Всё утро протоиерея Бориса, настоятеля храма Всех Святых, одолевали воспоминания. Прошлое виделось так ярко, так отчётливо, как будто было вчера. А ведь прошло уже лет пятнадцать… Да, пожалуй, не меньше…

Отец Борис только что отслужил литургию. Высокий, широкоплечий, плотный, с чёрной, начинающей седеть бородой, батюшка благословлял народ. Люди подходили ко кресту. Их было много – выстроилась целая очередь. Глаза радостные. Они ждали его взгляда, улыбки, внимания, пастырской заботы. И он смотрел на своих прихожан с отцовской любовью.

Вот пожилая пара. Недавно молился за них, оба болели одновременно. Отправлял к ним молодых сестёр с прихода. Вот из поездки вернулся Михаил. Давно ли отслужили молебен о путешествующем, а уже месяц прошёл. А вот Татьяна с мужем Алексеем и сыночком. Отец Борис вспомнил, как крестил одновременно сына и отца. Алексей сначала Таню в храм отпускать не хотел. Потом пришёл один раз вместе с ней – и остался. Сейчас он один из самых активных прихожан, помогает с ремонтом и с другими поручениями. А вот старая Клавдия – она в храме днюет и ночует…

Провожая старушку взглядом, отец Борис вдруг вспомнил, как пятнадцать лет назад ко кресту подходили лишь Клавдия да сторож Фёдор. Больше прихожан в старом храме не было. Он один шёл мимо полупустой свечной лавки к выходу, и старинные иконы в полутьме смотрели так печально…

Батюшка закрыл врата, а прихожане не спешили расходиться. Уходили только те, кто особенно торопился, остальные, как обычно, потихоньку собирались в трапезной на воскресный обед. Трапезная была большая, и приход дружный. А тогда, в самом начале службы в этом храме, он с трудом мог накормить не только Клавдию с Фёдором – самому приходилось туго. Да… Почему именно сегодня так лезут в голову воспоминания?

В высокие и узкие окна алтаря с ажурными решётками бил то ли снег, то ли дождь, а может, это был снег с дождём. Свет от разноцветных лампадок, жёлтые огоньки свечей в алтаре казались такими тёплыми и родными по сравнению с хмурыми, еле брезжащими сумерками зачинавшегося ноябрьского дня. И воспоминания снова нахлынули так ярко, что батюшка даже присел на стул. Да, тогда было такое же сырое и холодное ноябрьское утро. Отец Борис запомнил его на всю жизнь. Пожалуй, оно стало одним из поворотных в его судьбе.

Знаете, как бывает: идёт-идёт человек по жизненному пути и доходит до какой-то развилки. От этой развилки идут несколько дорог. Да-да, те самые дороги, которые мы выбираем. А с ними выбираем свою судьбу. Жаль, что часто не замечаем мы этой развилки, торопимся, несёмся на полной скорости. И только спустя годы, вспоминая прошлое, отчётливо видим себя на перепутье, у этого пересечения дорог и судеб.

Тогда тоже была суббота, и вот также отслужил он литургию. Только храм был холоден и пуст. Старая Клавдия жалась к печке, а вечно хмурый Фёдор сразу после службы пошёл за охапкой дров. Две старушки с клироса, закутанные в видавшие виды шали, побрели к выходу. Они не успели открыть дверь, как она распахнулась сама и вместе с порывом ветра вбежала женщина лет сорока пяти. Одета она была не совсем по-церковному: в брюках, в дублёнке и меховой шапке вместо платка. Но шапка была несколько набок, дублёнка распахнута, а по щекам её текли слёзы. Она неуклюже подбежала к отцу Борису и, упав в ноги, зарыдала. Отец Борис с трудом успокоил её, усадил на скамейку, расспросил о случившемся несчастье.

Оказалось, что женщину зовут Елизаветой. Дочка её, Таня, и только что родившийся внучок Егорка находятся в реанимации. Они всей семьёй так ждали этого ребёночка! Имена давно придумали. Если девочка – Леночка, а если мальчик – Егорка.

– Наш Егорка родился! Крошечка наш, солнышко ненаглядное! Танечка, доченька моя бедная! Кровиночка моя!

Женщина опять зарыдала, отец Борис с трудом добился от неё, что роды прошли неудачно: у дочери большая потеря крови и она впала в кому, а ребёночек родился в состоянии асфиксии и с какой-то патологией. Оба – на аппарате искусственного дыхания. Мрачный врач-реаниматолог сказал, что прогноз плохой. Знакомая опытная медсестра, подслушав совещание собравшегося в реанимации консилиума, шепнула Елизавете, что дочка и внучок её умирают, вопрос только в сроках отключения аппарата.

