Свершился фазовый или квантовый переход мировой экономики от индустриализма к постиндустриализму, и в постиндустриальный прорыв пошли новые страны (Китай, Индия). Так, в ближайшем будущем Китай имеет все шансы стать лидером мировой экономики. Старая экономическая теория, создававшаяся в эпоху индустриализма, не может адекватно объяснить новую постиндустриальную реальность. Информационная революция преображает жизнь не только народов, но и международные отношения, мировую политику. Глобализация сопрягается не только с унификацией, но и с субъектизацией. Точнее, постиндустриальная модернизация предполагает субъектизацию как в народе, так и в сообществе народов.

На мой взгляд, субъектизация – ключевое слово новой экономической теории. Вот академик Виктор Меерович Полтерович сделал в последнее время несколько докладов. Ознакомимся с ними с точки зрения примата субъектизации и наметим самые актуальные проблемы.

Руководитель портала Полит.ру Виталий Эдуардович Лейбин пригласил Полтеровича выступить 15 июня 2006 года в клубе-литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции «Полит.ру». Он представил его как заведующего лабораторией математической экономики Центрального экономико-математическом института, первого проректора и председателя Академического Комитета Российской Экономической Школы, академика РАН, члена Европейской академии, профессора. Мол, он – «один из крупнейших российских экономистов, в 1986 году бы автором одной из программ реформирования экономики СССР, один из самых содержательных критиков реформ разных лет». Лекция называется «Искусство реформ» (http://www.polit.ru/lectures/2006/06/26/polterovich.html).

Лекция пространная, приведу выдержки. «Для того, - сказал Полтерович, - чтобы вы получили более содержательное представление обо мне, я хотел бы добавить негатива в характеристику, данную мне Виталием. В 1958 г. я был исключен из Нефтяного института за организацию литературно-художественного клуба с формулировкой «за низкий уровень политического сознания, не отвечающий требованиям и достоинствам советского студента». После этого я работал аппаратчиком, но не в ЦК, а на Дорогомиловском химическом заводе. Вернулся в Нефтяной, закончил его. Потом закончил механико-математический факультет МГУ и с 1966 г. работаю в экономике. Но, видимо, низкий уровень политического сознания так за мной и остался. Я никогда не был членом никакой партии, никогда не голосовал за господствующую партию, и на этом основании я полагаю, что мое критическое отношение к реформам – это не выражение моих политических взглядов, а просто результат довольно кропотливой работы».

«Искусство реформ – искусство чрезвычайно трудное. В мире существует масса развивающихся стран, которые без конца проводят всевозможные реформы, чтобы догнать развитые страны. Но удалось это немногим. Если говорить о последних 50-60 годах, то все страны, которые, будучи малоразвитыми, стали развитыми, можно перечислить на пальцах двух рук. Это так называемые «восточноазиатские тигры»: Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг. Сейчас невиданные темпы экономического роста одновременно с очень широкомасштабной программой реформ демонстрирует Китай, и об этом пойдет у нас речь. Достаточно высокие темпы роста демонстрировали в послевоенные десятилетия ранее отстававшие европейские страны - такие, как Португалия, Испания, Ирландия. По сути – все. Ни одна латиноамериканская или африканская страна, большая часть азиатских стран – ни одна из них не добилась в результате многочисленных реформ основной цели: построить эффективный экономический механизм. А ведь кажется, что задача очень проста.

У меня на слайде дано скучное определение, что такое реформа, я его зачитывать не буду. Но полезно иметь в виду, что термин «реформа» происходит от латинского слова, которое означает «возвращать прежнюю форму» - re-form. Т.е., казалось бы, реформа – это инновация, предложение чего-то, чего не было до сих пор, – но это наше понимание. А в течение многих веков, вплоть до XVIII в. люди говорили о реформах немного с хитринкой. Каждый политик, который предлагал какое-то изменение, должен был обосновать его. И естественное обоснование состояло в том, что «наши предки использовали вот такие механизмы и вот такие правила, которые я предлагаю». На первый взгляд – нелепица. А на самом деле в этом есть глубокий смысл. Реформа – исключительно затратное мероприятие, обычно очень трудный проект с непредсказуемыми последствиями, и для того чтобы решиться на него, нужно иметь какие-то основания, например, знать, что эти реформы где-то уже работали, что эти механизмы, которые мы вводим, эффективны. «Наши предки это использовали» - очень хороший аргумент.

