Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Вне рубрик


Служба Рассылок Subscribe.Ru проекта Citycat.Ru
Русский Журнал. История современности
Все дискуссии "Истории современности"



Дмитрий Быков
Быков-quickly: взгляд-17

Вернемся к литературе, к возлюбленной литературной критике: пока мир исправно себе балансирует на грани третьей мировой войны (и останется на ней, судя по всему, еще не один месяц), поговорим о человеке, чей уход совпал с очередной репетицией апокалипсиса. Его работы были известны лучше, чем его биография; в последние годы он считал себя забытым, хотя смерть его показала, что любили и помнили его многие. Я немного знал этого человека и горжусь этим, но никогда не понимал его вполне. Он жил и работал скрытно, и огромен был зазор между его обаянием - и жутковатыми прозрениями его горьких и сдержанных сочинений. Этот человек был моим любимым драматургом, оставил по себе около десятка пьес и сценариев, около сотни стихотворений и песен - и ощ! ущение тайны, которая вот только что была рядом с нами и теперь уже никогда не дастся в руки.

Георгий Полонский умер в середине сентября, всего шестидесяти трех лет от роду. Он оказался жертвой собственного раннего успеха: почти для всех его имя связывается прежде всего с фильмом "Доживем до понедельника". Постановщик этого фильма, Станислав Ростоцкий, умер двумя месяцами раньше. "Доживем до понедельника" - первая киноповесть двадцатидевятилетнего Полонского, - стала основой одного из самых странных советских фильмов (из тех, в которых не было ничего советского). Картина немедленно разошлась на цитаты: "Счастье - это когда тебя понимают", "Толстой ошибался, Герцен недопонял... Как будто в истории орудовала компания двоечников!", "А Баратынского уже перевели. В первостепенные". Вот спросите себя: про чт! о фильм "Доживем до понедельника"? Про кризис среднего возраста? Но герою, по замыслу Полонского, уже под пятьдесят, и играть его должен был не красавец Тихонов, а маленький и хромой Гердт. Я думаю, сценарий Полонского (который в литературном своем виде ничуть не уступает фильму) был о подсознательном ощущении кризиса собственно советского романтизма, о том, как количество пошлости переходит в качество и начинает душить всех сколько-нибудь симпатичных персонажей.

И не зря в пустом актовом зале Мельников читает Баратынского: "Не властны мы в самих себе и в молодые наши леты даем поспешные обеты, смешные, может быть, всевидящей судьбе". Таких поспешных обетов было множество - Мельников и есть, в сущности, классический романтик, храбрый солдат (Полонскому очень важно, что он воевал, важно, что он в одном из ключевых эпизодов поет именно "Иволгу" Заболоцкого), упрямый и талантливый просветитель, к профессии относится как к служению... Но все обеты его юности представляются ему, сорокасемилетнему, не только смешными, но и попросту бессмысленными: пошлость настигает повсюду. Любимый ученик, который подвозит его на машине, стал образцовым нуворишем (и тогда они были, задолго до всех новых русских); коллеги употребляют слово "ложьте" либо публично издеваются над детьми, зачитывая вслух их! исповедальные сочинения; раздражение неумолимо копится, заставляя Мельникова взрываться по любому поводу. Он постоянно ощущает себя представителем вымирающего вида, мир вытесняет его - и это-то ощущение, столь понятное всякому интеллигенту в 1968 году, после очередного краха всех надежд, сделало фильм Полонского - Ростоцкого, как сказали бы нынче, культовым. Хотя школьное кино у нас вообще всегда любили - как во всем мире любят фильмы про юристов и врачей.

И по этой-то причине - по причине подсознательно угаданного и адекватно отображенного кризиса всех советских ценностей - невинный школьный фильм с таким трудом, обдирая себе бока, выходил на экраны. Было фантастическое количество обсуждений, поправок, идиотских придирок - пока наконец в начале августа 1968 года не состоялась триумфальная премьера. А через две недели в Прагу вошли танки, и после этого "Понедельнику" уж точно светила бы полка, - но Полонскому посчастливилось проскочить. В картине счастливо сошлось многое - блистательные работы Тихонова, Печерниковой, Старыгина, Остроумовой, Белова (помните - "После Петра Первого России очень не везло на царей, это мое личное мнение"), чудесная музыка Кирилла Молчанова (песенку про журавлика и теперь трудно слушать без сладких слез), четкая и изобретательная режиссура Ростоцкого - одного из недооцененных, недопонятых наших мастеров, - фильму дали даже Госпремию (давали ее в те времена кассовым рекордсменам, так что иногда на! граждали и хорошее кино). После этого Полонский стал для всех сценаристом единственной картины - ибо из всех его экранизаций эта оказалась самой удачной. Хотя мне-то как раз кажется, что далее он шел по нарастающей, писал лучше и лучше, и самые удачные его работы - это "Репетитор", законченный в конце семидесятых, и последняя пьеса "Короткие гастроли в Берген-Бельзен".