– Бабушка наша старенькая сказала мне к вам бежать, в церковь. Велела просить помощи у Бога и ваших, батюшка, молитв! Помогите, пожалуйста, помогите, батюшка! Ну, пожалуйста! Вы можете! Ведь можете? Вы же священник! Бог вас послушает! Кого же ему слушать, как не вас! Танюшка моя! Егорушка маленький!

И женщина опять зарыдала. Отец Борис почувствовал, как у него сжало сердце. Ему стало очень жалко эту молоденькую мамочку, так и не увидевшую долгожданного сыночка. Жалко младенца, который умирает, не припав к материнской груди, не встреченный любовью всей семьи. Его кроватка, игрушки (наверняка, купили) не дождутся своего маленького владельца. А где-то ходит молодой муж, папочка, который может потерять одновременно и жену, и долгожданного сына. Вместо радости все будут долго стоять на холодном ноябрьском ветру у двух засыпаемых снегом холмиков. Эта картина мгновенно пронеслась в голове батюшки, он взмахнул головой, отгоняя недоброе видение.

– Успокойтесь, Елизавета! Всё будет хорошо! Всё – будет – хорошо, понимаете?! Господь милостив! Он спасёт и мамочку, и младенчика! Будем молиться, просить у Него милости! Он обязательно поможет!

Елизавета потихоньку перестала рыдать, посмотрела с надеждой:

– Да, мама всегда говорила, что Бог есть! А если Он есть, Он вас обязательно услышит! Значит, всё будет хорошо! Ведь правда? Они поправятся?

Отец Борис проводил женщину до дверей. Устало вздохнув, стал собираться домой. Туда он с недавнего времени не спешил. Матушка Александра, забрав с собой сыночка Кузеньку, уехала к родителям. В этом в небольшом уральском городке батюшка служил уже три года. И все три года служба проходила в пустом храме.

Люди в городке много работали, жили небогато, летом предпочитали работать на своих дачных участках, выращивая нехитрое подспорье к зиме. Зимой женщины проводили выходные за стиркой и уборкой, пекли пироги, смотрели сериалы. Мужчины же собирались в гаражах, где под предлогом ремонта пили беленькую. В церковь многие из них попадали уже не своей волей, а ногами вперёд: в городке обычным делом была смерть от удушья, когда, напившись той самой беленькой, мужчина решал погреться, включал мотор, засыпал и уже не просыпался. Остальные тоже пребывали в каком-то страшном сне: словно, похоронив друга, шли выпить за упокой его души в тот же гараж.

Александра, тоненькая и хрупкая, зябко кутаясь в шаль, говорила:

– Мне страшно бывает за этих людей: проживают день за днём, не задумываясь о Боге, о душе, о смысле жизни, о том, что будет там, за её порогом… Отче, давай уедем отсюда! В другой, большой город. Мы с тобой тут не дождёмся прихожан. И помощи храму не будет. Как и нам с тобой, отче. Будем всю жизнь в нищете. Кузеньке вон на фрукты даже не хватает денег.

Отец Борис устало молчал. В первый год настоятельства он очень надеялся, что скоро появится паства. В храм придут прихожане, которых он, как пастырь, поведёт по пути спасения. Но храм наполнялся только на Крещение, Рождество и Пасху. На Крещение шли за святой водой, на Рождество – весёлые, дурашливые, нередко выпив, а на Пасху – с обязательными яйцами и куличами. В остальное время года храм пустовал.



В этот первый год отец Борис часто перечитывал, иногда даже вслух, для матушки, историю о священнике Георгии Коссове, который два года служил в селе Спас-Чекряк Орловской губернии в пустом храме, без прихожан. Никто не шёл на службу к молодому священнику. Лукавый искушал его мыслью бросить всё и сбежать. Пугал страхованиями. Батюшка поехал со своей скорбью в Оптину Пустынь к старцу, преподобному Амвросию. И преподобный Амвросий, увидев скорбного батюшку, прозорливо сказал ему слова утешения.

Отец Борис читал вслух об этих словах великого старца будущему священноисповеднику отцу Георгию и чувствовал, как сердце отвечает мгновенно взыгравшей радостью.

У отца Георгия об этом написано было так: «Как увидел меня батюшка Амвросий, да прямо, ничего у меня не расспрашивая, и говорит мне: ”Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое!” – ”Как же это так, – говорю, – батюшка?” – ”Христос Бог да ты – вот и выходит двое! А враг-то – он один… Ступай, – говорит, – домой, ничего вперёд не бойся; да храм-то, храм-то большой каменный, да чтобы тёплый, не забудь строить! Бог тебя благословит!» С тем я и ушёл. Прихожу домой; с сердца точно гора свалилась. И отпали от меня все страхования».