Говоря о реформе, я имею в виду изменение экономических и социальных институтов. Институты – один из самых важных факторов экономического роста. Как я уже говорил, влияние реформ неоднозначно, и Африка, Латинская Америка демонстрируют, насколько трудно проводить эффективные реформы. В Латинской Америке и Карибском бассейне в 1980-е гг. в среднем в год наблюдался спад 0,8%, а в 1990-е гг. рост всего лишь на 1,5% в год. На Среднем Востоке и в Северной Африке в 1980-е гг. в среднем наблюдался спад в 1%, а в 1990-е рост еще меньше, чем в Латинской Америке, – на 1% в год. При этом в относительном измерении Средний Восток, Северная Африка отставали от развитых стран, несмотря на все усилия. А что касается стран с переходной экономикой, то в среднем за 1990-е гг. спад в этих странах составил 30%.

Чтобы мы имели представление о соотношении уровней благосостояния, я назову еще несколько цифр. Наше производство, измеряемое валовым внутренним продуктом на душу населения, составляет сейчас примерно ¼ от американского. Кстати, в 1913 году ВВП на душу населения в России был примерно таким же по отношению к США – 25-28%, по разным оценкам. Смотрите, насколько устойчивый показатель. Прошли две войны, революция, сталинский террор, развал экономики, бог знает что, а ВВП на душу в результате остался почти таким же. Мы прошли сквозь все мыслимые и немыслимые реформы. Конечно, мы развивались, шли вперед, но в относительных показателях мы не приблизились к западным странам».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: В 1987 году ВВП СССР составлял треть от ВВП США/

«Чтобы понять, почему так произошло, нужно обратиться к технологии проведения реформ. Есть два основных подхода. Для того чтобы провести реформу, мы должны откуда-то взять новые институты. Эти институты мы можем сконструировать, и вся история советской власти – это история придумывания, конструирования совершенно новых институтов, которых не было до того времени. Удивительно, что они в течение 75 лет как-то работали.
Другой источник – это история других стран, как правило, более развитых. Кажется, что все, что надо сделать, - это заимствовать хорошие институты: рынок, суды, законы о банкротстве – все на свете заимствовать у более развитых стран. Введем эти институты и будем жить, как они. Это очень большой соблазн, и именно по этому пути идет большинство реформаторов. Заимствование слишком «продвинутых» институтов – типичная ошибка. В результате такого рода заимствований институты, перенесенные на иную почву, не работают. Они атрофируются, отторгаются и перерождаются, т.е. действуют совсем не по тем правилам, по которым они, казалось бы, должны были действовать.

Чтобы не быть совсем абстрактным, я приведу пару примеров. После того, как в начале 1992 г. была либерализована российская экономика и началась гиперинфляция, выяснилось, что все предприятия должны друг другу. Наступил так называемый кризис неплатежей. Кроме того, что они были должны друг другу, они еще обменивались не за деньги, а по бартеру, потому что так было удобнее, выгоднее. Естественно, возникла идея – раз от неплатежей все страдают, давайте введем закон о банкротстве предприятий, тогда все будут бояться банкротства и начнут платить. В июле 1992 г. такой закон указом Ельцина был введен, очень хороший закон, он был скопирован с западных законов. В результате, в течение довольно длительного времени ни одного дела о банкротстве не было возбуждено. Почему? По естественной причине - если все предприятия должны друг другу, никто не хочет выступать в качестве истца. Потому что стоит кому-то выступить в качестве истца, немедленно он получит в свою очередь жалобы и будет вынужден выступать уже в качестве ответчика. Закон не работал, но потом его улучшили, и он стал работать. Его стали использовать для того, чтобы банкротить хорошие предприятия и захватывать их, была разработана специальная технология. Как вы понимаете, смысл закона о банкротстве состоит в том, чтобы отсеивать плохие предприятия, неприбыльные. А в течение длительного времени закон работал прямо противоположным образом, была масса дел о банкротстве, в результате которых хорошие предприятия страдали, оказались захваченными какими-то сторонними людьми.

