Гарри Гаррисон [Harry Harrison] - и он же Генри Максвелл Дэмпси [Henry M. Dempsey]. Свое настоящее имя он узнал только при получении паспорта из-за того, что его отец сменил свою фамилию на фамилию собственного отчима уже после рождения сына. Вот как он сам комментирует это неожиданное обстоятельство: "Все это кажется чрезвычайно запутанным, но лишь на первый взгляд. Я вырос, окончил школу и даже прослужил в армии под именем Гарри Максвелла Гаррисона. Однако, получая паспорт, с изумлением обнаружил, что по метрике значусь, как Генри Демпси! Как оказалось, мой отец изменил имя по настоянию своего отчима... Ну, раз уж вопрос все равно предстояло решать, я взял и отбросил от Максвелла (ненавижу это слово) последний слог - и стал Максом. Очевидно, я единственный писатель, вынужденный использовать в качестве псевдонима собственное имя".
   Родился будущий писатель 12 марта 1925 года в Стемфорде, штат Коннектикут. Семья в ту пору переехала в один из беднейших районов Нью-Йорка - Куинс, причем, часто меняла квартиры. При этом круг общения Гаррисонов составляли в основном кредиторы и алчные домовладельцы, а еще маленькому Гарри к тому же не везло со сверстниками. В семье он рос единственным ребенком, да и читать научился слишком быстро, - таких в школе, как известно, не жалуют.
   "До двенадцати лет, - вспоминает Гаррисон, - у меня в классе не появилось ни одного приятеля, и я не был принят ни в одну компанию. Одиночество - тогда это слово многое для меня значило. Оставались книги... Сейчас, вглядываясь в телескоп памяти, я уже не уверен, то ли мое домашнее книжное образование поставило мне барьер в контактах со сверстниками, то ли их пренебрежение толкнуло меня в объятия книг. Я совершенно уверен в одном: я не помню то время, когда не умел бы читать".
   Сразу по окончании художественного училища в Нью-Йорке Гаррисон получил призывную повестку: началась война. Ее он провел в авиации, дослужившись до сержантских шевронов - и, вероятно, с тех самых пор затаил крепкий зуб на военую "романтику". Правда, как вспоминает писатель с благодарностью, нет худа без добра: война научила его кое-чему полезному. Первое и самое главное - это искусство выживания, которое оказалось очень кстати для начинающего писателя - равно как приобретенное в армии умение пить и сквернословить ("без этого армейская жизнь не жизнь - везде в известной нам Вселенной"), а также жизненная стойкость и терпение сносить ежедневную рутинную работу, не ожидая скорой награды.
   "Война ограбила меня на три года жизни, не предложив взамен ничего удовлетворительного, и умение сносить подобные выходки судьбы безропотно и философски, упрямо продолжая делать свое дело, совершенно необходимо всякому, кто избрал для себя тернистый путь свободного художника".
   Через год Гаррисон поступил в Хантер-колледж, но, не выдержав и семестра, в буквальном смысле слова выбрал жизнь "свободного художника": посещая занятия в художественных школах, занимался разрисовыванием, а затем и сочинением комиксов. Затем на протяжении семи лет работал редактором около десяти научно-фантастических журналов, а со временем начал издавать собственные произведения. Первый опубликованный рассказ будущего знаменитого писателя - "Проникший в скалы" (1951). По крайней мере, с 1955 года он гордо писал во всех анкетах о месте постоянной работы: "free-lancer". Что дословно переводится как "свободный художник", но на сей раз означало - профессиональный писатель.
   К тому времени Гарри Гаррисон успел жениться на Джоан Мерклер, которая родила ему сына и дочь. А кроме того - изрядно поколесить по свету. Вместе с женой (если верить его рассказам) он побывал более чем в 25 странах, был и в России.
   В настоящее время он облюбовал для себя Ирландию, купив еще один старинный дом в графстве Уиклоу. Но, как и в юности, долго на одном месте ему все равно не сидится.
   С 1951 г. в ведущем журнале НФ "Эстаундинг сайнс фикшн" (Astounding Science Fiction) начала публиковаться популярная фантастическо-юмористическая серия рассказов Г. Гаррисона о межзвездном преступнике, ставшем поборником закона и справедливости, Скользком Джиме ди Гризе по прозвищу "Крыса из нержавеющей стали". Последнее продолжение серии - "Стальная крыса поет блюз" (The Stainless Steel Rat Sings the Blues) - написано в 1994 году (хочу поправить, в 1998 г был написан роман "Стальная крыса на манеже" ("Stainless Steel Rat Joins The Circus"), который, кстати, публиковался в рассылке - прим. Д.).
   Первое произведение еще одной известной трилогии под названием "Мир Смерти" на русский язык было переведена как "Неукротимая планета". Открывший январский номер кэмпбелловского журнала "Эстаундинг" за 1960 год, роман живописует приключения еще одного искателя приключений, Язона динАльта на далекой планете Пирр. Собственно, если не считать приключений - действительно головокружительных и ярко, "вкусно" расписанных, - единственно, чем мог поразить читателей автор, так это редким в ту пору осознанием главной экологической мудрости: сражаясь с окружающей природой, преодолевая ее и ломая, ты проводишь все указанные действия прежде всего против себя. Только скажется это не сегодня и не завтра, а позже... Два романа-продолжения - "Мир смерти 2" (1964) и "Мир смерти 3" (1968), на русском языке известные также под названиями "Инженер по этике" ("Моралист") и "Конные варвары" соответственно - укрепили славу Гаррисона как мастера остросюжетной приключенческой фантастики, рядом с которой слово "проблемная" - и даже "интеллигентная" - не покажется натяжкой.
   Гарри Гаррисон зарекомендовал себя также как и талантливый рассказчик. Его емкие и остроумные новеллы успешно составляют конкуренцию произведениям таких асов короткой формы, как Эрик Фрэнк Расселл, Фредрик Браун и Роберт Шекли. Забавные и трогательные его герои-роботы не уступают в колоритности другим аналогичным знаменитым механическим семействам: Азимова, Саймака, Шекли (например, в рассказах "Безработный робот", "Тренировочный полет", "Робот, который хотел все знать", "Рука закона", "Ремонтник" ("Мастер на все руки"), "Уцелевшая планета").
   Чем же подкупает читательскую братию фантастика Гарри Гаррисона? Во-первых, отменным чувством юмора, а, кроме того, визуальной достоверностью изображаемого. Как бы условны и фантастичны ни были его миры, они эмоционально захватывают, их зримо видишь перед собой.
   "Я всегда верил в достоверность, - подчеркивает писатель. - Чем проще литературный стиль, чем ближе к основам язык, тем больше читателей получит удовольствие от чтения вашей книги. Вводить техническую терминологию следует, по моему мнению, только тогда, когда иного выхода нет. Для себя я открыл прагматическое и весьма эффективное правило: насыщенный действием рассказ, притом скрывающий еще два-три смысловых слоя "ниже ватерлинии", - этого мне вполне достаточно, чтобы выразить все, что хочу. Еще я открыл для себя, что юмор, особенно тот, что называют "черным", позволяет высказать то, что не передашь никаким иным способом. А тот факт, что мои книги переведены на 21 язык, надеюсь, является неплохим подтверждением моей способности находить общий язык с читателями..."

 

---

Рассказы.

Уцелевшая планета.
Survival Planet (1961).

