Татарская рассылка

isänmesez Duslar!


Колеблющееся самосознание
О чем ведут переговоры Казань и Уфа?

    Уже более полугода работает двусторонняя рабочая комиссия по вопросам сотрудничества между Татарстаном и Башкортостаном. Казань и Уфа делают на нее ставку в разрешении трений, существующих между двумя республиками.
    Как известно, башкирские этноидеологи обвиняют татар в языковой и этнокультурной экспансии, а татарские деятели башкир - в ущемлении прав своих соплеменников, проживающих в Башкортостане. Нередко этот многолетний спор превращается в вышедшую из-под контроля стихию эмоций.
    О деятельности двусторонней комиссии широкой публике известно немного. Завесу тайны, скрывающую ход переговоров, в интервью "Восточному экспрессу" приоткрыл депутат Госсовета РТ, академик Индус ТАГИРОВ, возглавляющий эту комиссию со стороны Татарстана.
    - Сразу оговорюсь, - предупредил с самого начала Индус Ризакович. - Наша комиссия - общественная, хотя в ней и состоят депутаты Госсовета Татарстана. Так что те, кто пишет, что мы проедаем деньги налогоплательщиков, сильно ошибаются. Это лишь трата нашей личной энергии и личного времени.
    - Индус Ризакович, как давно существует ваша комиссия? Кто входит в нее?
    - С июня 2004 года. Она создана по инициативе башкирской стороны. Официально о ней было заявлено после юбилейных торжеств, посвященных 250-летию Салавата Юлаева, в которых принимала участие представительная делегация Татарстана во главе с премьер-министром республики Рустамом Миннихановым. С каждой стороны в комиссии вместе с секретарем по шесть человек. Башкирскую возглавляет директор Института истории, языка и литературы, доктор политологии, профессор Ильдус Илишев. Входит в нее также и сотрудник аппарата президента РБ Амир Юлдашбаев. С башкирской стороны есть и татары, например, проректор Башкирского педагогического университета и редактор газеты "Кызыл тан". А со стороны Татарстана - Туфан Миннуллин, Фуат Галимуллин и другие. Секретарь нашей комиссии - директор института по повышению квалификации работников образования Ильсур Хадиуллин.
    - Татаро-башкирская проблема возникла не вдруг и не сейчас. Однако, имея давние исторические корни, эта проблема почему-то обострилась именно в последнее десятилетие...
    - Я бы не стал так утверждать. Понимаете, речь идет о близком культурном поле, что не могло не отразиться и на формировании языка татар и башкир, и на литературном, песенном наследии и т.д. Сходство наших народов по многим позициям отмечают и сторонние наблюдатели. Находиться в одном духовном пространстве и при этом чувствовать себя самостоятельным этносом, не имея каких-то противоречий, невозможно. Проблемы существования двух народов-близнецов, как правило, обостряются во время переписи населения. Ведь каждый из нас хочет, чтобы численность его народа не уменьшилась, чтобы этнос сохранился. И это вполне понятно. Сложность заключается в том, что существует еще и такая группа населения, которая чувствует себя и татарами, и башкирами.
    - Вы имеете в виду людей, живущих на западе Башкортостана?
