Новости культуры в Русском Журнале Новости культуры в Русском Журнале

В рамках проекта "Директорский клуб РЖ" состоялась встреча представителей директорского корпуса с министром образования и науки Андреем Фурсенко. Вопросов меньше не стало.

Национальному проекту "Образование" дан старт. Первые тысячи рублей классные руководители в регионах уже получили.

Как видится этот проект "сверху" и "снизу", в чем его задачи, что такое "хорошая школа" и насколько формализуемо это интуитивно ясное понятие, есть ли место простому директору и всему директорскому корпусу страны в обсуждении содержания национального проекта, - эти и другие вопросы предлагалось обсудить с министром образования и науки Андреем Александровичем Фурсенко на встрече, которую 27 февраля "РЖ" проводил в рамках своего проекта "Директорский клуб".

В круглом столе приняли участие директора московских школ, члены "Директорского клуба РЖ", в частности, А.С.Бу! бман, С.Л.Менделевич, М.Г.Мокринский, Е.Я.Рачевский, Т.Н.Ромашина, А.А.Рывкин, А.Н.Тубельский, В.А.Фертман, М.Я.Шнейдер и другие, а также представители высшей школы, эксперты, журналисты.

Насколько референтно существующее профессиональное сообщество, насколько каждый из участников образовательного процесса готов к диалогу, в чем сближаются, а где принципиально расходятся их позиции - на какие-то вопросы ответы дает стенограмма встречи, в то же время порождая новые.

Заседание вели Елена Пенская и Сергей Волков.

Е.Н.Пенская: Чуть больше года назад состоялась первая встреча членов "Директорского клуба" с представителями министерства. Ее посылом было "раздразнить, спровоцировать", дабы услышать хоть что-то разумное. Прошел год. Сейчас мы видим иной расклад сил. Встречающиеся стороны пытаются вести диалог. И нам важно сейчас понять, услышать ! друг друга, скоординировать действия. Мы считаем, что национал! ьный обр азовательный проект - это конструктивный способ для начала диалога сообщества и власти. Проект этот пока видится как очень масштабная инвентаризация образовательного пространства, и с ним связано много ожиданий. Сегодня важно обсудить несколько инструментальных вопросов: каковы критерии выбора лучших школ в рамках национального проекта "Образование"? Что такое лучшая школа? Как будет работать проект в его "школьной части"? "Русский журнал" год назад начал формировать площадку для диалога "верхов" и "низов" - проект "Директорский клуб", поскольку директор школы - это ключевая фигура в системе школьного образования, это медиатор, проводник и посредник в общении чиновника и учителя. Наша задача обеспечить этот диалог, отслеживать судьбу предложений, которые выдвигаются сверху или снизу. Отслеживать и проводить экспертизу принятых решений. И я хотела бы передать слово моему соведущему и руководителю проекта "Директ! орский клуб", который существует под эгидой "Русского журнала", Сергею Волкову.

С.В.Волков: Директорский клуб - это виртуальное сообщество директоров, и не только ведущих московских ведущих школ, потихонечку этот проект продвигается в регионы. Наша цель - выяснить, как директора смотрят на положение дел в образовании, соотнести это видение с тем, что видится "сверху", понять, какие задачи у национального проекта и как они воспринимаются теми, кто работает на местах. Мы хотели бы увидеть, как национальный проект воспринимается разными участниками образовательного пространства. Что вкладывается в понятие "лучшая школа"? Ведь по факту уже практически в каждом городе сложилась иерархия школ. Но как это интуитивное знание соотносится с теми критериями, которые предложены для отбора этих самых школ? И еще один момент: многие директора в интервью говорили о том, что они не чувствуют планомерной, осознанной государственной политики в ! сфере общего образования. Насколько может само директорское со! общество помочь в осмыслении, в организации этой самой государственной политики. И сможет ли на базе именно директоров, тех, кто, с одной стороны, чиновник, а с другой - учитель, сформироваться референтное профессиональное сообщество. В планах Директорского клуба "Русского журнала" - формирование пакета предложений по государственной политике в области образования.

И позвольте одно личное наблюдение: очень интересно разговаривать с людьми и смотреть, что они думают и как они глядят на одно и то же с разных сторон, но как мало у нас получается понимать друг друга, как мало получается слышать друг друга. Не претензии выставить взаимные, не поругаться, а попытаться понять, что означает каждое действие участника, что оно значит в его системе координат. Давайте начнем. Андрей Александрович, вам слово.

А.А.Фурсенко: С каждым разом, с каждой встречей по поводу национальных проектов я чувствую себя все более и более неловко. У меня возникает ощущение, что о наци! ональных проектах разве что из бритвы только не рассказывают, а ко всем другим приборам, у которых есть выключатель, и притрагиваться страшно: включишь - и тут же начинают говорить о нацпроектах. В десятый, пятнадцатый, двадцатый раз говорить одно и то же, в общем, неловко. Поэтому, с вашего позволения, скажу очень коротко, тезисно, потому что мне интереснее больше на вопросы отвечать, чем выступать. Итак, коротко: задачи национального проекта. Я считаю, что смысл национального проекта - это отработка и реализация на практике системных изменений, которые давным-давно назрели в сфере образования. Для того чтобы сдвинуть, повернуть систему образования в стране, требуется масштабный проект. Мне кажется, что, с одной стороны, те наработки, что были в рамках федеральной программы развития образования, в рамках федеральной программы информатизации образования, позволяют предложить некие системные решения. С другой стороны, есть достаточно много конкретных решений в различных обра! зовательных учреждениях, в школах, вузах. Есть решения, которы! е касают ся образовательных округов, городов. Все это надо привести к системному виду, как-то формализовать. Мы говорим, что есть некое общественное знание по поводу того, какая школа лучше, какая хуже. Но без институционального оформления это знание мало что дает. Более того, оно может побудить к очень серьезным проблемам и к достаточно волюнтаристским решениям. Поэтому мы рассматриваем национальный проект как способ отработки на практике тех изменений, которые давным-давно назрели, и тех инструментов, которые давным-давно надо ввести в систему образования. Речь, прежде всего, о привлечении общественности к оценке системы образования, о формулировании тех критериев, которые позволяли бы менее формально, чем сегодня, оценивать труд учителя, работу школы, работы вуза. Это первое.

Второе - восприятие национального проекта на местах. Я думаю, что до последнего времени главное - это тотальное недоверие к тому, что что-то хорошее из этого может получиться. Сегодня мы сделали первый ! шаг, малюсенький шаг - выплатили за один месяц надбавку за классное руководство. И в регионах это воспринимается как огромный сюрприз. Потому что до этого была традиционная уверенность, мол, все равно обманут, ничего не дадут и ничего не сделают. И то, что деньги выплатили в срок, а в ряде регионов эти деньги оказались существенными, для всех некий культурный шок. Может быть, это не так заметно в Москве, потому что тут иной масштаб денег. А с другой стороны, выяснилось, что мы даже к такой достаточно легко формализуемой вещи готовы не лучшим образом. Мы просто не очень готовы к каким-то проектам и к проектному подходу. Когда речь идет не просто о медленном развитии, об эволюционном движении всей системы, а когда требуются существенные, заметные, сравнимые с масштабом явления в самой системе изменения. Поэтому если говорить о восприятии на местах, то, на мой взгляд, тотальное недоверие может в какой-то степени замещаться недоверчивым любопытством: вдруг что-то из этого получ! ится. Я с удовольствием бы обсудил этот вопрос.