Помните государственные краткосрочные облигации? Это был очень передовой, исключительно прогрессивный способ оплачивать государственный дефицит. И тогдашний замминистра финансов, выступая у нас в институте, так и сказал: «Мы вводим очень современный способ оплаты дефицита государственного бюджета». Его спросили: «А вы не боитесь, что будет банкротство?» Он говорит: «Ну, какое банкротство? Государство не может обанкротиться, ведь всегда можно напечатать деньги». В 1998 г. мы стали свидетелями того, что происходит, когда слишком передовые механизмы вводятся слишком рано, и при этом государственные деятели высокого уровня не понимают, что нельзя просто так печатать деньги.

До сих пор я говорил об источниках новых институтов, внедрение которых и составляет содержание реформ. Теперь возникает вопрос о стратегиях реформ, о том, как новые институты могут быть внедрены. Самый простой способ, который получил название «шоковая терапия», - это единовременное радикальное изменение системы институтов. В 1992 и в середине 90-х гг. была масса сторонников этого способа и в России, и за рубежом. Они говорили: «Таким способом мы проводим реформу быстро. Это очень важно. Мы проводим ее комплексно, потому что нельзя провести одну реформу без другой». «Кроме того, - говорили эти люди, - многие реформы не допускают малых изменений». Не может быть одно приватизированное предприятие. Если уж мы создаем частный сектор, должна быть какая-то критическая масса, чтобы эти предприятия могли взаимодействовать друг с другом, чтобы работала соответствующая инфраструктура. Значит, поневоле реформа должна быть шоковой, выше определенного порога. И еще был важный аргумент: «Если мы быстро проведем реформы, противники реформ не успеют консолидироваться».

Но уже тогда было достаточное количество людей, которые выдвигали аргументы против шоковой терапии. Они говорили: «Это вы только хотите быстро ввести новый механизм. А после того как вы его вводите, наступает длительный переходный процесс». На самом деле, цены были либерализованы в России 2 января 1992 г., по существу, за один день. А переходный процесс – довольно быстрое изменение цен – происходил, по крайней мере, в течение полутора-двух лет; я имею в виду не масштаб цен, а изменение пропорций, потому что инфляция-то продолжалась до 1997 г., потом наступил кризис, т.е. мы расхлебывали эту кашу достаточно долго. Полтора-два года - это большой срок. Значит, шоковый подход не дает действительного сокращения времени из-за длительности переходного процесса.

Далее, противники шоковой терапии говорили: «Это вам кажется, что нет ничего промежуточного между государственным и частным предприятиями. На самом деле, имеются переходные формы, и постепенность может означать, что мы сначала используем их». Я потом к этому вернусь.

Шоковая терапия приводит к очень серьезным издержкам, потому что в результате резкого изменения механизмов наступает дезорганизация, никто не знает, как действовать в новой среде. Скажем, о маркетинге в 1992 г. российские предприниматели не имели никакого представления. Кроме того, начинаются процессы, которые в экономике называются процессами присвоения ренты. Это коррупция, уход в теневую экономику, всякого рода лоббирование, т.е. процессы перераспределения, очень затратные, которые отнимают ресурсы у производства. И, кроме того, что немаловажно, шок вызывает социальный протест против реформ, и это может реформы погубить.

Надо сказать, что шоковая терапия в большей или меньшей степени была использована не только в России, но и во многих других восточно-европейских странах и бывших республиках Советского Союза. Однако не во всех. Скажем, Узбекистан не принял шоковую терапию. Самая, казалось бы, прогрессивная страна – Польша – в действительности приватизацию проводила гораздо медленнее, чем Россия. Наиболее передовая страна из восточноевропейских, Словения, близкая к европейским странам по уровню производства на душу, проводила приватизацию в течение шести лет, а мы умудрились в основном ее закончить за полтора-два года.