    - Именно западных башкир, у которых язык, культура, традиции, обычаи - татарские, но люди называют себя башкирами. Я бы назвал это явление колеблющимся самосознанием. Условно говоря: если у такого человека в одно ухо спросишь: кто ты, он скажет: башкир, а если спросишь в другое - он скажет: татарин. Это действительно так. Я общался с такими людьми. От переписи к переписи
    эта категория оказывается то башкирами, то татарами. Но я бы не стал из этого делать большую трагедию. Почему? От того, как человек назвал себя, он не меняет свою внутреннюю сущность. Если он, скажем, разговаривал все время на татарском языке, принимал татарскую культуру как родную, он таким и останется, хотя записан башкиром. Пусть человек живет, как ему хочется. Не надо делать из этого политику.
    - Но людей, разговаривающих на татарском языке, в Башкортостане много, и не только в западных районах республики. Как вы относитесь к мнению, что в Башкортостане татарский язык должен получить статус государственного наравне с русским и башкирским?
    - Думаю, это было бы верным решением. Ведь речь идет не только о татарах Башкортостана, но и о татароязычном населении и о родном языке этих людей. Такого населения после последней переписи не убавилось, как утверждают некоторые, - 1 миллион 300 человек. Поэтому я считаю, что это было бы правомерно. Что касается обвинений в экспансии татарского языка - они надуманны и, на мой взгляд, очень вредят положению дел.
    - А вообще, государственный статус татарского языка на территории Башкортостана - это на сегодняшний день реально?
    - Если помните, на этот счет было предвыборное заявление президента Башкортостана Муртазы Рахимова. Он говорил о том, что будут приняты меры по приданию татарскому языку государственного статуса. Затем кто-то, как-то, каким-то образом используя результаты выборов, грубо сыграл на этом, заявив, что со стороны Татарстана велась кампания против избрания Рахимова. А ведь никакой антирахимовской кампании не было! Даже более того - мне кажется, если бы последовало обращение Рахимова к Татарстану с просьбой о поддержке его кандидатуры, она была бы оказана. С этой стороны Татарстан был чист. Важно, чтобы такая чистота отношений сохранилась впредь, какие бы осложнения, проблемы не возникали между нами. Иногда нас спрашивают: а вы решили проблему? Но ведь это - дело не одного дня. Надо работать систематически. Наши народы взаимодействуют постоянно, и каждый раз возникают вопросы - политические, культурные, научные. Их надо решать совместно. Я думаю, языковая проблема в Башкортостане - из разряда решаемых.
    - В настоящее время в Татарстане по отношению к татаро-башкирскому вопросу обозначились два вектора. Один - совместные переговоры и мероприятия. Другое направление заключается в потоке взаимных обвинений...
    - Я говорил в какой-то мере о желаемом варианте решения проблемы. А конкретная жизнь богаче, и в ней - разные силы. Мы должны считаться и с ними. То направление, о котором вы говорите, возникает как ответное на такое же, которое имеется в Башкортостане. Скажем, появилась какая-то неосторожная публикация в газете или прозвучало неосторожное заявление - и крайняя сторона пытается воспользоваться этим. Наша задача и заключается в том, чтобы учитывать все факторы - и объективные, и субъективные.

