Об этом в интервью изданию «Украина.ру» рассказал известный польский политолог Конрад Рэнкас. По его словам, польское руководство просто ждет подходящего для этого момента. А он непременно наступит сразу после того, как «рухнут остатки» нынешней украинской государственности и оставшиеся «бесхозные» территории будут нуждаться в мудром управлении. Эту миссию Варшава благородно готова взять на себя.

При этом эксперт уверен в том, что в правовом плане претензии Польши на украинские территории совершенно оправданны, так как в составе Незалежной они оказались незаконно и фактически являются оккупированными. «Украина оккупирует польские земли — это очевидный факт. Кроме того, не выполняя свои обязательства, связанные с получением под управление части Восточных Кресов, она теряет свои международные права на эти земли», — заявил Рэнкас. По его мнению, не имеет значения, поднимается ли этот вопрос сегодня, или он остается только в политическом сознании: имеет значение лишь делегитимизация украинского правления на территориях, исторически принадлежащих Польше. Рэнкас также добавил, что «незыблемость» территориальной целостности государств уже ушла в прошлое и на самом Западе постепенно рождаются новые государства старых наций.

Свое королевство хотят возродить шотландцы, вопросом времени является независимость Каталонии, а Ирландия стремится объединиться с северными графствами, всё еще оккупированными Великобританией. В связи с этим Конрад Рэнкас вполне логично задается вопросом о том, что если политическая карта Западной Европы такая динамичная, почему она должна быть иной на востоке. Ведь здесь, по его мнению, многие границы были «искусственно и несправедливо нарисованы».

Ранее EADaily сообщало, что в июле российский пранкер Алексей Столяров (Лексус) от имени Генсека ООН призвал президента Польши Анджея Дуду вернуть в состав своего государства Львов. Однако польский лидер предложение отверг, заявив, что в Польше нет таких политических сил, которые поднимали бы тему возврата украинских территорий.

Источник: https://eadaily.com/ru/news/2020/10/02/posle-raspada-ukrainy-polsha-vern...

Научная картина мира, в т.ч. и та ее составляющая, которая создается общественной наукой, призвана, думается, иллюстрировать целостную систему. Такая система, вполне очевидно, должна обладать некой внутренней гармонией и сбалансированностью. Системная целостность диалектична, однако и диалектика является упорядоченной. Отношения системности и целостности уже диалектичны по своей природе: они соотносимы как «явление» и «сущность», как «локальное» и «универсальное» единство противоположностей [Блауберг 1997: 80].

Так, в последние десятилетия антиномия глобального и локального стала лейтмотивом междисциплинарных научных дискуссий в пространстве от геополитики до культурной антропологии. Между тем глобализация «разобщает не меньше, чем объединяет, она разобщает, объединяя, – расколы происходят по тем же самым причинам, что и усиление единообразия мира» [Бауман 2004: 7]. Поэтому между глобализацией и глокализацией нет реальной антиномии: они дополняют друг друга, развивая диалектическое единство.

Действительно, глобализация неизбежно сопровождается глокализацией: нации-государства утрачивают силу, а региональные квазигосударственные структуры вливаются в глобальную политику и экономику, минуя государство. Локальное сегодня ассоциируется в первую очередь с новыми «независимыми государствами», «ростом этнического самосознания» культурных групп в полиэтничных государствах, активными миграциями и коммунитаризмом. Сегодня проблема межкультурной коммуникации в культурно разнородном сообществе – едва ли не самая популярная в общественных науках. Дискуссия касается в первую очередь выбора приоритетных форм управления общественными отношениями в полиэтничном сообществе – выбора между культурной ассимиляцией меньшинств, их сегрегацией, маргинализацией и социокультурной интеграцией всего общества как идеальной, но труднодостижимой формой его организации [Савченко 2012]. В данном контексте актуализируются животрепещущие проблемы общественной безопасности – национальной, социокультурной, лингвистической [Жигалев, Устинкин 2015].

Таким образом, может сложиться впечатление, что в социальной науке есть то, что принято называть парадигмой, а также системой взглядов и дискурсом. В такой парадигме доминирует ведущая диалектическая модель глобального и локального.

Научная социокультурная картина мира отражает социальные факты, доступные человеческому познанию и переставшие быть секретом. И таких фактов достаточно много. Поэтому как в науке, так и в социальной практике сегодня обнаруживается много разных «диалектик». И все они вращаются вокруг классической проблемы системного подхода – диалектики части и целого.

Так, в рамках взаимодополнения глобализации и глокализма актуализируются и другие актуальные дихотомии. Так, на фоне глобального и локального начинают себя проявлять мегакультурное, метакультурное и сублокальное. Такие дихотомии формируют новые «диалектики». Они расширяют парадигму локального и глобального до таких пределов, где монопарадигмальность уступает место полипарадигмальности.

