Михаил Пришвин
Из дневников 1930г.


1 Марта.
Сущность жизни, конечно, игра (фантазия, свобода), но чтобы жить играя, надо быть, как дети.
Редкие могут быть, как дети, но смутно все этого хотят, повторяя лицемерно заповеди
необходимости и долга. Когда же начинается революция, все вместо долга начинают игру, только
будучи рабами, закончат игру эту в стенах долга и необходимости: вот почему и не бывало
искусства во время революции.

2 Марта.
Головы. На Heглинной у черного входа в Мосторг всегда стоят ломовики: одни привозят, другие
увозят товары. В одной фуре малый, кем-то расстроенный, взлезал по каким-то невидимым мне
товарам, вероятно, очень неустойчивым: то взлезет, то провалится, грозится кому-то кулаком и
ругается матерным словом. Я заглянул в сучок боковой доски огромной фуры, чтобы увидеть, какие
же это были неустойчивые товары, и увидел множество бронзовых голов Ленина, по которым рабочий
взбирался наверх и проваливался. Это были те самые головы, которые стоят в каждом Волисполкоме,
их отливают в Москве и тысячами рассылают по стране.
Выйдя на Кузнецкий, сжатый плотно толпой, я думал про себя: "В каком отношении живая голова
Ленина находится к этим медно-болванным, что бы он подумал, если бы при жизни его пророческим
видением предстала подвода с сотней медно-болванных его голов, по которым ходит рабочий и
ругается на кого-то матерным словом".
*
Вчера было напечатано распоряжение о том, чтобы в средних школах не мучили детей лишенцев за
их лишенство. Так резко выделялись эти строки среди человеконенавистнических, что все это
заметили и все об этом говорили. В воздухе запахло поворотом: боги насытились кровью. И правда,
сегодня напечатана статья Сталина "Головокружение от успехов", в которой он идет сам против
себя. Едва ли когда-нибудь доходили политики до такого цинизма: правда, как на это смотреть,
если я, напр., отдав приказ об уничтожении колоколов, через некоторое время, когда колокола
будут разбиты, стал бы негодовать на тех, кто их разбивал.
В учреждениях, в редакциях, в магазинах сонно, пусто и как-то пыльно, везде остатки чего-то,
хлам. Да, по-видимому, дальше идти некуда…

3 Марта.
Шалуны государственные постановили обработать общество перед раскулачиванием: эффекты
сбрасывания колоколов, разгрома церквей, музеев. В ответ на эти шалости некоторые люди молились
Богу! Так вот интересно располагаются типы тех и других (кошки и мышки). Поражает наглая ложь.
(Умные лгут, глупые верят). Пишут, будто как коллективизация, так и раскулачивание происходили
сами. Это совершенно то же самое, что в 18 году "грабь награбленное": кто-то разрешил грабить,
а потом грабеж сам пошел и стал народным. Такого рода "успехи" кружат голову. Кончается тем,
что центральная власть отнимает "самость" у движения и винит во всем разгулявшихся товарищей
(легкую кавалерию).

5 Марта.
В деревне сталинская статья "Головокружение", как бомба разорвалась. Оказалось, что
принуждения нет - вот что! Дом, корова, птица, огород не подлежат коллективизации! Гнули в три
дуги. Председатель Кузнецов прямо говорил: "Вас надо стричь" (в Соловки высылать). Грозили
прямо: "Не пойдете в коллектив, заморим: корки не дадим!" И вдруг нате: "У нас не полагается
принуждения, изба, корова, огород не подлежат…"
Бабы подвозившему их на лошади мужику рассказали: "Беда у нас в коллективе, что делается
страсть сказать: коровы есть, молока не дают и резать нельзя, поехали к Калинину хлопотать о
разрешении. А хлеб, только что родные принесут, то и едим. Даже и капусты нет.- Куда же
капуста-то делась? - спросил мужик, - ведь я сам видел: огороды были хорошие. - Все за налоги
пошло, - ответили женщины, - привезли им капусту рубленую соленую, они взяли ее да под пресс,
выжали, а потом свешали". Так вот и вас всех, сказали женщины, разными обещаниями и угрозами
загонят в коллектив, а там, - как кислую капусту. Крепитесь до последнего, умирать будете -
умирайте, да не соглашайтесь. А не выдержите, зажмут вас и выжмут, как капусту под прессом.

