Новости культуры в Русском Журнале

Ансамбль Покровского на Красных холмах

15 апреля в ММДМ будет выступать Ансамбль Покровского. В этом году исполняется тридцать три года со дня основания ансамбля и десять лет со дня смерти его создателя - Дмитрия Викторовича Покровского, музыканта, дирижера, блестящего ученого, вернувшего нашей публике русскую народную музыку. Вернувшего или познакомившего - это в данном случае не важно. Важно другое: на советской эстраде народная музыка на протяжении долгого времени была представлена столь же щедро, сколь и бездарно. Ансамбль бодрых балалаечников и повитые лентами хохлушки, бесконечный суррогат официальной сцены, наводил скуловоротную тоску. Появившийся в 1973 году при Фольклорной комиссии Союза композиторов РСФСР экспериментальный певческий ансамбль-лаборатория разрушил все зрительские стереотипы.

Музыканты бесконечно ездили по этнографическим и фольклорным экспедициям, а ! затем учились воспроизводить услышанное в созданной Покровским уникальной "Школе освоения технологии народного пения". Ощущение подлинности происходящего на сцене было для зрителя в новинку. Духовная музыка (православная, староверческая, молоканская), праздничные обрядовые песнопения - вся русская деревня в ее звуковом выражении впервые по-настоящему предстала перед публикой; музыканты Покровского сняли с нее неизбежный совковый налет китчевости и ненатуральности.

Познакомившись поближе с ансамблем, режиссеры кино и театра, джазовые и академические музыканты (как отечественные, так и зарубежные) быстро поняли, что нащупали золотую жилу. Перечисление творческих союзов ансамбля Покровского займет несколько страниц убористого текста. От Валентины Пономаревой до Питера Гэбриела, от Софьи Губайдулиной до Мортона Фелдмана, от Алексея Айги до Пола Уинтера дистанция огромного размера, однако каждый из них так или иначе сотрудничал с музыкантами Покровского (и эти ше! сть имен - капля в бескрайнем море совместных проектов ансамбл! я).

ФСК в ДОМе

В двадцатых числах апреля пройдут традиционные ежегодные фестивали, связанные с именем Сергея Курехина: SKIF - в Питере, ФСК - в Москве, в ДОМе. "ФСК" расшифровывается и как "Фестиваль Сергея Курехина", и как "Фестиваль современной культуры", а о различиях - исторических, методологических, репертуарных - этих двух фестивалей уже сто раз было говорено.

В двух расшифровках "ФСК" содержится некоторая ловушка для участников, которые, с одной стороны, должны быть худо-бедно знакомы с творчеством Курехина и как-то на него ориентироваться, с другой - соответствовать критерию современности. С тр! етьей же стороны, всегда можно сказать, что поп-механика живет в веках, а при нынешней скорости прогресса и развития новых технологий музыкантам сплошное раздолье.

20 апреля. Фред Фрит и Крис Катлер - почетные гости фестиваля, из тех, о ком принято говорить "стояли у истоков". Эти музыканты пережили золотые семидесятые, потом золотые восьмидесятые, потом девяностые. Можно вспомнить мощный и плавный переход Фрита в начале семидесятых от узкого круга лондонских авангардистов к широкому кругу нью-йоркских джазменов-эстетов. Определения пускаются в пляс. Что там сумасшедший гитарист Фрит изобретал (в 1968 году в группе "Henry Cоw", в 1989 году в проекте "Nacked City" с Джоном Зорном) - авангард-рок? авант-арт? Дело не в определениях. В 1968 году Фрит и Катлер вряд ли знали что-нибудь о Курехине, которому в то время был! о четырнадцать лет отроду. Дело в музыкальной идее, которую в ! разное в ремя в разных странах начинают улавливать разные люди.

21 апреля. Франко-канадский дуэт "Vialka". О них говорят, что они как "White Stripes", но гораздо, гораздо, понимаете ли, круче. Эрика Бороса и его напарницу, перкуссионистку Мерилиз Фрешвиль неохота сравнивать с другими "гетерогенными" дуэтами, потому что, как кажется, эти музыканты совершенно не хотят обыграть свой состав, "систему персонажей" в своей группе. Не так важно, что он - мальчик на гитаре, на вокале, а она - крутая девка на барабанах. По сути дела, их задиристый, ехидный и злободневный бит важнее распределения амплуа. Много шума. Металл и шансонетки. Плавящаяся жесть как музыкальный термин.

"Acoustic Ladyland" - четверо мрачных британских мужчин (саксофон, клавишные, ударные и бас). Несмотря на весьма мизантропический настрой (внешний облик и манера звукоизвлечения), эти четверо не лишены некоторых романтических черт и чувств.! Так, их название отсылает к "Electric Ladyland" Джимми Хендрикса. За исключением этой трогательной привязанности и уважения к авторитетному мастеру - сплошное ехидство и разрушительство. Лондонское хулиганское музобъединение "F-IRE", пост-панк, хрипы, искажение звука - с мощнейшим джазовым подтекстом.

22 апреля. Вик Хяйманс - музыкант из Нидерландов, пионер, адепт и правозащитник электрогитары. Он переиграл с великим множеством знаменитостей (вроде Энтони Брекстона или Дерека Бейли или того же Джона Зорна, тень которого будет незримо и неизбежно присутствовать на фестивале, тем более что в мае он должен вроде бы к нам приехать живьем). А Хяйманс с изяществом и упорством отстаивает в этом мире права электрогитары, видя в ней инструмент будущего. Сейчас он один из арт-директоров первого международного фестиваля, посвященного электрогитаре в современной музыке; потом, глядишь, провозгласит новый тип оркестра, состоящий из одних электрог! итар.

Дэвид Мюррей - фантастический музыкант, игр! ающий на тенор-саксофоне и бас-кларнете; артист столь же непредсказуемый, сколь и профессиональный. Освоив территорию фри-джаза, полностью подчинив ее себе и слившись с ней, он поуспокоился. Усыпляя внимание меломанов отточенным straight-ahead'ом, он то и дело выдает сюрпризы. В феврале прошлого года на концерте в ДОМе вместе с ударником Хамидом Дрейком Мюррей ошеломил публику бешеным напором, фри-джазовой неистовостью и неразберихой. На ФСК он должен играть с петербургским контрабасистом Владимиром Волковым, представлять его нашей публике не нужно. Суть выступления определена: полная неизвестность до дня концерта, сплошная импровизация (хотя бы по техническим причинам - времени для репетиций особенно не предполагается). Живем в предвкушении и святой спокойной уверенности - спокойно не будет.