   - Но ведь война кончилась, когда я еще и на свет-то не родился! И кого теперь может интересовать одна-единственная торпеда, пущенная так давно?!
   Долл младший был чересчур настойчив; ему очень повезло, что командир корабля Лайан Стейн, человек спокойный и многоопытный, обладал неисчерпаемым запасом терпения.
   - Прошло уже пятьдесят лет с тех пор, как мы одержали верх над Большой Рабократией, но это совсем не значит, что она уничтожена, - сказал командир. Он взглянул в иллюминатор, как бы увидев среди звезд призрачные очертания империи, которую они так долго пытались уничтожить. - Больше тысячи лет Рабократии никто не мешал захватывать все новые миры. Но и военное поражение ее не доконало, только разобщенные планеты стали для нас доступнее. Мы теперь стараемся преобразовать их экономику, вывести из состояния рабства, но еще не пройдено и полпути.
   - Это я давно все знаю, - устало вздохнул Долл младший. - Я работаю на межпланетных трассах с того времени, как пришел в космический флот. Но при чем тут Мозаичная торпеда, за которой мы охотимся? Во время войны такие производили и пускали миллионами. Почему же через столько лет вдруг занялись одной этой?
   - Читал бы технические отчеты, тогда не задавал бы таких вопросов, - посоветовал командир Стейн, ткнув пальцем в толстую папку на штурманском столе.
   На более строгий выговор командир был попросту не способен. У Долла младшего хватило благоразумия слегка покраснеть, и он принялся слушать командира с подчеркнутым вниманием.
   - Мозаичная торпеда - орудие межпланетной войны; собственно, это космический корабль, управляемый роботом. Получив задание, он отыскивает цель, если нужно - защищается, а потом, попав в корабль, погибает - там начинается неуправляемая атомная реакция.
   - Понятия не имел, что ими управляли роботы, - сказал Долл. - Я всегда думал, что роботы не способны убивать людей, это заложено в их схеме.
   - Точнее, запрограммировано, - поправил Стейн. - Мозг робота - всего лишь сложное устройство без моральных устоев. Их придают после. Мы уже давно не делаем роботов внешне похожими на человека, с мозгом, подобным человеческому. Наш век - век специализации, а специализировать робота гораздо легче, чем человека. "Мозг" Мозаичной торпеды не имеет моральных устоев, - она, можно сказать, психопатична, одержима жаждой убийства. Хотя, конечно, в нее встроен контрольный аппарат, она может убить не более заданного количества людей. Все торпеды, которыми пользовались противники в этой войне, были снабжены детекторами массы, которые их разряжали, если торпеда приближалась к объекту с массой типа планеты, ибо реакция, вызванная торпедой, могла уничтожить не только корабль, но с таким же успехом и целую планету. Теперь тебе, наверно, понятно, почему мы так заинтересовались, когда в последние месяцы войны напали на торпеду с зарядом, рассчитанным именно на уничтожение целой планеты. Из ее мозга извлекли все данные и недавно их расшифровали. Торпеда была нацелена на четвертую планету звезды, к которой мы с тобой сейчас приближаемся.
   - А есть об этой планете какие-нибудь сведения? - спросил Долл.
   - Никаких. Это неисследованная система, по крайней мере в наших записях о ней ничего нет. Но Большая Рабократия, видно, знала о ней достаточно, если задумала ее уничтожить. Для этого-то мы туда и летим - выяснить, почему.
   Долл младший наморщил лоб и задумался.
   - Только для этого и летим? - спросил он, помолчав. - Ведь мы не позволили им уничтожить планету, чего же нам еще надо?
   - Сразу видно, что ты в нижних чинах на корабле, - рявкнул артиллерист Арнилд, входя в рубку. Арнилд ухитрился состариться артиллеристом, а ведь на этой службе мало кто доживает до старости - и с годами стал нетерпим ко всему, кроме своих вычислительных машин и пушек. - Могу я высказать кое-какие предположения, которые даже мне пришли в голову? Во-первых, любой враг Рабократии может стать нашим другом; а может и наоборот - на этой планете засел враг, опасный для всего человечества, и тогда, пожалуй, нам самим придется запустить Мозаичную торпеду, чтобы закончить дело, которое начали рабократы. Или, может, у них тут что-нибудь осталось, какой-нибудь научный центр, и они предпочли бы его уничтожить, лишь бы мы до него не добрались. В любом случае на эту планету стоит поглядеть поближе, верно?
   - Через двадцать часов мы войдем в атмосферу, - сказал Долл, скрываясь в нижнем люке. - Мне надо проверить смазку подшипников передачи.
   - Ты чересчур снисходителен к мальчишке, - заметил Арнилд, хмуро глядя на приближающуюся планету, слепящий блеск который уже смягчили выдвинувшиеся фильтры.
   - А ты слишком суров с ним, - возразил Стейн. - Так что мы уравновешиваем друг друга. Не забывай, ему не пришлось воевать с рабократами.
   Скользя по самому краю атмосферы Четвертой планеты, корабль-разведчик мчался некоторое время по спиральной орбите, потом метнулся назад в безопасную зону космоса, а между тем мозг корабля - робот - обрабатывал и снимал копии с показаний детектора и фотографий. Копии сложили в торпеду-курьер, и, только когда ее отправили назад, на базу, командир Стейн удосужился самолично взглянуть на результаты наблюдений.
   - Ну, дело сделано, теперь и без нас обойдутся, - сказал он с облегчением. - Так что, пожалуй, спустимся вниз и выясним, чем там пахнет.
   Арнилд буркнул, что согласен, при этом его указательные пальцы как будто нажимали на гашетку невидимого оружия. Оба они склонились над разложенными на столе записями и фотографиями. Долл, вытянув шею, тоже глядел на стол из-за их спины и подбирал снимки, которые они уже посмотрели и отбросили. Он заговорил первым.
   - Ничего особенного тут нет. Много воды, а посередине один континент, просто большой остров.
   - Ничего, кроме него, пока не видно, - заметил Стейн, откладывая записи в сторону. - Ни радиации, ни крупных скоплений металла на поверхности или под нею, ни энергетических запасов. Незачем было сюда летать.
   - Но раз уж мы прилетели, давайте спустимся и сами поглядим, что к чему, - угрюмо проворчал Арнилд. - Вот подходящее место для посадки. - Он ткнул пальцем в фотографию и сунул ее в увеличитель. - Пожалуй, это обыкновенная деревня, ходят люди, из хижин вьется дым.
   - А вот это похоже на овец в поле, - взволнованно прервал его Долл. - А это лодки на берегу. Мы тут наверно что-нибудь да найдем.
   - Конечно, найдем, - подтвердил командир Стейн. - Пристегнитесь, мы идем на посадку.
   Легко и бесшумно корабль описал плавную дугу и опустился на холме над поселком, на опушке рощи. Моторы постепенно затихли, и все смолкло.
   Долл глянул на циферблаты анализатора.
   - Атмосфера пригодна для дыхания, - объявил он.
   - Оставайся у орудий, Арнилд, - распорядился командир. - Держи нас под прикрытием, но не стреляй, пока я не прикажу.
   - Или пока тебя не убьют, - с полнейшим равнодушием возразил Арнилд.
   - Или пока меня не убьют, - так же равнодушно подтвердил командир. - В этом случае ты примешь командование.
   Они с Доллом приладили походное снаряжение, вышли наружу через люк и задраили его за собой. Их сразу же овеяло теплым, мягким воздухом, напоенным свежестью трав и листвы.
   - Ох, и здорово же пахнет! - воскликнул Долл. - Это вам не кислород из баллонов.
   - Удивительная способность изрекать всем известные истины. - Голос Арнилда в наушниках казался еще более скрипучим, нежели всегда. - Видно вам, что происходит в деревне?
   Долл полез за биноклем. Командир Стейн не отрывался от своего бинокля с той минуты, как они вышли из корабля.
   - Никакого движения, - сказал он Арнилду. - Высылай на разведку Глаз.
   Глаз со свистом обогнал их и медленно заскользил над деревней у подножья холма. Они провожали его взглядом. Внизу стояла сотня жалких лачуг, крытых соломой, и Глаз внимательно оглядывал каждую.
   - Ни души, - сообщил Арнилд, всматриваясь в экран монитора. - И животные тоже исчезли - те, которых мы видели с воздуха.
   - Но люди-то не могли исчезнуть, - заметил Долл. - Кругом пустые поля, нигде никакого укрытия. И от костров еще дымок идет.
   - Дымок-то есть, а людей нет, - сварливо отозвался Арнилд. - Сходи туда и погляди сам.
   Глаз взмыл вверх и поплыл в сторону корабля. Потом качнулся над деревьями и вдруг застыл в воздухе.
   - Стоп! - рявкнул Арнилд, чуть не оглушив их. - Дома пусты, но на дереве, у которого вы стоите, кто-то есть. Метрах в десяти над вами.
   Оба еле сдержались, чтобы не задрать голову. И чуть отступили, опасаясь, как бы на них чего-нибудь не сбросили.
   - Тебе, хорошо, - сказал Арнилд. - Я передвину Глаз в такое место, где ему лучше будет видно.
   Они услышали слабое жужжание мотора: Глаз переместился.
   - Это девушка. В меховой одежде. Оружия не видно, к поясу подвешен какой-то мешок. Она уцепилась за сук, глаза закрыты. Похоже, боится упасть.
   Теперь Стейн и Долл с трудом разглядели сжавшуюся в комок фигурку, прильнувшую к прямому стволу.
   - Не подпускай к ней Глаз, - сказал командир. - Включи громкоговоритель. Подключи меня к цепи.
   - Готово.
   - Мы друзья... Слезай... Мы не сделаем тебе ничего плохого... - гулко раздалось из парящего над ними громкоговорителя.
   - Она слышит, но, видно, не понимает эсперанто, - сказал Арнилд. - Когда ты заговорил, она только покрепче уцепилась за сук.
   Еще во время войны командир Стейн неплохо овладел языком рабократов, и теперь он торопливо вспоминал нужные слова. Перевел все, что уже сказал, и повторил на языке из поверженных врагов.