12 Марта.
После манифеста мало-помалу определяется положение: сразу вскочили цены на деревенские
продукты, это значит, мужик стал продавать в пользу себя, а не распродавать ввиду
коллективизации. И заметно многие перестали думать о войне, что, по всей вероятности, и более
верно: не будет войны. Сколько же порезано скота, во что обошелся стране этот неверный шаг
правительства, опыт срочной принудительной коллективизации. Говорят, в два года не
восстановить. А в области культуры, разрушение всей 12-летней работы интеллигенции по
сохранению памятников искусства?
15 Марта.
Вернулась зима. Второй манифест. Все злодейство этой зимы с государственной точки зрения
названо "искривлением партлинии".
16 Марта.
Валит снег. А. Н. Тихонов (говорю о нем , а имя им легион) все неразумное в политике
презрительно называет "головотяпством". Это слово употребляют вообще и все
высшие коммунисты, когда им дают жизненные примеры их неправильной, жестокой политики. Помню,
еще Каменев на мое донесение о повседневных преступлениях ответил
спокойно, что у них в правительстве все разумно и гуманно. "Кто же виноват?" - спросил я.
"Значит, народ такой", - ответил Каменев.

Теперь то же самое, все ужасающие преступления этой зимы относят не к руководителям политики,
а к головотяпам. А такие люди, как Тихонов, Базаров, Горький еще отвлеченнее, чем
правительство, их руки чисты не только от крови, но даже от большевистских портфелей… Для них,
высших бар марксизма, головотяпами являются уже и Сталины… Их вера, опорный пункт - разум и
наука. Эти филистеры и не подозревают, что именно они, загородившие свое сердце стенами
марксистского "разума" и научной классовой борьбы, являются истинными виновниками
"головотяпства". Они презирают правительство, но сидят около него и другого ничего не желают.
Вот Есенин повесился и тем спас многих поэтов: стали бояться их трогать. Предложи этим
разумникам вместе сгореть, как в старину за веру горели русские люди. "За что же гореть? -
спросят они, - все принципы у нас очень хорошие, желать больше нечего: разве сам по себе
коллективизм плох или не нужна стране индустриализация? Защита материнства, детства, бедноты -
разве все это плохо? За что гореть?"

Вероятно, так было и в эпоху Никона: исправление богослужебных книг было вполне разумно, но в
то же время под предлогом общего лика разумности происходила подмена внутреннего существа.
Принципа, за который стоять, как и в наше время, не было - схватились за двуперстие и за это
горели. Значит, не в принципе дело, а в том, что веры нет: интеллигенция уже погорела.
Месяц тому назад я был свидетелем гибели редчайшего, даже единственного в мире музыкального
инструмента - Растреллиевской колокольни: сбрасывались один на другой
и разбивались величайшие в мире колокола Годуновской эпохи. Целесообразности не было никакой в
смысле материальном: 8 тыс. пудов бронзы можно было набрать из обыкновенных колоколов. С точки
зрения антирелигиозности поступок не может быть оправдан, потому что колокола на заре
человеческой культуры служили не церкви, а общественности. И единственный в мире музыкальный
инструмент - Растреллиевская колокольня могла бы служить делу социализма: на ней можно было
играть 1-го мая революционные марши, и процессии рабочих под звуки революционных колоколов,
единственных в мире, привлекли
бы к делу социализма любопытное внимание иностранцев.
Я являюсь в религиозном отношении человеком совершенно свободным и разделяю вполне взгляд
Перикла: чем больше богов, тем государство богаче. Я являюсь смертельным врагом того мрачного
фанатизма, который, несомненно, живет в сердцах некоторых влиятельных членов партии и порождает
те преступления относительно живой жизни, которые pоst factum называют искривлением партлинии.