По молитвам старца скоро храм этого батюшки наполнился прихожанами; получился добрый, дружный приход. Сам же отец Георгий вырос в настоящего пастыря, стал известен далеко за пределами Орловской губернии. Имея дары прозорливости и исцеления, ревностный пастырь помогал всякой измученной душе. По свидетельству очевидцев, орловские богомольцы, приезжавшие к великому святому Иоанну Кронштадтскому, слышали от него: «Чего вы сюда приехали? У вас есть отец Георгий Коссов!»

А потом в селе был построен большой каменный храм, трёхпрестольный, потому что старый храм перестал вмещать всех прихожан. Стараниями отца Георгия были открыты в селе больница, приют для сирот, а также второклассная школа – единственная в уезде. Вот такая история.

Но на второй год служения отец Борис эту историю перечитывал всё реже. Он думал, что нет у него старца – так помолиться. А сам он, видимо, недостойный священник. И проповеди, которые он тщательно, подолгу готовил, а потом говорил в пустом храме, звучали, как ему казалось, жалко и неубедительно.

Да, он плохой пастырь. Он слишком молод, вид у него совершенно несолидный, борода и та растёт плохо. В смущении он сильно заикается от волнения. Кто будет слушать его – такого нерешительного, застенчивого, вспыхивающего румянцем, когда к нему обращаются за благословением? И молиться он не умеет. Нет у него дерзновения в молитве. Вот и не идут люди в храм.

К концу третьего года матушка забрала Кузьму и уехала к родителям. Уехала погостить, но не возвращалась уже три месяца. Отец Борис отчаянно скучал по ней и по двухлетнему Кузеньке. Проходя мимо кроватки, останавливался, брал в руки его любимую игрушку – плюшевого мишку, гладил по бархатистым ушам, по коричневой пуговке носа, основательно изгрызенной зубками сынишки и, тяжело вздохнув, говорил мишке:

– Скоро, скоро наш Кузенька приедет! Вот ещё немножко подождём его… Сейчас сыро, слякоть… Куда с малым в дорогу?.. А вот выпадет снежок, Саша с Кузенькой и приедут. Будем на санках кататься, снеговика слепим.

Но сегодня отец Борис не подошёл к мишке. Если бы мишка мог, он удивился бы тому, как необычно выглядел батюшка: всегда аккуратный, сегодня прошёл в комнату прямо в ботинках, подошёл к иконам и рухнул на колени. А если бы плюшевый медвежонок мог слышать, он услышал бы, как плачет батюшка:

– Господи, прости меня, недостойного! Я ведь так ответил этой несчастной женщине, как будто был уверен, что услышишь Ты мои молитвы! Господи, я сам не знаю, как я посмел её обнадёжить… Я ведь и молиться-то толком не умею… Прости меня, пожалуйста! Не посрами надежды рабы Твоей Елизаветы на милость Твою! Смилуйся, Господи, смилуйся! Ребёночек маленький, Егорка, и мамочка его Татиана… Не оставь их милостью Своей, Господи, Боже наш! У меня вот тоже Сашенька есть и сыночек, Кузенька мой милый… А если б они… Пресвятая Богородица, прими мою недостойную молитву… Смилуйся, Владычице, смилуйся, преложи скорбь на радость… Не оставь нас, грешных, не имущих дерзновения, не смеющих взирати на высоту славы Сына Твоего и Бога нашего!

Батюшка не помнил, сколько продолжалась его молитва, сколько поклонов он сделал в холодной комнате перед святыми иконами. Когда он уже не мог больше плакать и молиться, то с трудом встал, но распрямиться сразу не получилось. Так, хромая, подошёл к окну, прислонился пылающим лбом к холодному стеклу и – вместо грязной черноты увидел белоснежную улицу. В свете уличного фонаря искрились падающие снежинки – всё казалось таким чистым, таким радостным. Батюшка почувствовал, что боль с тревогой ушли, а в душе появились мир и покой. Часы пробили час ночи. Поздно уже, а завтра литургию служить…

Отец Борис, тихо радуясь обретённому душевному миру, подошёл к кроватке сынишки, погладил плюшевую голову медвежонка и улыбнулся.

На следующее утро, в воскресенье, когда он уже облачился, собираясь служить литургию в пустом храме, случилось необычное. Сначала батюшка услышал громкие радостные голоса. А выглянув из алтаря, первым делом увидел сияющее белое пятно, которое приближалось к нему. Отец Борис спустился по ступенькам и разглядел, что этим пятном был огромный букет белых роз. Их несла вчерашняя женщина, Елизавета. А за ней шёл молодой мужчина, и ещё мужчина постарше, и две молоденькие девушки, и сияющая старушка…



Владимир Русский


Портал "Чистый Интернет"