   - Вот это дошло, командир, - сообщил Арнилд. - Она так подскочила, что чуть не свалилась. А потом вскарабкалась еще выше и еще крепче уцепилась за сук.
   - Позвольте, я сниму ее оттуда, сэр, - попросил Долл. - Возьму веревку и влезу на дерево. Другого выхода нет. Знаете, как снимают с дерева кошек.
   Стейн поразмыслил.
   - Пожалуй, другого и впрямь ничего не придумаешь, - сказал он наконец. - Принеси с корабля метров двести легкого троса и когти. Да не задерживайся, скоро совсем стемнеет.
   Когти впились в ствол дерева, и Долл осторожно добрался до нижних ветвей. Девушка у него над головой зашевелилась, перед ним в листве мелькнуло белое пятно ее лица - она глядела вниз, на него. Он полез выше, но тут его остановил голос Арнилда:
   - Стоп! Она лезет еще выше. Как раз над тобой.
   - Что делать, командир? - спросил Долл, усаживаясь поудобнее в развилке большого сука. Карабкаться было даже весело, он вошел во вкус, кожу слегка щекотали струйки пота. Долл рывком распахнул ворот и вздохнул полной грудью.
   - Полезай дальше. Выше макушки ей ведь не забраться.
   Теперь лезть было легче, ветви стали меньше и росли теснее. Долл не спешил, чтобы не слишком пугать девушку, а не то она еще может сорваться. Земли уже не было видно, она осталась где-то далеко внизу. Они были тут одни, отделенные от всего остального мира колыханьем листвы и ветвей; о наблюдателях с корабля напоминала только серебряная трубка повисшего над ними Глаза. Долл приостановился и очень старательно, не спеша завязал на конце троса надежную петлю. Впервые за все время их полета он чувствовал себя полноправным членом экипажа. Те двое, старые космические волки, товарищи неплохие, но уж очень они подавляют его своим многолетним опытом. А тут, наконец, подвернулось такое дело, где он может заткнуть их за пояс! И, завязывая петлю, Долл даже тихонько насвистывал от удовольствия.
   Девушка вполне могла вскарабкаться еще выше, ветви выдержали бы ее вес. Но она почему-то двинулась не вверх, а в сторону, по суку. Соседний сук оказался отличной опорой, и Долл медленно пополз вслед за ней.
   - Не бойся, - весело сказал он ей и улыбнулся. - Я хочу только спустить тебя вниз и отвести к твоим друзьям. Ну-ка, хватайся за трос!
   Девушка задрожала и попятилась от него. Молоденькая, недурна собой, вся одежда - короткая меховая юбка. Волосы длинные, но расчесаны аккуратно и забраны на затылке ремешком. Самая обыкновенная девушка, только уж очень перепуганная. Долл подполз поближе и увидел, что она ничего не соображает от страха. Ноги и руки так и трясутся. Губы побелели, нижняя прокушена и по подбородку сбегает струйка крови. Долл никогда не думал, что человеческие глаза могут так расшириться от ужаса и наполниться таким безмерным отчаянием.
   - Да ты не бойся, - повторил он, останавливаясь чуть поодаль. Ветка была тонкая и упругая. Если он попытается схватить ее, как бы им обоим не свалиться. Нет уж, не станет он сейчас портить все дело. Долл медленно размотал конец троса, обвязал себя вокруг пояса и перекинул конец через соседний сук, закрепив его там. Краешком глаза от заметил, что девушка шевельнулась и стала дико озираться вокруг.
   - Я друг, - сказал Долл, стараясь ее успокоить. Потом перевел эти слова на язык рабократов - ведь она его, кажется, понимала. - Ноир вен!
   Девушка ахнула, ноги ее судорожно дернулись. У нее вырвался ужасный вопль, точно это кричал не человек, а смертельно раненный зверь. Долл, растерявшись, рванулся к ней, чтобы удержать, но поздно.
   Нет, она не упала. Она изо всех сил кинулась с ветки вниз, на верную смерть, лишь бы он ее не коснулся. На краткий миг она словно застыла в прыжке, вся изломанная судорогой и обезумевшая от страха, потом, с треском обламывая сучья, полетела вниз. За ней полетел и Долл, бессмысленно хватая руками воздух.
   Его удержал трос, который он раньше благоразумно закрепил на суке. Ошеломленный, почти не сознавая, что делает, он отполз назад к стволу и ослабил трос. Потом начал спускаться с дерева, руки его дрожали. Спускался он очень долго, и, когда наконец встал на ноги, изуродованное тело в траве было уже покрыто одеялом. Незачем было спрашивать, мертва ли она, - это и так было ясно.
   - Я старался ее удержать. Я сделал все, что мог.
   Голос Долла срывался.
   - Да, конечно, - успокоил его командир Стейн, раскладывая на траве содержимое мешка, который был привязан у девушки к поясу. - Мы все видели с помощью Глаза. Когда она решила прыгнуть, помешать ей было уже невозможно.
   - Не к чему было говорить с ней на языке рабократов, - сказал Арнилд, выходя из корабля. Он хотел еще что-то прибавить, но поймал суровый взгляд командира и прикусил язык. Долл тоже заметил этот взгляд.
   - Я забыл, - заговорил он, переводя глаза с одного бесстрастного лица на другое. - Помнил только, что она понимает по-рабократски. Не сообразил, что она испугается. Наверно, это была ошибка, но ведь ошибиться может кто угодно! Я не хотел ее убивать...
   Зубы его стучали, он с усилием стиснул челюсти и отвернулся.
   - Пойди-ка приготовь что-нибудь поесть, - сказал ему Стейн. И как только за Доллом захлопнулась дверца люка, повернулся к Арнилду. - Закопаем ее тут, под деревом. Я тебе помогу.
   Перекусили на скорую руку, есть никому не хотелось. Потом Стейн сидел в штурманском кресле и задумчиво катал пальцем по столу какой-то твердый зеленый плод.
   - Вот зачем она забралась на дерево. Потому и не успела удрать, как все остальные. Собирала эти плоды. Больше ничего у нее в мешке не было. Это чистая случайность, что мы остановились под этим деревом и застали ее врасплох.
   Командир мельком глянул на Долла и поспешно отвернулся.
   - Уже совсем темно. Может, подождем до утра? - спросил Арнилд. Перед ним на столе лежал разобранный пистолет, Арнилд чистил и смазывал его.
   Командир кивнул.
   - Можно и подождать. Совсем не к чему блуждать в потемках. Оставь над деревней Глаз, включи ультракрасный прожектор и фильтр и веди запись. Может, удастся выяснить, куда они все подевались.
   - Я останусь наблюдать за Глазом, - неожиданно вмешался Долл. - Я... Мне совсем не хочется спать. Может, что-нибудь и узнаю.
   Командир чуть помедлил, потом кивнул.
   - Если что увидишь, разбуди меня. Если нет - подними нас обоих на рассвете.
   Ночь прошла спокойно, в молчаливой деревушке ничто не шелохнулось. С первым проблеском зари командир с Доллом спустился вниз с холма, а над ними, чуть впереди, неусыпно парил Глаз. Арнилд остался в наглухо закрытом корабле, он управлял Глазом.
   - Сюда, сэр, - сказал Долл. - Я тут кое-что обнаружил ночью, когда посылал Глаз в разведку.
   Дождь и ветер смягчили и округлили края лощины, по склонам росли исполинские деревья. В самом низу ее из небольшого пруда торчали ржавые части каких-то машин.
   - По-моему, это экскаваторы, - заметил Долл. - Хотя трудно сказать наверняка, они тут, видно, давным-давно.
   Глаз спустился к самой воде, подошел вплотную к ржавому остову. Потом нырнул и через минуту появился снова, с него ручьями стекала вода.
   - Да, настоящие экскаваторы, - подтвердил Арнилд. - Некоторые перевернуты и наполовину зарылись в ил, точно в какую-то яму провалились. И все они сделаны в Рабократии.
   Командир Стейн настороженно поднял голову.
   - Ты уверен? - спросил он.
   - Я видел фабричную марку.
   - Пошли дальше, в деревню, - сказал командир, задумчиво покусывая губы.
   Куда девались обитатели деревни, выяснил Долл младший. Секрет был очень прост, они открыли его, едва вошли в первую же хижину. Внутри оказался плотно утрамбованный земляной пол, очагом служил выложенный из камней круг. И утварь - самая простая и грубая. Тяжелые горшки из необожженной глины, недубленые шкуры, какие-то подобия ложек и мисок, выструганные из дерева твердой породы. Долл тыкал палкой в кучу циновок за очагом и наткнулся на отверстие в полу.
   - Нашел, сэр! - воскликнул он.
   Отверстие было диаметром около метра и полого уходило вниз. Пол там был утрамбован так же плотно, как в хижине.
   - Тут они и прячутся, - сказал командир Стейн. - Посвети-ка фонариком и погляди, глубоко ли.
   Однако узнать это было не так-то просто. Под полом оказался туннель с гладкими стенами, метрах в пяти от входа он круто сворачивал в сторону. Глаз спланировал вниз и, жужжа, повис над отверстием.
   - Я заглянул еще в несколько хижин, - послышался из корабля голос Арнилда. - Глаз нашел такой ход в каждой из них. Может, мне посмотреть, что там внутри?
   - Да, только поосторожней, не спеши, - сказал командир. - Если там и правда прячутся люди, не надо пугать их еще больше. Пошли его и, если что-нибудь обнаружишь, тотчас вызови обратно.
   Глаз нырнул в туннель и вскоре скрылся из виду.
   - Там еще туннель, - сообщил Арнилд. - А вот и еще. Не пойму, куда теперь... Не знаю, удастся ли мне вывести его тем же путем, каким он попал туда.
   - Ну и шут с ним, обойдемся, - ответил командир. - Пусть идет дальше.
   - Вокруг сплошной камень... Сигнал становится все слабее, и мне все трудней за ним следить... Что-то вроде большой пещеры... Стоп! Тут кто-то есть! В боковой туннель метнулся человек!
   - За ним! - скомандовал Стейн.
   - Это не так просто, - чуть помешкав, ответил Арнилд. Похоже на тупик. Туннель перегорожен какой-то глыбой. Тот человек, верно, ее откатил, проскочил дальше и задвинул ее на прежнее место... Я отзову Глаз... А, черт!
   - Что случилось?
   - Еще камень, на этот раз позади Глаза. Они поймали его в ловушку. Экран погас, вижу сигнал "Вышел из строя".