18 Марта.
До восхода - 25°. Весна света сияет. С медведем хожу в снегах и такие вижу в лесах сказочные
долины с голубыми тенями и через долину след лисицы - против солнца черный по белому, по солнцу
белый по-серому.
Что это, правда щелкнула белка орехом или мороз поиграл или так что-нибудь: мало ли что может
в лесу… Но что же именно может быть, если не белка и не мороз? Притаился где-нибудь человек?
Нет, в снегах зимой после пороши птица-тетерка спускается погулять вокруг можжевельника, и то
видно, зачем птица! мышонок пройдет, и то останется бисерная ниточка на снегу, даже сухой лист
скорченный упадет на снег и ветер погонит его, то от этого листа остаются тоже следы. Что же
это, нет-нет, и щелкнет, совершенно как если на очень хороший молодой зуб и крепкую челюсть
орех попадет? Нет, беличьи следы с каждым часом слабеют, жарко идти, солнце жарит в лоб, пахнет
солнцем, рубаха вся в поту... Нет, и не мороз. Я не знаю что, и так пусть останется. Я не знаю,
но есть много такого в /самой/ природе, чего не знаем …
.
27 Марта. После мрачной поры, когда вот-вот ждали мы кровавого конца, все вдруг кончилось
комедией: колхозы распустились с боем и смехом…

1 Апреля.
В политике сейчас, как весна: рванулось вперед, и опять все заморозило. У нас остались только
базары. Радуйся базарам: масло, яйца, сколько хочешь! И мужикам вообще стало хорошо. Когда и
куда теперь еще рванет?
2 Апреля.
Снегу навалило больше, чем зимой. Читаю "Робинзона" и чувствую себя в СССР, как Робинзон. Это
свойство всех крупных произведений - передавать мысль на себя. Так что бывает недоумение: что,
это автор открыл твои глаза на твою вечную, присущую всем черту, или же так пришлось, что
избранные автором черты жизни как раз были твоей особенностью? Думаю, что очень много людей в
СССР живут Робинзонами, что только тому приходилось спасаться на необитаемом острове, а нам
среди людоедов.

<На полях> Сталину:
Среди ограбленной России
Живу, бессильный властелин.
И вот размышляешь в своей пещере, задавая главный вопрос: есть ли наша революция звено мировой
культуры или же это наша болезнь? Если это наша болезнь, то болезнь как например, сифилис,
полученная извне случайно, или же болезнь как следствие своей похоти. Или это болезнь роста,
вроде юношеской неврастении? Я хочу думать, что это у нас болезнь роста в том смысле, что и
если "Россия-колония", то и это как неизбежная болезнь роста, и, значит, например, явление
Сталина с его "левым загибом" - неизбежно было что-то вроде возвратного тифа.
Пойму (хотя не разделяю), если поставят вопрос: "Идея или народ", то, конечно, это болезнь,
если ставят, как у нас: "Машины или народ?" Теперь, когда на базарах опять яйца и масло,
пасмурен ходит творец великой формулы "машины вместо народа", он понимает этот поток яиц и
масла в сторону потребления граждан как огромный убыток государству, ведь все это должно бы
уйти за границу на уплату долга за машины.
До газеты. Статья "Головокружение" в деревне теперь как эра, так и говорят всюду, начиная
рассказ: "Было это, друг мой, до газеты"… Или скажут: "Было это после газеты".

4 Апреля.
Вчера опять Сталин. Оказался прав тот мужик, который, прочитав манифест, сказал, что хотят
взять мужика в обход. Обозначился обход: опубликованы льготы колхозникам и подчеркнуто, что
крестьяне вне колхозов этих льгот иметь не будут. Иначе говоря, государственные налоги должны
будут платить дикие крестьяне. Иначе и быть не может, на мужиков правительству опереться
нельзя, значит, надо создать верных мужиков.
В общем, острота миновала. Если сев пройдет более или менее благополучно, то по обыкновению
общественное сознание на летнее время провалится, а осенью
обозначится неизвестно что…

5 Апреля.
Рубят лес мужики из Березовки. Мне они рассказали вот что. Нужно было кого-нибудь раскулачить,
а нет кулака, бедная деревня - один середняк. Вспомнили, наконец, что у Семена Ивановича есть
стенные часы, ореховые, с боем, без гирь и заводятся всем на удивление раз в месяц. Вот и
решили эти часы отобрать. Свезли в сельсовет и повесили. На другой день выходит газета.
Раскулаченный человек - в Совет с газетой, показал. Делать нечего, часы отдали…
- Значит, - сказал я, - раскулачили и опять окулачили. Смешная история!
- Смешная, - согласился мужик, - только куда тут смеяться: страшно, не до смеху.
- Да, - сказал я, - может быть, не смеяться надо, а плакать.
- И плакать нельзя, - сказал он, - смеяться страшно, плакать - некому слез утереть.

Из журнала "Отечественные Записки"