Учим английский язык, читая классическую литературу.

"I told you my name was Brown; well, that's the fact, and I'm the priest of the little Catholic Church I dare say you've seen beyond those straggly streets, where the town ends towards the north. In the last and straggliest of those streets which runs along the sea like a sea-wall there is a very honest but rather sharp-tempered member of my flock, a widow called MacNab. She has one daughter, and she lets lodgings, and between her and the daughter, and between her and the lodgers - well, I dare say there is a great deal to be said on both sides. At present she has only one lodger, the young man called Todhunter; but he has given more trouble than all the rest, for he wants to marry the young woman of the house."

- Я уже говорил, моя фамилия - Браун. Служу я в католической церковке, вы ее видели, наверное, - там, за мрачными улицами, в северном конце. На самой последней и самой мрачной улице, которая идет вдоль моря, словно плотина, живет одна моя прихожанка, миссис Макнэб, женщина достойная и довольно строптивая. Она сдает комнаты, и у нее есть дочь, и эта дочь, и она, и постояльцы... ну, каждый по-своему прав. Сейчас там только один жилец, зовут его Тодхантер. С ним еще больше хлопот, чем с другими. Он хочет жениться на дочери.

"And the young woman of the house," asked Dr Hood, with huge and silent amusement, "what does she want?"

- А дочь? - спросил Гуд, сильно забавляясь. - Чего же хочет она?

"Why, she wants to marry him," cried Father Brown, sitting up eagerly. "That is just the awful complication."

- Как - чего? - воскликнул священник и выпрямился в кресле. - Выйти за него, конечно! В том-то и сложность.

"It is indeed a hideous enigma," said Dr Hood.

- Да, загадка страшная, - сказал доктор Гуд.

"This young James Todhunter," continued the cleric, "is a very decent man so far as I know; but then nobody knows very much. He is a bright, brownish little fellow, agile like a monkey, clean-shaven like an actor, and obliging like a born courtier. He seems to have quite a pocketful of money, but nobody knows what his trade is. Mrs MacNab, therefore (being of a pessimistic turn), is quite sure it is something dreadful, and probably connected with dynamite. The dynamite must be of a shy and noiseless sort, for the poor fellow only shuts himself up for several hours of the day and studies something behind a locked door. He declares his privacy is temporary and justified, and promises to explain before the wedding. That is all that anyone knows for certain, but Mrs MacNab will tell you a great deal more than even she is certain of. You know how the tales grow like grass on such a patch of ignorance as that. There are tales of two voices heard talking in the room; though, when the door is opened, Todhunter is always found alone. There are tales of a mysterious tall man in a silk hat, who once came out of the sea-mists and apparently out of the sea, stepping softly across the sandy fields and through the small back garden at twilight, till he was heard talking to the lodger at his open window. The colloquy seemed to end in a quarrel. Todhunter dashed down his window with violence, and the man in the high hat melted into the sea-fog again. This story is told by the family with the fiercest mystification; but I really think Mrs MacNab prefers her own original tale: that the Other Man (or whatever it is) crawls out every night from the big box in the corner, which is kept locked all day. You see, therefore, how this sealed door of Todhunter's is treated as the gate of all the fancies and monstrosities of the `Thousand and One Nights'. And yet there is the little fellow in his respectable black jacket, as punctual and innocent as a parlour clock. He pays his rent to the tick; he is practically a teetotaller; he is tirelessly kind with the younger children, and can keep them amused for a day on end; and, last and most urgent of all, he has made himself equally popular with the eldest daughter, who is ready to go to church with him tomorrow."

- Джеймс Тодхантер, - продолжал священник, - человек хороший, насколько мне известно, а известно о нем немного. Он невысокий, смуглый, веселый, ловкий, как обезьяна, бритый, как актер, и вежливый, как чичероне. Денег у него хватает, но никому не известно, чем он занимается. Миссис Макнэб, женщина мрачная, уверена, что чем-нибудь ужасным, скорее всего - делает бомбы. Наверное, бомбы эти очень смирные - он, бедняга, просто сидит часами взаперти. Он говорит, что это временно, так надо, до свадьбы все разъяснится. Больше ничего и нету, но миссис Макнэб твердо знает еще много вещей. Вам ли объяснять, как быстро порастают легендой пути неведения! Рассказывают, что из-за дверей слышны два голоса, а когда дверь открыта - жилец всегда один. Рассказывают, что человек в цилиндре вышел из тумана, чуть ли не из моря, тихо пересек пляж и садик и говорил с Тодхантером у заднего окна. Кажется, беседа обернулась ссорой - хозяин захлопнул окно, а гость растворился в тумане. Семья в это верит, но у миссис Макнэб есть и своя версия: тот, 'другой' (кем бы он ни был), выходит по ночам из сундука, который днем заперт. Как видите, за дверью скрыты чудеса и чудища, достойные 'Тысячи и одной ночи'. А маленький жилец в приличном пиджаке точен и безвреден, как часы. Он аккуратно платит, он не пьет, он терпелив и кроток с детьми и может развлекать их без конца, а главное, он пленил старшую, и она готова хоть сейчас за него замуж.