Китай, о котором я хотел бы здесь особенно поговорить, на самом деле испытал шоковую терапию в 1958-1961 гг., это был период «большого скачка». В 1966-1970 гг. - период «культурной революции». Они очень здорово обожглись на таких экспериментах. Вообще, когда сравниваешь Россию и Китай, обычно люди начинают возражать, что Китай не Россия, китайцы такие умные, у них конфуцианство, у них гораздо более децентрализованной была экономика, и вообще - что вы сравниваете? Я хочу обратить ваше внимание, что никакие китайцы особенно не умные, они просто учились на собственном опыте, они пытались проводить реформы примерно по тому же или даже худшему образцу, у них не получилось, и они поняли, что так нельзя.

Что касается России, то я уже сказал о либерализации цен, о приватизации, которая была проведена буквально за полтора-два года, о либерализации внешней торговли.

Ну, а в чем состоит альтернатива? Если мы не используем шоковую терапию, как можно действовать иначе? Здесь полезно выделить две стратегии. Одна стратегия – назовем ее «стратегией выращивания» - это поддержка естественной эволюции существующего института. Мы берем за основу какой-то существующий институт, стараемся его постепенно модифицировать, с тем чтобы он «вырос» в более передовой, более эффективный институт. Через минуту я приведу соответствующие примеры. Ясно, что издержки низкие, у экономических агентов есть возможность адаптации. Но не всегда существует подходящий институт, и, конечно, здесь преобразования идут с относительно низкой скоростью.
Более общий подход, который я называю «стратегией промежуточных институтов», состоит в том, что мы строим цепочку взаимосвязанных институтов - от некоторого начального, который мы можем заимствовать или сконструировать, до института, который мы хотим получить в результате.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Автор не «третьемирник» и потому не упоминает модель дуальной экономики, когда наряду с традиционным сектором экономики взрастает модернизационный сектор. Примеры – восточноазиатские «драконы», та же Индия. Успех – колоссальный, чудо. Впрочем, поторопился я с этим комментарием, ниже автор касается этого верного варианта/

Давайте, я сразу перейду к примерам. Как можно провести либерализацию цен? Китайцы придумали способ, который называется «dual track liberalization», т.е. «дуальная либерализация». Они ввели две системы цен. По существу это сочетание двух экономик: плановой и рыночной. Реформа на самом деле была чуть сложнее, но в схеме она выглядела так. «У вас есть план, - сказали реформаторы предприятиям, - у вас есть плановые цены. Каждый знает своих поставщиков и потребителей, и оставайтесь жить в этой плановой системе. Но все, что вы произведете сверх плана, вы можете продавать по рыночным ценам, выбирать, что производить, кому продавать, откуда покупать ресурсы – все это ваше дело».

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Дуальность – не только в ценах, но и по отраслям и территориям. Лучше всего дуальный вариант описан в классических книгах Ли Куан Ю, Пак Чжон Хи и Махатхира Мохамада http://lib.udm.ru/lib/MEMUARY/SINGAPUR/. Смотри также нашу Программу постиндустриальной модернизации России «Путь из тупика», Пункт 1 «Создать налогонеоблагаемый модернизационный сектор экономики». Основа основ – высвободить и простимулировать низовую субъектность http://panlog.com/docs/tupik20031010.doc.html/

На первый взгляд кажется, что это несовместимые вещи. Помните, в начале Перестройки была знаменитая статья, кажется, Ларисы Пияшевой, которая называлась «Нельзя быть немножко беременной». Так вот, на первый взгляд, эта схема выглядит как желание быть «немножко беременной» - экономика вся плановая, но хочет быть «немножко беременной» частным сектором. Оказывается, как это ни странно, что в этом смысле немножко беременной можно быть.

