Философия – последняя попытка

Стоический компромисс

Поскольку все больше последователей Эпикура толковали его учение как проповедь личного
наслаждения, постольку основная проблема этики – что есть хорошая жизнь – получила не решение,
но только новую формулировку: как примирить естественную тягу индивида к удовольствию со
стоицизмом, необходимым для коллектива и народа? Как вдохновить членов общества на
самообладание и самопожертвование, без которых немыслимо выживание этого общества? Древняя
религия с этой задачей уже не справлялась; город-государство больше не поднимал людей на
вершины подвига. Образованные греки обращались за ответом не к религии, но к философии; в
трудную годину они спрашивали у нее совета и утешения; они искали в философии некоего
мировоззрения, которое придало бы человеческому существованию непреходящее значение и ценность,
помогло бы им без ужаса смотреть на непреложность смерти. Стоицизм – последняя попытка
классической древности построить натуралистическую этику.

Зенон попытался еще раз решить задачу, оказавшуюся не по силам Платону. Он был уроженцем Кипра
и сколотил состояние торговлей. Согласно историку, он был выброшен кораблекрушением на
аттическое побережье, потерял свое богатство и прибыл в 314 г. в Афины почти нищим. Забредя в
лавку с книгами, он стал читать "Воспоминания" философа Ксенофонта и так увлекся характером
Сократа, что воскликнул: "А где таких людей можно найти сегодня?!" В этот момент мимо проходил
киник Кратет. "Следуй за этим человеком", – посоветовал ему торговец. Тридцатилетний Зенон
записался в школу Кратета (который роздал свое состояние в 300 талантов – 1800 тысяч долларов в
ценах 1930-ых годов – согражданам и зажил аскетической жизнью нищенствующего киника) и с
ликованием открыл для себя философию.
Строгая простота философской жизни произвела на Зенона сильное впечатление: к тому времени
киники превратились во францисканцев античности, давших обет нищеты и воздержания, ночующих под
любым естественным кровом, на который им удалось набрести, и живущих на подаяние народа,
слишком занятого, чтобы быть святым.

Зенон перенял у киников основные положения своей этики и в своей первой книге "Государство"
выступил проповедником анархического коммунизма, при котором не будет ни денег, ни права
собственности, ни брака, ни религии, ни законов. Сознавая, что эта утопия и кинический устав не
предлагают осуществимой жизненной программы, он покинул Кратета и некоторое время учился у
философов Академии.

Очевидно, он внимательно читал Гераклита, ибо его учение вобрало в себя несколько идей
последнего: божественный Огонь как душа человека и космоса, вечность закона, периодическое
творение и воспламенение мира. Сам же Зенон говорил, что более всего он обязан Сократу –
первоисточнику и идеалу стоической философии. После долгих лет смиренного ученичества в 301
году он наконец основал собственную школу, ведя непринужденные беседы, прохаживаясь с учениками
взад-вперед под колоннадами Стои.

Зенон равно привечал бедных и богатых, но не поощрял присутствие молодежи, полагая, что только
зрелая мужественность способна понимать философию. Он учил сорок лет и жил в таком согласии со
своим учением, что выражение "быть умеренней Зенона" вошло в Греции в пословицу. Умер он
предположительно на девяностом году жизни, и афинское Собрание присудило ему статую и венок.
Постановление гласило: "Поскольку Зенон Китийский провел в этом городе много лет и, занимаясь
философией, показал себя достойнейшим человеком во всех отношениях, призывал к добродетели и
здравомыслию тех молодых людей, которые сходились к нему для поучения, и в собственной жизни
являл для всех пример согласия с учением, которое проповедовал, – постольку народ почел за
благо воздать ему хвалу и законным чином увенчать его золотым венком за добродетель и
здравомыслие; а гробницу его поставить за народный счет".