A man warmly concerned with any large theories has always a relish for applying them to any triviality. The great specialist having condescended to the priest's simplicity, condescended expansively. He settled himself with comfort in his arm-chair and began to talk in the tone of a somewhat absent-minded lecturer:

Люди, преданные важной теории, любят применять ее к пустякам. Знаменитый ученый не без гордости снизошел к простодушию священника. Усевшись поудобнее, он начал рассеянным тоном лектора:

"Even in a minute instance, it is best to look first to the main tendencies of Nature. A particular flower may not be dead in early winter, but the flowers are dying; a particular pebble may never be wetted with the tide, but the tide is coming in. To the scientific eye all human history is a series of collective movements, destructions or migrations, like the massacre of flies in winter or the return of birds in spring. Now the root fact in all history is Race. Race produces religion; Race produces legal and ethical wars. There is no stronger case than that of the wild, unworldly and perishing stock which we commonly call the Celts, of whom your friends the MacNabs are specimens. Small, swarthy, and of this dreamy and drifting blood, they accept easily the superstitious explanation of any incidents, just as they still accept (you will excuse me for saying) that superstitious explanation of all incidents which you and your Church represent. It is not remarkable that such people, with the sea moaning behind them and the Church (excuse me again) droning in front of them, should put fantastic features into what are probably plain events. You, with your small parochial responsibilities, see only this particular Mrs MacNab, terrified with this particular tale of two voices and a tall man out of the sea. But the man with the scientific imagination sees, as it were, the whole clans of MacNab scattered over the whole world, in its ultimate average as uniform as a tribe of birds. He sees thousands of Mrs MacNabs, in thousands of houses, dropping their little drop of morbidity in the tea-cups of their friends; he sees - "

- В любом, даже ничтожном, случае следует учитывать законы природы. Тот или иной цветок может к зиме и не увянуть, но цветы вянут. Та или иная песчинка может устоять перед прибоем, но прибой - есть. Для ученого история - цепь сменяющих друг друга миграций. Людские потоки приходят, затем - исчезают, как исчезают осенью мухи или птицы. Основа истории - раса. Она порождает и веры, и споры, и законы. Один из лучших примеров тому - дикая, исчезающая раса, которую мы зовем кельтской. К ней принадлежат ваши Макнэбы. Кельты малорослы, смуглы, ленивы и мечтательны; они легко принимают любое суеверие - скажем (простите, конечно), то, которому учит ваша церковь. Надо ли удивляться, если такие люди, убаюканные шумом моря и звуками органа (простите!), объяснят фантастическим образом самые обычные вещи? Круг ваших забот ограничен, и вам видна только эта конкретная хозяйка, перепуганная выдумкой о двух голосах и выходце из моря. Человек же науки видит целый клан таких хозяек, одинаковых, словно птицы одной стаи. Он видит, как тысячи старух в тысячах домов вливают ложку кельтской горечи в чайную чашку соседки. Он видит...

Before the scientist could conclude his sentence, another and more impatient summons sounded from without; someone with swishing skirts was marshalled hurriedly down the corridor, and the door opened on a young girl, decently dressed but disordered and red-hot with haste. She had sea-blown blonde hair, and would have been entirely beautiful if her cheek-bones had not been, in the Scotch manner, a little high in relief as well as in colour. Her apology was almost as abrupt as a command.

Тут за дверью снова раздался голос, на сей раз - нетерпеливый. По коридору, свистя юбкой, кто-то пробежал, и в кабинет ворвалась девушка. Одета она была хорошо, но не совсем аккуратно. Ее светлые волосы развевались, а лицо ее назвали бы прелестным, если бы скулы, как у многих шотландцев, не были шире и ярче, чем следует.

"I'm sorry to interrupt you, sir," she said, "but I had to follow Father Brown at once; it's nothing less than life or death."

- Простите, что помешала! - воскликнула она так резко, словно приказывала, а не просила прощения. - Я за отцом Брауном. Дело страшное.

Father Brown began to get to his feet in some disorder. "Why, what has happened, Maggie?" he said.

- Что случилось, Мэгги? - спросил священник, неуклюже поднимаясь.

"James has been murdered, for all I can make out," answered the girl, still breathing hard from her rush. "That man Glass has been with him again; I heard them talking through the door quite plain. Two separate voices: for James speaks low, with a burr, and the other voice was high and quavery."

- Кажется, Джеймса убили, - ответила она, переводя дух. - Этот Кан опять приходил. Я слышала через дверь два голоса. У Джеймса голос низкий, а у этого - тонкий, злой...

"That man Glass?" repeated the priest in some perplexity.

- Кан? - повторил священник в некотором замешательстве.

"I know his name is Glass," answered the girl, in great impatience. "I heard it through the door. They were quarrelling - about money, I think - for I heard James say again and again, `That's right, Mr Glass,' or `No, Mr Glass,' and then, `Two or three, Mr Glass.' But we're talking too much; you must come at once, and there may be time yet."

- Его так зовут! - нетерпеливо крикнула Мэгги. - Я слышала, они ругались. Из-за денег, наверное. Джеймс говорил -все время: 'Так... так... мистер Кан... нет, мистер Кан... два, три, мистер Кан'. Ах, что мы болтаем! Идите скорее, еще можно успеть!

"But time for what?" asked Dr Hood, who had been studying the young lady with marked interest. "What is there about Mr Glass and his money troubles that should impel such urgency?"

- Куда именно? - спросил ученый, с интересом глядевший на гостью. - Почему денежные дела мистера Кана требуют такой срочности?