Что сделали китайцы? В 1978 г. они провели такой эксперимент с шестью предприятиями в провинции Сычуань, т.е. дали возможность этим предприятиям всю сверхплановую продукцию продавать по свободным ценам и кому угодно. В 1979 г. задействовали 100 предприятий, в 1980 г. 60% всех государственных предприятий уже имели право продавать сверхплановую продукцию, в 1984 г. - все предприятия. Но было сказано: «Вы не можете установить рыночные цены выше плановых более, чем на 20%». А через год, даже меньше, все ограничения были сняты. И к 1993 г. доля плановой системы в производстве сократилась до 5%, и тогда они план отменили, они сказали: «А теперь его нет» - и практически никто это не заметил, потому что это была крошечная доля всего производства. Они 15 лет шли к тому, что называется «рынок», или к тому, что называется «свободные цены и свободный обмен». И в течение этих 15 лет их рост составлял примерно 10% в год. Понимаете, что такое 10% в год? За 20 лет это увеличение производства в 6,7 раза. Надо сказать, что в России тоже были похожие планы, но они не реализовались.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Мне известен только один такой план – мой, Программа нашего Российского Народного Фронта «К народному богатству». Она была разработана в 1988 году – и тут же мне позвонил Борис Николаевич Ельцин и пригласил к себе в Госстрой СССР, и в ходе доверительной беседы он заявил мне, что будет руководствоваться этой Программой, хочет стать «русским Дэн Сяопином». Я стал работать с ним. А он, как только в июне 1990 года дорвался до руководства Верховным Советом РСФСР, предпочел компрадорский путь, соблазнился на американские деньги и поощрения, шкурно стал национал-предателем. И я в июне 1990 года порвал с ним и изо всех сил пытался докричаться людям о его предательстве/

Давайте, я приведу еще один пример. Все-таки каждый раз, когда я рассказываю такие примеры, я испытываю при этом некоторое возбуждение. Понимаете, здесь очень важно что-то придумать, это настоящее искусство. Они же сконструировали эту систему! Ну да, прежде были какие-то намеки, кто-то пытался так действовать, но в таких масштабах это никогда не было использовано. И было ясно, что это система не навечно, что это временная система, переходный режим. Они придумали, и действительно добились успеха.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Придумали не китайцы, а японцы после революции Мэйдзи почти полтора века назад, а потом эта «дуальная модель» была описана в сотнях книг/

Давайте поговорим о том, как можно быть «немножко беременной» в несколько другом аспекте, в аспекте приватизации. Казалось бы, что нужно сделать для того, чтобы приватизировать предприятия, – продать их на аукционе или за чеки, и за полтора-два года мы получаем с вами, как выяснилось, совершенно неэффективную систему. Я уж не буду рассказывать, почему она неэффективная, у вас многое на слуху.

Что сделали китайцы? Когда они начали либерализацию в экономике, они обнаружили, что в массе муниципалитетов возникли мелкие предприятия коллективной собственности, т.е. это отчасти были объединения производителей, но там серьезное участие принимали и руководители: и партийный боссы, и региональные. И эти мелкие предприятия, иногда по пять человек, иногда по 15, по 20, по 30, обнаруживали необыкновенно быстрый рост.

Что бы сделал «уважающий себя реформатор»? Он бы сказал: «Это не есть наше будущее, нам нужны крупные предприятия, современные, с хорошим корпоративным управлением. А здесь черт его знает что: собственность не определена, смешение бизнеса с администрацией – это вообще противоречит всем разумным правилам» - и задавил бы это дело. Примерно это и происходило у нас. А китайцы обрадовались и сказали: «Мы это будем поддерживать». И в течение довольно длительного времени эти самые town and village enterprises, эти муниципальные предприятия, являлись мотором экономического роста в Китае, и правительство не спешило их приватизировать.

Обратите внимание на этот слайд. Во втором столбце таблицы указана доля коллективных предприятий в промышленном производстве. В 1970 г. они тоже существовали, но их было мало, и существовали они в другом статусе, поскольку цены были централизованы. Государственная собственность давала 88% промышленного производства. Но доля государственной собственности в промышленном производстве падала, через 29 лет из 88% получилось 28%, а доля коллективных предприятий монотонно росла, в то время как частных предприятий в течение длительного периода не было вообще. Постепенно коллективные предприятия сыграли свою роль. Оказалось, что они в новой обстановке уже неэффективны. Небольшая часть из них преобразовалась в акционерные общества, в частные структуры, но большая часть просто распалась.

