Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Чистый Мир - альтернативный Путь


ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ
Сельский голова от удовольствия не находил себе места. Шутка ли, - в гости пожаловал настоящий столичный журналист! Три
юных побега жёлтой форзиции парадно торчали из конторской вазы, а за окнами маялась всё ещё обнажённая и бесцветная весна.
Последние дни апреля больше походили на осень.
- До нас дошла информация, что умер один престарелый житель вашего села, а через десять часов он был оживлён молитвами
какой-то маленькой женщины. Она, вроде, – тоже ваша жительница. Не могли бы вы рассказать мне про этот случай, а ещё лучше
– помочь встретиться с этими людьми.
- Проблем нет! А что вас конкретно интересует?
- Всё!
Чтобы помочь своему собеседнику собраться с мыслями, я извлёк диктофон и включил его на запись.
Староста пригладил волосы и начал:
- Наше село имеет трёхсотлетнюю историю. Старики умирают, что поделаешь - закон природы, - но к нам переселяются с
Родопских гор. Так что, люди есть! Я старостой - уже третий срок. Конечно, денег не хватает. Вот, успели едва-едва
сельсовет отремонтировать. Хозяйство уже давно разворовали. Была у нас школа хорошая, но детишек-то в селе – всё меньше.
Вот и пришлось, когда...э-э-э... лет эдак 5-6 назад, школу закрыть.
Мой собеседник выпил ещё, вытер губы и продолжал:
- Тот, о ком вы спрашиваете – священник. Дьякон Илия. Он живёт там, повыше... О прошлый год ему уж восемьдесят стукнуло. И
вот, когда... э-э-э... с неделю тому назад, гляжу – бежит соседка его, Труфка, а я как раз во дворе фрукты выжимал. Бежит,
значит, и кричит вовсю, что, мол, отче умер. Чего, думаю, так кричать-то – этим здесь уж никого не удивишь. Ну, позвонил я
в город, значит, прилетел доктор на скорой. Пошли мы с ним к батюшкиному дому. Видим: ушёл человек, так-то вот... Лежит в
постели весь вытянутый, глаза впавшие, а борода – огромная белая борода – лежит на его груди, словно снег. Закрыли мы ему
глаза, руки скрестили. Он уж остывать начал. Доктор смертный акт написал. Одинокий он был, отец Илия, попадья его уж
двадцать лет как померла. Дети из страны разлетелись, кто куда. То да сё, связались с его взрослой дочкой по телефону, -
сказала, что приедет на следующий день. Поручил я цыгану Али могилу вырыть, для погребения всё приготовили. А тут у нас
есть старушка одна, Марика, - немного не в себе... Подметальщицей она в церкви. В воскресный день свечи продаёт, да
прислуживает, если что... Живёт с незапамятных времён в хижинке, что в церковном дворе стоит. И замужем-то не была, и всё
молчит. Так вот, эта Марика осталась ночью при покойнике. Ну, как положено, значит, чтобы не один... А по утру собрались,
стало быть, мы, християне, здесь на площади – я и пять-шесть женщин – и пошли к дому отца Илии. Вот дошли, заходим: я, как
самый старший, – вперёд. Шапку снимаю на пороге, как подобает. И вдруг вижу его: сидит, на спинку кровати облокотившись, да
двумя подушками подоткнут. Сидит и на меня смотрит. И тут от угла Марика ко мне идёт, старушка. Уж какая есть она вся
слабая и махонькая, да еще вдвое, как будто, исхудала. Только одни глаза-то и остались. „Ожил он.“ – говорит. Ну, скажу
вам, почувствовал я себя не в своей тарелке, всё ж – староста, власть местная, а тут вдруг такая чрезвычайная ситуация.
Бабы на улице закричали, раскудахтались. Наконец, смелости набрался, подхожу к отцу Илие... И страх – не страх, а на
кровать подле него сажусь. „Что случилось, отче?“ – спрашиваю. И он ясным таким голосом заговорил, словно псалмы читал, а