23 апреля. Тот же Волков держит эстафету, но в последний день фестиваля он выступает с друзьями-коллегами из бывших союзных республик - украинским пианистом Юрием ! Кузнецовым, болгарским саксофонистом Анатолием Вапировым, литовским ударником, экс-участником знаменитого трио "ГТЧ", Владимиром Тарасовым - опять-таки трудно спрогнозировать или проанализировать ту фри-джазовую, фри-жанровую вольницу, которой грозит этот квартет.

И наконец, под занавес - венгерский ансамбль "Pozwakowski" в составе гитариста, барабанщика и басиста. Молодые, да из ранних; ярый убедительный пост-панк. Хронология фестиваля таким образом задана двумя крайними точками - "ветеранами" Фритом и Катлером и венграми-"новобранцами". Ирония кроется и в некотором совпадении между двумя командами, выступающими "по краям фестиваля". Фритовская группа "Henry Cow" была горазда на левацкие высказывания и использование советской символики (советские чиновники, нутром чуя подвох, числили "Henry Cow" по ведомству врагов). Сейчас группа "Pozwakowski" вовсю использует си! мволику всего социалистического лагеря. На старом киноаппарате! они кру тят пленки о ядерной безопасности и достижениях советского спорта, радиоприемник вещает о "холодной войне"; время повернуло вспять; мостик между 1968 и 2006 годами выгнулся дугой.

Странные сближения возможны под любой маркой, а уж под маркой современной культуры - в особенности. Имя Курехина, осеняющее фестиваль, так же предполагает безграничную свободу и те же сближения. Доля импровизации во всех выступлениях будет необычайно велика, и не хочется гадать, как каждый их музыкантов решает для себя вопрос соотношения с поп-механической традицией. Это нередко оказывается вопросом сиюминутного настроения конкретного артиста в конкретный момент. Хочется только слушать.

Восприятие советского прошлого как безвременья, "распада связи времен", отказ от чувства ответственности за него позволило российским демократам почувствовать себя вправе начать создавать с нуля "новую Россию", как если бы советское прошлое кануло в небытие.

Общество преступников или "народ-победитель"?

Пейзаж нашей истории и памяти покрыт "белыми пятнами". Мы так привыкли к этому выражению, что давно не задумываемся над его значением. И все-таки что это за "пятна", действительно ли они "белые" и что они скрывают?

"Белые пятна" - словосочетание, от которого веет романтикой дальних странствий и оптимизмом героических первопроходцев, - прижилось в нашей публицистике: у нас так принято называть массовые убийства, преступления против человечества. "Белые пятна" скрывают материк советского прошлого, имя которому - ГУЛАГ. Что говорит об обществе и об отношении к истории тот факт, что такие "пятна" считаются "белыми"?

В нынешней России вопрос о том, как преступления советской власти, размах которых был бы невозможен без соучастия всего общества, влияют на настоящее и будущее этой страны, не вызывает бурных общественных диску! ссий и политических разногласий. Мысль о нашей ответственности за прошлое и нашей исторической вине не звучит с телеэкранов и не выплескивается на первые полосы газет. Об этом не говорят политики, не спорят интеллектуалы. Иными словами, прошлое всерьез не интересует никого: из памяти о советском времени изгнана политика, и в этом - важная черта уникального российского отношения к своей страшной и позорной истории.

Разительный контраст с нашим неполитизированным отношением к советскому прошлому проступает особенно отчетливо при сравнении с европейскими странами. Нацизм был признан преступным режимом. Был принят целый ряд политических мер, которые способствовали "денацификации" Германии. В сегодняшней Европе, где трудная "проработка прошлого" прошла разные этапы и потребовала длительного общественного внимания, вопрос об исторической вине и ответственности за фашизм, Холокост, Третий рейх, Виши - это важная политическая тема, находящая свое выражение! как в процессах над виновными в преступлениях против человече! ства, та к и в публичных дебатах, острота которых ничуть не уменьшается по мере того, как уходят из жизни современники событий.

Несмотря на многие миллионы жертв советского строя, коммунистическая партия так и не была признана преступной организацией, советская власть - преступным режимом, а революция 1991 года не только не привела к процессам над палачами, но не смогла даже недвусмысленно осудить их преступления.

Как удалось достичь столь единодушного "национального примирения"? Может быть, причина, по которой у пострадавших от советских репрессий не возникло особого самосознания, в том, что, в отличие от подвергнутых геноциду народов, у жертв советских репрессий отсутствовало ощущение обреченности, неизбежности: а вдруг меня не коснется, а вдруг трагедия деда, отца, брата обойдет меня стороной? Конечно, репрессии против "врагов народа и членов их семей" были эффективным инструментом уничтожения особого самосознания жертв. Слишком опасной была память ! о ГУЛАГе, слишком силен был страх, передаваемый в семье. Мы стремились растворить, задушить то, что было страшно воспринимать иначе, чем личную трагедию, подменить ее для себя и для детей официальной разрешенной историей - историей, ничего общего не имевшей с семейным прошлым. Мы стремились вернуться к "нормальной жизни" и обеспечить ее детям любой ценой. Поэтому из нас не выросло борцов, и поэтому мы не можем не ощущать своей доли ответственности.

Геноцид против еврейского народа и преступления немцев против человечества во Второй мировой войне заставили выдающегося немецкого историка Р.Козеллека задаться вопросом о том, не являются ли немцы "нацией преступников". Не пора ли нам найти в себе силы признать свою ответственность и вину, разорвать тенета беспамятства и молчания, продолжающие делать нас сообщниками преступного режима?

Попробуем задуматься о причинах российского беспамятства и о его последствиях, о том, почему в России не возникло! интеллектуальной или политической силы, способной противостоя! ть истор ической амнезии. В поисках ответа на этот вопрос невозможно пройти мимо идеологии российской демократической интеллигенции - идеализации Запада, крайне популярной в обществе в конце 80-х - начале 90-х гг. Идеализируемая западная демократия превратилась тогда в образ желанного будущего и приобрела силу нового социального проекта, создавая выход из исторического тупика, в который завел общество социализм. Российским западникам конца 80-х - начала 90-х гг. казалось, что условием превращения Запада с его демократией, рынком, свободами, правами, но также и с моральными и эстетическими достоинствами в российское будущее является возвращение "на магистральный путь мировой истории", "в человечество", что позволит поскорее "оставить в прошлом все то, что делало Россию культурным гетто". Восприятие советского прошлого как безвременья, "распада связи времен", отказ от чувства ответственности за него позволило российским демократам почувствовать с! ебя вправе начать создавать с нуля "новую Россию", как если бы советское прошлое кануло в небытие.