А что было результатом? Результатом было создание опытных менеджеров, формирование новой культуры, потому что масса населения в глубинке поняла, что вовсе не обязательно уповать на государственную собственность, что каждый может заниматься бизнесом, назначать цены, калькулировать издержки, получать прибыль. И после того как такой слой появился, китайцы начали формировать частную собственность. Обратите внимание, в 1999 г. частный сектор занимал 18% в промышленном производстве, сейчас этот процесс далеко не завершен, еще продолжается. У китайцев были и есть свои трудности, но очень важно, что пока эти процессы происходили, люди жили все лучше и лучше. Китайское производство росло темпом 10% в течение всего этого времени.

Чтобы еще надежнее защититься от аргумента, что «это все китайцы!», я приведу пример Словении. Словения – наиболее успешная из бывших социалистических стран, она сейчас по уровню ВВП на душу населения близка к Португалии. Это, если помните, первая задача, которую Путин поставил, а потом про нее забыли, - догнать Португалию. Мы должны были догнать Португалию, но сейчас мы ее уже не догоняем. А Словения, несмотря на то, что это была социалистическая страна, сейчас находится на уровне Португалии.

В Югославии, как вы, вероятно, знаете, в течение длительного времени господствовали коллективные предприятия. Это была необычная экономическая система, почти сплошь состоявшая из коллективных предприятий, но права собственности не были определены. Вроде бы собственность государственная, а распоряжаются фактически коллективы. Словенские реформаторы не стали проводить приватизацию по нашему образцу или вообще - по советам Всемирного банка или Международного валютного фонда. Они провели приватизацию очень постепенно, при этом часть предприятий, извините за выражение, национализировали. Были основания, чтобы некоторые из этих коллективных предприятий передать государству. Они шли к частной собственности в течение 6 лет, при этом физическим лицам была передана относительно незначительная доля акций.

Почему? Откуда, скажите мне, пожалуйста, в период начала реформ могут взяться квалифицированные физические лица с честно нажитым капиталом, которые в состоянии приобрести предприятия? Словения вышла из кризиса за два года. Через два года после начала реформ она начала расти, и продолжает этот путь, пусть не без трудностей, но сейчас Словения, повторяю, по производству – вполне европейская страна.

Итак, есть разные способы строить новые институты, есть разные стратегии проведения реформ. Но этого мало, потому что нам нужны некоторые ориентиры, некоторые принципы реформирования. Такие принципы сейчас, в общем, более или менее разработаны, и большая часть специалистов, хотя и не все, их признают. Я несколько слов об этом скажу.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Академик Полтерович забывает самый главный фактор успеха – во главе страны должны стоять не шкурники и предатели, как у нас, а патриоты и ответственные перед совестью, народом и историей лидеры. Тогда прорыв в постиндустриализм обеспечен. К сожалению, в бедных периферийных странах обычно приходят к власти демагоги-негодяи-временщики-мародеры, и этим объясняется неуспех России или Африки/

Хочу опять-таки подчеркнуть, во всем моем рассказе очень важную нагрузку несет слово «искусство». Нет точных правил, которые позволили бы определить, что именно надо поддерживать, совсем не ясно, что именно надо заимствовать. И принципы, о которых я сейчас буду говорить, - это не точные рецепты, они лишь создают общие рамки.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Словечком «искусство» камуфлируется воровство шкурников и мародеров. Врач лечит больного прежде всего по науке, а не по наитию, не по искусству в первую очередь. Между тем рецепты излечения известны. Особого искусства их применять не требуется. Знание таблицы умножения – не искусство, а добросовестность учащегося/