слова его так и запали мне в голову, как семинаристу какому.
„... пал я на земь и сей же миг дух мой покинул меня. Душа отлетела во мрак, который был столь непрогляден, что на земле
такого нет. И летела душа моя сквозь него не часы и не дни, но целые годы, трепеща и не ведая, где суждено ей остановиться.
С такой быстротою летела душа моя сквозь непроглядный мрак, что слышался кругом свист неземной. Внезапно этот свист умолк,
мрак расступился и пролился свет. И тут душа моя, ведомая некой невидимой силой, принялась легко парить, подобно орлице.
Так облетела она всю бездну и была та бездна настолько страшна, что охватил душу мою трепет необъяснимый! Грешному уму
моему показалось, что здесь можно похоронить целую вселенную, а бездны так и не заполнить. Вот что страшно... Страшна эта
бездна для грешников! И опять не было во мне мыслей никаких, кроме одной: где трепещущая душа моя остановится? Но вдруг
вижу: появилась искорка, будто из огня, - маленькая-маленькая, и летит прямо в душу мою или в дух мой... Как назвать-то и
не знаю... А как докоснулась эта искорка, явилась в тот же миг мне молитвочка. Три раза проговорил её полностью, а
остальное время, что полагалось мне там быть, только одно и кричал: „Сине Божий, помилуй мя, грешнаго!“ Как детки малые
просят о помощи родителей своих, так и дух мой призывал: „Сине Божий, помилуй мя!“ И при мольбах моих чувствую, будто
наверх поднимаюсь. Так - с молитвой - и достигла душа моя обратно тела моего, а со словами „Господи, Иисусе Христе, Сине
Божий“, как по капелькам влилась обратно в тело моё. Но оно оставалось неподвижным и холодным, подобно ледяной глыбе. Потом
постепенно начал я оживать и чувствовать, что дух мой – опять внутри тела моего, хотя и не мог от холода пошевелиться. Уж
не ведаю, сколько времени так прошло, да только всё выстудилось в доме моём - дверь была раскрыта, а сам я лежал на
пороге...“
Диктофон вдруг клацнул и отключился. Кассета на первой стороне закончилась, но переворачивать её я не стал. Собеседник же
мой продолжал дальше:
- То да сё, позвал я Марику и спрашиваю: „Правда, что ли, всё это?“, а она молчит и глазами одними говорит: „Неужто, сам
не видишь?“. Спрашиваю: „Что сделала, чтоб вернуть-то его?“. Не отвечает и...
...Прежде чем появиться в сельской конторе, я прошёлся взад-вперёд по умирающему селу. Холодная голова школы смотрела на
меня чёрными глазницами выбитых окон. Автобусная остановка сиротливо куталась в печальные одежды старых и новых некрологов.
По мановению некой злой волшебной палочки, тротуарная плитка на площади встала на дыбы, а вода в чаше маленького фонтанчика
превратилась в голубиный помёт. Единственное заведение, подававшее признаки жизни, являло собой уродливый гибрид
кондитерской и столовой. Внутри пятеро мужчин, одетых в жилетки поверх синих неуклюжих костюмов, в белых носках, хмуро пили
смесь менты и мастики*.
- Хотите поговорить с отцом Илией и с Марикой? – прервал мои мысли староста.
- Не знаю... – ответил я и попрощался.
Сел в машину. Выкурил полпачки. Включил двигатель и тяжело потащился в Софию.
P.S. Рассказ отца Илии кратко повторяет исповедь дьякона Николая перед братией Оптиной пустыни (1991 г.) которая описана в
книге иеромонаха Сергия (Рыбко) „Возможно ли спасение в XXI веке?“.
*Мента – крепкий мятный напиток, типа ликёра (прим. переводчика)
Мастика – болгарская анисовая водка (прим. переводчика)
ДЕЯН ЕНЕВ
Авторизованный перевод с болгарского Станислав СЕМЕНОВ


Сайт газеты "Чистый Мир"

PureWorld web site

В избранное