Какова р! оль дире кторского корпуса страны в определении содержания национального проекта. Огромна. Она может быть и огромно негативной, и огромно позитивной. Потому что именно на этом уровне на местах проект и может затормозиться, могут создаться всевозможные сложности для его реализации, а может быть и обеспечена его реализация именно как первого шага к существенному, качественному изменению системы образования в стране в целом. Отчего это будет зависеть? Во-первых, от того, поверит или нет директорский корпус, что что-то может получиться. Во-вторых, от уровня подготовки и от качества самого директорского корпуса. Ведь он существенно неоднороден. Я общался с директорами школ в самых разных регионах. Люди очень разные, хотя при этом мы точно должны понимать, что сегодня на их плечах и висит, если говорить о школах, главная тяжесть сохранения того, что мы имеем, и потенциального развития того, что хотелось бы развивать.

Проблема существования референтного профессионального сообщества в ! сфере образования и его диалога с властью. Я думаю, что желание диалога есть. Для начала есть желание, чтобы выслушали. Потому что есть очень большое сомнение в том, что услышат. К сожалению, думаю, что не без основания. На самом деле желание высказаться огромно, но есть еще и очень большой дефицит желания выслушивать. Собственно, выработка критериев отбора лучших школ, учет предложений, создание правил игры и следование этим правилам - это, на мой взгляд, и есть работа с референтным сообществом. Когда тебе говорят что-то, с чем ты, может, и не согласен, но ты видишь, что большинство выступает за это, то ты свое несогласие должен отключать. Процесс выбора критериев опробован, сейчас должна быть опробована действенность самих критериев, и на основании этого мы можем понимать, с чем выходить в 2007 год. Но в чем я абсолютно уверен - какая-то система формализованных критериев необходима. И чисто эмпирическим путем, как бы активно мы ни использовали общество, экспертные оценки,! систему выбора, а в перспективе систему аттестации школ мы не! выработ аем. Но сразу хочу сказать, что никакие критерии, никакая система оценки в столь чувствительной сфере, как образование, не будет работать, грубо говоря, исключительно с помощью компьютера. Пользуясь терминологией ЕГЭ, без "творческой" части "C" здесь не обойтись. Но нужны и первые "входные" фильтры, и они могут быть более формального характера. Вот мои краткие ответы по предложенным вопросам. Я готов свою позицию разъяснять и дальше обсуждать любые другие вещи.

Е.Н.Пенская: Позвольте сделать два акцента. Первое - сейчас мы все услышали, насколько серьезные ожидания связаны с директорским корпусом, с директорским сообществом. И второе - эти ожидания должны обрести свое инструментальное оформление. Что такое лучшее сегодня, как будут лучшие выбираться - от этого зависит, какая среда будет формирована. И сейчас такая возможность высказаться у нас есть. Каждого выступающег! о прошу представляться и называть свою школу. Слово - Ефиму Рачевскому.

Е.Л.Рачевский (школа # 548): Исходя из практического опыта и наблюдений, я хотел бы высказать несколько соображений по поводу рисков, связанных с национальными проектами. У многих национальные проекты ассоциируются с тремя вещами - десять тысяч лучших учителей, три тысячи лучших школ и деньги за классное руководство. Это великое благо, это великое дело. Но есть страхи, и вот какие. Поскольку образование в очередной раз квалифицировано как приоритет, то оно нуждается в серьезной протекционистской политике. И ключевые фигуры здесь, я полагаю, за пределами образовательного сообщества. Приведу несколько примеров. В самых высших инстанциях говорят, что общество нуждается в хороших качественных образовательных услугах. И школы оказывают их или стараются оказывать. Но при этом в нынешнем формате Налогового и Бюджетного кодекса школы абсолютно приравне! ны к винно-водочным заводам. Приведу конкретный пример. Потреб! ность мо ей школы (а это 1600 детей) в интернете исчисляется примерно 12-18 тыс. рублей в месяц, бюджет города нам дает тысячу, остальное мы доплачиваем из "внебюджетки". Пришла Налоговая, и в соответствии с 321-й статьей Налогового кодекса надо было заплатить налог на прибыль. Ну, они насчитали за последние пять лет, сумма получилась круглая. Другой пример: школа недофинансирована по коммунальным услугам, но мы же не хотим, чтобы школы мусором зарастали, проплачиваем вывоз из внебюджетных ресурсов. Надо сначала надо заплатить налог с прибыли. Совершенно анекдотическая ситуация при работе с казначейством. Есть строка "целевые деньги на школу". Там написано: смысл целевого платежа - приобретение техники, необходимой для развития информационных технологий. Казначейство готово, но они два с половиной месяца искали код в Бюджетном кодексе, бюджетную кодификацию, чтобы эти проплаты провести.

В связи с этим, Андрей Александрович, надо все-таки попробовать решить п! роблему, связанную не только с одной тысячей рублей ежемесячно классным руководителям, не только с тремя тысячами школ и десятью тысячами лучших педагогов. Сегодня вызов социальный намного опережает государственные установки. И все мои коллеги прямо скажут, какую школу нужно назвать лучшей. Ту, которая способствует социальной успешности ее выпускника. Ту, куда родители хотят отдавать своих детей, а критерии - дело наживное. И общество, полагаю, готово соучаствовать. Но существующая нормативная база, особенно после принятия 25-й главы... (Вот видите, как директор школы разбирается в главах Налогового кодекса! Но у меня два месяца налоговая проверка сидела, а до этого прокурорская, а до этого еще какая-то и так далее.) Как правило, не проверяют тех, кто ничего не делает. Поэтому первый мой тезис - нужен межведомственный подход к образованию. В сентябре у меня на двухдневной стажировке были пятьдесят директоров школ из! Китайской Народной Республики. У них совершенно другая ситуац! ия. Там ярко выраженная протекционистская политика государства по отношению к школе. Я не призываю вернуться к закону "Об образовании" 1992 года, хотя это было бы сладко очень, но хоть какие-то шаги здесь нужно делать.

Что же до критериев, то хочу сказать: мне много приходится ездить по регионам, и везде я сталкиваюсь с такой проблемой, как качество образования. Кстати, готовя документы, чтобы заявить свою школу на конкурс и получить этот самый миллион, я пытался найти определение, что же такое качество образования. Слова "качество образования" есть во всех документах - и в федеральных, и в региональных, и в муниципальных. Но ни одного определения, что же такое качественная образовательная услуга, я не нашел. Поэтому надо бы напрячь ученых или еще кого-нибудь, чтобы нам разъяснили: а что такое качество образования, чем "услуга" отличается от "продукта"? Потому что само понятие качества, к сожалению, у нас в России ассоциируется с отчетам! и, которые писались в брежневские времена. Там был "процент качества" - соотношение четверочников и пятерочников ко всему остальному школьному сообществу. Да я налеплю их сколько угодно. Помните, в начале 90-х, когда советы во всех школах должны были быть? Кто-то отчитался, что в Российской Федерации в 105 процентах школ уже действуют советы. В 105 процентах!

Ну и не могу не упомянуть такой критерий, как процент уровня воспитанности.

Пример и так далее. Я связываю это с той самой "опережающей лояльностью", о которой недавно услышал. Но очень хотелось бы от министерства, как от главного штаба национального проекта, получить точные, очень конкретные не "целевые установки", а разъяснения по этим позициям. И инициировать протекционистскую политику со стороны администрации президента. Вот когда вы бываете там, вы там Кудрину скажите, чтобы он по-другому к школам-то отнесся. Депутатский корпус вряд ли внесет коррективы в Бюджетный кодекс,! но тут тоже что-то надо делать. Потому что о нас часто вспоми! нают пер ед выборами, видя в нас реальный электоральный ресурс. Но тут главный момент какой? Социум, община, они немножечко опережают государство. И к этой общине надо прислушаться!

С.В.Волков: Ефим Лазаревич, а вы участвовали в обсуждении критериев?

Е.Л. Рачевский: Да, конечно, участвовал. И те критерии, которые сегодня заложены, они, слава богу, очень серьезная подвижка. Но вся штука в том, что "внизу" в большей степени реалисты и так далее. Поэтому там, к сожалению, механизмов качества нет. А они очень нужны.