Главным гарантом прибытия России в счастливое настоящее Запада была вера в прогресс: без уверенности в том, что все общества проходят один и тот же путь, ведущий в светлое будущее, путешествие в Запад становилось весьма проблематичным. Для того чтобы открыть дорогу России в Запад, советское прошлое должно было исчезнуть в пучине забвения, ибо сам факт его существования разрушал веру в прогресс. Именно Аушвиц и ГУЛАГ в 70-е гг. подорвали прогрессистскую уверенность западной мысли в будущем, поместив на горизонте грядущего вместо радужных надежд зияющую катастрофу. Память о советском прошлом должна была сгинуть в недрах западнических иллюзий, чтобы обеспечить россиянам - пусть ненадолго - уверенность в наступлении в России лучезарного западного завтра.

В результате осуждение сталинизма оказалось краткосрочной политической акцией, полностью подчиненной полит! ической конъюнктуре конца 1980-х гг. За ним не последовало общ! ественны х дебатов, способных призвать каждого из нас задуматься о своей собственной - личной и семейной - связи с самым кровожадным режимом в истории человечества. Демократическая интеллигенция - "архитектор перестройки" - не стала лидером такого движения. Вызвав из небытия тени советского прошлого, российское общество равнодушно отвернулось от тяжкого наследства, предоставив "мертвым хоронить своих мертвецов". Стоит ли удивляться, что число желающих представить сталинизм достойным политическим ориентиром, а историю России - чередой славных побед великой державы, которой потомки могут только гордиться, растет с каждым днем?

В забвении советского прошлого и в искажении памяти о нем особую роль играет сталинский миф о войне, который, как показало празднование 60-летия Победы, живет и побеждает в нашем сознании. Согласно этому мифу, который историки часто называют "мифом основания" советского государства, война создала беспрецедентный и предельный оп! ыт страдания народа, став эталоном подлинности переживания в советской и постсоветской культуре.

Никто не станет преуменьшать значение пережитого в годы войны, но не следует забывать и о другом: миф о войне должен был противопоставить придуманную "мирную повседневность" реальным ужасам войны, и в этом состояла его важнейшая задача. Ибо можно ли представить как мирную повседневность красный террор Гражданской войны, открывшей, по словам Бродского, эру "непрерывного террора", гибель миллионов "раскулаченных" крестьян, голод на Украине, массовые репрессии Большого террора до и после Великой Отечественной войны, которая сама была важной вехой истории террора? Пожалуй, патриотическая борьба с врагом гораздо легче вписывалась в привычные представления о войне, чем советский мир - в представления о мире. "Мирные будни" ленинско-сталинских репрессий ретроспективно были противопоставлены реальности войны. Кто из нас, увидев кадры мирного! летнего утра в довоенном антураже на экране, мог хоть на мину! ту усомн иться в том, что это - фильм о войне? Но в скольких семьях ночью, накануне этого самого "мирного июньского утра", или в ночи предшествующих двадцати лет советской власти и последующих десяти не "фашисткие захватчики", а соотечественники арестовали, выслали, убили ни в чем не повинных людей? Великая Отечественная война вобрала в себя ожидания, которые кажутся несовместимыми с "мирной повседневностью" и создала возможность придать неоправданным страданиям миллионов характер осмысленной жертвы. Миф о войне канализировал в "войну" весь ужас и "внесистемность" "мирного советского времени", позволив, по словам Шостаковича, людям "скорбеть и плакать, когда хотели". Миф о войне был призван скрыть истинную причину трагедии, которую переживали люди под именем советской власти.

Ибо миф о войне возник как миф-заградитель ГУЛАГа. "Плавильный котел" мифа о войне был призван объединить разорванное терроро! м общество против общего врага и превратить сокрытие преступления в подлинную основу "новой общности людей - советского народа". Вражеское вторжение помогало легитимизировать террор - реальный внешний враг позволял задним числом оправдать репрессии, представив их как превентивную борьбу с агрессией.

Главная функция мифа о войне, которую он продолжает успешно выполнять и по сей день, - вселять в души наших соотечественников непоколебимую уверенность в том, что ГУЛАГ был всего лишь незначительным эпизодом, иногда досадно торчащим из-за могучей спины "воина-победителя". Победоносная война с фашизмом позволяет представить все советское прошлое как славный период российской имперской истории. Миф о войне мешает понять, что война - лишь элемент истории ГУЛАГа, неотъемлемая часть этой истории. Он мешает задуматься о том, почему применительно к Германии война неотделима от осуждения преступного режима, а применительно к СССР вытесняет всякую мысль о природ! е общества, в котором жил, сражался и снова жил "народ-по! бедитель ".

Неизбывное прошлое

Сегодня очевидно, что массовое насилие, пережитое в первой половине ХХ в., стало формирующим опытом не только для современников, но и для их потомков. Вероятно, последствия травматического опыта "непрерывного террора" для россиян могут оказаться тем более значимыми, что зверства советской власти, так до сих пор и не ставшие предметом последовательной моральной оценки, вплелись в ткань истории трех поколений "советских людей". Перверсии - психологические, нравственные и социальные, вызванные этим опытом, - нам еще предстоит по-настоящему оценить. Совершенно очевидно также, что никто не в состоянии сказать, на сколько поколений распространяется этот опыт. Тем более никто не станет утверждать, что достаточно просто сделать вид, что его не было, чтобы оградить себя от его последствий.

Ясно лишь, что прошлое не проходит. Весь вопрос состоит в том, какое направление примет эта работа памяти. Приведет ли о! на к осознанию, что на нас лежит ответственность за то, чтобы нравственно пережить трагедию и позор прошлого, или же российское беспамятство, которое несводимо ни к отсутствию информации, ни даже к отсутствию интереса, сделает для юношества образ террора заманчивым и романтическим?

