Новости культуры в Русском Журнале Новости культуры в Русском Журнале

Церетели давно вокруг, как ни жмурься - увидишь. И я решил, что лучше поверить тезису, что "свобода - это осознанная необходимость", чем прятать, как бронзовый страус, голову в чугунный песок.

Я не мог не пойти посмотреть выставку Зураба Церетели в Манеже, хотя то, что он делает, мне очень не нравится. Впрочем, нравится мне или не нравится Церетели - не важно. В художественном сообществе - во всяком случае том, что к Зурабу Константиновичу отношения не имеет, - давно принято негласное соглашение, что обсуждать его изделия с искусствоведческой точки зрения абсурдно. Да, ясно, что он абсолютно, до изумления, не владеет формой. Очевидно, что понятие пространственной композиции вне его разумения. Столь же несомненно, что колористические достоинства его живописи заключаются только в размазывании по поверхности холста толстых слоев очень ярких красок.

Но дело совсем в ином. Принципиально, что он у нас один такой. Он, в отличие от прочих, - вне художественного контекста, и вследствие этого заниматься искусствоведческим анализом его творчества бессмысленно.

Поэтому часто прибегают к рас! суждениям другого типа. Говорят о Церетели с общекультурологической и социологической точки зрения. Это, конечно, более продуктивно, но иногда грешит издержками. Например, нередко сравнивают его с Энди Уорхолом, доходя иногда до утверждения, что Церетели у нас ныне то же самое, чем был Уорхол на западе в 70-80-е годы ушедшего века. Мол, оба были невероятно знамениты, богаты и продуктивны, и это дает возможность понять, чем занят Церетели. Эта аналогия хромает.

При всей своей глобальной славе The Pope of Pop не носил на своей груди такое количество орденов и медалей, как Зураб Церетели. Не знаю, был ли он членом малозначительной Американской академии искусств, членом которой Церетели является, но президентом такой мощной и богатой организации, как Российская Академия художеств, а также членом еще несколь! ких академий он точно не был. Он не был членом чего-то вроде О! бществен ной палаты РФ, даже если такое существовало бы в США. Не был он и послом доброй воли ООН в чине чрезвычайного и полномочного посла, да и еще много чего, что есть у Зураба, у Энди не было.

Конечно, лицо Церетели не так знакомо сотням миллионов человек, как физиономия папы попа, растиражированная космическими тиражами на постерах, майках и значках. Ну и что? Зато Церетели, получается, скромнее и человечнее. Хотя майку с его пухленьким ласковым лицом носить, уверен, приятнее, чем изображения мрачного пугала во взъерошенном платиновом парике.

Кроме того, когда я сейчас это пишу, редактор в моем компьютере слово "Уорхол" не знает, подчеркивает красной линией, а слово "Церетели" - знает. Так кто главнее?

Цены на работы Уорхола выше на рынке? Чушь, потому что Церетели давно перерос рынок, вернее, видимо, сразу понял, что международный art market - это дело, не стоящее внимания. Плоды своих усилий он либо дарит, и пойди откажись, либо за них пла! тят налогоплательщики, и Уорхол, не исключаю, кусал бы себе локти, увидь он, как здорово это у Церетели получается.

Работ Церетели нет в главных музеях современного искусства? Что из этого? Зато у Зураба Константиновича есть собственный Музей современного искусства. Он несколько странный, но это только потому, что непонятливые личности из MOMA, Guggenheim, Centre Pompidou и Tate Modern не соображают, что свои коллекции надо передать или продать Московскому музею современного искусства.

А что касается продуктивности, сомневаюсь, что Уорхолу удалось бы набить под завязку такое огромное пространство, как Манеж, причем не тиражными, а в основном штучными вещами, да не за все время творческой деятельности, а в основном за последние десять лет. Если же учесть, что выставка Церетели начинается на подступах к Манежу, от Манежной площади, стационарно заставленной его свершениями (а у входа в Манеж временно водружены оче! редной Петр и очередной Александр II), то, надеюсь, становится! несомне нным: Церетели главнее Уорхола.

Ну да, Уорхол совершил мощный поворот в искусстве. Кроме того, с профессиональной точки зрения он великолепный художник, а Церетели - нет. Но профессионалы ведь уже договорились об этом не рассуждать, так что эту тему оставим.

Так что же меня, все-таки, потянуло в Манеж на персональную выставку Зураба Церетели? Нет, не мазохизм. Меня туда повлекла ответственность. Церетели давно вокруг, как ни жмурься - увидишь. И я решил, что лучше поверить тезису, что "свобода - это осознанная необходимость", чем прятать, как бронзовый страус, голову в чугунный песок. Надо всему смотреть в глаза, также - продукции Церетели. Потому что она - одна из констант нашего бытия.