Один из этих принципов - сдерживание перераспределительных процессов, или процессов поиска ренты. Давайте, я приведу пример. После либерализации внешней торговли в России в 1992 г. у каждого предпринимателя была альтернатива. Он мог продолжать работать на внутренний рынок, рискуя всем на свете, понимая, что продавать некому, потому что все обнищали, что в любой момент все могут отнять, потому что кругом всё у всех отнимали в этот период. А была другая возможность – добыть лицензию на продажу за границу. Разница цен на внутреннем и мировом рынках в то время составляла 10 раз, а по некоторым ресурсам - 100 раз. И что вы думаете, чем занялись предприниматели? Какой смысл было в тот момент производить, коль скоро, если вы добывали лицензию и получили право на продажу, у вас доход на вложенный рубль оказывался 10 раз или 100 раз. В результате в 1993-1994 гг. Эстония стала главным поставщиком цветных металлов в Европу. В Эстонии, извините, никаких цветных металлов отродясь не было. Значит, все эти цветные металлы шли через эстонскую границу, которая в тот период никак не охранялась, из России, а после этого уже вполне легально продавались на Запад. Так вот, умный реформатор не должен искушать бизнес, нельзя его ставить в такие условия, когда нарушение закона дает ему такую колоссальную прибыль, от которой он удержаться не может. Но это лишь один из примеров.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Этот пример – «искусство» мародерства. Любой здравомыслящий человек понимал, что творится. К власти пришли предатели и шкурники. Мы восстали против них осенью 1993 года, но поскольку пандемия шкурничества сверху уже заразила низовую массу, и она пала ниц перед Золотым Тельцом и карго-культом, то мы имели минимальную поддержку, хотя и могли победить. И трагедия продолжается до сих пор/

Приведу еще один пример. Государству, для того чтобы жить, надо собирать налоги. Вот и ввели у нас в 1992 г. прогрессивный налог на доходы физических лиц,- пятиуровневая шкала, максимальный уровень – 35%. Для того чтобы заполнить налоговую декларацию на десяти листах, мне приходилось тратить полдня. Понятно, что такой закон не может работать, люди не понимают, зачем им платить налог, они не получают от государства никаких услуг, 35% - это для недавнего советского жителя что-то запредельное. Большинство из тех, кому было что платить, ушли в тень. Это типичный пример закона, который соблазняет людей его нарушать. Реформатор должен предусмотреть такие случаи и заботиться о том, чтобы деятельность по перераспределению не была существенно выгоднее производственной деятельности. Надо сказать, что элементы такого соблазна, сама возможность интенсификации перераспределительной деятельности содержится практически в каждой реформе. Какую бы реформу вы ни проводили, тут же найдутся люди, которые сумеют ее использовать противоправным образом или даже в рамках закона для того, чтобы нажиться. И реформатор должен быть умнее этих изощренных господ.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Детский лепет какой-то. «Реформатор» знал и знает, что делает/

Есть определенные приемы, как этого избежать, я не буду на них останавливаться. Но опять же интересно посмотреть на Китай. В самом ли деле китайцы такие умные? Вот тут табличка… Я не буду говорить, как измеряется уровень коррупции, как-то измеряется. Возьмем процент стран, где уровень коррупции выше, чем в России. В 1996 г. таких стран было всего 13%, Россия была почти в конце списка, она была одной из самых коррумпированных стран, а Китай был еще более коррумпирован, так что хуже, чем Китай, было всего 8% стран. Но в 1998 г. ситуация радикально изменилась. Китай оказался в середине списка, а Россия по-прежнему осталась в далеком хвосте. Надо сказать, что в Китае результат был достигнут не только за счет жестких мер, а там действительно были меры несообразные, некоторых коррупционеров просто расстреливали, но главное состояло не в этом. Китайцам удалось стимулировать быстрый рост. Когда у вас экономика растет, выгоднее вкладывать в производство, потому что вы знаете, что ваши деньги вырастут, нежели в рискованное предприятие – в коррупцию или во что-нибудь еще в этом роде.