   В голосе Арнилда звучали досада и злость.
   - Чисто сработано, - заметил командир Стейн. - Они его заманили, поймали в ловушку и потом, наверно, обрушили свод туннеля. Эти люди очень боятся чужих и здорово наловчились от них избавляться.
   - Но почему? - с искренним изумлением спросил Долл, оглядывая убогое жилище. - Что у них есть такого, чего добивались от них рабократы? Ясно же, рабократы потратили уйму сил и времени, пока до них докапывались. А нашли они то, что искали? Почему они пытались уничтожить эту планету? Потому что нашли или, наоборот, потому что не нашли?
   - В этом-то весь вопрос, - хмуро отозвался командир. - Знай мы это, нам было бы куда легче сегодня. Мы отправим подобный отчет в Штаб, может, они нам что-нибудь подскажут.
   На обратном пути они заметили комья свежей земли в роще. Там, где они похоронили девушку, зияла яма. Вся земля вокруг была разрыта и раскидана. Стволы деревьев были исполосованы какими-то острыми лезвиями... или гигантскими когтями. Человек или зверь приходил сюда за девушкой, выкопал ее тело и, сжигаемый яростью, неистово набросился на землю и на деревья. Следы разрушений привели их к отверстию меж корнями одного из деревьев. Ход косо шел вглубь, его темная пасть была таинственна и загадочна, как и другие туннели.
   В тот вечер, перед тем как улечься спать, командир Стейн дважды обошел корабль, проверяя, надежно ли задраены люки и все ли сигналы тревоги включены. Потом он лег, но долго не мог уснуть. Казалось, разгадка - вот она, совсем близко, а в руки не дается. Они видели уже так много, что можно бы и вывод сделать. А где он? Наконец командир забылся тревожным сном, так и не найдя ответа.
   Когда он проснулся, в кабине было еще темно, но командир почувствовал: что-то стряслось. Что его разбудило? Он попытался вспомнить, что потревожило его сон. Словно бы вздох. Воздушная струя. Может быть, открылся воздушный люк? Стараясь побороть внезапный страх, Стейн рывком включил свет и схватил висевший у изголовья пистолет. В дверях, зевая и моргая сонными глазами, появился Арнилд.
   - Что происходит? - спросил он.
   - Позови Долла, кажется, кто-то вошел в корабль.
   - Скорее, вышел из корабля, - хмыкнул Арнилд. - Койка Долла пуста.
   - Что-о?!
   Стейн бросился в рубку управления. Сигнал тревоги был выключен. На приборной доске белел листок бумаги. Командир схватил его. Там стояло одно только слово. Он не сразу понял его, а поняв, охнул и судорожно скомкал листок.
   - Болван! - завопил он. - Щенок безмозглый! Выпусти Глаз! Нет, лучше два! Я буду управлять вторым.
   - Да что случилось? - изумился Арнилд. - Что он такое натворил?
   - Полез под землю. В туннели. Его надо остановить!
   Долла нигде не было видно, но на земле, под деревьями, у входа в туннель они заметили свежие следы.
   - Я запущу туда Глаз, - сказал командир Стейн. - А ты пусти другой в ближайший ход. Включи громкоговорители. Скажи им, что мы друзья. Говори по-рабократски.
   - Но... ты же видел. Долл этим и загубил несчастную девчонку, - возразил растерянный и озадаченный Арнилд.
   - Все знаю, - рявкнул командир. - А как быть иначе? Давай, действуй!
   Арнилд хотел было спросить что-то еще, но не отважился - командир, пригнувшийся к пульту управления весь напрягся, как сжатая пружина. Арнилд поспешно послал Глаз к деревне.
   Если те, кто прятался в подземном лабиринте, и услыхали слова дружбы, они явно им не поверили. Один Глаз тут же попал в ловушку - сзади произошел обвал. Командир Стейн пытался провести его сквозь преграду, но ловушка захлопнулась прочно. Слышно было только, как рушатся, все новые и новые пласты грунта, заваливая Глаз до самого верха.
   Глаз, посланный Арнилдом, обнаружил большую подземную пещеру, заполненную перепуганными, сбившимися в кучу овцами. Людей там не было, но на обратном пути груда камней обрушилась на Глаз и погребла его под собой.
   В конце концов командир Стейн вынужден был признать себя побежденным.
   - Теперь все зависит от них, мы больше ничего не можем сделать.
   - В роще какое-то движение, командир, - вдруг резко сказал Арнилд. - Я поймал это по локатору, но теперь опять все стихло.
   Они нерешительно направились к деревьям, держа пистолеты наготове. Над ними алело рассветное небо. Они шли, уже понимая, что они там увидят, но не решаясь в этом признаться, пока еще теплилась надежда.
   Но надежды, конечно, никакой не было. Труп Долла младшего лежал у входа в туннель, откуда его только что выбросили. В алых отблесках зари еще ярче алела кровь. Он умер страшной смертью.
   - Дьяволы, звери! - закричал Арнилд. - Недаром рабократы...
   Тут он обжегся о взгляд командира и умолк.
   - Наверно, рабократы так и рассуждали, - сказал Стейн. - Неужели ты не понимаешь, что тут произошло?
   Арнилд, точно оглушенный, покачал головой.
   - Долл начал догадываться. Только он думал - можно еще что-то исправить. По крайней мере он понимал, в чем опасность. И пошел туда потому, что чувствовал себя виноватым в гибели той девушки. Потому и написал в записке Одно только слово "рабы" - на случай, если не вернется.
   - Вообще-то все очень просто, - продолжал он, устало прислонясь к дереву. - Мы искали что-нибудь посложнее, что-нибудь по части техники. А столкнулись не с техническими, но скорее с социальными проблемами. Планета эта принадлежал рабократам, они тут все и устроили, как нужно было им.
   - Как так? - спросил Арнилд, все еще ошеломленный.
   - Им нужны были рабы. Рабократы завоевывали все новые миры, а главной боевой силой у них были люди. Им постоянно нужны были свежие пополнения, и приходилось создавать новые источники. Эта планета была для них очень удобна, будто на заказ сделана. Суши здесь много, лесов мало, и, когда за рабами приходят корабли, спрятаться людям некуда. Рабократы привезли сюда поселенцев, решили проблему питания, а техники никакой не дали. И ушли, предоставив им плодиться и размножаться. И через каждые несколько лет являлись сюда и забирали столько рабов, сколько им требовалось, а остальным предстояло пополнять запасы. Но в одном они просчитались.
   Арнилд понемногу выходил из оцепенения.
   - Человек ко всему может приспособиться, - сказал он.
   - Ну, конечно. Если дать ему достаточно времени, он приспособится к самым невероятным условиям. Вот тебе и отличный пример. Народ без истории, без письменности, отрезанный от всего остального пира, жаждавший лишь одного - выжить. Каждые несколько лет с неба сваливаются какие-то дьяволы и отнимают у них детей. Они пытаются бежать, но бежать некуда. Они строят лодки, но и уплыть тоже некуда. Никакого выхода.
   - А потом один умник взял да и выкопал в земле яму, забросал сверху ветками и залез туда со всем своим семейством. Оказалось, это - выход.
   - С этого началось, - кивнул командир Стейн. - Другие тоже стали зарываться в землю, делать туннели все глубже и все искуснее, потому что рабократы пытаются извлечь оттуда свою добычу. И наконец, рабы берут верх. Это была, наверно, первая планета, восставшая против Большой Рабократии и не потерпевшая поражения. Рабов невозможно было выкопать из-под земли. Ядовитый газ просто убил бы их, а на что рабократам мертвецы? Посланные за ними машины оказывались в западне, как наши три Глаза. А те, кто по глупости сами спускались туда...
   У командира перехватило горло. Тело убитого перед ними было красноречивее всяких слов.
   - Но откуда такая ненависть? - спросил Арнилд. - Ведь девушка предпочла разбиться насмерть, только бы Долл ее не настиг.
   - Туннели заменили религию, - пояснил Стейн. - Это понятно. В те годы, что проходили от набега до набега, их надо было оберегать и содержать в полном порядке. Ну и ясно, детям внушали, что с неба приходят только демоны, а спасенье - под землей! Как раз нечто противоположное всем старым земным верованиям. Ненависть и страх укоренились глубоко, и стар и млад твердо знали, что делать, если в небе появлялся корабль. Наверно, входы были повсюду, и, едва завидев корабль, все население скрывалось в своих лабиринтах. И раз мы тоже с неба, значит, мы тоже рабократы, тоже демоны.
   - Видимо, Долл кое о чем догадался. Но думал, что сможет из убедить, сможет объяснить им, что рабократов уже нет и прятаться больше незачем. Что с неба прилетают добрые люди. А для них все это - ересь, они бы его убили за одни такие речи. Даже если бы стали слушать.
   Космонавты бережно отнесли Долла младшего на корабль.
   - Да, нелегко будет добиться, чтобы эти люди нам поверили. - Они на минуту остановились передохнуть. - И все-таки я не понимаю, почему рабократы непременно хотели взорвать эту планету.
   - Мы и тут искали какие-то слишком сложные объяснения, - ответил командир Стейн. - Почему армия-победительница взрывает здания и разрушает памятники, когда ей приходится отступать? Да просто от разочарования и от злости. Извечные человеческие чувства. Уж если не мне, так пусть не достанется никому! Эта планета, видно, долгие годы стояла у рабократов поперек горла. Мятеж, который им никак не удавалось подавить. Они снова и снова пытались переловить мятежников, не могли же они признать, что рабы взяли над ними верх! А когда поняли, что проиграли войну, им только и оставалось, что взорвать эту планету, просто чтобы отвести душу. Да ведь и ты почувствовал нечто подобное, когда увидел труп Долла. Так уж устроен человек.
   Оба они были старые солдаты и, когда укладывали тело Долла в особую кабину и готовили корабль к взлету, старались не давать воли своим чувствам.