Сам из бывших учителей (ну естественно, кто бы еще смог так все это написать), актер и режиссер студенческого театра МГУ, поэт (стихи его нравились Светлову и Антокольскому), Полонский был человеком чрезвычайно сложным и резко выламывался из любых стереотипов. В личном общении это был гостеприимный, мягкий интеллигент, избегавший категоричных суждений, - в общем, чеховский канон; пьесы же его были, как правило, беспощадны. И это тоже - следование чеховскому канону. Пересказать, в общем, невозможно ни одну. Полонский обладал счастливым даром писать вроде бы ни о чем, удерживать зрительское внимание, не прибегая к жесткой фабуле. Когда-то Валерий Фрид - сценарист, чьему мнению можно доверять, - выделил Полонского именно за это ("Он, Клепиков, Рязанцева, еще несколько человек ум! еют сделать сценарий из ничего, без всяких подпорок вроде тайны или погони"). Но именно внимание к неразрешимым коллизиям, к фундаментальным противоречиям бытия делало эти пьесы Полонского такими тревожными и притягательными.

Про что "Драма из-за лирики", ставшая впоследствии "Ключом без права передачи"? Про что главная его пьеса - "Репетитор", которую в конце семидесятых так посредственно играли во МХАТе? Полонский был редкостно чуток к самому воздуху времени, к скрытой его сути - и "Репетитор" обозначил пропасть между теми, кого мы так приблизительно называли тогда "народом" и "интеллигенцией". И народ был не совсем народ, и интеллигенция была уже так себе, вырубленная, изуродованная покорностью и выживанием, - селекция шла не одно десятилетие; разумеется, девушка с лодочной станции в "Репетиторе" никак не тянет на представителя народа, да и влюбленный в нее студент-горожанин - скорее солженицынский "образованец", нежели интеллигент вроде Мельникова. В этой пьесе нет правых (как и почти всегда у Полонского), нет и виноватых: умный мальчик, студент-философ, на курорте влюбил в себя глупую и вульгарную девочку,! которая и в любви своей отнюдь не перестала быть глупой и вульгарной. Мальчик это понял и стремительно сбежал.

На поверхностный взгляд (думаю, именно так прочитали пьесу ее благожелательные критики советских времен), речь шла о том, что интеллигенция оторвалась от народа, что у нее нет больше корней, что в серьезной жизненной ситуации она пасует и не умеет ответить на глубокое чувство... Но чувство-то было вполне коровье, тупое, собственническое, и девочка, при всей своей милоте и доброте, была непоправимо глупа и расчетлива. Никакого "Пигмалиона" Полонский писать не собирался: в том-то и была его особенность - он с некоторым мстительным наслаждением разрушал романтические клише, поверял их жизнью и убеждал зрителя в иллюзорности любого компромисса. Счастливого преображения не происходит: лодочница, которой объяснили, что такое категорический императив, осталась лодочницей, ограниченной и скучной, и влюбленность ее в репетитора вовсе не придает ей ни глубины, ни ума. Это и понял мальчик-философ, от этого он и сбежал - осудить его за такое трезвое понимание ситуации вряд ли кто осм! елится. Кому велено чирикать - не мурлыкайте, ценности - они не для всех, и нечего навязывать их тому, кто в результате от своего берега отстанет, а к вашему не пристанет, - вот о чем был "Репетитор", горькое и желчное сочинение о вреде всякого просветительства. Сам Полонский эту вещь ценил особо - он гордился тем, какую речь придумал героине (действительно, ничего смешнее ее монологов, очень точных по языку и интонации, в его драматургии нет).

