Книжные новости в Русском Журнале / Шведская полка

Выпуск подготовил Роман Ганжа

Книги предоставлены магазином "Гилея"

• Михаил Рыклин. Деконструкция и деструкция. Беседы с философами
• Культура и власть в условиях коммуникационной революции ХХ века. Форум немецких и российских культурологов
• Симон Кордонский. Кристалл и кисель. Е-мейлы и статьи 1989 - 2000
• Сергей Павленко. Наука ошибок. Статьи и проекты 1994 - 2000
• Елена Петровская. Непроявленное. Очерки по философии фотографии

---

Михаил Рыклин. Деконструкция и деструкция. Беседы с философами. - М.: Логос, 2002. - 269 с. - (Ecce homo). Тираж 1500 экз. ISBN 5-8163-0034-2

Идея книги: "Думаю, многие из русских читателей книг современных западных философов не раз молчаливо спрашивали себя: а какое все это имеет отношение к моей жизни, к моему опыту мышления? Как эти отточенные конструкции, эти маленькие логические шедевры, соотносятся с мыслительными руинами, которые оставило после себя время Террора? <...> Я в данном случае играю роль человека, который решил спросить самих авторов этих книг о том, о чем их обычно спрашивают молчаливо. Моя стратегия в беседах проста, но, надеюсь, не лишена определенной эффективности. Я начинаю с обсуждения понятийных конструкций философов, с которыми беседую, после чего постепенно перехожу к контексту, с которым они, как правило, прямо не работают <...> но исходя из которого и в котором я их читаю. Речь идет, прежде всего, о "тоталитаризме", советском опыте и Терроре".

Итак. Жан Бодрийяр (4 марта 1992 года, Париж, rue Saint-Beuve) сказал, что мы, возможно, вступаем в зону, где больше нет политики и политического суждения, то есть нет новых возможностей, не открываются новые измерения и пространства, нет сцены, на которой разыгрывается историческая драма. Это состояние называется "трансполитика". Ее составляющие - тотальная прозрачность и либерализация. Бодрийяр положительно оценивает ислам и японскую модель, которые (по-разному) противостоят "вирусному" распространению прозрачности и "мировых ценностей, связанных с правами человека". Идеология прозрачности описывает мир в качестве идеальной модели. Она опасна тем, что если раньше само существование секретов и запретов оставляло надежду, что можно достичь ясности и обнаружить скрытое, то теперь в экономической и политической области "с ее мафиями" имеют место вещи принципиально неверифицируемые, уклоняющиеся от са! мой проверки на истинность. Прозрачность - это ловушка, обессмысливающая любые техники вменения ответственности.

Филипп Лаку-Лабарт (25 марта 1992 года, Страсбург, Гуманитарный университет) сказал, что все существовавшие в прошлом виды политической связности обеспечивались некоторого рода изобразимостью (фигуры, наглядные представления). Современная демократия обнаруживает в своей основе символическую пустоту, нефигуративность. Не то чтобы демократия знает, что фигурации как таковой не существует, но она не может себя представить. Хотя и пытается: например, с помощью мифа, "культа личности", "национал-эстетики". Правильнее было бы признать, что изобразимость более (после 1789 года) невозможна.

Жан-Люк Нанси (28 марта 1992 года, Страсбург, rue Charles Grad) сказал, что современная демократия видит себя основанной на непредставимости, она существует якобы исключительно в порядке Символического (по Лакану), то есть обмена означающими. В центре этого порядка находится пустое означающее (означающее Отца в качестве мертвого). Эту пустоту можно попытаться заполнить Воображаемым, сиречь "тоталитарной идентификацией" (например, с Вождем). И демократия якобы героически избегает такого заполнения. На самом же деле никакого героизма тут нет. В центре современной формы обмена находится Право, которое воображает себя бесфигурным и непредставимым. Поэтому следует продолжать поиск такой формулы представимости, с которой не будет связано воображаемое присутствие. Это должна быть фигура презентации чего-то, что можно назвать "совместностью", но не в смысле какой-то природной общности расы, крови, происхо! ждения. Совместность - это не само бытие (в его всеобщности и тотальности), но способ бытия.

Поль Вирилио (6 апреля 1992 года, Париж, ресторан "La Coupole") сказал, что основанием власти является скорость, и что вопрос скорости - это основной политический вопрос. См. далее сюда.