* * *

Робот, который хотел все знать.
The Robot Who Wanted to Know (1962).

   Вся беда была в том, что Файлер 13Б-445-К хотел знать все на свете, в том числе и то, что нисколько его не касалось. То, чем никакому роботу не положено даже интересоваться, а уж вникать в детали - и подавно. Но Файлер был совсем особенный робот.
   История с блондинкой из Двадцать второго отдела должна бы послужить для него хорошим уроком.
   Он, гудя, выбрался из хранилища с кипой книг и проходил через Двадцать второй отдел, а она в это время нагнулась к какой-то книге, лежавшей на самой нижней полке.
   Робот замедлил ход и в нескольких шагах от нее совсем остановился, не сводя с девушки пристального взгляда. Его металлические глаза странно поблескивали.
   Когда девушка нагнулась, ее короткая юбка с редкостной откровенностью явила взору обтянутые нейлоном ножки. Ножки эти, правда на диво соблазнительные, вовсе не должны бы интересовать робота. Однако Файлер заинтересовался. Он стоял и глядел. Заметив его взгляд, она, наконец, обернулась.
   - Если бы ты был человеком, Бастер, я бы дала тебе по физиономии, - сказала она. - Но поскольку ты робот, я бы очень хотела знать, во что это ты вперил свои фотоновые глазки.
   - У вас шов на чулке перекосился, - ни на миг не задумываясь, ответил Файлер. Потом повернулся и, жужжа, отправился дальше.
   Блондинка недоуменно покачала головой, поправила чулок и в который уж раз подумала: какая все-таки тонкая штука эта электроника!
   Знай она, на что в самом деле глядел Файлер, изумлению ее не было бы границ. Он ведь и правда смотрел на ее ножки. Конечно, он ей не солгал - роботы лгать просто не способны, - но глядел он отнюдь не только на перекосившийся шов. Файлер столкнулся с проблемой, решать которую не пытался еще ни один робот на свете.
   Любовь, романтика, вопросы пола - вот что занимало его час от часу сильнее.
   Разумеется, интерес этот был чисто академическим и все же бесспорным. Сама работа будила в нем любопытство к той области бытия, где повелевает Венера.
   Роботы системы Файлер необыкновенно умны, и изготовляется их не так уж много. Увидеть из можно только в крупнейших библиотеках, и работают они только с самыми большими и сложными книжными собраниями. Их не назовешь просто библиотекарями - это значило бы представить в ложном свете работу библиотекарей, сочтя ее чересчур легкой и простой. Конечно, для того чтобы разместить книги на полках и штемпелевать карточки, большого ума не требуется, но все это давным-давно выполняют простейшие роботы, которые в сущности немногим сложнее примитивных Ай-би-эм на колесах. Приводить же в систему человеческие знания всегда было неимоверно трудно. Задачу эту в конце концов переложили на Файлеров. Их металлические плечи не сгибались под этим бременем, подобно плечам их предшественников - библиотекарей из плоти и крови.
   Помимо совершенной памяти, Файлеры обладали и другими свойствами, обычно присущими только человеческому мозгу. Например, они умели связать и сопоставить отвлеченные понятия. Если у Файлера просили книгу по какому-нибудь вопросу, он тотчас вспоминал книги на смежные темы, которые тут могут пригодиться. Ему достаточно было намека, чтобы воздвигнуть законченную систему и предъявить ее в самом реальном виде - в виде груды книг.
   Такие способности присущи только Homo sapiens, человеку разумному. Именно они-то и помогли ему возвыситься над своими сородичами из животного мира. И если Файлер оказался более очеловеченным, чем другие роботы, то винить в этом можно только самого его создателя - человека.
   Файлер никого ни в чем не винил; он был просто любознателен. Все Файлеры любознательны - так уж они устроены. К примеру, под рукой у одного из Файлеров, 9Б-367-0, библиотекаря Ташкентского университета, оказалось несметное количество пособий по языкам и он увлекся лингвистикой. Он говорил на тысячах языков и наречий, практически на всех, на которых можно было отыскать хоть какие-нибудь тексты, и в научных кругах считался непревзойденным авторитетом. И все это благодаря библиотеке, где он работал. А Файлер 13Б - тот, что с интересом разглядывал девичьи ножки, - трудился в пропыленных коридорах Нового Вашингтона. Здесь у него был доступ не только к новехоньким микропленкам, но и к тоннам древних книг, напечатанных на бумаге многие века тому назад.
   Но больше всего Файлера занимали романы, написанные в те давно минувшие времена.
   Поначалу его совсем сбили с толку бесчисленные ссылки и намеки на любовь и романтику, а также страдания души и тела, без которых, как видно, не обходились ни любовь, ни романтика. Он нигде не мог найти сколько-нибудь вразумительного и полного определения этих понятий и, естественно, заинтересовался ими. Постепенно интерес перешел в увлечение, а увлечение - в страсть. И никто на свете даже не подозревал, что Файлер стал знатоком по части любви.
   Уже с самого начала он понял, что из всех форм человеческих отношений любовь - самая тонкая и хрупкая. Поэтому он держал свои изыскания в строжайшем секрете и все, что удавалось узнать, хранил в емких тайниках своего электронного мозга. Примерно в то же время он обнаружил, что в придачу ко всему вычитанному из книг кое-что можно извлечь и из реальной жизни. Это произошло, когда в отделе зоологии он нечаянно набрел на застывшую в объятии пару.
   Файлер мгновенно отступил в тень и включил слуховое устройство на полную мощность. Но разговор, который он затем услыхал, оказался, мягко говоря, прескучным. Всего лишь жалкое, убогое подобие любовных речей, вычитанных им из книг. Сопоставление тоже весьма важное и поучительно.
   После этого случая он старался не упускать ни одного разговора между мужчиной и женщиной. Он пытался глядеть на женщин с точки зрения мужчины, и наоборот. Потому-то он и разглядывал с таким любопытством нижние конечности блондинки в Двадцать втором отделе.
   И потому он в конце концов совершил роковую ошибку.
   Спустя несколько недель один исследователь, которому понадобились услуги Файлера, вывалил на стол груду всевозможных бумажек. Какая-то карточка выскользнула из пачки и упала на пол. Файлер поднял ее и подал владельцу, а тот пробормотал благодарность и сунул карточку в карман. Когда все необходимые книги были подобраны и человек ушел, Файлер уселся и перечитал текст на карточке. Он видел ее всего лишь какую-то долю секунды, да еще вдобавок вверх ногами, но больше ничего и не требовалось. Карточка навеки запечатлелась у него в мозгу. Файлер долго размышлял над нею, пока перед ним не стал вырисовываться некий план.
   Карточка была приглашением на костюмированный бал. Файлер хорошо знал этот род развлечений - описания балов то и дело попадались ему на пропыленных страницах старых романов. На такие балы люди обычно ходили, нарядившись романтическими героями.
   А почему бы и роботу не пойти на бал, нарядившись человеком?
   Раз уж эта мысль пришла ему в голову, избавиться от нее не было никакой возможности. Конечно, подобные мысли роботу вообще не положены, а уж соответствующие поступки - тем более. Впервые Файлер стал догадываться, что ломает преграду, отделяющую его от тайн любви и романтики. И, конечно, это его только еще больше раззадорило. И, конечно же, он отправился на бал.
   Купить костюм Файлер, разумеется, не посмел, но ведь в кладовых всегда можно найти какие-нибудь старинные портьеры! В одной книге он прочитал о кройке и шитье, а в другой нашел изображение костюма, который показался ему подходящим. Сама судьба назначила ему явиться в одеянии кавалера.
   Превосходно отточенным пером он нарисовал на плотном картоне точную копию пригласительного билета. Смастерить маску - вернее, полумаску с половиной лица в придачу - при его талантах и технических возможностях было делом нехитрым. Задолго до назначенного дня все было готово. Оставшееся время он занимался только тем, что перелистывал всевозможные описания костюмированных балов и старательно изучал новейшие танцы.
   Файлер так увлекся своей затеей, что ни разу даже не задумался над тем, как странны для робота его поступки. Он чувствовал себя просто ученым, который исследует особую породу живых существ. Род человеческий. Или, точнее, женский.