Т.Н.Ромашина (гимназия # 1567): Я загрустила, слушая вас сегодня. Андрей Александрович, вы сказали, есть элемент недоверия. Да, элемент недоверия есть, потому что мы наигрались в разные конкурсы и игры и знаем, как это все бывает. И хотя сейчас готовимся тоже к миллиону, но надежды нет. Чего бы не хотелось? Не хотелось бы, чтобы что-то менялось во время игры, хотя! бы в течение этого года. Я понимаю, что поправки на следующий год будут, да, хорошо. Но уже опубликованные поправки - сейчас не надо их менять, потому что иначе это будет просто глупо. И мы уже проходили подобное.

И, конечно, есть определенные предложения. О том, что есть хорошие школы, мы знаем. И знаем эти школы. Есть и критерии для определения хороших школ. Есть и мировой опыт выработки таких критериев. В Англии, например, тоже выбирают лучшие школы, и пользуются только двумя критериями. Первый - психологический климат в школе. Его изучает независимая психологическая комиссия, которая отправляется в школу. Второй - успешность выпускников. Конечно, понятие успешности немножко "растекается". Например, человек окончил физтех, а работает в бизнесе по овощам и фруктам. Да, он хорошо живет материально, но можно ли его назвать успешным? На мой взгляд, нет. Кто-то считает, что можно. Вот и разошлись во мнениях. Но есть два основных критерия. И люди знают успешны! е школы, люди знают успешных учителей, люди знают те школы, в ! которых надо учиться их детям. И я бы хотела еще сказать, что в такие успешные школы надо молодых специалистов направлять на стажировку. То есть закончил вуз - идешь в школу: на две недели отправься в хорошую школу и посмотри, как люди работают. Это первое.

Второе: вы, наверное, думаете о будущих национальных проектах. Я считаю, что стоит подумать о национальном проекте, который, например, в нашем Западном округе начинает работу (но он не называется национальным, конечно). Этот проект связан с сиротскими учреждениями, это тоже должно нас касаться. Должны ли иметь место сиротские учреждения в Москве? Нужно ли, чтобы наших детей отправляли в Америку и мы смотрели разные страсти и ужасы? По-моему, это может стать будущим национальным проектом.

А.С.Бубман (школа # 1513): Вы знаете, я внимательно слежу за тем, что происходит. И многие вещи не понимаю. Говорят: слава богу, что учителя получили тысячу рублей; сл! ава богу, что есть три тысячи школ и десять тысяч учителей. Я считаю, что это - оскорбление. Оскорбление учителей, оскорбление общества. Потому что ничто так не воспринято в нашей стране, как образование. Все люди понимают, но директор школы связан по рукам и ногам. Это должна быть не временная подачка, - а это рассматривают только так, - это должна быть национальная политика государства. Политика, а не проект! Проект, я как лингвист вам говорю, имеет кратковременный характер. И если это будет два-три года, то мы только посеем вражду между школами и учителями. Подумайте об этом.

М.Я.Шнейдер (гимназия # 45): Прежде всего, хочу сказать, что я не рассматриваю этот национальный проект как национальный проект. Я рассматриваю это как замечательный конкурс для желающих. В отличие от моей коллеги, я не готовлюсь к "миллиону", хотя мои коллеги по администрации гимназии решили все-таки в этом конк! урсе участвовать.

Первая ассоциация, которая у меня возн! икла, ко гда я увидел слова "национальный проект", - Nation in Danger ("Нация в опасности"). Именно так назывался доклад, изданный в 1983 году в Соединенных Штатах по вопросам образования. На самом деле национальный проект - это нечто фундаментальное, концептуальное, это некие ценностные установки, которые должны реализовываться всей государственно-общественной мощью. Объявленный конкурс очень хорош для его участников хотя бы потому, что разработанные критерии заставляют создать совет тех, у кого его еще нет, написать программу развития (тех, у кого ее нет), открыть лицевой счет и стать юридически самостоятельными. И это очень хорошо. Другое дело - насколько эти критерии являются объективным показателем успешности школы.

Мне кажется, что нам действительно не хватает национального проекта. Напомню, что в 2000 году вышел замечательный документ, по-моему, его даже в этих стенах создавали. Может, не в этом зале, но в этом здании. Назывался он "Стратегия раз! вития Российской Федерации на период до 2010 года". И там был такой замечательный раздел - "Стратегия развития российского образования до 2010 года". 2010 год еще не наступил, документ тот был, вообще говоря, предвыборным, кандидат, который шел на выборы с этим документом, на тех выборах победил и до сих пор является нашим президентом. Вроде бы тот документ должен выполняться.

Вернемся к тому, что происходит сейчас. Я очень внимательно читаю все, что говорят наши лидеры об образовании. И, честно говоря, из всех выступлений вынес только одно: система работает плохо и надо что-то сделать, чтобы она заработала хорошо. При этом никто не говорит, что значит "плохо". Может, нужна какая-то статистика, может, какие-то результаты общественных опросов. Может, провести исследования, которые бы показали достоверно, что система работает плохо. Я, например, не знаю, плохо система работает или хорошо. Я знаю, что у нас есть школы сильные, есть школы средние,! есть слабые, есть школы "ресурсообеспеченные", есть! необесп еченные. У меня нет оснований считать, что система работает плохо. Зато у меня есть основание полагать, что общество, читая и слушая то, что ему рассказывают, действительно считает, что школы работают плохо. И с удовольствием тратит свои деньги на различные дополнительные образовательные услуги в вузы, и прочее, прочее, прочее. Еще очень важный момент - национальный проект "Образование" как конкурс сделан совершенно замечательно, в нем можно участвовать и, наверное, нужно участвовать. Но у нас чрезвычайно низкий базовый уровень. Ориентация на лидеров очень хороша, когда базовый уровень в порядке. Такие проекты-конкурсы можно устраивать в образовательной системе или в обществе, где базовая зарплата учителя позволяет ему нормально жить. Устраивать же такие вещи в обществе, где учитель в среднем жить нормально не может и где зарплаты являются, извините, национальным позором (иначе я просто это не могу назвать)… Мне кажется, что это двигает нас немножко в другую с! феру.

Есть два подхода к образованию сегодня. И, кстати, они четко прослеживаются даже по регионам. Часть регионов и часть, скажем так, ньюсмейкеров в этой сфере считает, что образование - рыночная среда, что надо превратить общеобразовательные учреждения в автономные некоммерческие организации и пусть себе выполняют государственный заказ, а остальное зарабатывают. Мне кажется, что это путь в никуда. Ни в одной стране цивилизованной массовое образование не может быть сегментом рынка.

Если мы все-таки исходим из того, что образование - это некий социальный проект, то тогда должны быть четко предусмотрены нормы социальной поддержки не только конкретных лидеров. Меня очень удивило, когда я увидел, что целые категории учительства и школьной администрации не попадают под поддержку национального проекта. На сайте Министерства образования и науки в форуме люди уже давно пишут, что центральная фигура административная в гимназии даже не директор, а завуч. А мы не можем в! ыдвинуть наших администраторов на участие в конкурсе, хотя им ! деньги т оже, наверное, не помешали бы. Нет там такой категории.

Таким образом, отсутствие серьезной, продуманной социальной поддержки делает этот проект не национальным проектом, а конкурсом, очень интересным, похожим на многие другие замечательные конкурсы, в которых можно участвовать. Что же до системных изменений, которые будут отрабатываться в дальнейшем, то никакие системные изменения невозможны с голодным учителем. Даже если мы сейчас же исправим все наше педагогическое образование, даже если мы мощные ресурсы кинем во все регионы и поставим во все школы по двадцать компьютеров, даже если там будет бесперебойный интернет, - без нормального учителя как представителя среднего класса (естественно, в российском его понимании) никакой проект, будь он национальный, региональный или еще какой, ни к чему не приведет. В тех регионах, где это поняли, уже сегодня могут похвастаться положительной динамикой. И это еще раз подтверждает мой интуитивный вывод, что система работает, и ра! ботает неплохо. Весь вопрос в том, что не хватает межведомственного подхода. Тогда это будет национальный проект.