Славой Жижек (27 сентября 1997 года, Веймар, отель "Хилтон") сказал, что существуют эксплицитные социальные законы, но для того, чтобы эти законы функционировали, они должны поддерживаться набором неписаных законов, существование которых не подлежит публичному обсуждению. Еще он сказал, что его очень интересует, почему все демократические формы правления настаивают, как правило, на поддержании минимальной разницы между исполнительной властью и символической функцией президента, как будто следует любой ценой сохранять это минимальное различие. На самом деле этот зазор имеет решающее значение. Потому что если эти две функции совпадут, если исполнительная функция возьмет на себя символическую роль, мы получим нечто очень близкое к тоталитаризму. Впрочем, само понятие "тоталитаризм" сомнительно. Жижек демонстрирует это с помощью концепта "символической экономии". Цитата: "Почему, например, активные менеджеры ! любят в свободное время ходить к проституткам? Было бы очень интересно прочитать историю прочитать историю философии с этой точки зрения".

Борис Гройс (27 ноября 2000 года, Кельн, Schwalbacher Strasse) сказал, что ему очень не нравится семиотический тоталитаризм, основанный на процедурах инфинитизации и экстраполяции. Что для него философское поле включает любой тип рефлексии относительно самопозиционирования и стратегии производства и распределения; а что за продукт при этом производится и распределяется ("Грамматология" это или "Макдональдс"), не очень существенно. Поэтому Мадонна, когда она рассуждает о своей стратегии успеха, - более философ, чем Деррида, который об этом помалкивает. Еще Гройс сказал, что не умеет говорить о вещах вне медиа. Медиа - это материальное закрепление проводника. "Речь", "мышление", "дискурс", "письмо", - для Гройса все это мистические химеры. Он может говорить только о медиальных практиках. Например, для "речи" сегодня нет подходящей медиальной практики, которая бы экономически, социально, поли! тически ее держала. Не существует чего-то изначального и огромного, что затем втискивается в какие-то формы так, что еще что-то остается. "Я исхожу из того, что всего очень мало. Существует 3-4 книжки, 5-6 машин, 7-8 изобретений, 3-4 художника. На самом деле это капиталистический взгляд на вещи". И еще: "Неважно, что это такое, важно, на чем это записано". И еще: "Французская философия создает иллюзию бесконечной игры, бесконечных возможностей. Это не так. На самом деле - мы жалкие твари, которым отведено очень короткое время".

Кроме того, предлагаются беседы с Жаком Деррида, Феликсом Гватари, Ричардом Рорти и Сюзан Бак-Морс. В послесловии "Apocalypse now?" Рыклин анализирует реакцию своих собеседников на события 11 сентября 2001 года. Все философы (кроме Рорти) оказались едины в том, что террор не только не является внешним стремительно глобализующемуся миру, но составляет его интегральную часть, является его продуктом. Будучи по сути террористической системой, новый мировой порядок долгое время удачно осуществлял экспорт насилия вовне, но затем наступил "эффект бумеранга". То, что господствующей системой определяется как террор и с необходимостью овнешняется в образе врага, представляет собой ее же собственную сущность. После 11 сентября террор стал определяться слишком узко (как проявление агрессии фанатиков-фундаменталистов против "свободного мира"). Бак-Морс призывает видеть в одной Америке две: демократическую республику и "государство национальной безопасности", практикующее террористичес! кие, тоталитарные методы. Защищать первую Америку - значит выступать против второй, значит осуждать незаконное присвоение "глобальной публичной сферы" отдельной нацией. Вирилио видит в событиях 11 сентября прежде всего крах сетевой доктрины Пентагона и начало "акцидентальной войны" с непредсказуемыми последствиями. В целом философы предсказывают рост числа запретов, неопределенность, кризис демократических ценностей, снижение мобильности капитала, губительное для благосостояния Запада.