   Наконец, наступил долгожданный вечер. Файлер вышел из библиотеки, держа в руках сверток, похожий на связку книг, но, конечно, это были не книги. Никто не заметил, как он скрылся в кустах, что росли в библиотечном саду. А если кто и заметил, то уж никому бы не пришло в голову, что он-то и есть элегантный молодой человек, который через несколько минут вышел из сада с другой стороны. Единственным немым свидетелем переодевания осталась оберточная бумага под кустом.
   В своем новом обличье Файлер держался безукоризненно, как и приличествует роботу высшего класса, который в совершенстве изучил свою роль. Он легко взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и небрежно предъявил свой пригласительный билет. Войдя, он направился прямиком в буфет и опрокинул в пластиковую трубку, подсоединенную к резервуару в его грудной клетке, три бокала шампанского. И только после этого позволил себе лениво оглядеть собравшихся в зале красавиц. Да, этот вечер был предназначен для любви.
   Из всех женщин его сразу привлекла одна. Он тотчас понял, что она и есть царица бала и она одна достойна его внимания. Мог ли он согласиться на меньшее, он, преемник пятидесяти тысяч героев давно забытых книг?
   Кэрол Энн ван Дэмм, как всегда, скучала. Лицо ее было скрыто под маской, но никакая маска не сумела бы скрыть великолепные формы ее тела. Все ее поклонники в причудливых костюмах толпились тут же, готовые к услугам; каждый мечтал заполучить ее молодость и красоту и миллионы ее отца в придачу. Все это давно ей надоело, и она едва сдерживала зевоту.
   И тут толпу обожателей вежливо, но неотвратимо раздвинули широкие плечи незнакомца. Он заставил всех расступиться и предстал перед нею, точно лев среди стаи волков.
   - Этот танец вы танцуете со мной, - многозначительно сказал он глубоким низким голосом.
   Почти машинально она оперлась на предложенную руку, не в силах противиться человеку, в чьих глазах таился такой странный блеск. Еще миг - и они уже кружатся в вальсе, и это блаженство! Мускулы его крепки как сталь, но танцует он с легкостью и изяществом молодого бога.
   - Кто вы? - шепнула она.
   - Ваш принц. Я пришел, чтобы увести вас отсюда, - вполголоса отвечал он.
   - Вы говорите, как принц из волшебной сказки, - рассмеялась она.
   - Это и есть сказка, а вы - сказочная принцесса.
   Слова эти, точно искра, воспламенили ее душу, и всю ее словно пронзил электрический ток. В сущности, это и был мгновенный электрический разряд. Губы его нашептывали ей слова, которые она всю жизнь мечтала услышать, а ноги, точно по волшебству, увлекали сквозь высокие двери на террасу. В какой-то миг слова претворились в дело, и жаркие губы коснулись ее губ. Да еще какие жаркие - термостат был установлен на сто два градуса!
   - Давайте сядем, - выдохнула она, слабея от нежданно захватившей ее страсти.
   Он уселся рядом, сжимая ее руки в своих, нечеловечески сильных и все-таки нежных. Они говорили друг другу слова, ведомые только влюбленным, пока не грянул оркестр.
   - Полночь, - шепнула она. - Пора снимать маски, любимый. - Она сняла свою, но Файлер, конечно, не шелохнулся. - Что же ты? - сказала она. - Ты тоже должен снять маску.
   Слова эти прозвучали как приказ, и робот не мог не повиноваться. Широким жестом он сбросил маску и пластиковый подбородок.
   Кэрол Энн сначала вскрикнула, потом зашлась от ярости.
   - Это еще что такое, отвечай, ты, жестянка!
   - Это была любовь, дорогая. Любовь привела меня сюда сегодня и бросила в твои объятия.
   Ответ был вполне правильный, хоть Файлер и облек его в форму, соответствующую его роли.
   Услышав нежные слова из бездушной электронной пасти. Кэрол Энн снова вскрикнула. Она поняла, что стала жертвой жестокой шутки.
   - Кто тебя сюда прислал? Отвечай! Что означает этот маскарад? Отвечай! Отвечай! Отвечай, ты, ящик с железным ломом!
   Файлер хотел было рассортировать этот поток вопросов и отвечать на каждый в отдельности, но она не дала ему рта раскрыть.
   - Надо же! Послать тебя сюда, обрядив человеком! В жизни надо мной никто так не издевался! Ты робот. Ты ничтожество. Двуногая машина с громкоговорителем. Как ты мог притворяться человеком, когда ты всего-навсего робот!
   Файлер вдруг поднялся на ноги.
   - Я робот, - вырвались из говорящего устройства отрывистые слова.
   Это был уже не ласковый голос влюбленного, но вопль отчаявшейся машины. Мысли вихрем кружились в его электронном мозгу, но в сущности эта была одна и та же мысль.
   "Я робот... робот... я, видно, забыл, что я робот... и что делать роботу с женщиной... робот не может целовать женщину... женщина не может любить робота... но ведь она сказала, что любит меня... и все-таки я робот... робот..."
   Весь содрогнувшись, он отвернулся и, лязгая и гремя, зашагал прочь. На ходу его стальные пальцы сдергивали с корпуса одежду и пластик - подделку под живую плоть, и они клочками и лохмотьями падали наземь. Путь его был усеян этими обрывками, и через какую-нибудь сотню шагов он был уже голой сталью, как в первый день его механического творения. Он пересек сад и вышел на улицу, а мысли у него в голове все быстрее неслись по замкнутому кругу.
   Началась неуправляемая реакция, и вскоре она охватила не только мозг, но и все его механическое тело. Быстрее шагали ноги, стремительней работали двигатели, а центральный смазочный насос в груди метался как сумасшедший.
   А потом робот с пронзительным скрежетом вскинул руки и рухнул ничком. Головой он ударился о лестницу, и острый угол гранитной ступени пробил тонкую оболочку. Металл лязгнул о металл, и в сложном электронном мозгу произошло короткое замыкание.
   Робот Файлер 13Б-445-К был мертв.
   По крайней мере так гласил доклад, составленный механиком на следующий день. Собственно, не мертв, а непоправимо испорчен и должен быть разобран на части. Но, как ни странно, когда механик осматривал металлический труп, он сказал совсем другое.
   В осмотре ему помогал другой механик. Он отвинтил болты и вынул из грудной клетки сломанный смазочный насос.
   - Вот в чем дело, - объявил он. - Насос неисправен. Поршень сломался, насос заклинило, прекратилась подача масла в коленные суставы, вот он и упал и разбил себе голову.
   Первый механик вытер ветошью замасленные руки и осмотрел поврежденный насос. Потом перевел взгляд на зиявшую в грудной клетке дыру.
   - Гляди-ка! Прямо разрыв сердца!
   Оба рассмеялись, и механик швырнул насос в угол, на кучу других, сломанных, грязных и никому не нужных деталей.

* * *

Увидеть звезды в космосе.

   На что похож Космос? А как действительно выглядят звезды?
   Нелегко отвечать на эти вопросы.
   Капитан Джонатан Борк оглядел лица гостей - нетерпеливые и жаждущие ответов. Затем бросил взгляд на свои, покрытые космическим загаром руки, лежавшие перед ним на столе.
   - Изредка это похоже на падение в яму глубиной в миллионы миль, а временами чувствуешь, что пролетаешь через паутину вечности и пустоты, натянутую между звездами. А звезды - хотя они все очень разные - совсем не мерцают, а больше похожи на пятнышки твердого света.
   И каждый раз, описывая красоту миров пассажирам, капитан ненавидел себя за те горы чудовищной лжи, которые ему приходилось хладнокровно нагромождать.
   Капитан Борк, космолетчик. Единственный человек на корабле, которому доступна возможность видеть звезды между мирами. Но и после пяти рейсов на Марс и обратно капитан не имел о звездах никакого представления. Да, его тело пилотировало корабль, но Джонатан Борк не видел ничего, что находилось в контрольной рубке корабля и за ее пределами.
   Нет, капитан не отваживался высказываться об этом вслух. Когда его просили рассказать о полетах и Космосе, Борк конечно же рассказывал об этом, используя увековеченные в памяти красочные описания из учебников.
   С усилием отогнав тяжелые мысли, Борк заставил себя вернуться за стол, в окружение друзей и родных. Обед давали в его честь, так что надо было достойно присутствовать на нем. Капитану помогало бренди. Вобрав в себя содержимое большей части всех бутылок Борк быстро распрощался со всеми и вышел.
   Фамильный дом капитана был достаточно древним, поэтому сзади располагался крошечный дворик. Капитан в одиночестве прошел туда и прислонился к темной стене здания, еще не остывшей после дневной жары. Выпитое бренди чувствовалось во всем теле и когда капитан смотрел на звезды, они начинали кружиться, пока он не закрывал глаза.
   Звезды. Он всегда смотрел на звезды. С детства звезды оставались неизменной его привязанностью, они определяли его судьбу. Все, что он когда-либо делал в жизни, все, что он изучал, так или иначе касалось звезд. Все, только чтобы стать одним из избранных для полетов на космических линиях.
   Он поступил в Академию в семнадцать лет - предельно юный возраст. Когда Борку исполнилось восемнадцать, он уже знал, что все вокруг - ложь.

   Капитан с неимоверными усилиями старался не замечать правды, найти какое-нибудь объяснение - но безуспешно. Все вопросы, которые он разбирал, все, что он изучал в школе, складывалось в одну логическую теорему и из нее следовал неизбежный и невозможный вывод. Вывод его окончательно подтвердился на уроке, во время опроса.
   Случилось это в классе физиологии. Группа учащихся изучала теорию Палея - зависимость ориентировки в пространстве и сознания человека от ускорения.
   Джон поднял руку робко и незаметно, но профессор Черники, по прозвищу Глаз-Алмаз, заметил и окриком поднял Джонатана на ноги. Оказавшись в центре внимания, Джон заговорил резко и четко:
   - Профессор Черники, если мы принимаем теорию Палея, то выходит, что при ускорении даже с минимальным значением G мы опускаемся ниже порога человеческого сознания. Но ориентация в пространстве это ведь то, для чего необходимо, мне кажется... э-э...
   - Мистер Борк! Что это вы там пытаетесь сказать? - голос профессора резанул по вопросу Борка, как холодное, острое лезвие бритвы.
   Но для Джона путь назад уже был закрыт:
   - Здесь возможен только один вывод - каждый пилот, управляющий кораблем будет или без сознания, или не в состоянии ориентироваться настолько, чтобы работать с приборами контроля.
   Грохнул взрыв смеха и Джон почувствовал, что щеки у него полыхают огнем. Но Черники позволил себе лишь скупую усмешку перед тем как ответить:
   - Превосходно! Но если все сказанное тобой - факт, то невозможны сами полеты в космос. Однако же это происходит, и происходит ежедневно! Мне кажется, ты узнаешь все ответы в следующем семестре, когда мы займемся проблемами о сдвигах сознания после стрессов. Это будет...
   - Нет, сэр, - прервал его Джон, - в книгах и учебниках ответа нет, и я не нашел никаких точных сведений. Я прочитал все на эту тему за курс, и все касающиеся этого вопроса статьи.
   - Мистер Борк, вы что же, хотите назвать меня лгуном? - голос профессора Черники стал таким же ледяным, как и его взгляд. Гнетущая тишина повисла над классом. - Вы удалены с лекции, мистер Борк. Ступайте к себе в комнату и подумайте хорошенько, за что вас удалили.
   Стараясь не спотыкаться Джон прошел через весь класс, толкнул дверь и вышел.
   Вся группа провожала его взглядами и Джон чувствовал как эти взгляды давили на него. Не в силах самостоятельно найти ответ на свой вопрос, Джон сделал из этого проблему. Сидя у себя в комнате он старался не думать о последствиях.
   Джонатан никогда не думал о том, что станет именно пилотом на звездных трассах - это, в общем-то, были всего лишь мечты. Только один из ста становился пилотом, потому что было еще много других, не таких тяжелых профессий, необходимых для работы на космических трассах. Очень многие, махнув на все рукой, покидали Академию. Только самые отчаянные головы настойчиво пытались поступить туда - вступительные экзамены были очень сложные, а учиться было еще труднее.
   Конечно, были и исключения - и капитан Джонатан Борк был одним из таких абитуриентов.