Из множества случайных фрагментов дошедших до нас от некогда необъятной литературы, нам
предстоит собрать мозаичную картину самой распространенной и влиятельной философии античного
мира: стоики были согласны с эпикурейцами в том, что знание возникает только из ощущений и
принимали за критерий истины такие восприятия, которые своей живостью или устойчивостью
принуждают разум согласиться с ними. Опыт, однако, не обязательно ведет к знанию, ведь между
чувствами и разумом пролегают эмоции или страсти, которые способны ввести в заблуждение точно
так же, как они искажают желание, превращая его в порок. Разум – высшее достояние человека,
крупица того Логоса, который создал мир и руководит им.

Количества и качества, добродетели и страсти, тело и душа, Бог и звезды суть формы или
процессы, различающиеся по степени совершенства, но в существе своем единые. С другой стороны,
любая материя динамична, полна напряжения и сил, постоянно вовлечена в процессы распыления или
сосредоточения и одушевляется внутренней и вечной энергией, теплом или огнем. Вселенная
переживает бесчисленные циклы растяжения и сокращения, развития и распада; периодически она
вспыхивает великим пожаром и образуется вновь. Цепь причин и следствий не позволяет чему-нибудь
случиться иначе, чем оно случается в действительности, ибо ничто не может возникнуть из ничего:
любой разрыв в цепи привел бы к распаду мира.

Бог в этой системе является началом, серединой и концом. Стоики признавали необходимость
религии как основы нравственности; с благодушной терпимостью они взирали на народную веру и
искали аллегорических толкований, чтобы преодолеть пропасть между суеверием и философией.
Словно бы подготавливая не только этику, но и теологию христианства, они считали мир, закон,
жизнь, душу и судьбу божественными и определяли нравственность как добровольную покорность
божественной воле. Бог, как и человек – это живая материя; мир – его тело, порядок и закон мира
суть его разум и воля; вселенная – гигантский организм, душой, животворящим дыханием,
оплодотворяющим разумом, питающим огнем которого является Бог. Стоики понимали своего Бога как
Провидение, которое своим высшим разумом упорядочивает и управляет космосом, согласуя все его
части с рациональными целями и обращая все на пользу праведникам.

Человек во вселенной подобен микрокосму в макрокосме: он тоже представляет собой организм с
материальным телом и душой – огненным дыханием или пневмой, разлитой по телу точно так же, как
мировая душа разлита по миру. После смерти душа переживает тело, но в качестве безличной
энергии, которая в час мирового пожара поглощается тем океаном энергии, который и есть Бог.

Так как человек – это часть Бога или Природы, проблема этики разрешается легко: праведность –
это сотрудничество с Богом или Природой, или Мировым Законом. Это не погоня за удовольствиями
или наслаждениями, ибо такая погоня подчиняет разум страсти, часто вредит телу или духу и редко
приносит удовлетворение в итоге. Счастье можно обрести лишь в том случае, если удается разумно
соразмерить наши цели и поведение с целями и законами Вселенной. Между благом индивидуума и
благом космоса нет противоречия, потому что закон индивидуального благополучия тождественен
закону Природы. Зло, постигшее добродетельного – только временное и не является настоящим злом;
умей мы понимать целое, то могли бы различить благо в любом зле, проявляющееся в его частях.
Мудрец будет заниматься наукой ровно столько, чтобы открыть закон Природы, а затем приведет
свою жизнь в согласие с этим законом.

Стоик будет, следовательно, чуждаться роскоши и сложности, экономической и политической
борьбы; он будет довольствоваться малым и без жалоб примет тяготы и разочарования жизни. Он
равнодушен ко всему, кроме доблести и порока: к болезни и боли, доброй и дурной славе, свободе
и неволе, жизни и смерти. Он примет любое решение судьбы как неисповедимым образом наилучшее.
Он будет стремиться к столь полному бесстрастию, что его душевный покой не смогут поколебать
никакие удары и превратности судьбы, жалости или любви. Он будет строгим учителем и суровым
администратором: детерминизм не предполагает всепрощения, мы все должны нести ответственность
за каждый свой поступок. Стоик видит в добродетели награду за самое себя и абсолютную
обязанность, вытекающую из причастности человека к Божеству.