Отметим, что, помимо локального, которое диалектически «уравновешивает» глобальное, есть также сублокальное, особенно очевидное в государствах, недавно обретших государственность… Так, в Азербайджане стимулируется развитие культуры титульного азербайджанского этноса, но проживающие в этой стране ираноязычные талыши указывают на давление на их самобытность и язык. Нашим соотечественникам азербайджанская культурная общность может представляться культурно монолитной. Между тем мигранты-талыши в зависимости от конкретной ситуации либо демонстрируют единство с азербайджанской диаспорой, либо намеренно дистанцируются от нее.

Подобные ситуации имеют место во многих иммигрантских странах. Так, во Франции арабы легитимируют одновременно и единство, и внутреннее деление на алжирцев, тунисцев и марокканцев, берберы же полагают себя особой общностью… Непримиримость арабов и берберов, наблюдаемая во всех странах Магрибского союза, присутствует и во Франции. «Если беры-арабы стараются выделить особость страны, откуда родом их предки, то беры-берберы акцентируют внимание на отличной от арабов истории, традициях и культуре». Анализируя глубинные интервью с иммигрантами из арабских стран во Франции, Е.Б. Деминцева обнаружила склонность «французских берберов» считать арабов «дикими людьми», неприязнь и даже агрессию по отношению к тем, кто называет берберов арабами [Деминцева 2008: 83].

Другая важная категория актуальной социокультурной практики – мегакультурное. Мегакультурные образования можно назвать социокультурными гигантами современности. Глобальное антигеографично, размыто и неосязаемо. В мегакультурном же географические рамки и горизонты играют ведущую роль. Мегакультурой можно назвать цивилизацию в ее классическом понимании, несколько адаптированном к сегодняшнему дню. Речь идет, например, о мечниковском понимании цивилизации [Мечников 2013]. Примером современной мегакультуры может выступить евразийство или, скажем, конгломерат культур зарубежного Дальнего Востока или, наконец, хотя и с большой оговоркой, современная европейская цивилизация, условно расположенная в рамках Евросоюза. Создала ли Америка свою метакультуру? Возможно, только центр ее – вовсе не в Соединенных Штатах, монополизирующих глобальное, а скорее в Мексике или Аргентине – не случайно все истинно самобытное и в самих Соединенных Штатах становится все более латинизированным.

Что касается категории метакультурного, то этот статус по-прежнему сегодня имеют культуры национальных государств, сформировавшиеся в XVIII–XX вв., которые так или иначе, несмотря на воздействие глобального и мегакультурного, локального и сублокального, еще сохраняют свою относительно независимую модальность. У разных метакультур разный потенциал и разное пассионарное начало. Действительно, достаточно сложно сравнивать, например, французскую и японскую, турецкую и испанскую культуры, но все они, тем не менее, обладают главным признаком метакультурности – рамками национального государства, причем в контексте не столько политики, сколько политической культуры. Русская культура по ряду параметров также может рассматриваться в категориях метакультурности. Однако и признаки мегакультурного в русской культуре также весьма значимы. Концепт евразийства неизбежно актуализирует проблему российской «географии судьбы», которая в либеральном дискурсе традиционно сводится к вопросу выбора между «Евразией» и «Азиопой» [Милюков 1995: 19].

Так или иначе метакультуры – самые сильные соперники глобализма, который стремится их растворить и нивелировать. Так произошло с Югославией – метакультурное единство было разрушено, остались только локальные квазиобразования.

Осмысление дихотомии сублокального, метакультурного и мегакультурного на фоне глобально-локальной парадигмы современности позволяет обнаружить и другие противоречия, которые проявляют себя в макроконтекстах мирового развития и микроконтекстах обыденной жизни.

Речь идет в первую очередь об антиномии «двух концепций свободы» [Берлин 1998]: либерализма и коммунитаризма [Савченко 2015]. Но внутри самой коммунитарной идеи обнаруживается противоречие соборности и коллективизма [Бердяев 2006: 332], в то время как либерализм «делят» сторонники неолиберализма и социального либерализма.

Национализм (как идея национального государства) соперничает с космополитизмом [Бек 2003: 25], который, в свою очередь, противопоставляется негативно коннотированному «глобализму», но ассоциируется с позитивно трактуемой глобализацией [Бек 2001].

Таким образом, социокультурную действительность современного мира никак нельзя охарактеризовать как монопарадигмальную. Полипарадигмальность, противоречивость воззрений, концепций, дискурсов и социокультурных реалий – такова дихотомная картина современного общества.

Список литературы:

[1] Бауман З. 2004. Глобализация. Последствия для человека и общества. М.: Весь Мир. 188 с.

[2] Бек У. 2001. Что такое глобализация? Ошибки глобализма – ответы на глобализацию. М.: Прогресс-Традиция. 302 с.

[3] Бек У. 2003. Космополитическое общество и его враги. – Журнал социологии и социальной антропологии. Т. 6. № 1. С. 24-53.

[4] Бердяев Н.А. 2006. Царство Духа и царство Кесаря. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. М.: АСТ. 349 с.

[5] Берлин И. 1998. Две концепции свободы. – Современный либерализм: сборник статей. М.: Прогресс-Традиция: Дом интеллектуальной книги. С. 9-24 (19-43).

[6] Блауберг И.В. 1997. Проблема целостности и системный подход. М.: Эдиториал УРСС. 450 с.