   Когда по селектору передали, что Борк приглашается в президентский офис, Джон был уже внутренне готов к такому повороту событий. Он вскочил, быстро прошел по коридору и зашел в лифт, поднимающийся на административный уровень.
   Секретарь с ледяным лицом кивнул ему на дверь и Джон оказался один на один с Адмиралом.
   Адмирал Сикельм вышел в отставку еще до того, как принял руководство Академией. Но у него не исчез командный голос, и он сохранял военные методы решения вопросов, поэтому все в Академии называли его за глаза только Адмиралом. Джон, никогда раньше не находившийся так близко к начальству, сперва не мог вымолвить ни слова. Однако Адмирал не стал распекать его раздраженным и громким голосом, а заговорил мягко и спокойно, давая Джону возможность прийти в себя.
   - Я разговаривал с профессором Черники, он мне доложил о происшедшем в группе. Я так же прослушал запись вашего разговора в классе.
   Это вдвойне поразило Джона - он впервые узнал о том, что все занятия записываются скрытыми магнитофонами.
   - Поздравляю вас, мистер Борк, вы приняты на курсы пилотов космических кораблей. Ваша группа начинает занятия на следующей неделе. Если, конечно, вы согласны продолжить обучение.
   Джон уже хотел открыть рот, чтобы ответить, но Адмирал поднял ладонь, останавливая его:
   - Я бы хотел, чтобы вы меня выслушали, прежде чем ответите. Как вы уже успели выяснить, космические пилоты - это на самом деле не совсем то, что пишут о них. Когда мы впервые совершили прорыв в Космос наши потери составляли девять кораблей из десяти. И было это, оказывается, не только по техническим причинам. Телеметрическая аппаратура, следящая за состоянием пилотов, показала где корень всех проблем - Космос не для человеческого мозга. Гравитационные перегрузки, скачки в кровяном давлении, свободное падение, радиационный наркоз - все это вкупе с другими факторами, обнаруженными позднее, заставило нас отстранить пилотов от управления кораблями. Даже если пилоты не теряли сознания и не утрачивали контроль над собой, сумма новых раздражителей, поступающих в мозг, дезориентировала их, и делала невозможным управление кораблем. Так мы зашли в тупик. Конечно, с пилотами работали - пытались применять и наркотики, и гипноз, и десятки других методов, чтобы снять припадки у пилотов находящихся в Космосе, но все оказалось бесполезным. Изредка мы приспосабливали кого-нибудь из пилотов для Космоса, но это были уже не люди - либо законченные наркоманы, либо куклы, действующие только по приказам. Опять же, никуда не годные для управления, настоящего управления кораблем. А решившим эту проблему оказался доктор Каш. Вы слышали это имя?
   - Да, отдаленно... Он был, по-моему, директором Психологического Корпуса?
   - Да, широкой публике он известен только этим. Может быть в будущем люди оценят его труд по заслугам, и он получит положенные ему по праву почести и славу. Ведь доктор Каш был человеком, давшим нам возможность завоевать Космос. Его гипотеза, впоследствии целиком подтвердившаяся, состояла в том, что человек homo sapiens является неподходящим к условиям существования в Космосе. Доктор предложил создать человека homo nova - способного жить и работать только в космических условиях. При определенной коррекции психических процессов у человеческого тела появляются необычные качества - например, проходить через огонь без ожогов, или обладать силой гипноза. Доктор Каш исходил из того, что потенциальные возможности человеческого тела неизмеримо велики и все, что он создал - это разум homo nova. Добился же он этого, стимулируя условия раздвоения личности у взрослых людей.
   - Я не понимаю вас, сэр, - вмешался Джон. - Разве не легче было работать с детьми? Они, наверное, больше подходят для этого?
   - Конечно, - сказал Адмирал, - но ведь у нас есть законы, охраняющие детей. Доктор Каш использовал только добровольцев - мужчин, многие из которых знали Космос, работали там. Случаи расщепления личности были документально зафиксированы еще в ХIХ веке. Однако, никто еще не пытался СОЗДАТЬ две отдельные личности в одном человеке. А доктор Каш сделал это! Он создавал личности с заранее запрограммированными способностями. Все, что было необычным, непривычным да и просто смертельным для нормального человека, становилось естественной средой обитания для человека нового. Он мог управлять кораблем в Космосе, а пассажиры, погруженные в анабиоз, могли переносить полеты совершенно безболезненно. Вся программа исследований, по вполне понятным причинам, держалась в строгом секрете. Поднялся бы ужасный скандал, если бы люди узнали, что летят в Космос не с обычным пилотом, а с каким-то монстром - какими-бы только ужасными словами не называли все это! Так что знают об этом лишь инструкторы, пилоты и несколько высокопоставленных лиц. Среди пилотов - все добровольцы, так что не нарушено ни единой этической нормы. Как ты теперь понимаешь, студенты Академии не имеют представления о реальной работе пилотов. Если студент в состоянии пройти курс обучения по полной программе - то поступает на работу в Корпус. Если у студента хватает воображения и ума додуматься и понять - как ты например - истинное положение дел, то он поймет необходимость нашей программы такой подготовки пилотов. Тогда мы предлагаем студенту возможность получить профессию пилота - все на добровольной основе, конечно. Я полагаю, что достаточно четко обрисовал положение вещей. Пожалуйста, спрашивай, если что-то непонятно...
   Джонатан на мгновение задумался.
   - Я хотел бы узнать, может это и немного глупо... Как это - физические симптомы, связанные с полетами? Я хочу спросить: я действительно буду не в своем уме?
   - Сумасшедшим? Да, определенно. Твоя новая личность - Джон-II, сможет существовать только в специфических условиях контрольной рубки корабля. Твоя же собственная личность - Джон-I, принимает на себя командование в нормальных условиях. Во время перемены личностей у тебя наступит состояние амнезии. Обе твои личности будут разделены и индивидуальны. Одна из них будет выключаться, пока доминирует другая.
   Джонатан принял это вполне четкое и ясное объяснение.
   - Я готов стать пилотом, Адмирал. Ваш рассказ не изменил мое решение.
   Они пожали друг другу руки. Адмирал немного грустно - он вел подобную беседу далеко не первый раз и знал, что все оборачивается совсем не так, как обычно представляют себе молодые добровольцы.

   Джонатан покинул школу в тот же день, не повидав никого из своей группы. Школа летчиков располагалась в другой части базы и оказалась совершенно иным миром. Что больше всего радовало Джона, так это сознание выполненного долга - он достиг мечты всей жизни. С ним обращались не как со школьником, а как с равным товарищем. Он стал одним из избранных. В школе обучалось всего двадцать человек, а обслуживающего персонала было полторы тысячи. И скоро стало ясно почему.
   В первые недели все обучение заключалось в экзаменах по физической подготовке и тестах. Затем наступила стадия, когда его пытали осциллографами, гипнокамерами и другими всевозможными аппаратами и устройствами. Поначалу Джона мучили ночные кошмары и в течении многих дней он находился в полусонном состоянии, жил в каком-то нереальном мире, но вскоре это кончилось.
   Следующим этапом программы было полное разделение сознания на две личности. Обучение продолжалось, однако Джонатан так ничего и не узнал о полетах. Часть программы отводилась на то, как жить в согласии со своим вторым "я". Конечно, Джон ничего не мог о нем знать, но он видел чужую личность-II в действии.
   Джекинс был стройным, спокойным юношей, на год младше Джона. Джон видел его во время теста "Контроль за работой двигателей во время ускорения". Зрелище оказалось тяжелым и трудно поддавалось восприятию. В кресле для испытаний Джекинс совсем не походил на того парня, которого знал Джонатан. Джекинс-II, с его холодным, абсолютно бесстрастным лицом и редкими неровными движениями ничем не напоминал Джекинса-I. Он сидел в кресле тренажера, которое бросало из стороны в сторону под самыми неожиданными углами. Джекинс-II должен был управляться с верньерами и переключателями в соответствии с изменениями на табло. Его пальцы двигались очень осторожно, чуть перемещая тоненькие рычажки, в это время кресло неожиданно рванулось вниз, имитируя ускорение три G. Мускулы Джекинса выдержали напряжение. На каждый толчок или перемещение тело Джекинса отвечало соответственно контртолчком. Это было автоматическое балансирование, как у старого моряка на судне в сильнейшую качку.
   Когда Джон-II окончательно обосновался в теле, Джон-I сделал для себя несколько неприятных открытий. Однажды, придя в себя после очередного занятия Джона-II, он обнаружил, что лежит в госпитале. На ладони был страшный разрез и два пальца оказались сломаны.
   - Ничего, обычный полетный случай, - сказал доктор. - Что-то там сломалось в вашей камере, и ты остался жив за счет этой раны. Схватился и разжал скрепляющие прутья. Конечно, повредил руку. Но бывает и хуже, ты еще хорошо отделался.
   Доктор улыбался, протягивая Джонатану кусок металла, и Джон понял почему. Это был полудюймовый стальной кусок крепления, согнутый и оторванный силой пальцев Джона. Джон-I сделал бы это в лучшем случае при помощи кувалды.
   Тренировочное время длилось для Джонатана пятьдесят на пятьдесят. Джон-I выучил то, что должен знать космолетчик - кроме контрольной рубки. Он умел выполнять все предполетные и послеполетные работы: проверка состояния корабля, текущее обслуживание приборов, удобства пассажиров.
   Джонатан Борк стал пилотом и каждый пассажир вверял ему свою жизнь. Они не знали, что капитан просто выключается, когда входит в контрольную рубку.
   Он неоднократно пытался увидеть ее, но безуспешно. Контрольная рубка была оснащена приборами, которые приводили в действие механизм раздвоения личности. Стоило Джону-I сделать шаг за дверь, хотя бы и просто для уборки рубки, он тут же терял память. Джон-II брал верх в его сознании и всегда доминировал в этот момент.
   День выпуска стал самым счастливым в его жизни и одновременно разрушил все его мечты. Выпускного класса, как такового не было. Как только кто-либо из курсантов заканчивал изучение программы, его поздравляли с присвоением квалификации на публичной церемонии. Большинство персонала всей базы, около тридцати тысяч человек, построились и Джон промаршировал перед ними в свой красивой черной форме космонавта. Сам Адмирал достал из коробочки платиновые крылья - древнейший символ полета - и прикрепил их к форме Джонатана. Это был самый запоминающийся момент.
   Потом наступило время попрощаться с семьей, так как корабль - его корабль - был уже готов к полету. Это была вторая часть праздника - новый пилот делал свой первый полет. Короткий прыжок на Луну с грузом продовольствия и домой - но все-таки полет!
   Джонатан набрал высоту в реактивной пусковой установке и, обернувшись, помахал рукой провожающим - крошечным точкам на далекой взлетной полосе. И шагнул в контрольную рубку. Следующий шаг он сделал из контрольной рубки уже на другой стороне Луны. Это не было парадоксом времени. Он моргнул - закрыл глаза на Земле, а открыл на Луне. А фактом оставалось то, что он был одет в скафандр, а мускулы его сильно болели - и боль убедила его. Этот полет был самым безопасным в его жизни.
   В садах Луны, глядя на переделанный ландшафт, Джонатан задумался о своем прошлом, о мечтах, чувствовал, как они сгорают, оседая сухим пеплом у него на сердце.