С.В.Волков: Михаил Яковлевич, у меня к вам тот же вопрос: ваша школа участвовала в обсуждении критериев?

М.Я.Шнейдер: Методом участия в форуме. А вообще, что значит "участвовала"? Мне казалось, что национальные проекты разрабатываться могут только в сетевом взаимодействии. И, кстати, есть такой опыт у региональных проектов, которые так и разрабатываются. Более того, мне кажется, возлагать всю ответственность за реализацию проекта на министерство было бы тоже неправильно, потому что мы сами, и сидящие здесь, и наши коллективы, и наши коллеги, должны озаботиться реальным функционированием образовательного сообщества, профессионального сообщества. Тогда, может, это действительно будет та опора, на которой будет легче проекты реализовывать.

С.В.Волков: Большое спасибо. В интервью "Русскому журналу" Евгений Б! унимович сказал, что, когда речь идет о высшей школе, понятно,! с кем г оворит власть. Есть союз ректоров. Когда же дело касается средней школы, то такого органа, институции, с которой можно было бы вести диалог, нет. Одна из задач проекта "Директорский клуб" - попытаться создать именно в сетевой культуре такую структуру, горизонтальную, чтобы никто, ни сверху и ни снизу, а такой горизонт по всей стране.

В.А.Фертман (Столичная гимназия): Когда запускается какой-то проект, не важно, какого масштаба, обычно задается вопрос "зачем". Какова цель запуска национального проекта в области образования? Казалось бы, любой национальный проект в области образования должен быть направлен на три серьезных момента. Момент первый - это изменение содержания образования, потому что понятно, что современное содержание образования не соответствует запросам общества. Второй момент - это изменение технологии преподавания. Потому что понятно, что мы работаем по технология! м несовременным. И третий - это изменение кадровой ситуации. Это три кита, на которых стоит любая структура, и наше образование тем более. Может, провоцируя немножко, может, утрируя, должен сказать: не те преподают, не то и не так.

Что делает этот национальный проект? Что мы делаем? Выделяем лучшие школы по абсолютно формальным критериям. Опубликованные критерии, слава богу, открыты, но они абсолютно формальны. Там есть странные вещи. Например, отсутствие правонарушений. А если микрорайон школы таков, что там не может быть этих правонарушений? Что за странный критерий - победы в олимпиадах? А если это коррекционная школа? Или критерий - наличие АРМ учителя. Для тех, кто не понял: АРМ (автоматизированное рабочее место) - это компьютер, принтер, мультимедийный проектор, сканер. Сколько АРМов? Да какая разница, сколько их! И кто сказал, что АРМ учителя - это вообще хорошо всегда? И почему его обязательно надо использовать? Я вот, например, как учитель литературы, ни в ка! ком АРМе совершенно не нуждаюсь. Ни в каком виде он мне не нуж! ен, я и так справлюсь.

На самом деле речь идет совершенно о другом. Что у нас будет происходить? Мы сдаем документы, они проходят некую техническую экспертизу, затем попадают в общественные организации, где эти документы листают и дают некую рецензию. Как на основании абсолютно формальных документов, которые пишет сама школа, можно дать оценку деятельности этой же самой школы?

А самое главное - этот проект, прежде всего, следовало направить на изменение содержания образования. Ведь все наши проблемы связаны в первую очередь с тем, что мы учим не тому. Вот в документах ЮНЕСКО очень четко и ясно сформулированы приоритеты образования, и они абсолютно не противоречат традициям русской школы. Первый приоритет - научить получать знания, то есть учить учиться. Второй - научить работать и зарабатывать, то есть учение для труда. Третий - научить жить, это учения для бытия. И четвертый - научить жить вместе, это учение для совместной жизни. Вот же четко сформулированные критерии.

В связи с этим мне кажется, что проблема национальных проектов именно в том, что их цели не сформулированы, они абсолютно локальны и не привязаны к современным задачам образования.

С.В.Волков: Виктор Александрович, тот же вопрос: школа на стадии обсуждения этих проектов не участвовала?

В.А.Фертман: Нет, не участвовала. Только на форуме. Я отправлял предложения своего педагогического коллектива и не нашел в документах ни одной ссылки на то, что мы предлагали.

М.Г.Мокринский (лицей # 1535): Отчасти я готов повторить тезисы Виктора Александровича, наверное, немного в другом стилистическом решении. Например, я совершенно согласен, что по предложенным критериям можно оценить эффективность движения в неверном направлении. Школа, и так вполне может быть, хорошо делает то, что совсем хорошим по результатам и по процессу не является. Многое из того, что сегодня мне кажется п! риоритетным для перспективы школы, для оценки направления ее д! вижения, в проекты не вошло. Может, потому, что они не являются массовыми критериями, то есть неприменимы к широкому спектру школ. Но в критериях выбора лучших это хотелось бы видеть. Например, мог бы быть не просто критерий подхода к инновационной и экспериментальной работе, а что-то сродни кредитной истории. Чтобы понять, насколько эффективно учебное заведение в прежние годы использовало средства на экспериментальную и инновационную деятельность. И насколько оно последовательно в использовании результатов этой деятельности.

И что еще мне кажется очень важным и чего, кстати, не делалось не только в сфере образования, но и, по-моему, вообще ни в одной из сфер национальной политики, - это привязка результатов к конкретным, осязаемым перспективам развития. Я бы такую привязку обрисовал словами "целевые группы". Чтобы была возможность не просто описать, хорошо или плохо работает школа, а возможность выяснить, как школа в реальности сочетает "искусство возможного и ! желаемого". То есть понять, не сколько в школе отличников и победителей олимпиады, а насколько четко и эффективно школа отвечает на запросы тех групп населения, которые волей или неволей на нее сориентированы, а заодно понять, насколько высказан или не высказан запрос этих групп.

Наиболее оптимистичную трактовку, которую я могу позволить себе в связи с национальными проектами, наверное, можно сформулировать словами "каша из топора". Может, национальный проект и следует рассматривать как катализатор, для которого не хватает… - и дальше минут двадцать загибать пальцы, перечисляя, чего не хватает. Нам предлагают задорным способом - через катализатор - понять, чего не хватает, притом, что не сформирована система валидизации задач школы в целом, задач в отдельных регионах.

В общем, я готов раздваиваться, готов принимать то из национальных проектов, что будет, возможно, оказывать благоприятное влияние на рамочные формы, но сказать, что это готовый,! действительно рабочий рамочный проект для конкретной школы, я! не гото в. И еще одно замечание - я совершенно согласен с коллегами, что копеечные приоритеты лучше не называть приоритетами. В тех регионах, в которых выданные деньги воспринимаются как что-то серьезное, их следует подавать как национальную программу. В тех регионах, где это никак не меняет ситуацию, наверное, лучше какие-то другие проекты ассоциировать с президентской администрацией.

И еще одна реплика: тут уже прозвучало при сравнении с Англией, что не может человек, окончивший Физико-технический институт быть успешным, если он торгует фруктами. В Англии, торгуя фруктами, не может быть успешным, а вот у нас как раз таки может. И будет восприниматься очень успешным, если он будет не физиком, продолжающим свою работу, а торговцем фруктами. И в этом смысле нужны поправки на то, что сегодня нормально в общественном восприятии, а что нет, и при обсуждении проектов, и при уточнении критериев в регионах, и при выводах.