Я уже не помню, когда я впервые увидел изделия Зураба Константиновича. Но первое ошеломление от них в память вбито здоровенным гвоздем. Это было в Абхазии, рядом с Пицундой, куда я попал совсем молодым в середине 70-х. Шумит море, к небу вздымаются горы, а возле ш! оссе из сочной субтропической зелени выползают бетонные биоморфные чудища, похожие на то, что я впоследствии увидел в дешевых американских фильмах про нечисть и пришельцев, с щупальцами, пузырящимися куполами и зияющими отверстиями. Это были автобусные остановки, изготовленные Церетели.

Интересно, что с ними сталось во время грузино-абхазского конфликта? По-моему, они из себя представляли отличные огневые точки.

А на шоссе стояли дорожные указатели, вроде бы совершенно обычные: синий фон, белая стрелка и надпись вроде "Гудаута - 20 км". Но сделаны они были из смальтовой мозаики. Вот так, куда там Уорхол, какой поп-арт?

Другое важное свершение Церетели 70-х годов я своими глазами не видел, но верю полностью ответственным свидетелям. В Ульяновске к юбилею Ленина строился пресловутый Мемориал, одним из проектировщиков которого был скончавшийся в прошлом году архи тектор Михаил Константинов, он мне и рассказал когда-то. Не буду сейчас обсуждать архитектурные и функциональные достоинства и недостатки этого сооружения, так как, повторяю, его не видел. Построили и построили эту штуку - так тогда надо было. Однако вдруг, к недоумению коллектива проектировщиков, в проект был включен бассейн на открытом воздухе. Наверно, потому, что у Церетели уже тогда много чего было, Ленинской премии - не было, и было очевидно, что за Ленинский мемориал ее дадут.

Пригнанная Зурабом Константиновичем бригада трудилась в три смены, по ночам сияли прожектора, когда работа была закончена, под небом среднего Поволжья обнаружилась мозаика с дельфинами и тропическими рыбками. Сильно? Да!

Когда Ильич был маленький, с кудрявой головой, с дельфином обнимался он в водичке голубой... Особенно дико этот поволжский бассейн, говорят, выглядел ранней весной, когда вокруг еще громоздились сугробы, а в бассейне из-под почерневшего снега игриво поглядывала ю! жная мозаичная живность.

Нет, я правда восхищен бессмысленностью, внеконтекстуальностью Зураба Церетели. Он на самом деле, и, возможно, не только у нас, но и в планетарном масштабе, один такой.

А потом его было все больше и больше. Например, штырь в честь вечной русско-грузинской дружбы, вколоченный им на пару с Андреем Вознесенским в болотистую материнскую московскую почву на Большой Грузинской улице, рядом с Тишинским рынком. Сейчас-то, конечно, все скучнее, вокруг понастроили высоких зданий и шопинг-молов, а тогда в трухлявых деревянных рядах, гомоня, торговали всякой рухлядью и колхозной снедью, фаллический же болт с грибообразной нашлепкой соединял Землю и Небо, предвещая светлое будущее.

В том, что оно не случилось, Зураб Константинович совершенно не виноват, как он не виноват вообще ни в чем. Такая Ding an Sich как о н, не может быть вписана в причинно-следственную связь, в понятия хорошо-плохо. Это просто есть, и все тут.

Потом, естественно, были и Петр, и Зоопарк, и Манежная, и ХСС, и де Голль у "Космоса", и Поклонная гора, и чудное бронзовое с позолотой Яичко, снесенное Зурабом Константиновичем. Да не было - есть!

Будет ли - не знаю, но в условиях present continuum, безусловно, имеет место. Причем большое.

И лет уже семь тому мне посчастливилось брать большое интервью у Церетели для газеты "iНОСТРАНЕЦ", где я работал. Сперва это было нелегко - его пресс-служба меня дотошно выспрашивала, что и зачем. В конце концов, недели через две мне было назначено, и я с фотокорреспондентом явился на Большую Грузинскую, в бывшее посольство ФРГ, ставшее после того, как оно переехало в бывшее посольство ГДР на Ленинский проспект, резиденцией и канцелярией Церетели. Это там, где стоит, задрав лапу, бронзовый ме! дведь, а неподалеку в скверике понурился маленький старенький Руставели.