Стоик не сторонится общества: он не так гордится бедностью, как киник, и не так влюблен в
одиночество, как эпикуреец. Он признает необходимость брака и семьи, хотя и не одобряет любви
романтической. Он признает государство, однако его мало заботят любые правительства: он желает,
чтобы все люди стали философами, и законы оказались бы не нужны. В отличие от Платона и
Аристотеля он полагает, что совершенство присуще не хорошему государству, но добродетельному
человеку. Порой он принимает участие в политических событиях и приветствует любой шаг, пусть
даже самый скромный, на пути к человеческой свободе и достоинству, но не связывает своего
счастья с каким-нибудь местом или властью. Стоик может пожертвовать жизнью за родину, но
отвергает любой патриотизм, который оказывается помехой его верности всему человечеству; он –
гражданин мира. Зенон наделся, что в конце концов на смену всем этим враждующим государствам и
классам придет одно огромное общество, где не будет ни господ, ни рабов, где философы будут
править без принуждения и все люди станут братьями – сыновьями одного Бога.

Стоицизм был благородной философией и оказался весьма жизнеспособным. Он стал последней
попыткой языческого духа создать систему нравственности для отрекшихся от древней веры; и хотя
высоте его требований отвечало лишь незначительное меньшинство, это творческое меньшинство
повсюду состояло из лучших.
Как и его христианские двойники – кальвинизм и пуританство, он призвал к жизни самые могучие
характеры своего времени и создал людей отважных, святых, исполненных доброй воли – таких, как
Катон Младший, Эпиктет и Марк Аврелий; он повлиял на римскую юриспруденцию при построении права
народов для неримлян; наконец, он помог сплотить древнее общество до прихода новой веры.

Стоики ясно видели коренную проблему своего времени – крушение теологического обоснования
морали – и предприняли честную попытку преодолеть разрыв между религией и философией. Когда из
интеллектуального и нравственного хаоса умирающего эллинистического мира возникла новая
религия, путь для нее был приготовлен философией, которая признавала необходимость веры,
проповедовала аскетическое учение простоты и самоограничения и созерцала все вещи в Боге.

Эпоха великих философских систем уступила место сомнению в способности разума понять мир и
подчинить человеческие инстинкты порядку и цивилизации. Скептицизм Пирона не уводил от религии,
но подводил к ней, а сам Пиррон закончил свой путь почтенным первосвященником родного города.
Эпикурейский отказ от политики ради этики, бегство от государства к душе были отражением лишь
одного момента в возвратном движении маятника, а сосредоточенность на индивидуальном спасении
вымостило путь религии, которая будет взывать не к государству, но к личности.

Стоицизм, стремившийся сконструировать естественную этику для образованных классов, пыталась
сохранить и старинные сверхъестественные опоры нравственности простого человека. С течением
времени его метафизическое и этическое учение все больше принимало религиозную окраску. Зенон
отрицал народных богов и не обещал личного бессмертия, но Сенека уже говорил о небесном
блаженстве языком, почти неотличимом от языка христианства. После Зенона стоицизм был уже не
столько философией, сколько вероучением, и почти все его положения приняли теологическую форму.
Большая часть системы стоицизма состояла из аргументов о существовании и природе Бога,
истечении мира из Бога, соответствии добродетели божественной воле, братстве людей – сыновей
Бога и конечном возвращении мира к Богу. В этой философии мы сталкиваемся с чувством греха,
которому предстояло сыграть столь весомую роль в первоначальном христианстве, с возвышенной
открытостью, которая приветствовала все расы и сословия, и с безбрачным аскетизмом, который
восходил еще к киникам и нашел свое завершение в долгой череде христианских монахов. От Зенона
из Тарса до апостола Павла из Тарса оставался лишь шаг…
Словно блудная дочь, после ярких приключений и черных разочарований философия отказалась от
преследования истины и поиска счастья, вернулась, покаянная, к своей матери – религии, и снова
пыталась опереться на веру как на источник надежды и подательницу милосердия.

По материалам: Вил ДЮРАНТ, "Жизнь Греции".