С.Л.Менделевич (школа # 57): Буду говорить вещи неприятные. Во-первых, я не вижу "проекта" в том, что происходит. Во-вторых, я не понимаю, какое дело нации до того, что нескольким учителям и нескольким школам "отсыплют" немножко денег. Понятие национального проекта, как мне представляется, вещь простая, как мычание, когда любому дворнику понятно, почему на его налоги производят какие-то действия. С другой стороны, нам говорят: а вы посоревнуйтесь - и морковку получите. В этом зале, в зале наверху, во всех залах, где мне удается попасть к микрофону, уже несколько лет (видимо, всем уже осточертел) я спрашиваю одно и то же: где мой госзаказ? Когда мне объявят, какой есть госзаказ, вот тогда можно устраивать соревнование "а ну-ка, барышни", кто этот госзаказ лучше выполнил. Мы с вами сидим и обсуждаем, честные ли, хорошие ли правила для соревнования нам предлагают. Наверное, очень хорошие правила, я ничего против них не имею. Я, пра! вда, их подробно не прочитал, но, наверное, они очень хорошие,! потому что я знаю кучу людей, очень уважаемых мной, которые в эту игру играли, обсуждали, составляли все это. И я априори готов признать, что очень хорошо все. Но почему это "национальный проект"? Я начинал работать уже довольно давно, при советской власти. Тогда мне говорили: если у тебя 26 процентов выпускников в ПТУ пошло - это хорошо, а если 25 - нет, и не будет тебе премии. Я не говорю, что это было хорошо. Но это были понятные правила игры. Ты мог в нее играть или не играть. Происходил естественный отбор. Люди, которые были не согласны в эту идиотскую игру играть, уходили и начинали делать что-то свое... Понесло, извините.

Я абсолютно согласен со всеми моими дорогими друзьями и коллегами, которые выступали до меня. Они уже всё сказали и высказали, по-моему, наше общее отношение к тезису национального проекта в области образования. Проект должен быть обращен к детям, а не к учителям. Если бы было объявлено национальным проектом, что мы должны выиграть все олимп! иады во всемирном масштабе, ей-богу, за это стоило бы биться. А спрашивать нас, так или не так в конкурс сыграть, ну, подавляющее большинство из нас даже в конкурсе "Учитель года" не участвует. В цирк мы по билетам ходим.

В.Л.Чудов (лицей при МЭИ # 1502): Здесь мы славно поругали национальную программу, национальный проект. Дело, в общем-то, неплохое. Что-то мы, наверное, получим. Но, наверное, не это является нашей национальной программой. Хотя бы потому, что три тысячи школ должны получить по миллиону, а сколько школ у нас в стране? И через сколько лет этот национальный проект сможет что-то существенно изменить? Мне кажется, сейчас, пользуясь тем, что у нас в гостях министр, нужно поговорить о будущем. Для нас этот национальный проект, наверное, уже элемент прошлого. А говорить надо о будущем. Говорить надо о финансировании школ, об упорядочении работы фискальных служб, с этим творится! безобразие. Надо смотреть, какое место должно дополнительное ! образова ние иметь в наших структурах. Надо говорить, что негосударственные школы имеют право на жизнь в Москве, в других городах. По-моему, в Москве они уже не имеют права на жизнь. Вот эти вопросы, мне кажется, надо поднять в следующей встрече, если, конечно, Андрей Александрович согласится с нами, такими резкими и противными, встретиться.

В.Хилтунен (не представитель директорского сообщества, писатель, журналист, один из создателей рубрики "Алый парус" в "Комсомолке", академик Международной академии телевидения и радиовещания): Мои четверо детей, пятеро внуков и девять племянников финскую школу, вуз и детские сады прошли. Я поэтому смотрю, что происходит с ними в лапах лучшей в мире образовательной системы. Знаете, финны - народ такой медленный. Там национальный проект давно придумался. Там Маннергейм в 1932 году сказал, что нужно отдать деньги военных в школы, нужно это сделать так, чтобы каждый финн, видя плачущего ребенка, набил морду тому, кто ! обижает ребенка, а потом набил морду ребенку, чтобы он больше не плакал. С тех пор прошло пятьдесят лет. И у них все очень просто с этой образовательной системой. Каждый год они спрашивают: "Мы самая честная нация?" Нет, в Исландии честнее люди. Почему? Потому что там разбросали сто кошельков с сотней долларов по сортирам всех городов и там вернули все сто кошельков, то есть там сто процентов вернулось. А у нас вернулось девяносто шесть процентов кошельков. Значит, у нас еще есть резерв, куда расти. А в Москве-то один кошелек вернулся. Дальше финны спрашивают: "А как у нас с коррупцией? Мы первые в антикоррупции?" Нет, первая Дания, а мы - вторые. Значит, программа специальная принимается, чтобы коррупции не было. А что у нас с индексом благоденствия? Он у нас самый лучший в мире. Мы победили, у нас нет богатых и бедных, потому что все получают 77 тысяч рублей на руки. И учителя, и все. Ни лучше, ни хуже. Достоинство учителя, по западным стандартам, начи! нается с 45 тысяч рублей. Когда они получают на руки 45 тысяч,! у них в озникает ощущение, что они уже воровать не должны.

Я тут взял книжку "Революция в образовании", написанную очень умными грамотными американцами, - за восемь лет и за миллион баксов они обследовали все лучшие школы планеты. Там нет ни одной российской школы, на всякий случай.

Мне в одном дурдоме показали такую игру, псевдоолимпийскую, можно сказать. Сумасшедшие кидали стрелку, потом подходили и подписывали десятку: попал, попал, попал. Я к тому, что эта олимпийская жажда соревновательности по-другому может быть организована. Мы должны понимать себя в контексте других стран. Я уже устал писать, что проезд в Финляндию из Питера стоит десять евро туда и обратно. Ну, отправьте вы весь корпус туда, ну посмотрите, что там творится.

И еще - через пять-десять лет мы столкнемся с совсем другими ребятами, они по-другому устроены, по-другому общаются. И если мы сейчас будем какой-то проект делать из того, что мы имеем сейчас, то завтра опоздаем еще лет на пят! надцать. А в проект не верю, потому что он сделан немножко местечково.

Е.Н.Пенская: Валерий, спасибо, ты предложил очень важный критерий для конкурса. Ту школу, в которой вернулся один кошелек, уже можно считать лучшей.

А.А.Фурсенко: По ходу выступлений я вспоминал русскую пословицу "У кого щи жидкие, у кого жемчуг мелкий". Я волею судеб езжу по очень многим регионам и могу сказать, что сегодня мы все-таки обсуждали "мелкий жемчуг". Причем обсуждали за тех, у кого жидкие щи. И если кто-то думает, что у нас изжит миф о самой лучшей в мире системе образовании, то это глубочайшее заблуждение. И чем жиже у нас щи, тем больше этот миф процветает. И он живет не только в высшей школе, но и в средней. Надеюсь, что у присутствующих нет иллюзий и они понимают, что если наши ребята и успешны, то, к сожалению, не благодаря школе, а вопреки. И если есть исключения, то они связаны с учителями. С конкретными школами, которые так сумели собрать! учителей и удержать их.

И уж коль скоро мы начали честн! ый и жес ткий разговор, то право на него имеют обе стороны, если эти стороны считают себя экспертным сообществом. Если же это директора школ встречаются с чиновником, то чиновник всегда поражен в правах. Но меня приглашали именно на экспертную встречу. И ни у кого из нас нет монополии на правду и на правоту. Надеюсь, вы со мной согласитесь.

И знаете, давайте просить у бога то, что нам надо. Нам что, всерьез нужен госзаказ, что ли? Мы реально хотим, чтобы из центра жестко говорили: сделай так, а полшага в бок - и тебя к чертовой матери выгонят? Мне иногда студенты на встречах начинают говорить: восстановите, мол, поголовное распределение после вузов. Я говорю: "Ребята, свобода дороже, вы просто не знаете, насколько она дорога, потому что вы живете сегодня. А мы жили в другое время и уже накушались этого". Давайте не пользоваться "обезьяньей лапой", как это описано у Джэкобса. ! А теперь самое главное - попытаемся услышать друг друга.