Полонский писал медленно, на пьесу у него уходило иногда по три года. Последнее свое сочинение - драму "Короткие гастроли в Берген-Бельзен" - он закончил в 1995 году. Она была напечатана в "Современной драматургии", но сцены так и не увидела. По многим причинам: во-первых, сам Полонский понимал, что вещь эта рассчитана на очень специфическую аудиторию, сложна, несценична. Много длинных монологов, мало героев, минимум действия. Во-вторых, было явно не его время, время, в котором он чувствовал себя чужаком и часто говорил об этом. Пьеса-то, между тем, была одной из лучших у него и вообще едва ли не самой точной пьесой девяностых; сюжет ее весьма прост - в застойные еще времена в театре собираются ставить "Дневник Анны Франк". Если помните, она погибла именно в лагере Берген-Бельзен. Полонский и сам в юности участвовал в постановке этого "Дневника" в студтеатре и женился впоследствии на исполнительнице главной роли (с! пектакль, кстати, прошел всего несколько раз и был оперативно снят - эта история во многом определила мировоззрение Полонского, у которого уже годам к двадцати пяти не осталось никаких советских иллюзий). Ну так вот, ставят они пьесу, и как раз в это время приходит в театр молодая актриса, которая хочет сыграть главную роль. Девочка вроде бы и красивая, но не слишком обаятельная (режиссер начал было с ней спать, но - не пошло: что-то мешает, что-то в ней есть отталкивающее, как-то она все время замкнута на чем-то своем...). Все свои пьесы Полонский строил по одной схеме: медленная раскачка в первом акте, всегда бессобытийном, почти скучном, - и внезапная лавина событий под конец; кульминация всегда у него совпадала с финалом. Так и в "Коротких гастролях", где девочка, принципиальная, честная и горячая, начинает всех в театре доставать своей честностью и горячностью. Режиссера ставят перед обычным советским выбором - либо он отказывается от "Дневника", либо, сами понимаете, ! никаких гастролей и всякие проблемы вплоть до увольнения. Он, конечно, сломался. Девочка с горящими глазами не может ему простить, она вообще никому не прощает, она чистая очень и все такое. В общем, когда она попадает под машину и гибнет, все в театре испытывают... колоссальное облегчение. Всем как-то сразу становится легче жить и дышать.

Но тут выясняется главное, что и переворачивает всю эту историю: девочка-то была на учете у психиатра. Она больная была чуть ли не с рождения, отсюда и принципиальность, и максимализм, и зацикленность, и неспособность к компромиссу. Единственный чистый, стало быть, и последовательный человек, луч света в темном царстве позднесоветского компромисса, - был одержим манией суицида. Она бросилась под машину, а до этого пыталась покончить с собой многократно. Она ненормальная, эта страдалица за правду. Потому что нормальный человек... да, да, договаривайте... склонен к компромиссу и выживанию, а ненормальный своей никому не нужной правдой только мучает себя и всех.

Надо сказать, эта пьеса Полонского была написана очень жестко. Обаятельный, широкой души режиссер - фонтанирующий идеями, ироничный, тонкий человек. Упрямая, аскетичная, бескомпромиссная девочка, в чьих репликах и поведении, однако, явно прочитывается "сужение сознания" - та самая зацикленность на честности и упорстве, которая и отличает особо бесстрашных борцов. Симпатичная слабость против несимпатичной силы. Принципиальность несовместима с жизнью. Жизнь после Освенцима, после Берген-Бельзена - уже есть в некотором смысле компромисс, хочется билет вернуть, - и об этом, о том, что каждый наш день есть череда предательств и уступок, написал Полонский свою последнюю пьесу. В этом смысле его сочинение близко прозе другого поляка - Тадеуша Боровского, покончившего с собой в 1948 году: так он себе и не простил, что выжил.

Полонский, помимо названных пьес, написал несколько детских сказок (из которых самой удачной, почти шварцевской, представляется мне "Перепелка в горящей соломе"), прелестно переделал для кино "Тутту Карлссон, первую и единственную" (фильм "Рыжий, честный, влюбленный" с его собственными песнями), вел в разное время несколько драматических студий (иногда, как это ни ужасно, для заработка). Написал он и несколько лучших, на мой взгляд, серий в "Мелочах жизни" - первом отечественном сериале. Я однажды спросил его, не тяжело ли работать в коллективе: ведь там и речь, и судьбу героя определяет не один автор-демиург, а пятеро. Полонский в ответ с замечательной импровизационной легкостью сочинил версию о том, что наши судьбы на небесах тоже, вероятно, пишут несколько человек: один день у вас выходит удачным, а другой нет. Почему? Потому что одному автору вы симпатичны, а другой вас терпеть не може! т. Ведь вам случалось замечать, что в один день Автор вас любит, а в другой вы у него на периферии сюжета и вообще только мешаете. Так и тут.