Мы уже сейчас являемся свидетелями высокой популярности сюжетов, связанных с репрессиями. В любом книжном магазине с обложек на нас глядят жутковато стилизованные современными дизайнерами портреты деятелей сталинских поры, чья жизнь закончилась в застенках. На эти триллеры, предельно далекие от попытки хоть сколько-нибудь серьезно осмыслить прошлое, есть очевидный массовый спрос. Может быть, как бы мы ни избегали смотреть в глаза своему прошлому, оно не желает исчезнуть и поэтому за ним так хочется подсматривать исподтишка? Не является ли этот интерес к подглядыванию за эпохой террора признаком садистского вуайеризма, распространяющегося среди российской публики? Или образ преступления прит! ягивает к себе нераскаявшихся потомков, заставляя их пытаться ! вновь и вновь, как в кошмарном сне, переживать содеянное родителями, осудить которых у них не хватило мужества?

Распространенное представление среди историков советского общества состоит в том, что до тех пор, пока историки не готовы "выстроить полную, всестороннюю", объективную картину советского прошлого, опирающуюся на последние достижения исторической науки, не стоит и беспокоить общество - все равно серьезной дискуссии не получится. Конечно, нелепо отрицать значимость точного воссоздания фактов и их всестороннего осмысления. Но если история ГУЛАГа будет скрупулезно восстановлена только затем, чтобы стать "полигоном" для проверки "объективных научных концепций", то это будет, возможно, еще более драматично, чем современное забвение. Ведь то, что мы знаем о прошлом, и то, как мы оцениваем прошлое, передается отнюдь не только с помощью "фактов" и "научных интерпретаций". Вспоминая, мы передаем эмоции. А передача эмоций, в сво! ю очередь, есть важнейший способ передачи индивидуальной памяти.

То, с каким выражением нам рассказываются подробности семейной истории - дрожит голос, сами собой текут слезы по бабушкиному лицу, или невысказанное просто заставляет стиснуть руки, и голос прерывается, и тогда прекращается "повествование", "интерпретации" и даже образы, - остается только память о невыразимой боли и отчаянии.

Страх, немотивированная "бессмысленная" агрессия, опыт унижений, отсутствие чувства собственного достоинства, цинизм, жестокость, бесчестность откладываются в памяти, передаются в словах, жестах, взглядах и формируют наш образ истории и самих себя.

Эти эмоции и есть то главное, что мы запоминаем, то, что окрашивает нашу память, то, что непосредственно и живо приходит к нам из прошлого, то, что способно по-настоящему пробудить в нас переживание и понимание истории, позволить приобщиться к ней. Их может донести не только личное общение, но и х! удожественное произведение, которое тоже в состоянии заставить! нас ощу тить чужое волнение, передать чужие чувства. Эти чувства столь же важны для нашего восприятия истории, как краска для рисунка. Все остальное - "интерпретации", "повествование", "факты" - лишь бледная тень этих навсегда врезающихся в память посланий. Они подсказывают нам "интерпретации", помогают отбирать "факты" и строить гипотезы. От них зависит наше видение истории, потому что с ними передаются ценности, потому что они являются основой для передачи индивидуальной памяти.

Убежищем памяти о советском терроре - выброшенной за пределы официальной истории, часто скрытой даже от членов семьи - была индивидуальная память. Она передавалась - и продолжает передаваться - как индивидуальное, неосмысленное, неотрефлектированное, не полностью и не до конца пережитое эмоциональное послание, идущее к нам из прошлого, послание, которое получают и будут продолжать получать миллионы россиян. Это память насилия, зверств, злодеяний, соуч! астия в преступлениях, страданий и страха. Тайная память, которую скрывает от себя каждый, но с последствиями которой приходится иметь дело в масштабах всего общества. Итак, вытесненная индивидуальная, личная память миллионов, исподволь деформирующая и уродующая российское настоящее.

Готическое общество

Как определить политический режим, который существует сегодня в России? Можно ли называть демократическим строй, при котором большинство населения поддерживает восстановление однопартийной политической системы или, во всяком случае, уж никак не сопротивляется ему? И на каком основании не считать такой режим демократическим?

Критики демократии неоднократно отмечали, что и фашизм, и коммунизм были демократическими режимами, обеспечивавшими доступ к управлению государством и обществом выходцам из социальных низов, подчеркивали, что в демократическом устройстве заложен принцип его саморазрушения и перерождения. И при коммунистическом, и при фашистск! ом режиме народовластие было ощутимо дополнено прямой и непоср! едственн ой материальной выгодой "широких масс", основанной на глобальном переделе собственности. Небывалый массовый идеологический успех обоих режимов трудно не связать так же с тем фактом, что предлагаемые "народу" идеи и ценности формировались на основе распространенных представлений и находили, несмотря на огромное количество жертв среди самих демократических слоев населения (например, крестьянства в Советской России), глубокий отклик в массах.

Не менее важен тот факт, что и фашизм, и сталинизм могли сохраняться в памяти "широких масс" в виде мифа о золотом веке. Но если переосмысление прошлого в Германии, где сегодня преобладает крайне критичное отношение к фашизму, а политкорректный дискурс исключает открытую ностальгию о нацистском периоде, значительно снизило привлекательность фашизма, то в России, где никто - ни мировая общественность, ни собственные интеллектуалы и политики - не пытается навязать "постсоветским массам" "мор! альное чувство", стоит ли удивляться тому, что, по данным последних социологических опросов, более 50% российской молодежи считает, что Сталин "сделал больше хорошего, чем плохого"¹?

Тема преемственности тоталитаризма и демократии остро поставлена в работах итальянского философа Дж.Агамбена. Он показывает, что концентрационный лагерь остается и сегодня не эпифеноменом, а структурообразующим элементом современного демократического общества: "Лагерь <...> является скрытой матрицей политики, при которой мы продолжаем жить и которую мы должны приучиться распознавать, во всех ее метаморфозах, в зонах ожидания в наших аэропортах, так же как и в некоторых предместьях наших городов²".

Аушвиц и ГУЛАГ вызвали глобальный кризис того цивилизационного проекта, который лег в основу европейской демократии. Этот кризис выразился в подрыве доверия к ценностям, завещанным эп! охой Просвещения, и в распаде опиравшихся на них представлений! об обще стве. Он заставил усомниться в основах демократического общественного устройства и обусловил глубокий кризис демократии, переживаемый современным западным обществом. Цивилизационный кризис, современниками которого мы являемся, вызывает радикальные перемены в жизни европейского общества. Отметим лишь некоторые из них, проявляющиеся в политике ведущих мировых держав.