По поводу мифов - вот считается, что у нас не хватает учителей. А по объективным, статистическим данным, у нас не хватает учеников. В России у нас сегодня в среднем примерно 9,97 ученика на одного учителя, а есть регионы, где и по 6 учеников. В Европе в среднем по 15 учеников. И ситуация у нас будет ухудшаться, потому что количество учителей почти не падает. Абсолютно же ясно, что это скрытая безработица. Не надо меня рассматривать как врага, который случайно узнал главную военную тайну. И категорически надо, чтобы он ее немедленно забыл. Мифы нам надо уничтожать не только внешние, но и внутренние.

Не раз высказывался тезис, что критерии оценки лучших школ носят формальный характер. Но, бога ради, извините, я не знаю, как сделать критерии, которые касаются огромного количества учителей и школ, неформальными. Помнится, Александр Наумович Тубельский (директор Мо! сковского научно-педагогического объединения "Школа самоо! пределен ия". - "РЖ") как-то сказал: "Хочу, чтобы министр имел такую подзорную трубу, из которой бы он видел каждую из 62 тысяч школ". Это, конечно, очень здорово, но абсолютно нереалистично. Любой национальный проект касается всей нации, и наш нацелен на то, чтобы начать создавать систему. Система противна всегда, особенно для уникальных людей. Ведь система подавляет уникальность. Но именно система позволяет шаг за шагом повышать средний уровень. И наша задача - создать систему и, создав систему, обеспечить уникальным возможность расти, не мешать им. Вот две составляющие. И баланс между этими двумя составляющими является определяющим в успехе или неуспехе нашего дела.

И все-таки мы все - советские люди. Мы все рассчитываем все-таки, что придет сверху директива и будет не очень плохой. Парадокс советского времени был в том, что каждый из нас по отдельности был "против", а все вместе "за", сейчас ситуация такая, что мы и по отд! ельности можем быть против, и все вместе тоже. На сайте министерства мы попытались создать площадку для обсуждения и действительно попытались учесть пришедшие предложения, учесть "по среднему". А как быть, если двадцать за то, чтобы учитывать количество победителей олимпиад, один утверждает, что чушь это собачья, не надо про олимпиады писать. И пусть лично я именно с ним согласен, но если я не введу такой критерий, то большая часть школ и учителей будет обижена.

Чем сильна Финляндия? Там ставка делается на то, чтобы каждый мог выразить себя, но при этом там очень высокий средний уровень. И добивались они этого высокого среднего уровня очень-очень долго, там действительно главным критерием уже можно считать возможность самовыражения. Но мы-то сейчас, извините, нулевой цикл строим. Надо понимать, где мы в данный момент находимся. Сегодня на обсуждении не раз звучало: конкретные-де критерии смешны. Подумаешь, отдельный счет, управляющий совет. А в! ы знаете, в каком количестве школ запрещают иметь самостоятель! ный бала нс, самостоятельный счет? Запрещают! Отдельный счет, управляющий совет - и это сигнал не школам, а органам образования. Мы говорим: дайте школам самостоятельность, отпустите их, дайте им возможность двигаться вперед.

И я не считаю, Александр Семенович, что общество оскорблено проектом. Я считаю, что проектный подход к любому изменению - это очень тяжелая вещь, но это правильная вещь. У нас жизнь сегодня строится все в большей степени по проектам. Это свидетельствует, знаете ли, что мы ушли от социализма, там действовал непроектный принцип, принцип как бы всеобщего благоденствия. А капитализм, к которому большая часть присутствующих, думаю, голосовала и призывала, это как раз принципиально проектный принцип.

Многие говорят, надо все четко прописать, все выверить, а потом все это быстро реализовывать. Так - разом - не получится. Мы должны двигаться шаг за шагом. Смотрите, сколь неоднозначное отношение к нормативному финансированию. Но тем не менее, на мой взгляд, э! то шаг все-таки в правильном направлении. Если есть рядом две школы, то базовое их финансирование должно зависеть от того, сколько учеников в каждой из этих школ находится. И для того, чтобы дать возможность ученику голосовать ногами. Ему плоха эта школа, та - хороша, он взял и ушел. А вместе с ним ушли и деньги. Но просто взять и декрет написать ничего не значит. И когда мы начали очень аккуратно, исподволь говорить, что выделение денег на лучшие школы, на лучших учителей, на поддержку классных руководителей зависят от количества учеников, то шаг за шагом, потихоньку, потихоньку, начинает заседать в голове, что на самом деле жизнь учителя, директора школы, каждого, кто работает в образовании, связана не с тем, какое у него штатное расписание, а с тем, сколько человек он учит.

Да, есть второй вопрос: как он их учит. И вот по этому вопросу мы пытались получить предложения, но, честно говоря, ничего конструктивнее "общих фраз общего формата" не п! розвучало. Понимаете ли, мы сегодня живем во времени цифр. Зву! чит, мож ет, плохо, но это правда. Не аналоговое у нас время, а цифровое. У нас телефоны цифровые, фотоаппараты цифровые и время, которое тоже требует некоторой оцифровки. Я сам и по воспитанию, и по интересам, скорее, гуманитарий, хотя и доктор физико-математических наук. И мне больше нравится гуманитарный подход, он аналоговый, не цифровой. Но дети-то наши живут в цифровом мире. И готовить мы их должны именно к этому миру. И мы должны сначала им вопросы ставить, которые их готовят к жизни в этом мире, а не в каком-то другом, опосредованном. Финны те же самые почему PISA выигрывают? Потому, что они правильно отвечают на житейские вопросы, те вопросы, которые сегодня в мире звучат и которые помогают им жить каждый день. Люди вообще часто сами себе противоречат, вот человек говорит об изменении технологий и тут же обрушивается на АРМ. Но ведь это же и есть кусочек новой технологии Да, всего лишь кусочек, но его можно как-то конкретно охарактеризовать и измерить.

Позвольте такую ! аналогию: смотрим мы фигурное катание и восхищаемся произвольной программой, но при этом точно знаем, что есть и программа обязательная и что без прохождения этой обязательной программы ни один спортсмен не имеет никаких шансов на то, чтобы выйти на какой-то уровень. Мы сегодня делаем первый шажок именно в рамках обязательной программы. Я не рассчитываю на то, что через год, через два мы выстроим что-то из стекла и бетона, выдающееся, замечательное. И если лично мне как министру и моим коллегам из министерства удастся создать какую-то минимальную базу, если мы на следующем этапе начнем стартовать не с того уровня, с какого стартовал я, а на ступеньку выше, - уже будет достижение. Я отдаю себе отчет в том, что без маленьких шагов, последовательных, без baby steps - детских, малюсеньких шажков - продвижения не бывает. Ни продвижения кого-то конкретного, ни всей системы в целом.

Неимоверно тяжело делать первый маленький шажок, но заставьте себя его сделать. Я хочу сказат! ь, чтобы национальный проект не на словах, а на деле позволил ! реализов ывать некие единые общие подходы в системе образования, надо сделать первые шаги, а не ставить себе задачу - либо настоящий мощный шаг, рывок, либо ничего. Три тысячи школ, десять тысяч учителей. Капля в море. И даже по таким минимальным критериям нам будет не так-то легко найти три тысячи школ, но, когда найдем, у нас будет основание поднять их на щит и сказать Госдуме, министру финансов, кому угодно: вот три тысячи лучших школ, но это мало, очень мало. Этого абсолютно недостаточно. Если мы сделаем это в десятикратном размере, то их будет тридцать тысяч, а для этого нужно другое финансирование. Я считаю, что национальный проект дает нам шанс немножко продвинуться вперед. Я считаю, что за те деньги, которые, как говорится, в этом проекте, больше продвинуться не удастся. Но я считаю, что это абсолютно необходимое, хотя, может, и недостаточное условие для того, чтобы получить другие деньги и другие возможности в наши руки.