Познакомились мы в 1993 году, когда именно после нескольких написанных им серий в "Мелочах" я решил взять у него интервью - о том, какой ему видится современная школа, да и вообще обо всем понемножку. Встретиться мы договорились 3 октября, внезапно начались известные события, было как раз воскресенье, и Полонский нервно посмеивался: доживем ли до понедельника? С вечным своим неверием в собственную нужность и уместность он все время повторял: ну о чем мы говорим, ну кого это сейчас волнует? Какой-то драматург, какая-то школа... Тем не менее, не отходя от телевизора, беседу мы записали. Несколько раз он потом звал меня в гости, а иногда, стыдно вспомнить, я являлся без приглашения, потому что жил он в двух шагах от моей работы. Однажды, в глубокой депрессии, в совершенно раздрызганном состоянии и вдобавок под градусом, я ему позвонил в одиннадцать вечера и попросил разрешения зайти - он, не удивившись и не разозлившись, впустил! меня и такого, долго успокаивал и угощал почему-то мороженым. Кстати, в порядке успокоения прочел несколько сцен, не вошедших в окончательный текст "Репетитора", - это были в основном монологи героини, написанные для фильма, который снял по пьесе, кажется, Леонид Нечаев. Как ни странно, я тогда действительно успокоился: настолько безнадежны и грустны были эти диалоги двух глухих - книжника и блудницы, - что собственные мои проблемы показались на их фоне преодолимыми.

Полонский всячески подчеркивал свой консерватизм и неуместность свою в новых временах, а между тем за всем новым следил пристально и доброжелательно. Одним из первых он заметил и полюбил Михаила Щербакова - вероятно, самое значительное явление не только авторской песни, но и всей нашей поэзии последних лет. На концерте Щербакова год назад мы и виделись в последний раз. Он читал чрезвычайно много, был в курсе всего и очень точно отсеивал зерна от плевел. Было странное противоречие в том, каким слабым и нездоровым он всегда выглядел (много кашлял, ходил с палкой) - и как жестко, точно и лаконично формулировал, как неутомимо работала его мысль, как невозможно было ничем его купить. Он прекрасно понимал, что реализовался лишь в очень малой степени, что видел и знал больше, чем мог выразить, - и что помешал ему, вероятно, хороший вкус. Великое часто безвкусно. Полонский был слишком интеллигентом, чтобы сказать! всю правду о людях, которую знал и чувствовал. Он обладал слишком тонким знанием, чтобы выражать его в грубой, чересчур наглядной театральной форме. Это роднило его с другим замечательным поэтом и драматургом, человеком, который реализовался в еще меньшей степени, хотя обещал в юности еще больше: речь идет о старшем друге Полонского Михаиле Львовском. Львовский заслуживает отдельного разговора, и мы когда-нибудь еще поговорим об этом друге Когана и Самойлова, об одном из "великолепной шестерки", авторе "Вагончиков", "Глобуса" и сценария "В моей смерти прошу винить Клаву К.". Львовский после войны перестал писать стихи - его мягкая, ироничная манера была тогда вызывающе неуместна. Лишь несколько его песен, сразу ставших народными, да отдельные реплики в замечательных "школьных" сценариях приоткрывают нам его возможный масштаб. Когда Львовский тяжело заболел и жена его целые дни проводила у него в больнице, их квартиру ограбили. Полонский тогда был единственным, кто написал ! о Львовском большую статью, призвал помочь ему, напомнил о заслугах - и статья эта была написана так же горько и жестко, как его пьесы. Он очень не любил наше время, потому что истинный масштаб человека в это время перестал что-либо значить. Полонский любил сложные и тонкие вещи, сложных и тонких людей - а количество их убывало неумолимо. Может быть, об этом страшном упрощении всего и вся он написал бы новую свою пьесу, потому что именно упрощение, снижение качества стало приметой эпохи; в этом смысле замена Ельцина на Путина ничего не исправила, а может, и ускорила процесс.

Я любил его очень сильно, а сделал для него очень мало. Он и не принял бы никаких благодеяний - не хотел положительных рецензий, лишних упоминаний, частых визитов. Он был человек сдержанный. Вырастил замечательного сына, Дмитрия Полонского, довольно известного в Сети человека. Общался главным образом с членами своей семьи и двумя-тремя друзьями. Вероятно, знал он в последние годы и досаду от своей невостребованности, и отчаяние, и злость - но не давал им воли. Все это должно было стать литературой и только тогда выйти на поверхность, но кристаллизация замысла занимала у него годы.

Есть вещи, которые слишком сложны и тонки, чтобы передавать их словами. Но именно знание их (которое всегда угадывается в человеке) делает литератора писателем, даже если он почти нигде о них не проговаривается. Полонский такие вещи знал, хотя упоминал их редко и обиняками. Большой писатель, писавший мало и скупо, большой человек, старавшийся казаться незаметным, он не сказал и десятой доли того, что понимал и чувствовал. Но самое присутствие его рядом с нами поднимало планку литературы.

Прощайте и простите, Георгий Исидорович.





Поиск по РЖ
Приглашаем Вас принять участие в дискуссиях РЖ или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов"
© Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией. Подписывайтесь на регулярное получение материалов Русского Журнала по e-mail.
Пишите в Русский Журнал.

http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу
Рейтингуется SpyLog

В избранное