Резеда ДАУТОВА.
"Восточный экспресс" №4/2 (256) 13 декабря 2005

Путь к Всевышнему через хадж

    На этой неделе 286 паломников рейсом "Казань - Уфа - Джидда" вылетели в Саудовскую Аравию.
    А вот что рассказывает уже совершившая хадж казанская радиожурналистка Миляуша АНДРЕЕВА. К Святым местам ода отравилась ради верующего мужа и никак не думала, что встретится с Всевышним.
    ...Мы увиделись впервые, а кажется, что знали друг друга давно. Очаровательная Миляуша просто подкупила своей искренностью и непосредственностью. Вот ее рассказ без купюр:
    - Когда мы продали дом на Меше, у нас появилась кругленькая сумма. Муж сказал, что в Коране написано, если появилась возможность совершить хадж, не откладывайте. Я решила ехать вместе с мужем, ведь он не знает татарского языка. Наступило 1 марта - день выезда. Мы подъехали к медресе "Мухаммадия", и тут я заметила, что на меня как-то странно все смотрят. Я была ярко накрашена, волосы распущены, одета в куртку и брюки. Недолго думая, надела юбку прямо на брюки, повязала первый попавшийся платок. Но все равно была похожа на женщину, которая провожает, а не уезжает.
    В салоне стоял шум, гам, все суетились, что-то передавали друг другу. А мы с мужем всем помогали, всех вперед пропускали. В итоге автобус тронулся, а мы остались без места. "Неужели так до Саудовской Аравии? - подумала я про себя. -Нет уж, лучше выйду в Буинске". Но руководитель хаджа нашел для нас места.
    Пять раз в день автобус останавливался, чтобы мы могли совершить омовения перед намазом. Омовения мы совершали в степи или в поле. Мужчины шли с пластиковыми бутылками налево, женщины - направо. О гигиене пришлось забыть: воду набирали по пути, в первых попавшихся водоемах. Омовения я совершала, глядя на бабушек, так же читала намаз. Правда, дня через три мне надоело лицемерие, и я призналась, что ничего не умею. Тогда соседи по автобусу принялись меня учить. Особенно досталось от бабушек. Они постоянно делали замечания за накрашенные губы и волосы, которые выбивались из-под платка.
    Питались мы всухомятку, кипяток был роскошью, у всех урчало в животе. В автобусе было жарко и пыльно, у меня начался конъюнктивит. Но больше всего я боялась, что появится живность в волосах: голову мы не мыли больше недели.
    Сложности возникали на таможнях. В загранпаспортах все женщины были сфотографированы в платках. Я же была запечатлена с распущенными волосами. По этой причине таможенники пристально меня изучали. Особенно сложно было на границе Азербайджана и Ирана, Ирака и Саудовской Аравии.
    Только после недельного пути мы остановились в мечети Багдада. Приняли душ, постирали белье и выспались на коврах.
    На следующий день, в два ночи, мы были в Саудовской Аравии, в городе Медина. Я думала, что просто рухну от усталости! Но вдруг ни с того ни с сего ощутила легкость и блаженство. Как будто сам Бог взял и обнял меня! Нечто подобное переживала только в детстве, когда удавалось спать вместе с мамой. Но это состояние было приятнее в сто раз!!!
    Блаженство захватило все мое существо, когда я оказалась у святыни исламского мира - черного камня, он находится в центре мечети Медины -"Аль-харам". Я спросила у нашего руководителя, что будет, если я закричу или заплачу? Он ответил: "Ничего страшного". Тогда я сильно разревелась. Но, похоже, вокруг все были тоже в таком состоянии.
    Не могу забыть, как мы жили в долине Мина. Это огромный палаточный город в горах рядом с Меккой. Во время хаджа там собирается огромное число мусульман. Все боятся потеряться, поэтому многие паломники привязывают друг друга веревками. Я же взяла для каждого члена нашей делегации маленькие флажки Татарстана, которые мы закрепили на головных уборах. Так и находили друг друга.
    В хадж входит и обязательное посещение горы Арафат: у ее подножия раскинуты огромные шатры. Находясь там от восхода до захода, паломники просят Бога о прощении. Но я-то думала, что мне не за что каяться. Когда же в шатре я отсела от всех, то на меня как будто обрушились все грехи. Как уж я просила Всевышнего о прощении!
    Последние три дня двухнедельного пребывания в Саудовской Аравии мы провели в Медине. Для нашей делегации зарезали барана, да там вообще все друг друга угощали! Атмосфера была бесподобная - все старались делать добро ближнему. Уезжать никому не хотелось.
    "Как же я люблю людей в этом автобусе", - подумала я, когда мы поехали обратно. Состояние блаженства и свободы так и не покидало меня, даже не переживала за квартальный отчет, который нужно было сдать в день нашего приезда в Казань - 27 марта.
    И вот мы дома. Помню, переступив порог квартиры, просто рухнула на диван от усталости. Сильно заболело сердце. И только тогда я поняла, что спала по часу-два в сутки, что 27 дней поездки с одними и теми же людьми - это даже круче "Последнего героя". Ведь если на острове люди могли ненадолго уединиться, отдохнуть друг от друга, то мы-то все время были в одном автобусе! Зато и сдружились...
    На следующий день я пошла на работу и, как обычно, надела платок. Что тут началось! "Сними платок! Это тебе не медресе!" - закричала одна начальница. Но тут я вспомнила, что точно так же она укоряла, когда я ходила в слишком короткой юбке. "Тебя заколдовали, загипнотизировали!" - говорили на повышенных нотах коллеги. Но я на них не обижалась, потому что внутри меня все еще было то блаженство, о котором они ничего не знали. Все же наступил момент, когда сотрудники заставили снять платок, я сразу почувствовала себя какой-то неприкрытой. С тех пор ношу платок всегда. Но для себя решила, что одеваться буду эффектно и стану самой красивой мусульманкой. После хаджа я стала ходить в мечеть, выучила арабский язык, начала читать Коран.