Что же до оценки, которая сегодня выставлена про! екту, скорее, она все-таки неудовлетворительная, во всяком случае, так я это услышал. Но если тебе поставили "двойку", это не значит, что тебя тут же выгнали из класса. Ну, поставили "двойку" и сказали: можешь посидеть, поучиться и пересдать через какое-то время. Я готов попробовать это сделать. Но встречно прошу, чтобы и вы тоже еще раз посмотрели критически, а на все ли сто процентов правильны те критерии оценки, которые вы у себя держите? Может, время изменилось и оценку требуется ставить немножко за другое?

У входа в метро меня спрашивают: "Девушками не интересуетесь?" Девушки переминаются с ноги на ногу тут же, такие - господи помилуй... Тут же прогуливаются менты, хотя проституция у нас законом не карается, а сутенерство, - да.

С Питером у меня странные отношения - почти как у Венечки Ерофеева с Кремлем. Я никак не могу попасть в этот город, а если и попадаю, то так, что ничего не успеваю разглядеть. Впрочем, с Кремлем Венедикт Васильевич, конечно, прибег к сильному художественному преувеличению. Я с ним был чуть-чуть знаком и однажды в начале 80-х его видел в начале Никольской, тогда улицы 25 Октября, идущим со стороны Красной площади.

А то, что я странным образом попадал в Питер, - бывает и намного страннее. Например, покойный коллекционер Леонид Талочкин рассказывал хорошую историю - возможно, он ее придумал, Леонид Прохорович был хороший сочинитель. Но ее качество это не отменяет.

Идет он когда-то давным-давно летним вечерком по Москве, а ему навстречу - похмельный художник Владимир Немухин, в тапочках и с бидоном. Ищет пиво - тогда, многие не поверят, пиво было дефицитным продуктом. Талочкин говорит: "Володя, пиво в "Эрмитаже" есть", имея в виду, естественно, "Эрмитаж" в Каретном ряду.

Через пару недель какой-то ленинградский приятель Талочкина и Немухина приезжает в Москву и рассказывает, как он встретил похмельного Немухина с бидоном и в тапочках возле Эрмитажа, где тот искал пиво. Пива не было, но зато он посмотрел на шедевры.

Выяснилось, что после встречи с Талочкиным Немухин отправился на Ленинградский вокзал, сел в поезд, хорошенько принял в вагоне-ресторане, а прибыв в Питер, прямиком пошел на Дворцовую площадь.

Когда-то я в Питере бывал часто и подолгу. Там жили мои бабушка и дедушка, и в детстве меня часто отправляли к ним погостить. Дед умер, когда я был совсем маленьким, я его почти не помню, а бабушку очень любил. Но к городу на Неве, колыбели революции, я так и не прирос душой. Как я понимаю, потому что мне, москвичу, казалась отвратительной прямизна питерских улиц и их пересечения под прямыми углами.

Потом, в юности, я туда с друзьями мотался по несколько раз в год, такое было обыкновение. Билеты дешевы, стоили не то восемь, не то десять рублей (хотя, если задуматься, плацкартный билет и сейчас стоит столько же), и мы часто вечером говорили друг другу: "А поехали в Питер?" И ехали. Правда, очень часто без билетов, потому что в кассе их не было. Но всегда можно было договориться с проводником, и тот за какую-то мзду пускал в вагон.

Приезжали невыспавшиеся и обычно в плохую погоду. Питер у меня вообще стойко ассоциируется с продроглостью, о каком времени года ни шла бы речь. Шли в музеи. Потом встречались с друзьями. Обязательно посещали рюмочную на Моховой, рядом с Русским музеем. Само собой, шли в кафе "Сайгон", о котором уже создана обильная мифология. Почему питерские литераторы, музыканты, художники и всякие околокультурные деклассанты собирались именно в этом месте - для меня загадка. Считалось, что там хороший кофе. По-моему, кофе был такой же, как во всех советских заведениях.

Но публика в "Сайгоне" на самом деле собиралась занимательная. Например, православная активистка и феминистка философ Таня Горичева, которую накануне Олимпиады-80 выгнали в эмиграцию во Францию. Говорят, сейчас она впала в какой-то мракобесный православный шовинизм, но тогда была крайне продвинутой и пропагандировала Делеза и Гваттари. В "Сайгоне" очень часто бывал ее тогдашний муж поэт Виктор Кривулин, из-за перенесенного в детстве полиомиелита передвигавшийся при помощи двух костылей, но человек фантастически подвижный - здоровым бы такими быть. И всегда, кажется, там присутствовал художник Борис Кошелохов - с длинными космами и бородой, в брезентовом балахоне, карманы которого были набиты тюбиками краски, углем и карандашами, один из отцов основателей питерской "Новой волны". В 1978 году он каким-то образом (женившись на итальянке?) на несколько месяцев оказался в Италии и даже участвовал в Венецианской биеннале, что в те времена было совершенно невероятным. Его брутал! ьная и экспрессивная живопись пришлась совсем не ко двору - тогда в моде был концептуализм, но, останься он в Италии еще пару лет и дождись расцвета трансавангарда и "Новой дикости", сложилось бы, возможно, по-другому, - и Кошелохов вернулся на Невский.

Потом мы у кого-нибудь ночевали и возвращались в Москву - обычно снова без билета.

Моя постоянная езда в Питер продолжалась до середины 80-х. Там были друзья и приятели. Многие сейчас половину времени проводят в Москве, другие разбрелись по миру, многие - умерли. Не знаю почему, дело ли в питерской атмосфере или в чем-то другом, но мои питерские приятели - Майк Науменко, Сергей Курехин, Тимур Новиков, Натан Федоровский (тот, правда, долго жил и повесился в Германии) - к ранней смерти более склонны, чем московские.

В последний раз я в Питере по-настоящему был зимой 86-го. Отправился с друзьями по приглашению Курехина на очередную "Поп-механику". В ней участвовали Эдуард Хиль, "Аквариум", "Кино", камерный оркестр, джазисты, накрашенные полуголые девушки, Курехин метался по сцене и время от времени играл на рояле, а мы с питерскими художниками в это время разрисовывали какой-то чушью задник. Сейчас оставшиеся от него лоскуты хранятся в Русском музее.

Потом появились гэбешники и милиционеры и всех согнали со сцены.

Через день я вернулся в Москву в общем вагоне чудовищного поезда, следовавшего замысловатым маршрутом; он тащился почти двадцать часов и прибыл на Савеловский вокзал (больше никуда пристроиться не удалось).

Это были забавные времена: мы часто рассуждали о разнице московской и питерской культур, прибегая к аналогии с Восточным и Западным берегом США, которых никто из нас не видел. Питер, разумеется, оказывался Калифорнией с ее одновременно крайним рационализмом и крайним раздолбайством, а Москва - Нью-Йорком, более интеллектуальным и изощренным. Сейчас ясно, что Петербург не Солнечный штат, а Москва - никак не Большое Яблоко. Что, замечу, вообще-то неплохо: хорошо бы, если бы все было разным.

А зимой 87-го я на долгое время уехал во Францию - по любви к француженке и от советской тоски. В Париже меня первое время приютила Таня Горичева, а потом туда приезжал Витя Кривулин, я ездил иногда в Москву и в другие места, в Питере не бывал. Да и зачем? Одни приятели померли, других я видел в разных точках планеты, а к Ленинграду, снова ставшему Санкт-Петербургом, я душевной теплоты никогда не питал. Сейчас - особенно, из-за болотных питерских крыс, разбежавшихся по всей стране. Но я понимаю, что в этом город их рождения, наверно, не виноват. Хотя стоит перечитать "Петербург" Андрея Белого, эта книга многое объясняет. Впрочем, в "Москве" Белый про москвичей тоже интересно рассказал.

Но меня туда все же время от времени тянуло - хотя бы из приличия. Всего-то семьсот километров, и стыдно ездить куда-то невесть куда, когда рядом город, с которым многое связано. Но не выходило.