   Недалеко в доме кто-то рассмеялся, он услышал звяканье посуды, нелепый разговор - и осознал, где сейчас находится.
   Его родной дом, вечеринка в его честь. Он вынужден был устраивать их время от времени и примирился с этим. Но одно дело - обманывать себя, другое - быть фальшивым героем в своем родном доме.
   Расправив плечи и сдунув несуществующую пылинку с пиджака, Борк пошел назад, в дом.
   На следующее утро капитан доложил о прибытии, и прошел сорокавосьмичасовой экзамен - тяжелый, потогонный период перед полетом. Когда его инструктировали и подготавливали к полету, врачи постарались максимально задействовать его скрытые физические потенциальные силы. Предстоящий полет был самым дальним, из всех, что совершались до сих пор - и самым важным в его жизни.
   - Дальний рейс, - постукивая пальцем по звездной карте, говорил офицер-инструктор. - На Юпитер, точнее на его восьмой спутник, наиболее отдаленный от планеты. Там будет главная база и обсерватория. Астрофизики хотят проводить эксперименты с гравитацией Юпитера. Их двенадцать человек и огромное количество ящиков с дорогостоящим оборудованием - это и есть ваш груз. Ваша главная задача - точнее, вашего двойника - это преодолеть астероидный пояс. Вы не должны слишком удаляться от эклиптической орбиты, иначе можно попасть в метеоритный поток. Мы уже просчитывали этот вариант. При минимальной доле везения вы вполне успешно выполните задание.
   Джон пожал руки пассажирам, когда они поднялись на борт, сам проверил все технические процессы, когда одна за другой закрывались анабиозные камеры. Затем, тщательно все перепроверив, он спустился по внутреннему трапу к контрольной рубке и остановился на пороге. Это была та точка, на которой капитан всегда немного медлил. Он вверял себя своему двойнику, открывая дверь рубки. Последний миг свободы, после которого Джон-II брал верх. Борк поколебался секунду, затем толкнул дверь, думая: "Без остановок, Юпитер".
   Но следующее, что он почувствовал, обретя сознание - боль.
   Борк ничего не видел и не слышал. Тысячи чувств обрушились на него, но все они складывались в боль. Сильнее, резче и гораздо ужаснее, чем он вообще мог себе представить.
   Джонатану понадобилось огромное усилие воли, чтобы прищурить глаза и попытаться что-либо увидеть. Прямо перед ним было смотровое стекло, а вдали звезды. Он находился в Космосе, в контрольной рубке корабля. На мгновение капитан забыл боль, глядя на космические звездные дали, раскинувшиеся перед ним. Но тут же боль вернулась, и, страстно желая прекратить ее, он попытался понять что же произошло. Рубка оставалась темной, только множество огней горело на приборной доске. Они мерцали, загорались и гасли, а Джонатан даже не знал, что они означают и что же ему теперь делать.
   Затем боль вдруг стала совсем невыносимой. Джон вскрикнул и потерял сознание.
   За несколько мгновений, что Джон-I командовал телом, Джон-II смог разобраться в происшедшем, но сумел погасить лишь часть наступившего стресса. Джон-II потерял контроль, у него произошел провал в памяти. Этого не должно повториться! Нервные блоки ликвидировали часть боли, но другая мысль уже занимала его - метеорит! Это, вероятнее всего, встреча с метеоритом.
   В открытое отверстие передней переборки со свистом вырывался воздух. Борк видел одинокую звезду в дыре, она была чище и ярче, чем все звезды, виденные им до этого. Эту брешь пробил метеорит, ударивший в стену позади него. Произошел взрыв и в рубке было множество повреждений. Джон оказался весь забрызганный каплями расплавленного металла. К тому же были повреждены электрические цепи на его кресле управления. Дышать становилось все тяжелее, а воздух уходил. И холод...
   Скафандр находился в шкафу в десяти футах от него, но ремни, державшие Джона в кресле, не отпускали его - электроника не работала, а механическая пряжка не открывалась. Джонатан боролся с ней, но у него были лишь его руки.
   А дышать становилось все тяжелее. Паника охватила Джона, он был бессилен погасить ее.
   Джон-II задыхался и глаза его закрылись. Открыл их Джон-I.
   Боль была немыслимой и обожгла его мгновенно. Глаза Джона снова закрылись и тело рванулось вперед.
   Затем он вдруг застыл и резким толчком раскрыл глаза. Секунду он блуждал взглядом по рубке, затем посмотрел ясно и твердо. Во взгляде было одно - найти причины аварии и устранить их.
   Джон-III таился в самых глубинах подсознания под пластами разума, на полуживотном уровне. Эта личность имелась у любого человека или животного, когда-либо существовавшего на Земле. "Уцелеть, - было единственной мыслью. - Уцелеть и спасти корабль".
   У Джона-III были проблески сознания и Джона-I и Джона-II, а в случае нужды он мог использовать знания обоих. У него не было собственных желаний и мыслей - кроме боли. Порожденный болью и обреченный. Всем миром для него была боль.
   Джон-III был впечатан в кресло привязными ремнями. Реальностью оказалась ситуация, что Джон-II не мог спасти корабль и только крайняя степень опасности, когда уже почти ничего не могло помочь, заставила Джона-III взять решение проблемы на себя.
   В действиях Джона-III не было ничего необычного. Понять проблему - решить ее. Подсознание говорило: одеть скафандр. Он попытался встать, но не смог. Потянул ремень обоими руками вдоль груди - ремень не разорвался. Открыть пряжку - единственный способ снять ремни и встать с кресла.
   Нет инструментов, есть лишь голые руки. Используй их. Он запустил один палец в пряжку и потянул. Палец согнулся, растянулся и сломался. Джон-III не почувствовал ни новой боли, ни волнения. Он заложил второй палец и с усилием дернул. И этот палец сломался, оставшись висеть на куске кожи. Джон заложил третий палец.
   Пряжка все-таки сломалась, когда он ввернул в нее большой палец и с силой дернул. Последний палец на повисшей кисти, переломанной и беспалой. С силой выпрямившись, Джон встал из кресла. А правое бедро сломалось, когда он обрывал нижний, поясной ремень. Опираясь на здоровую руку и левую ногу, Джон, извиваясь, дополз до шкафа со скафандром.
   Воздух в рубке давно заменил вакуум. Видел все Джон через мерцание кристаллов льда, сформировавшихся на глазных яблоках. Его сердце билось в четыре раза медленнее, доставляя остатки уцелевшего кислорода к умирающим тканям.
   Но это не беспокоило его. Единственный путь избавления был - закончить начатое дело. О том, что смерть тоже избавление от кошмара, он не знал, и потому это его не волновало.
   Осторожно, по всем правилам, надев скафандр, он застегнул его и пустил кислород. Защелкнув последнюю пряжку, Джон-III со вздохом облегчения закрыл глаза.
   Джон-II открыл глаза и почувствовал боль. Он мог заглушить ее теперь, потому что четко знал - он обязан выбраться из этого хаоса и спасти корабль. Из-за аварии прекратилась подача кислорода, и давление постоянно падало, но в резервуарах еще был воздух. Корабль мог долететь на ручном управлении. Все, что он сделал - начал исправлять положение. Когда давление достигло нормы, капитан снял скафандр и дал себе передышку. Он был слегка удивлен, увидев свою правую руку. В его памяти не было отпечатано происшедшее. К тому же Джон-II не мог задумываться на таким вопросом. Он торопливо переоделся и вернулся к ремонту рубки. Теперь этот полет должен закончиться удачно - после всего, что случилось.
   Джон не знал о Джоне-III. Это был таинственный хранитель безопасности - дремлющий и всегда ждущий. Джон-I думал, что это Джон-II устранил повреждение. А Джон-II просто не в состоянии был решать подобные проблемы - он не думал о них. Ведь все, что он мог - это управлять кораблем.
   Джон медленно выздоравливал в госпитале на Юпитере. Он был потрясен, узнав сколько получил травм и переломов - и все-таки выжил. Только боль терзала его еще долгое время, но он не придавал этому большого значения. Ведь боль - не слишком высокая цена за жизнь.
   Теперь Джонатан Борк не лгал. Он был пилотом, пусть всего две секунды.
   Он видел звезды в Космосе.

* * *