Нас провели к Зурабу Константиновичу, сидевшему в огромном английском кресле рядом с огромными напольными часами в большом кабинете за огромным письменным столом. На запястье у него были огромные золотые часы - иначе как "котлами" не назовешь. Фотокорреспондент торопился на какую-то еще съемку, поэтому я обратился к Церетели: "Зураб Константинович, нельзя ли, чтобы вы сперва сфотографировались, а потом мы приступим к интервью?". Он согласился и к моему удивлению снял часы. Я спросил - зачем? Ответил он гениально: "А ты знаешь, зачем у Зураба такие большие часы? Потому что у меня времени мало очки одевать. А что люди подумают, если увидят такие большие часы, а?".

Далее он говорил час. Про Колумба и судьбы мира. Про свою доброту и щедрость и про то, что художника каждый может обидеть. Про искусство и этнографию, про Россию и Грузию, про вино, шашлык и архитектуру! , про друзей-знаменитостей, про то, что собирается напечатать ! книгу со страницами красных и черных цветов: "На красных - золотыми буквами, где про меня хорошо написали, на черных - белым, где плохо!", про разницу между каррарским и паросским мрамором. Монолог прерывался звонками по нескольким телефонам: "А?! Да, конечно, в восемь на корте буду, играть будем!", "А?! Ваше Преосвященство, да, завтра в два, конечно!".

Подарил мне два огромных альбома. В одном были репродукции его произведений, в другом его фотографии с друзьями - Путина тогда еще не было, все остальные, от Буша до Высоцкого и от Иоанна-Павла II до Аллы Пугачевой в ассортименте. Я подарок еле доволок до дома.

Что делать с этим интервью, я сперва не знал. Тем более что покойная Лена Курляндцева мне до того рассказала, как после выпуска не очень лицеприятного сюжета про Зураба Константиновича в эфир он подошел к ней на какой-то выставке и, посмотрев добрыми глазками-дулами, спросил: "Ты, девочка, знаешь, с кем говорила, а?". Но прес! с-служба Церетели почему-то не потребовала представить материал на визирование, я и напечатал как было, только подправил синтаксис, а то никто бы и вовсе не поверил, что такой знаменитый и такой богатый человек может нести такую чушь.

Но, повторяю, абсурдно оценивать творчество Церетели (его разговоры - один из важных аспектов творчества); нелепо было бы верить или не верить его словам. Он - выражаясь словами не Канта, а другого великого философа, Лейбница, - монада.

После этого начальница пресс-службы Церетели устроила мне экскурсию. Сперва - в его мастерскую. Это был стоявший на задворках бывшего посольского сада длинный, метров в семьдесят, сборный дом, возможно, оставшийся от немцев. Его стены были сплошь завешаны живописью хозяина, а в торце - собственно мастерская. Немыслимый двусторонний мольберт из красного, что ли, дере! ва, я их много видел, такого - никогда, на нем - подрамник с д! евственн ым белым холстом. Несколько ведер и ваз с новенькими кистями. Вместо палитры - здоровенный стол на колесиках, на столешнице - выдавленные из тюбиков брикеты красок разных цветов, в основном самых ярких и самых дорогих, кадмии и кобальты. Экскурсоводша шепнула: "Зураб Константинович каждое утро работает с шести до семи". Не сомневаюсь, иначе не нафаршировал бы Манеж.

И я такой продуктивностью искренне восхищен.

Потом она меня прогуляла по довольно обширному саду. Он был весь заставлен скульптурной продукцией среднего и мелкого размера: среди деревьев и кустов торчали цари, князья, святые, чарли чаплины, зверушки, птички и рыбы, скрипачи, шарманщики, дворники и прочая бронзовая, этернитовая и эмалевая нежить.

Так зачем я после всего, что уже видел, пошел в Манеж? Снова повторяю, потому, что Церетели - это данность, и лучше заплатить деньги за просмотр его творений, чем ментально, а то и физически биться об его творения по случайности.

Ну ! а выставка? Что выставка, огромная... В прессе, правда, обещали, что заполнены будут оба яруса заново отстроенного Манежа, но подвал почему-то пуст, хотя, конечно, и его можно было завесить и заставить.

За вход берут не 100 или 150 рублей как обычно в Манеже, а 50, билет маркирован Музеем современного искусства, студентов, солдат и пенсионеров пускают даром. Солдат не видел, студенты - были, по своему обыкновению зубоскалили, пенсионеры чинно расхаживали и разглядывали.