---

Культура и власть в условиях коммуникационной революции ХХ века. Форум немецких и российских культурологов. - М.: АИРО-ХХ, 2002. - 474 с. Тираж 1000 экз. ISBN 5-88735-092-Х

Материалы Форума молодых (средний возраст участников - 31 год) немецких и российских культурологов, случившегося в октябре 2001 года в Рурском университете в Бохуме. Если взять сборник как целое, то из него совершенно непонятно, что такое "культура", "власть" и тем более "коммуникационная революция". В первой части, озаглавленной "Политика и идеология", собраны материалы, посвященные советскому периоду двадцатых-тридцатых годов. Из них следует, что "культура" была проводником "власти", или что там-то и там-то имеет место "дискурс власти", или что "идеология" просачивалась в самые неожиданные места. Темы других разделов, решенные на материалах того же периода (детская литература, жанр письма, массовые празднества, киносценарий, оперетта, киномюзикл, джаз), ничего нового в смысле прояснения взаимоотношений "культуры" и "власти" не добавляют. Что касается "современности", то любопытен уже сам выбор мест, в которых якобы реализуется конфликт (взаимодействие, отождествление et! c) "культуры" и "власти": творчество Пригова и Кибирова, панк, Интернет, "интеллигенция". То есть отдельные статьи, конечно, могут представлять какой-то частный интерес (я бы лично отметил только одну: Игорь Ермаченко, "Пушкин как Сталин. Метаморфозы тоталитаризма в постмодернистской поэзии"), но налицо общий дефицит методологии и интерпретации ключевых понятий, вынесенных в заглавие сборника.

Эти понятия становятся темой лишь небольшой вводной статьи "Культура и власть" (Карл Аймермахер, Геннадий Бордюгов). "Культура" первым делом отождествляется с "надстройкой". Утверждается, что надстройка эта состоит по крайней мере из двух частей, которые по-разному "функционализированы в их историческом бытовании": одна совпадает по функции с "властью" (что это такое, так и не проясняется), а другая ей противостоит, стремясь к "самоорганизации" и "плюрализму". В разные периоды преобладают разные тенденции. Нынче, разумеется, вторая, "диалогическая" и "реформаторская". Плюс то, что "власть" теперь определяется не столько "политикой", сколько "деньгами" и "информацией". Я бы еще добавил к этому списку "власть чистых сущностей".

---

Симон Кордонский. Кристалл и кисель. Е-мейлы и статьи 1989 - 2000 г. - М.: Модест Колеров и "Три квадрата", 2002. - 223 с. Тираж не ук. ISBN 5-94607-008-8

На меня произвела большое впечатление только одна статья из этого сборника: ""В реальности" и "на самом деле"". Она тематически связана с монографией "Рынки власти", которую я, к сожалению, не читал, но теперь непременно прочту. Вот завязка статьи: "Общественная онтология в нашей стране обладает странным свойством: ее основные составляющие вроде бы существуют, но только если не очень задумываться о том, в каком смысле они существуют. Общеизвестно, что "в реальности все не так, как на самом деле"". "В реальности", например, в России есть города, а "на самом деле" есть слободы, разросшиеся до размеров мегаполисов. "В реальности" есть общество, государство, граждане, частный бизнес, СМИ, власть, народ, а "на самом деле" их нет, причем люди живут одновременно и "в реальности", и "на самом деле". Импортные понятийные сетки! , которые "реалисты" накидывают на нашу жизнь, выхватывают в ней фрагменты, в чем-то похожие на традиционные социально-экономические институты, но эти сетки в принципе не способны ухватить то, что есть "на самом деле".

Кордонский полагает, что "на самом деле" существуют распределенный образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно уподобить отношениям между обществом и государством "в реальности". Распределенный: между городской квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом. Либо: квартира в столице, загородный дом в пригороде, вилла в Испании или Чехии, многочисленные погреба - оффшорные банки и компании. Суть одна: люди строят свою жизнь ("совокупное жилье") совсем не так, как это предполагается "в реальности". Содержание десяти лет постперестроечной России можно описать как свободу в построении совокупного жилья и свободу граждан в распределении своей жизни по отдельным "точкам".

Административный рынок - это "всамделишная" система отношений между производящими и распределяющими субъектами экономики: торг между регионами России и ее центром, между олигархами и региональными баронами, между олигархами и федеральной властью, между бандитами и частными предпринимателями... Бесконечные попытки государства слить "реальность" и "на самом деле" и создать условия для того, чтобы люди имели дело непосредственно с государством, а не с функционерами административного рынка, никогда не были успешными. С другой стороны, благодаря этой разделенности страна еще существует, несмотря на катастрофическое состояние "реальной" экономики и фактическое отсутствие политической системы.

