, конечно, нет места фрейдовскому «почему», а вступает в силу перлзовское «что и как?». Мои варианты выглядят следующими образом: 1. Что заставляет Вас спрашивать об этом именно сейчас? 2. Как Ваш вопрос связан с тем, что мы говорили прежде? 3. Что Вас беспокоит? 4. Какое отношение Ваш вопрос имеет ко мне? Таким образом, в гештальт-терапии поддержание диалога — это способ построения равноправных отношений. И в отличии от психоанализа, где психоаналитик во время работы выступает «отцовской фигурой», наделенной властью и ответственностью, гештальт-терапевт, поддерживая диалог, разделяет ответственность между собой и пациентом, моделируя ситуацию сходную с реальной жизнью . В завершении хочу отметить, что одно из испытаний гештальт-терапии заключается в том, что терапевт в диалоге одновременно выступает и как профессионал и как «обнаженная человеческая сущность» (Наранхо К., 1993) и каждый раз приходится решать — отвечать или молчать, а результат непредсказуем.

Продолжение следует...

По материалам - http://www.gestalt.by/


Subscribe.Ru
Поддержка подписчиков
Другие рассылки этой тематики
Другие рассылки этого автора
Подписан адрес:
Код этой рассылки: psychology.geshtalt
Архив рассылки
Отписаться Вебом Почтой
Вспомнить пароль

В избранное