Недавно бывший генеральный канцлер Германии Шредер принял предложение российских властей стать председателем собрания акционеров в дочерней компании российского "Газпрома". Случай беспрецедентный не только в истории Германии, но и в истории западной демократии. О чем говорит этот потрясающий факт? О вовлечении в российскую коррупцию наших неиспорченных западных соседей, как комментировали его многие обозреватели? Отнюдь не только об этом. "Казус Шредера" показывает направление изменений принципов международной политики, новый курс на утверждение субъективности как ее принципа, когда интер! есы отдельных личностей - и их личных кланов - начинают значить и весить гораздо больше, чем политические интересы представляемых ими держав. Он вписывается в новую логику доминирования ситуативного, личного, индивидуального выбора, которому больше не способны эффективно сопротивляться институты демократического общества - многопартийная система, деятельность оппозиции, борьба правых и левых, политический кодекс чести и т.д. Ибо, как давно замечено, власть больше не ходит этими тропами, делая ненужными и безжизненными сами понятия. Политика, которую проводят и предлагают обществу Буш в США, Ширак во Франции, Путин в России, - это не правая политика уже хотя бы потому, что она не противостоит организованной и мощной левой политике.

Важно подчеркнуть, что политические решения по обе стороны Атлантики больше не исходят из партийной идеологии, которая перестала быть как сдерживающим, так и вдохновляющим источником политики. Говоря об упадке идеологии, я имею в виду не тол! ько и не столько обессмысливание партийных программ об обществ! енном бл аге, которым руководствовались (или должны были говорить, что руководствуются) политические лидеры при принятии своих решений. Речь идет об отсутствии потребности у избирателей верить в ее необходимость и разделять с политическим классом видение того, каким должно быть общество. То, что раньше преподносилось в качестве коллективной воли, теперь все больше приобретает статус сугубо индивидуального, субъективного видения будущего общества.

В социальной сфере этот кризис выражается в росте среды (которую называют то "молодежной средой", то по именам различных движений), нормы поведения которой постоянно входят в прямой конфликт с декларируемым консенсусом о порядке, законности, морали демократического общества и с которой тем не менее блюстителям закона не удается ничего поделать - даже представить "ненормальность" ее "асоциального" поведения как достойную осуждения в глазах общественного мнения.

В интеллектуальной сфере кризис проявляе! тся не только в отсутствии глобальных моделей, объясняющих развитие общества. Распад системы понятий, в которых описывалось европейское общество на протяжении последних трех веков, оборачивается кризисом научной рациональности, распадом идентичности интеллектуала и общим кризисом социальных наук, являвшихся на протяжении ХХ столетия идеологией демократии.

Опыт концентрационной вселенной лишил европейскую демократию ее идеальных оснований и поставил общество на грань драматических перемен. Вполне возможно, что единственный способ сопротивляться пагубным мутациям - научиться распознавать их концентрационную природу. Контуры перемен еще трудно определить и невозможно оценить однозначно, однако очевидно, что они затронут и Россию. Несомненно, что отсутствие морального опыта "проработки" советского прошлого, ставшего самым длительным опытом народовластия в этой стране, делает ее наиболее податливой к тем изменениям, которые подрывают основы традиционного гуманизм! а и заставляют гротескно проявляться в ней те черты, которые б! удут мен ьше заметны - или не проявятся вовсе - в других контекстах.

"Готическое общество" - так можно назвать один из сценариев, готовых осуществиться в российской действительности. Не стремясь нарисовать портрет общества, которого еще нет и которое, хочется надеется, не сложится, укажем на некоторые тенденции, которые проступают в российской повседневности наиболее отчетливо.

Важнейшая из них - это все более решительное превращение "зоны" в основу российского общежития. Российский пример, к сожалению, незнакомый Дж.Агамбену, позволяет нам на каждом шагу, а не только в аэропортах и городских окраинах обнаруживать воспроизводство правил зоны в организации общества. Речь идет не только о постепенном превращении тюремного сленга, оказавшего неизгладимое влияние на повседневный русский, в язык власти, и не только о стремительной конвергенции мафии и государственных структур, и даже не о беспредельной коррупции. Речь идет о формах социальной организации, с! кладывающихся в согласии с правилами организации криминальной среды.

Приспособление к "правилам игры" - эвфемизм для обозначения бандитизма, распространившийся в русском языке в конце 80-х - начале 90-х гг., - означает, прежде всего, самоорганизацию социальной ткани в разных сферах жизни общества, от жилконторы до нефтяных концернов в кланы. Личная зависимость и преданность "пахану", который становится гораздо более эффективной гарантией защиты личных прав и свобод, чем конституция или давно включившиеся в эту систему органы "правопорядка", является единственным "принципом подбора кадров". Опора - в разных формах - на вооруженные формирования, стремление к наследственной передаче постов и профессий, отношение к институциям как к формам "кормлений", вытеснение формальных требований к выполнению определенных функций "близостью к телу", стремление свести описание должности к портрету ее обладателя - таковы лишь ! некоторые признаки готического общества. Следствием такой соци! альной о рганизации становится испарение политики как формы существования публичного пространства и полная подмена ее личными отношениями между главарями: начальниками отраслей промышленности, предприятий, учреждений культуры. Ее другое очевидное следствие - стремительное вытеснение понятия эффективности производства понятием эффективности личного обогащения. Интересный вопрос - останется ли готическое общество обществом массового производства и потребления?

Понятие традиции абсолютно неприменимо к готическому обществу, поскольку все его практики носят сугубо индивидуалистический характер. Отказ от традиции и отрицание традиции, - как и культуры в целом, - опирается на способ выдвижения - личная лояльность, отсутствие обязательных компетенций для занятия лидирующей позиции, случайность обстоятельств, ведущих "наверх". Случайность как категория, отрицающая как идею "законности", так и "честной конкуренции", выступает важным принципом организации гот! ического общества.

В политической сфере готическое общество обнаруживает себя в нищете публичной политики, в безлюдности публичного пространства, поскольку все значимые политические решения, которые пока еще санкционируются публичными жестами разного рода "коллективных органов", сообщениями в "прирученных" средствах массовой информации, являются результатом личного компромисса глав кланов.