Наталья ВЯТКИНА
"Восточный экспресс" №4/2 (256) 13 декабря 2005

Образ татарина

    Несмотря на то что в советском и российском кинематографе образ татарина или татарки практически не представлен, тем не менее он всегда являлся показателем отношения государственной власти к татарам. Персонажу татарской национальности в советском кино всегда отводилась незавидная роль. На память приходят лишь некоторые короткие киноэпизоды, которые уже многие не помнят. Так, например, это образ татарина-дворника в фильме о молодом Ульянове-Ленине, В фильме молодой Ульянов иронизирует над татарином, относясь к нему несерьезно. Ульянов встречает дворника, которого призвали в армию, и спрашивает его: "А что, если тебе дадут приказ стрелять в меня?.. Ты будешь стрелять?". Тот утвердительно отвечает: "Буду...", но после некоей паузы заявляет: "Стрелять буду... да только мимо". На экране - хитрые глаза татарина-дворника и смех.
    Еще пример. В фильме Пырьева "Иван Грозный" на экране хитрый татарин с репликой: "Маскау манинький... Казан бальшой..."
    Архетип хитрого, но наивного татарина, говорящего с акцентом, хорошо прижился в советском кино.
    Еще пример. Образ Абдуллы-торгаша в художественном фильме "Евдокия". Эту роль сыграл наш известный актер-чтец Айрат Арсланов. Мой отец, будучи одногруппником по театральному училищу с Айратом Арслановым, всегда восхищался талантом и порядочностью этого великого артиста. Но здесь ему была отведена негативная и невзрачная роль красивого и опять-таки хитрого татарина, совращающего русскую замужнюю женщину.
    У Андрея Тарковского в фильме "Андрей Рублев" татары представлены в маленьком, но сильном эпизоде. Теперь уже татары - не хитрые лакеи, не глупые или наивные существа. Теперь это агрессивная сила, способная выкалывать у русских глаза. После просмотра этих эпизодов у многих татар начинался приступ комплекса национальной неполноценности. Это очень серьезно. Когда я был еще очень молодым, при виде этих кадров у меня внутри что-то сжималось и я задумывался: "Неужели это образ моего татарского народа?".
    Кто-то может возразить, что, дескать, есть фильм-сказка "Булат-батыр" (фильм тридцатых годов) или "Клад" (фильм семидесятых годов). Но это ленты, где нет образа татар, там стояли иные задачи.
    В то же время необходимо признать, что образ татарина в России до настоящего времени держался на образе мудрого и взвешенного президента Татарстана Минтимера Шаймиева. Это телевизионный образ мудрости и стабильности.
    Почему татарам на советском культурном пространстве так и не достался достойный образ земляка, который бы любили все? Грузинам в этом плане повезло. Им достался образ Мимино (Вахтанг Кикабидзе). Мимино любят все... Но это, пожалуй, исключение из правил. Все остальные нации могли формировать объективный художественный образ себя, имея свои национальные киностудии. У нас таковой не было никогда.
    И вот наконец свершилось. В Татарстане произошло знаменательное событие. После различных попыток ("Куктау", "Теплые ветры древних Булгар" и др.) на экран вышел полнометражный художественный фильм "Зулейха", снятый Р.Ч. Тухватуллиным по одноименному произведению Гаяза Исхаки. На презентации фильма, проходившей в Татарском академическом театре им. Г. Камала, собрались практически вся общественность республики и ведущие СМИ. Эта лента, пожалуй, впервые претендует на более правдивый художественный образ татар в российском, да и, пожалуй, в мировом кинематографе. Это не образ татарина, но образ татарки - Зулейхи. Она и есть нерв всего фильма - нерв всего татарского многострадального народа. Ее образ аналогичен образу с плаката "Родина-мать зовет!". Но теперь это звучит: "Зулейха чакыра!" ("Зулейха зовет!"). Она призывает не в явной форме, не прямо, но косвенно, то есть своим поведением. В ней собран архетип страдающей татарской женщины. Несмотря на то что она мусульманка, ее насильственно крестят (Зулейха становится Марфой), насильственно заключают в монастырь, насильственно выдают замуж за русского мужика. Короткая сцена сексуального насилия над Зулейхой мужика вызывает сверхомерзение у зрителя, несмотря на то что зритель уже адаптировался к насилию на российском телевизионном экране. Но это особое насилие. Это насилие одной религии и национальности над другой. Межрелигиозный антагонизм между мусульманами и христианами становится главным напряжением всего фильма. Это напряжение является основой эстетического переживания всего фильма. Это деструктивная, но, надо признать, правдивая эстетика. Эпизод, в котором мусульмане окружают и защищают свою мечеть от вторжения христиан, символичен. Силы оказываются неравными, и с мечети сносится шпиль - символ ислама (луна), и вместо него водружается крест. Это также глубоко воздействует на зрителя. Данная сцена бьет по национальным чувствам татар.
    Из фильма мы узнаем, что современный жаргон в отношении татар ("чаплашка", "ни бельмеса" и т.п.) процветал и тогда, то есть пять столетий назад.
    В целом весь фильм переполнен символами, архетипами, вещами, мелодиями и звуками, которые, с одной стороны, воздействуют на национальные чувства и подсознание, а с другой, в замаскированной форме показывают наши современные этнические и религиозные проблемы.
    Можно ли говорить о том, что в Татарстане начинается новое политическое время? Хочется верить, что данный фильм задуман лишь как хорошая психотерапия, снимающая комплекс татарской национальной неполноценности, и не более.

Рамиль ГАРИФУЛЛИН,
доцент Казанского университета культуры и искусств, кандидат психологических наук.

"Звезда Поволжья" №1 (253) 13 января 2005г