Есть еще один принцип, не столь простой, – надо правильно выбирать последовательность реформ. Это довольно сложное дело. Например, сейчас ясно, что сначала надо было либерализовать цены, а уже потом проводить приватизацию, и те страны, которые поступали именно так, здорово выиграли. Мы провели соответствующее исследование, используя эконометрику, и действительно получается, что те страны, которые на начальном этапе реформ провели приватизацию слишком быстро, понесли более масштабные потери.

Очень важно начинать с наиболее информативных реформ и реформ, дающих быстрый положительный эффект. Что значит «наиболее информативных»? Вы задумали какую-то последовательность реформ, вы запустили какую-то часть из них и дальше можете посмотреть, к чему это приводит. Если вы не проводите все реформы одновременно, у вас есть шанс скорректировать план реформ. Значит, важно запускать наиболее информативную реформу, и очень важно получить быстрый положительный эффект, потому что только тогда вы убедите общество, что реформы действительно полезны. А это очень важно: социальное сопротивление способно погубить любые, даже самые хорошие реформы.

Еще один важный принцип, связанный с предыдущим, - компенсация проигравшим. Удивительно, вряд ли китайцы понимали это въявь, но какую их реформу ни изучай, каждый раз обнаруживаешь, что они очень заботились о том, чтобы группа населения, проигрывавшая от реформ, получила компенсацию. Не надо создавать врагов, нужно, чтобы все выигрывали. Это очень важно.

Надо ли вам напоминать, что в 1992 г. колоссальное количество людей, большинство населения России проиграли, люди потеряли свои сбережения, были полностью дезориентированы, не знали, за что они работают, потому что зарплата обесценилась. И этот потенциал недовольства, так или иначе, должен был привести к противостоянию 1993 г. и к тому, что мы наблюдаем сейчас.

В литературе, существовавшей еще до 1992 г., был сформулирован принцип, получивший название «ортодоксальный парадокс». Принцип этот состоит в следующем. В период реформ роль государства увеличивается, эффективная либерализация требует укрепления государства. На первый взгляд это кажется довольно странным, вся идея либерализации в том, чтобы уменьшить роль государства.

Этот тезис лукав. Чем оперирует государство в нормальной ситуации? Собственным бюджетом. Консолидированный бюджет – это в условиях России примерно 35% ВВП. А чем оперируют государственные чиновники в период реформ, например, в период приватизации? Всеми накопленными фондами! Это во много раз больше, чем ВВП!

Значит, хотите вы этого или не хотите, государство в период реформ перераспределяет гораздо большее количество ресурсов, чем в нормальной ситуации. Таким образом, усиление его роли неизбежно. Когда государственные деятели говорят вам, что «вся наша цель состоит исключительно в том, чтобы снизить роль государства», в этом есть изрядная доля лукавства.

Ведь есть некоторая универсальная логика, не может бюрократ так просто отдавать собственную власть. Не может! Он чиновник, у него есть амбиции, он не может так поступать. Значит, где-то он нас обманывает, и на самом деле это так и есть. Никогда и нигде чиновники не имели такой власти, как российские чиновники в период приватизации.

Если объединить перечисленные и некоторые другие принципы, то можно из этого извлечь кое-что полезное. Я не хочу вас утомлять скучными и сложными понятиями, давайте перейдем к выводам. При проведении реформ целесообразно следовать рекомендациям теории, нужно постараться построить траекторию постепенных преобразований. Необходимо сдерживать поиск ренты, правильно выбирать последовательность реформ. Нужно заботиться о компенсации проигравших и следовать ряду других рекомендаций. Но реализация этих и других принципов на самом деле требует колоссального искусства, и это и есть ИСКУССТВО РЕФОРМ».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вывод хилый. Самый главный фактор – не «искусство реформ», а руководство страны. Если оно шкурное, как ныне в РФ, - то имеем субъект не модернизации, а демодернизации. Для правящих шкурников смертельно опасна постиндустриальная модернизация России, поскольку она предполагает высвобождение низового предпринимательства и тем самым низовой субъектности, которая требует своей доли ресурсов и власти. Мы в тупике, ничего нам при полицейско-компрадорском режиме Путина не светит, никакие здравые рецепты не помогут.