Распад публичного пространства сочетается с культом насилия в области эстетики и полным отсутствием консенсуса по поводу морали. В России кризис моральных норм оказался тем более силен, чем более радикально в ходе перестройки была скомпрометирована ханжеская мораль "советского человека". Крах советского режима повлек за собой острое ощущение "морального вакуума", которое в значительной степени сохраняется и сегодня. В предшествующие эпохи, скажем в феодальном обществе, широкий консенсус по поводу морали складывался на основе религии. Утр! ата церковью своих позиций морального арбитра в обществе, кото! рую не в состоянии компенсировать никакой религиозный псевдоренессанс, не позволяет православию претендовать на то, чтобы снова лечь в основу общественной морали. Поэтому в готическом обществе мораль становится ситуативной: суть запретов и степень дозволенного полностью определяется вкусами глав отдельных кланов, ни к чему не обязывая соседей. На смену универсальной морали приходит мораль как конкретная практика, применяемая здесь и сейчас, но именно в силу этого не нуждающаяся в описании в абстрактных и универсальных понятиях. Это вовсе не "замена одной универсальной модели морали на другую", "ханжеской советской морали" на "жесткие, но трезвые понятия" бандитской этики. Напротив, исчезновение единой системы референций, разделяемой обществом в целом, ведет к замене абстрактных представлений на пристрастия конкретных лиц. Согласие, достигаемое по поводу возникающих конфликтов между этими представлениями, тоже остается ситуативным, конкретным и личным и ! поэтому все чаще обосновывается как реакция на личную "обиду" или на признание "личных заслуг".

Готическое общество создает не просто альтернативную демократии среду - оно приобретает и подчиняет себе все то, что демократия утрачивает. Готическое общество питается мертворожденным телом российской демократии, появившейся на свет слишком поздно, чтобы успеть противопоставить себя советскому народовластию.

Несмотря на глубоко субъективный характер своих практик, готическое общество не испытывает никакого уважения к личности, индивидуальности, приватности и прямо противоречит идее прав человека. Готическое общество, кошмар наследия концентрационной вселенной, рвется реализовать себя в России, выдавая зону за самую непосредственную, прямую и простую форму социальной самоорганизации в кризисных ситуациях, - племя, у которого нет и которому не нужны мораль, история, культура...

И хотя очевидно, что мы покидаем мир, в котором существовало понят! ие убежища - политического, морального, идеального, что процес! сы, о ко торых идет речь, далеко превосходят локальный российский масштаб, столь же очевидно, что в Европе традиция, которая может сопротивляться готическому сценарию, гораздо прочнее. Трагическое европейское прошлое стало предметом переживания и осмысления, глубоко затронувшим сознание граждан европейских стран. Осуждение преступлений создало основу морального консенсуса, предписывающего разделять хотя бы некоторые базовые ценности европейского гуманизма. Полное отсутствие в России иммунитета к законам зоны, проистекающее зачастую от неспособности разграничить зону и общество в силу их многолетней неразведенности на практике, нежелание задуматься о своей концентрационной истории делает эту страну особенно уязвимой для разрастания - пока в экспериментальных условиях - готического общества.

Поэтому нет необходимости в морализаторстве: мол, нехорошо, когда места мученической гибели миллионов людей, наших соотечественников, становятся пастбищами, дачными кооперативами, заброшенным! и пустошами, а потомки, причмокивая, наперебой превозносят прелести отечественной истории ХХ века.

"Мертвые хватают живых, и в итоге мы имеем то, что имеем"³.

Примечания:

¹ S. Mеndelson and Theodore P. Gerber. Soviet Nostalgia: An Impediment to Russian Democratization. The Washington Quarterly, Winter 2005-6, p. 87.

² Agamben G. Homo sacer I. Le pouvoir souverain et la vie nue. Paris, 1997, p. 189.

³ Гуревич А.Я. "Комментарий очевидца". Одиссей. 2003. С. 302

Генпрокуратура РФ отказалась реабилитировать Николая II, членов его семьи и домочадцев. А зачем реабилитация святым? Иисус Христос, например, был осужден по законам своего времени двумя судебными инстанциями: еврейской и римской. И до сих пор приговор не отменен де-юре.

По сообщениям информационных агентств, адвокат императорского дома Романовых Герман Лукьянов обжаловал в суде решение Генеральной прокуратуры России об отказе реабилитировать последнего российского императора Николая II, членов его семьи и домочадцев. Этот отказ содержится в ответном письме на заявление Лукьянова, представляющего интересы 53-летней жительницы Мадрида Марии Владимировны Романовой, внучатой племянницы последнего русского царя, объявившей себя главой российского императорского дома (другая ветвь династии считает таковым Николая Романовича Романова).

Как это было

Пожалуй, немного найдется исторических эпизодов (а уж тем более уголовных дел), которые были бы исследованы столь детально, как гибель членов российского императорского дома. Ей посвящена обширная литература, вышедшая из-под ! пера авторов, придерживающихся различных убеждений. Вкратце история такова. Идея цареубийства была крайне популярна у русских революционеров, начиная с тайных обществ будущих декабристов. Она является логическим следствием и оборотной стороной самой концепции абсолютной монархии. Caesar legibus solutus est ("Цезарь не ограничен законами") - так было сформулировано еще древнеримскими юристами. L’etat c’est moi ("Государство - это я") - знаменитое высказывание Людовика XVI сегодня многими воспринимается как эксцентричное. На самом же деле оно лишь афористично выражало фундаментальную политико-правовую концепцию суверенитета, разработанную Жаном Боденом и господствовавшую во Франции с XVI века. Из этого вытекает, что нет другого способа изменить такой политический строй, кроме физического устранения единственного носителя государственного суверенитета.

Лишение жизни Николая II являлось мечтой русских революционеров с самого момента его восше! ствия на престол. За призывы к убийству русского царя отбыл по! лтора го да английской каторги эмигрант Владимир Бурцев. О казни царя мечтал и Владимир Ульянов-Ленин, по меньшей мере с 1903 года. Вскоре после отречения Николая II от престола, в марте 1917 года, Романовых заключили под стражу в Царском Селе по распоряжению министра юстиции Временного правительства Александра Керенского. Временное правительство пыталось расследовать главным образом обвинение в государственной измене - действиях в интересах Германии, в которых подозревали императрицу Александру Федоровну. 1 ноября 1916 года с этим обвинением выступил в Государственной думе лидер партии кадетов Павел Милюков, который сразу после февральского переворота занял во Временном правительстве пост министра иностранных дел.

