Пространство свободы и красоты
Из дневника Джидду Кришнамурти, 1975г.

Пространство есть порядок. Пространство – это время, протяженность, широта и объем. В это утро
море и небо были беспредельны; горизонт, где покрытые желтыми цветами холмы подходят вплотную к
далекому морю, - это порядок земли и неба; он космичен.

Этот кипарис, высокий, темный, одинокий, имеет свой порядок красоты; и отдаленный дом на том
лесистом холме следует ритму движения гор, возвышающихся над холмами; зеленый луг с
единственной коровой пребывает вне времени. А человек, поднимающийся на холм, крепко зажат в
тесном пространстве своих проблем.

Существует пространство ничто, объем которого не может измерить мысль. В это пространство ум
не может проникнуть; он может его лишь наблюдать. В этом наблюдении не присутствует тот, кто
переживает. У этого наблюдающего нет истории, нет связей, нет иллюзий, и потому он является
тем, что есть.

Знание способно расширяться, но пространства оно не имеет, потому что самим своим весом и
объемом оно искажает и душит это пространство. Не существует знания о собственном "я", высшем
или низшем; существует только словесная структура "я", некий остов, окутанный покровом мысли.
Мысль не может проникнуть в собственную структуру; то, что составлено мыслью, она не может
отвергнуть, а когда она отвергает, это всего лишь отказ ради последующего приобретения. Когда
времени "я" нет, существует пространство, не имеющее меры.

Эта мера есть движение награды и наказания, приобретения или потери, деятельность сравнения и
приспособления, одобрения и отрицания. Это движение есть время, будущее с его надеждой и
привязанностью, которое есть прошлое. Все это хитросплетение есть сама структура "я", и его
"единение" с верховной сущностью или абсолютом остается все еще в границах его собственной
сферы. Все это – только деятельность мысли. Мысль же, как бы ей этого ни хотелось, никоим
образом не может проникнуть в это пространство за пределами времени.

Самый метод, курс обучения, практика, изобретенные мыслью, не являются ключом, который откроет
дверь, потому что не существует двери, и нет ключа.

Мысль может только осознавать свою собственную беспрестанную деятельность, предел своих
возможностей, за которым следует искажение, ее самообман и иллюзии. Она – наблюдающий и
наблюдаемое. Ее боги – это ее собственные проекции, а поклонение им – это поклонение самому
себе. То, что лежит за пределами известного, не может быть плодом воображения, мифом или тайной
для немногих. Оно здесь, чтобы вы увидели.

*
Стояло жаркое сухое лето со случайными ливнями; газоны порыжели, но высокие деревья с густой
листвой выглядели счастливыми, и цветы продолжали цвести. Такого лета в стране не было уже
много лет. В городах было очень плохо – загрязненный воздух, жара, обилие людей на улицах;
каштаны начали уже приобретать коричневую окраску, и парки были полны людей с детьми, бегавшими
всюду с громкими криками.

За городом было чудесно; там всегда царила тишина, и небольшая узкая речка с лебедями и дикими
утками была полна очарования. Романтизм и сентиментальность были надежно заперты в городах, а
здесь, в сельской местности, среди деревьев, лугов и ручьев, пребывали красота и очарование.
Дорога, протянувшаяся через леса и испещренная тенями, и каждый листок хранят эту красоту,
каждый увядающий листок и былинка травы.

Красота – не слово, не эмоциональная реакция; она не настолько податлива, чтобы мысль ее
искажала и придавала ей форму. Когда существует красота, всякое движение и действие в любом
отношении целостно, разумно и свято. Когда этой красоты, этой любви нет, мир становится
безумным.

Порядок есть высочайшая форма добродетели, восприимчивости, разумности. Когда существует эта
великая красота порядка, гармонии, мозг не является беспрерывно действующим; определенные его
части должны нести бремя памяти, но это очень малая часть; остальная часть мозга свободна от
шумов опыта. Эта свобода есть порядок, гармония безмолвия…

Тропа, каменистая и неровная, вела вниз, в долину, где тускло мерцали огни маленькой деревни;
было темно. На фоне звездного неба вырисовывались волнистые очертания холмов, где-то поблизости
выл койот. Тропа утратила свои знакомые очертания, и легкий ветерок веял из долины. Быть одному
в таком уединенном месте – значит внимать голосу полной тишины и ее великой красоте.

Какое-то животное зашуршало в кустах, испугавшись или желая привлечь к себе внимание. Теперь
стало уже совсем темно, и мир долины погрузился в глубокое безмолвие. В ночном воздухе
ощущалась сложная смесь запахов кустарника, росшего на этих сухих холмах, - сильный запах
кустарника, которому знакомо жаркое солнце. Тропа была сухая, пыльная и неровная.

Великая тишина с ее огромным пространством вошла в эту ночь, и всякое движение мысли затихало.
Ум сам был этим неизмеримым пространством, и в его глубокой тишине не было ничего, созданного
мыслью.
Быть абсолютно ничем – значит быть вне измерения.

Тропа круто пошла под уклон, и маленький ручеек журчал о многом, наслаждаясь своим собственным
звучанием. Ручеек несколько раз пересекал тропу, они точно играли друг с другом. Звезды были
совсем близко, и некоторые из них смотрели вниз с вершин холмов. Огни деревни мерцали все еще
очень далеко, и звезды стали исчезать за высокими холмами. Будь один, без слова и мысли, лишь
наблюдая и слушая. Великое безмолвие показывало, что без этого жизнь утрачивает свое глубокое
значение и красоту.

Быть светочем самому себе – значит отрицать всякое переживание, как ответ на вызов; когда
ответ исходит от известного, вызов теряет свою новизну и жизненность. Тогда имеют место
конфликт, нарушение равновесия и невротическая деятельность. Сама природа вызова толкает к
сомнению, к вопросу, к обеспокоенности, к пониманию. Но когда этот вызов истолкован в терминах
прошлого, - настоящее игнорируется. Мысль никогда не может открыть нового, потому что она
стара, она никогда не бывает свободной. Свобода – вне мысли. Вся деятельность мысли – это не
любовь.

Быть светочем самому себе означает иметь ум, свободный от вызова и ответа, поскольку ум тогда
полностью пробужден, целиком внимателен. У этого внимания нет центра, нет того, кто внимателен,
и поэтому нет границ. До тех пор, пока существует центр, "я", должны быть вызов и ответ,
доставляющий удовольствие или приносящий страдание. Этот центр никогда не может быть светочем
самому себе; его свет – искусственный свет мысли, в нем много теней. Сострадание, любовь – это
не тень мысли, это – свет, не твой и не кого-либо другого.

Тропа постепенно спустилась в долину; ручей струился мимо деревни, чтобы влиться в море. Но
холмы оставались неизменными. Перекликались друг с другом совы. И было пространство для тишины.