Эта книга у меня перед глазами. "Иной мир". Красная обложка
лондонского издательства Гриф. Предисловие Бертрана Рассела. Первый раз я прочитал
ее в 15 лет. Это был шок. Рухнула вся коммунистическая пропаганда, все, на чем держалось
привычное мироздание. Я узнал, что ежедневно, ежечасно - в школе, в книгах, в газетах
- меня обманывают. И я верил только одному человеку - Герлингу-Грудзинскому.
"Иной мир" - страшное свидетельство о системе советских лагерей, написанное задолго
до Солженицына. Настолько страшное, что цивилизованный мир отказался поверить. Ведь
для демократического Запада Сталин сохранял праведный ореол, оставался союзником
антигитлеровской коалиции, с которым подписали соглашение в Ялте. И вот Герлинг-Грудзинский,
плоть народа, преданного Западом в Ялте и отданного в рабство Сталину, ставит знак
равенства между сталинской диктатурой и гитлеризмом. После этой книги, поистине шедевра
польской литературы, политэмигранта Герлинга-Грудзинского подвергли на Западе полному
остракизму просоветски настроенные левые. Книга и имя автора надолго были выброшены
из истории.
Герлинг-Грудзинский прошел через все круги тоталитарного режима. Иммунитет к коммунистической
лжи давал ему право на критику тех, кто - хотя бы временно - ей поддавался. "Иной
мир" - это рассказ о людях, сломленных террором, ценой неизмеримых потерь оплативших
сохранение жизни, самою возможность физического существования. "Ночной дневник" -
документальная хроника противостояния диктатуре и острых дискуссий по польскому вопросу
в годы диктатуры.
"Дневник", рассказы, эссе Герлинга долгие годы украшали польский журнал "Культура",
издаваемый Ежи Гедройцем в Париже. Именно благодаря "Культуре" имя Герлинга-Грудзинского
знали в Польше. Чувствуя себя абсолютно свободно в разных культурах - равно в российской
и в итальянской, - он писал легко, пластично, захватывающе. Наследник идеи независимости
Польши, сформированной Польской социалистической партией (ППС), близкий друг лидеров
этой партии - Адама и Лидии Целкош, он чувствовал себя также частью антикоммунистической
левой формации, близкой идеям Джорджа Оруэлла и Николи Кьяромонте.
Его отношения с "Газетой Выборчей" (и особенно со мной) были крайне сложными.
Часто мы конфликтовали. Расходились в диагнозах и прогнозах, в оценках людей и событий.
Здесь не место и не время писать об этом. Но надо подчеркнуть, что, даже не совпадая,
резко полемизируя по политическим вопросам, мы всегда видели в Густаве Герлинге-Грудзинском
большого писателя и воздавали должное его дару. Потому что у Герлинга было как бы
две души: политического публициста и писателя. Как публицист он судил людей, мне
кажется, не всегда справедливо; как писатель оценивал - всегда крайне точно - "историю,
спущенную с цепи".
Подобно многим писателям-эмигрантам Грудзинский многие годы страдал от отсутствия
контакта с польскими читателями, и каждый отклик его радовал чрезвычайно (помню,
что значило для него первое подпольное издание "Иного мира"). Он знал цену эмиграции
- и внутренней, и внешней. В "Стойком принце" - прекрасном рассказе об эпохе конца
фашизма в Италии - он изобразил двух великих итальянских гуманистов: Игнацио Силоне
и Бенедетто Кроче непреклонно сопротивлялись режиму Муссолини. Один на своей неаполитанской
вилле, другой - неподалеку, в Швейцарии (и оба после падения фашизма были в Италии
отодвинуты в сторону теми, кто стали антифашистами в последний момент).
Конечно, Герлинг-Грудзинский прекрасно знал, что добродетель, как правило, обречена
на забвение. Но сам он все же дождался достойного признания в Польше и за рубежом
после падения коммунизма. Его книги во многих странах пользуются огромным успехом.
В том числе и в России. Когда он приезжал в Польшу - проявлениям почитания не было
числа. Президент Александр Квасьневский наградил его орденом Белого Орла. "Иной мир"
в результате включили в школьную программу. Появились эссе и коллективные труды,
телевизионные программы и фильмы, посвященные Густаву Герлингу-Грудзинскому... Такое
запоздалое покаяние, искупление Польшей вины перед поруганным ею великим человеком!
История старалась с лихвой наверстать упущенное.