Однако достаточных улик не нашлось, и Временное правительство решило выслать Романовых в Англию, но английский король Георг V не пожелал принять своих родственников. На фоне антимонархических настроений в революционном Петрограде летом 1917 года Временное правительст! во отправило Романовых под конвоем в более спокойный Тобольск. Оттуда перед угрозой исходившей из Сибири контрреволюции в апреле 1918 года большевики перевели их в Екатеринбург. Там царская семья провела свои последние дни в доме купца Ипатьева, официально названном "домом особого назначения" и охранявшимся отрядом особого назначения, подчиненным Уральскому областному совету депутатов.

Советское правительство намеревалось провести открытый судебный процесс над низложенным монархом, где в качестве обвинителя должен был выступить Лев Троцкий. Но начавшаяся Гражданская война круто изменила все планы. К Екатеринбургу неумолимо приближались "белые", а с другой стороны анархисты, возможно, готовили террористический акт. Уралоблсовет сообщил в Москву, что город придется сдать и что вывозить узников слишком рискованно. Однако предварительного согласия на ликвидацию получено не было:

- Именно всероссийский суд! - доказывал Ленин Све! рдлову. - С публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в доброго батюшку-царя. Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой ваш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую "расейскую" доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым...

Тем не менее исполком Уральского областного совета 16 июня 1918 года самостоятельно принял решение о расстреле, которое в ту же ночь было исполнено охраной "дома особого назначения". Комендант Яков Юровский был одним из участников того исторического заседания, а затем лично стрелял в свергнутого императора. Президиуму ВЦИК РСФСР доложили о свершившемся факте. И он признал правильными дейст! вия уральских товарищей ex post facto, хотя в принципе мог бы их обвинить в преступлении против правосудия. Как следует из официального документа - выписки из протокола заседания президиума ВЦИК, при этом речь шла исключительно о расстреле Николая Романова. Соответственно в советской печати было объявлено только о расстреле Николая II. О семье сообщалось, будто она спрятана в "надежном месте".

В действительности по инициативе Юровского жизнь сохранили лишь несовершеннолетнему "кухонному мальчику" Леониду Седневу. Расстреляны были одиннадцать человек: Николай II, императрица Александра Федоровна, великие княжны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, цесаревич Алексей, доктор Евгений Боткин, слуги Алексей Трупп, Иван Харитонов, Анна Демидова. Двое расстрелянных были несовершеннолетними: 17-летняя Анастасия Романова и 14-летний Алексей Романов.

Что это означало тогда

Таковы факты. Какую им дать правовую оценку? Сегодняшние монархист! ы верно отмечают, что Уралоблсовет был органом власти, а не са! модеятел ьной группой лиц. Правда, в Советской России с самого начала (в соответствии с Декретами "О суде" № 1 от 24 ноября 1917 года и № 2 от 6 марта 1918 года) были предусмотрены отдельные судебные органы: местные суды по малозначительным делам, окружные народные суды - по делам более значительным и для кассационного рассмотрения решений нижестоящих судов и высший судебный контроль - для установления единообразной практики правоприменения, а также революционные трибуналы при губернских и городских Советах депутатов - для рассмотрения дел о контрреволюционных преступлениях и саботаже. Однако судьи избирались Советами и ими же могли быть в любое время отозваны.

Десятого июля 1918 года была принята Конституция РСФСР. "Россия объявляется Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, - гласит статья 1 Конституции РСФСР. - Вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам". Но в то же время там подчеркнуто, чт! о исключительная компетенция местных Советов охватывает только решение вопросов местного значения.

61. Областные, губернские, уездные и волостные органы Советской власти, а также Советы депутатов имеют предметом своей деятельности:
а) проведение в жизнь всех постановлений соответствующих высших органов Советской власти;
б) принятие всех мер к поднятию данной территории в культурном и хозяйственном отношениях;
в) разрешение всех вопросов, имеющих чисто местное (для данной территории) значение;
г) объединение всей советской деятельности в пределах данной территории.

Судьба царской семьи, конечно, никак не была местным уральским вопросом. Да, президиум ВЦИК эти действия ex post facto одобрил. Это одобрение, на мой взгляд, следует толковать сквозь призму института "крайней необходимости", то есть как оправдание уральской расстрельной самодеятельности обстоят! ельствами, исключающими преступность деяния.

О судьбе др! угих дес ятерых расстрелянных в документах центральных советских органов мы не найдем ни слова. Кстати, нет и самого решения Уралоблсовета, есть только ссылки на него в других документах и подробные воспоминания участников заседания. Судя по всему, решение было устным, а протокол не вели. Мотивировалось же оно только "крайней необходимостью".

Как это расследовали

Разумеется, с точки зрения "белых", это было преступление большевиков, как и сам захват ими государственной власти. Вскоре Екатеринбург заняли войска адмирала Колчака. Следователю Николаю Соколову было поручено расследование этого дела. Он, конечно, из-за дальнейших превратностей Гражданской войны работу свою в процессуальном смысле до конца не довел, зато выпустил в эмиграции книгу "Убийство царской семьи". Когда в новейшее время были обнаружены предполагаемые останки Романовых, Генпрокуратурой! РФ 19 августа 1993 года было возбуждено уголовное дело № 18/123666-93, которое вел почти пять лет - аж до января 1998 года - старший прокурор-криминалист Владимир Соловьев. Дело было прекращено в связи с тем, что никого из причастных к тем событиям лиц не осталось в живых. Свой труд Соловьев увенчал весьма информативной справкой.

Останки торжественно перезахоронили в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга. В церемонии участвовал тогдашний вице-премьер правительства РФ Борис Немцов. Правда, Русская православная церковь так и не признала идентичность этих останков. Зато в 2000 году в рамках примирения со своей зарубежной сестрой она причислила "новомучеников" к лику святых. Казалось бы, чего еще нужно монархистам? И вот новая инициатива - применить к святым Закон РФ от 18 октября 1991 года "О реабилитации жертв политических репрессий".

Как это следует сейчас понимать

Поскольку реш! ение о р асстреле принимал орган советской власти, пусть внесудебный, то на первый взгляд этот закон мог бы быть применен. Однако присмотримся к нему повнимательней.

Статья 1. Политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власт! и и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями.