Вернее, выходило так. Лет шесть назад, когда я подвизался время от времени в разных эфемерных и жлобских журналах в качестве гастрономического и винного критика, мне предложили съездить в Бордо в поездку, которую устраивали питерские виноторговцы. Не выспавшись, я приехал на Московский вокзал, бросил сумку в камере хранения и часа два шлялся по Невскому и прилегающим улицам. Невский был вылизан, почти как Тверская, на месте рюмочной на Моховой оказался дорогой ресторан, а в ста метрах от питерского гламура резко начинались знакомые разруха и тлен. Я что-то съел в кафе на Невском, выпил кофе (в чашке всплыл таракан), отправился в Пулково и улетел с посадкой в Париже в Бордо.

Прибыв на обратном пути в Пулково (накануне был прощальный ужин, затянувшийся глубоко за полночь), понял, что болтаться по городу несколько часов, а потом ночь трястись на поезде нет сил, тут же купил билет на самолет в Москву и улетел меньше чем через полчаса. Поразительным показалось то, что можно за три минуты купить билет на самолет, а еще поразительнее - это был брюхатый "Ил-86", в котором летело от силы двадцать пассажиров.

А в позапрошлом году в Русском музее открывалась большая выставка художников круга "Бубновый валет", и ее организаторы туда вывозили штук двадцать московских художественных критиков, всех, попавших под руку.

Рано утром мы вылетели из Шереметево, прилетели в Пулково. Были отвезены на автобусе к Русскому музею; там, по соседству, в подвале "Бродячей собаки" нас накормили завтраком. Затем была пресс-конференция и открытие выставки, потом я час побродил вокруг музея, храма Спаса на Крови, полюбовался на архитектурные красоты, на классическую питерскую разруху, на туристический развал с ушанками и матрешками в виде Путина, послушал, как галдят приезжие из Финляндии, Англии, Германии и Франции, выпил пива под зонтиком.

Пока пил пиво, увидел шедшего мимо питерского историка архитектуры Гришу Забельшанского, лет тридцать как живущего в Москве и в родном городе оказавшегося в этот день по случаю - туда приехал наведаться его старинный друг, давным-давно укоренившийся в Лондоне.

Далее нас снова накормили, в мексиканском ресторане, и доставили на автобусе в Пулково.

Вот и все мои посещения Питера за последние двадцать лет.

Но тут встречаюсь со старым своим приятелем Сережей Бугаевым-Африкой и с питерским искусствоведом Олесей Туркиной, и они мне радостно предлагают сделать выставку в Питере, в месте под названием Музей сновидений. Он находится при Институте психиатрии на Петроградской, на Большом проспекте - рядышком с улицей Куйбышева, то есть Дворянской, где жили бабушка и дедушка. По слухам, место уважаемое, там даже выставлялся классик концептуализма Джозеф Кошут, но и смурное.

Зачем мне эта выставка - не знаю, но почему бы и нет? Тем более в Питере, так что наконец находится вменяемый повод туда добраться.

Но залы я не видел, и необходимо их посмотреть, чтобы понять, что там можно сделать.

Африка предлагает остановиться у него, но затем выясняется, что он отбыл в Нью-Йорк. Олеся Туркина и ее муж Виктор Мазин, который, собственно, и командует Музеем сновидений, зовут к себе. Я с радостью и благодарностью соглашаюсь.

Мы договариваемся о дате моего приезда.

И начинается моя поездка в Питер. Накануне отъезда отправляюсь на вокзал за билетами на дневной поезд - неохота приезжать невыспавшимся, лучше шесть часов с книжкой потрястись в "сидячке". Даже заранее придумал, какую книгу взять в поезд - толстенный справочник Religions of America издания 1975 года, со штампом спецхрана, случайно купленный на книжном развале возле Библиотеки имени Ленина. Наверное, билеты можно было приобрести и в любой из многочисленных городских касс, но на вокзале, по старой памяти, надежнее.

У входа в Ленинградский (или как он теперь называется?) вокзал - десятки милиционеров, бомжи и стаи парней отчетливо криминального вида. Так что же - вокзал, он и есть вокзал. Однажды мне привелось мыкать ночь на вокзале в Милане, там было еще гуще.

У касс - очереди нет, а билеты есть какие угодно. Покупаю "туда-обратно". У входа в метро неприятного вида тетеньки меня три раза спрашивают: "Девушками не интересуетесь?" Девушки переминаются с ноги на ногу тут же, такие - господи помилуй... Но дело не в том, какие девушки, и не в том, интересуюсь я ими или нет, а в том, что тут же животами вперед прогуливаются менты и в факте, что проституция у нас сейчас, кажется, законом не карается, а проксенетизм, то есть сутенерство, - да.

Утром звонит Олеся и очень расстроено сообщает, что Витя свалился с диким гриппом и показать мне Музей сновидений в ближайшие дни явно не сможет. Мы договариваемся, что я приеду, когда он выздоровеет, но у меня возникает подозрение: я опять не попаду в Питер.

Еду сдавать билеты. У входа в вокзал - снова менты, алкоголики и мелкие уголовные элементы. За сдачу билетов с меня взимают вполне ощутимую сумму, а у входа в метро тетки снова интересуются, интересуюсь ли я девушками.

Но в вагоне метро я вижу изумительного персонажа. У него остро закрученные вверх усы, маленькие круглые черные очки, пейсы, свисающие до плеч, на голове - черный котелок, а одет он в черную косуху, черные штаны, черные башмаки на толстой подошве, за спиной - черный кожаный рюкзачок, под мышкой - черная сумочка с большим стальным могендавидом, на руках - черные автомобильные перчатки.

В общем, панк-хасид. Видел я уже такое по миру.

Например, когда-то в Берлине в Cafe de Paris познакомился со знаменитейшим немецким художником Вольфом Фостелом, одним из зачинателей движения Fluxus. Он славен тем, что многие годы замуровывает в бетонные блоки телевизоры, шкафы и автомобили разных марок, от "жуков" до "Роллсов". Это был огромный пожилой верзила с лицом ветчинного цвета, пшеничными запорожскими усами и длинными витыми седыми пейсами, а на голове - бухарская еврейская тюбетейка.

А в одном из парижских супермаркетов Monoprix встретил у кошерного отдела чудную семейку. Мамаша - в драной косухе, усеянной шипами, в микроскопической мини, в башмаках на толстой подошве, в аккуратно драных черных колготках и в парике флуоресцентной расцветки. Малолетняя дочка - тоже в косухе, с волосами, заплетенными в сотню косичек, сынок - разумеется, в косухе, в майке с портретом Сида Вишеса и с черной кипой на голове, чудом пристроенной на изумрудный ирокез. Он верещал: "Мааам, купи "киндер!"

Увидев в московском метро пейсатого и усатого в черном котелке и вспомнив Фостела и Monoprix, я задумался: а стоит ли ехать в Питер?

Ведь все уже везде одно и то же. На Московском вокзале меня наверняка спросят про мой интерес к девушкам. В питерском метро я увижу кого-то, кого с тем же успехом мог бы увидеть что в Варшаве, что в Дублине. Все - сплошной deja vu, мир - не что иное, как тотальный музей сновидений, и вспоминается Чжуан-цзы с его великолепной историей про бабочку, насчет которой неизвестно, снится ли она Чжуан-цзы, или это бабочке снится, что Чжуан-цзы приснилось, как ему снится бабочка.

Но я тем не менее совершу рецидив. Когда выздоровеет Витя Мазин, отправлюсь в Питер, до того съездив на Ленинградский вокзал за билетами. Или поступить по старинке, поехать зайцем? Ведь когда я покупал билеты, ко мне подошел человек в железнодорожной форме и предложил посадить в уходившую через полчаса "сидячку" просто так - "столкуемся".