---

Сергей Павленко. Наука ошибок. Статьи и проекты 1994 - 2000 г. - М.: Модест Колеров и "Три квадрата", 2002. - 238 с. Тираж не ук. ISBN 5-94607-009-6

Сборник составили аналитические статьи, содержательно связанные с деятельностью автора на различных руководящих постах. Интерес, не ограниченный рамками "текущего момента", представляют, на мой взгляд, две статьи. В первой, "Российские экономические элиты, представительная власть и внешняя политика" (весна 1999), представлена принципиальная схема парламентского лобби, которая, несмотря на то, что сегодня мы имеем дело с совсем другим Федеральным Собранием, видимо, продолжает оставаться верной в общих чертах. Цитата: "В конце концов, парламент существует также и для того, чтобы писать и принимать законы. Если парламент не делает этого, он теряет свою легитимность и может быть просто вытеснен из взаимодействий между бизнесом и властью в целом. Поэтому законотворческая компонента все же присутствует в деятельности органов представительной власти".

Другая статья, "Элемент демократии или закулисные сделки?" (зима 1999), посвящена феномену "неформальных согласований" в структуре исполнительных органов власти. Неформальные согласования рассматриваются как механизм, который позволяет функционировать иерархизированным формализованным системам органов исполнительной власти. В более широком контексте такого рода согласования (наряду с насилием) - один из основных механизмов регулирования отношений в неформальном секторе экономики. Современная демократия - это формализация социальных взаимодействий путем их правовой и институциональной регламентации. Основные проблемы: 1) до какого предела правовое (то есть формализованное) общество способно терпеть стихийно возникающие неформализованные отношения? 2) в какой мере их можно игнорировать? В силу того, что РФ является страной, "стабилизированной в переходном периоде", с одной стороны, действующие институты нельзя в одночасье обрушить, с другой - их следует радикально изменить.! В такой ситуации неформальные согласования позволяют коммуникациям выйти за пределы формальных рамок, унаследованных от прошлого, и, более того, преодолеть коммуникационную табуированность. Таким образом, неформальные согласования - это один из факторов, определяющих динамику системы.

---

Елена Петровская. Непроявленное. Очерки по философии фотографии. - М.: Ad Marginem, 2002. - 207 с. Тираж не ук. ISBN 5-93321-038-2

Собрание инспирированных французским духом сомнительных утверждений вроде "фотография уничтожает память", "драма заменена декорацией", "фотография - зеркало, в котором мы видим собственную смерть". Центральные концепты - studium и punctum (см. Ролан Барт. Camera lucida. - М.: Ad Marginem, 1997). И вся связанная с ними проблематика символического, воображаемого, реального, гладкой поверхности культурных кодов и разверзающихся зияний неизобразимого, незримого, неповторимого. Философия фотографии, коротко говоря, состоит в том, что Фотография подобна Истории: она, как и История, только на первый взгляд монолитна и однородна, а на самом деле полна разрывов, деформаций, лакун, точек чистого различия. Всеобщей Истории не существует, как не существует общезначимых техник чтения Фотографии. "Однако общество пытается приручить Фотографию, сделав ее послушной и банальной. Оно трудится над тем, чтобы подавить ее punctum: таково искусство Фотографии или Фотография как этало! н в системе массового потребления. Словом, общество упорно стремится ее окультурить". Вода достигает 100 градусов, испаряется и превращается в воздух, советские трудящиеся, пройдя через социализм, превращаются в новое общество, "фотография, претерпевая перемены, эфемерно отделяется от своей сугубо чувственной основы как будто только для того, чтобы выступить в роли схемы, или познавательного механизма, с чьей помощью возможно постижение иных феноменов <...> превращение фотографии в подобную схему как раз и обусловлено вопросом о ее же "сущности", равно как и характером ответа на него". Диалектика, диалектика.

В предыдущих выпусках

• Андре Шиффрин. Легко ли быть издателем
• Ревекка Фрумкина. Внутри истории
• Венгры и Европа
• Нина Гучинская. Hermeneutica in nuce
• Ролан Барт о Ролане Барте

Сводный каталог "Шведской лавки"