Были ли эти одиннадцать человек расстреляны по классовым или социальным признакам? Ну, разве что считать таковыми принадлежность к династии Романовых. Был ли Уральский областной совет наделен судебными функциями или административными полномочиями? Едва ли - для этого тогда уже существовали, как было отмечено, суды, ревтрибуналы и органы ВЧК. Однако статьей 1 описание круга лиц, подлежащих реабилитации, не исчерпывается. Есть также статья 4, содержащая перечень лиц, которые не подлежат реабилитации.

Статья 4. Не подлежат реабилитации лица, перечисленные в статье 3 настоящего Закона, обоснованно осужденные судами, а также подвергнутые наказаниям по решению несудебных органов, в делах которых имеются достаточные доказательства по обвинению в совершении следующих преступлений:
а) измена Родине в форме шпионажа, выдачи вое! нной или государственной тайны, перехода на сторону врага; шпи! онаж, те ррористический акт, диверсия
(в ред. Закона РФ от 03.09.1993 N 5698-1);
б) совершение насильственных действий в отношении гражданского населения и военнопленных, а также пособничество изменникам Родины и фашистским оккупантам в совершении таких действий во время Великой Отечественной войны;
в) организация бандформирований, совершавших убийства, грабежи и другие насильственные действия, а также принимавших личное участие в совершении этих деяний в составе бандформирований (п. "в" в ред. Закона РФ от 03.09.1993 N 5698-1);
г) военные преступления, преступления против мира, против человечности и против правосудия (п. "г" в ред. Закона РФ от 03.09.1993 N 5698-1).

Эти одиннадцать не были осуждены. В их делах нет каких-либо доказательств вышеперечисленных преступных деяний, поскольку нет дел как таковых. Но если бы не Гражданская война, разве Николаю II, прозванному Кровавым еще из-за давки при его корона! ции на Ходынском поле в Москве, хотя бы теоретически нельзя было в суде предъявить обвинения в совершении насильственных действий в отношении гражданского населения? Положим, к расстрелу мирной манифестации в Санкт-Петербурге 9 января 1905 года он лично не причастен. Но разве за Кровавым воскресеньем не последовало подавление декабрьского восстания рабочих в Москве? Разве не орудовали в 1905-1907 годах карательные отряды, казачьими плетьми усмирявшие мужиков? Не так давно прокуратура отказалась реабилитировать Колчака, ссылаясь на то, что его подчиненные расстреливали пленных партизан из числа сибирских крестьян.

Втягивание России в войну с Японией, а затем и в Первую мировую войну также можно при желании расценить как преступление, что и намеревался сделать Ленин. Что касается измены Родине, то подозрения в содействии Германии, выдвинутые кадетами, с императрицы Александры Романовой окончательно сняты не были. Итак, если бы суд состоялся, то он мог бы вылиться в не м! енее масштабный процесс, чем, например, трибунал над бывшим пр! езиденто м Югославии Слободаном Милошевичем. Но Милошевич избежал приговора из-за сердечного приступа, а Николай Романов - из-за Гражданской войны. Его расстрел советская власть, по сути, официально мотивировала "крайней необходимостью". В этом отношении я не соглашусь с позицией Генеральной прокуратуры РФ, категорически утверждающей, что цареубийство было преступлением.

Другое дело - расстрел императорских детей (как престолонаследников) и тем более преданной царской челяди. Здесь действительно можно было бы ставить вопрос о реабилитации, если бы не одно "но". В отличие от сталинских "троек", действовавших по законам своего времени, Уральский областной совет не был уполномочен принимать подобные решения. И нет доказательств того, что такое решение одобрил президиум ВЦИК, пусть даже задним числом, как в случае с бывшим царем. Следовательно, это как раз преступление. Мона! рхисты сильно лукавят, утверждая, будто преступления совершаются только частными лицами. Они совершаются и должностными лицами, и даже коллегиальными органами власти, если те выходят за пределы своих полномочий. Государство не может нести ответственность за деяния тогдашнего председателя Уралоблсовета Александра Белобородова, коменданта "дома особого назначения" Якова Юровского и других. Их давно нет в живых, значит, некого призывать к ответу.

Для чего монархисты затеяли попытку реабилитации? Никаких имущественных требований они сегодня не заявляют, а говорят только, так сказать, о восстановлении исторической справедливости. Однако если реабилитация как восстановление доброго имени исторической личности - это вопрос, который решается, прежде всего, изданием книг, а их выпущено уже немало, то реабилитация как юридический акт в принципе направлена как раз на восстановление имущественных прав. Впрочем, если бы монархисты и убедили Генпрокуратуру РФ в своей прав! оте, получить наследникам императора хотя бы что-нибудь из его! имущест ва было бы все же непросто.

Статья 16.1. Реабилитированным лицам возвращается конфискованное, изъятое и вышедшее иным путем из их владения в связи с репрессиями имущество, либо возмещается его стоимость, либо выплачиваются денежные компенсации.
Не подлежит возврату, возмещению или компенсации:
имущество (в том числе жилые дома), национализированное (муниципализированное) либо подлежавшее национализации (муниципализации) в соответствии с законодательством, действовавшим на момент конфискации, изъятия, выхода имущества из владения иным путем;
имущество, уничтоженное во время Гражданской и Великой Отечественной войн, а также в результате стихийных бедствий;
земля, плодово-ягодные насаждения, неубранные посевы;
имущество, изъятое из гражданского оборота.

Кстати, национализация имущества императорского дома совершенно естественный акт. Ведь он и принадлежало государству, а вовсе не Романовым как частны! м лицам.

Складывается впечатление, что монархисты готовы пойти в пересмотре истории весьма далеко. Реабилитируй государство венценосную семью сегодня, завтра будет поставлен вопрос о денонсации акта об отречении Николая II. Во-первых, он противоречил тогдашнему законодательству о престолонаследии, поскольку император отрекался в пользу брата Михаила, а не в пользу сына Алексея. (Допустим, конечно, что император был сувереном и его воля была высшим российским законом.) Кроме того, акт был принят с пороком воли: всем известно, что на последнего царя оказывалось давление.

И вообще, зачем реабилитация святым? Иисус Христос, например, был осужден по законам своего времени двумя судебными инстанциями: еврейской и римской. И до сих пор приговор не отменен де-юре. Более того, никто даже не требует его пересмотра! Конечно, Иисус не подпадает под действие Закона РФ "О реабилитации жертв политических репрессий". Но в Израиле тоже есть судебная власть, а специальн! ый закон никогда не поздно принять.