В ларьках у входа недорого торговали печатной продукцией, посвященной Церетели и майками с репродукциями его картин. Студентка с косичками в духе 60-х и в майке с Че Геварой посмотрела, приценилась и сообщила подружке во флуоресцентном полосатом свитере: "Фуфель полный!". Дура, ей-богу! Я бы купил, да носить не стану, все-таки из возраста уже вышел, за модой не гонюсь.

С экспозицией своего творчества Церетели поступил щедро, показал много всего, однако все же самоограничился: мог ! бы намного больше. В начале выставки - десяток видеоэкранов, н! а которы х то католикос Илия II объясняет все удивительные качества господина Зураба Церетели, то мастер показан в процессе творчества, то крутятся снятые на протяжении лет документальные свидетельства его трудов и дней. Далее по стенкам сотни и сотни, тьмы холстов в рамах - то золоченых, то простеньких, то резных, испещренных фигурками людей и зверей, на картинах - цветы, горы, люди, животные, небо, море, деревья, Вселенная, одним словом.

Вселенная ширится и ширится, пыжится и пыжится, тужится на многих десятках эмалевых панно, которым место в заведении с кавказской кухней - но какой духанщик себе позволит купить бесценное эмалевое изделие Церетели?

В торце выставки - эмалевые иконы. Вроде все по православному канону, но в правом нижнем углу каждой обозначено "Зураб Церетели". Дата - такая-то. Таких икон я доселе не видел. По полу расставлены бронзовые истуканы разного размера и разной тематики.

Чарли Чаплин в разных видах. Генерал де Голль на выбор: один! в шинели и каскетке, другой в каскетке и в мундире, третий без каскетки и во фраке.

Рядом с иконами - бронзовые памятники святым. Или это святые образа? Откуда я знаю. Если Зураб Константинович своего трехметрового Николая Угодника попросил по положенному обряду освятить, то это образ, если нет - не имею понятия, что это. Возле объекта с этикеткой "Николай Угодник" - бронзовые памятники пребывающим, надеюсь, в добром здравии католикосу Илии II и патриарху Алексию II. За углом - принцесса Диана.

Далее - памятники (портреты, если угодно) усопшим гениям русской культуры ХХ века - Блок, Шукшин, Булгаков, Высоцкий, Ахматова, Шаляпин, Бунин, Мандельштам, Пастернак, Бродский. Сходство далековатое, и у всех отчего-то кругленькие носики, как у автора.

По соседству - гении живые. Спиваков. Данелия. Рязанов. Алферов. Кобзон. Айтматов. Батурина. Башмет. Волчек - у нее на круглом носу настоящие очки. В сонм живых затесался зачем-то Окуджава.

Среди всего этого чудовищный памятник Лужкову в аватаре "Дежурный по городу". Московский мэр с лицом столь же устрашающим, как харя Ямантаки, в правой руке держит ваджру - фонарь-метлу, а левая свисает вниз, как обгрызенная ласта дохлого кита, ногами же в продранных чувяках, из которых высовываются пальцы с панцирными когтями, попирает сансару, то есть всякий мусор: дохлых крыс, консервные банки, осенние листья и вчерашние газеты.

Зубоскалы-студенты выгребают из карманов мелочишку, бросают ее в бронзовые консервные банки. Или, возможно, они всерьез уверовали, что такому страшному бурхану надо сделать подношение?

Тем более что его обступает рать демонов из серии "Горожане" - бронзовые носатые и бородатые лица кавказской национальности. Один точит нож на станке, другой шарманку крутит, третий - нагло пиликает на скрипке, а остальные и вовсе самостийно заним! аются страшными, не санкционированными в Москве делами.

Спиной к сему кошмару сидит скульптурная группа под названием "Ипатьевская ночь" - вот-вот поднимутся, раскланяются и под "Ach, mein lieber Augustin" начнут делать кукольные па.

Что же у Церетели в голове? Это, конечно, интересно, но я знаю, что неизмеримо хуже умею думать, чем Кант и Лейбниц, да и не уверен, что логическое мышление способно не увязнуть в этой хашламе. Тут, подозреваю, необходимы совместные усилия Св. Николая Можайского с его мечом и кого-нибудь вроде Бодхисаттвы с его большой тяжелой палкой, так что лучше не буду искать ответ на этот вопрос. Он сам собой когда-нибудь рухнет на нас.

Повторю только, что Церетели - монада, он один у нас такой. Думать о нем не советую, но беречь его необходимо. Такое не случится еще много времени. А времени - мало. Вдруг мы скоро все умрем от птичьего гриппа, и кто тогда будет смотреть на сделанное батоно Зурабом? Невосприимчивые к пр! екрасному и ужасному тараканы?