[7] Деминцева Е.Б. 2008. Быть «арабом» во Франции. М.: Новое литературное обозрение. 192 с.

[8] Жигалев Б.А., Устинкин С.В. 2015. Лингвистическая безопасность как фактор обеспечения устойчивого развития Российской Федерации. – Власть. № 10. С. 32-41.

[9] Мечников Л.И. 2013. Цивилизация и великие исторические реки. М.: АйрисПресс. 320 с.

[10] Милюков П.Н. 1995. Национализм и европеизм. – Очерки по истории русской культуры. М.: Прогресс-Культура. Т. 3. 480 с.

[11] Савченко И.А. 2012. Перспективы социокультурного движения в полиэтничном регионе. – Современные исследования социальных проблем. Электронный научный журнал. № 11(19). Доступ: http://sisp.nkras.ru/e-ru/issues/2012/11/ savchenko.pdf

[12] Савченко И.А. 2015. Коммунитарная идея и социокультурная практика. – Современные исследования социальных проблем. Электронный научный журнал. № 5 (49). С. 826-836.

Савченко И.А.– доктор социологических наук, профессор кафедры философии, социологии и теории социальной коммуникации Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н.А. Добролюбова; профессор кафедры психологии и педагогики Нижегородской академии МВД РФ.

Источник: Журнал «Власть», 2018, № 1, С. 146-149.

Возможно ли единство в многообразии? Какое будущее у национального государства в условиях культурной множественности и повсеместного кризиса идентичности? В чем залог толерантности и где ее границы? Эти и другие острейшие вопросы современности звучат при обсуждении проблематики мультикультурализма. Понятийная аморфность и неоднозначность ее прочтения лишь усиливают накал общественных дискуссий, делая мультикультурализм удобной мишенью для разнообразных смысловых спекуляций. Данная работа представляет собой попытку уйти от одностороннего взгляда на проблематику мультикультурализма и рассмотреть его как комплексное историко-культурное, социальное и политическое явление в контексте развития американской нации, а также поиска возможных моделей ее консолидации. Книга адресована как американистам, студентам гуманитарных специальностей, так и всем, кто интересуется американской историей или проблемами современного общественного развития.

В современной России тематика патриотизма, национального единства и толерантности обсуждается не первый год на самых разных уровнях и площадках. Это и политическая борьба, где все сказанное звучит как призыв и цель государственной политики, это и социальная сфера, где речь идет о воспитании детей и молодежи, это и в определенной мере экономика, поскольку на реализацию политических программ необходимы средства. Однако при кажущейся разработанности темы остались неразрешенными концептуальные вопросы, связанные с определением патриотизма как термина, связавшего в культурный комплекс и толерантность, и национальное единство, и веротерпимость, и интернационализм. Сложность теоретического анализа и характеристик текущей ситуации заключается в том, что названные понятия декларируются, но не всегда ясно понимается их сущность.

В западной и отечественной науке «патриотизм» трактуется по-разному. В античности, еще со времён греко-персидских войн, термин «patria» (родина) применялся исключительно к родному городу-государству, но не к более широким общностям. Иными словами, общегреческого патриотизма не существовало, а термин patriota означал приверженца только своего города-государства. Речь шла о территориальной «привязке» гражданина-патриота. Позднее, в эпоху европейских революций XVII-XVIII вв., термин «патриот» стал сродни «революционеру», что подразумевало не просто защитника своей территории, но и объединяющей идеи, за которую боролись граждане-патриоты. В отличие от античного толкования патриотизма, в Новое время патриотизм начинает обретать идеологическое содержание. С появлением понятия «национализм» патриотизм противопоставляется национализму.

Следует отметить, что в России патриотизм не раз подвергался критике со стороны многих видных ученых и философов. Например, Л.Н. Толстой считал патриотизм чувством «грубым, вредным, стыдным и дурным, а главное – безнравственным». Он утверждал, что патриотизм с неизбежностью порождает войны и служит главной опорой государственному угнетению. По мнению Л. Толстого, патриотизм глубоко чужд как русскому народу, так и трудящимся представителям других народов: он за всю жизнь не слышал от представителей народа никаких искренних выражений чувства патриотизма, но наоборот, много раз слышал выражения пренебрежения и презрения к патриотизму [3]. Л.Н. Толстой рассуждает о восприятии патриотизма в крестьянской среде, в которой образ жизни явно не располагал к рассуждениям о чувствах по отношению к государству, власти и вообще к какому-либо «любомудрию». Толстой указывает на социально-классовый характер патриотизма, полагая, что низы априори не способны на его принятие и понимание, но верхи используют патриотизм с корыстными целями завоевания, господства и угнетения слабых. В том и есть, по Толстому, постыдность и безнравственность патриотизма и рассуждений о нем. Менее категоричное оценочное суждение присутствует у автора «русской идеи» В. Соловьева: «как любовь к отечеству не противоречит непременно привязанности к более тесным социальным группам, например, к своей семье, так и преданность всечеловеческим интересам не исключает патриотизма…» [2, 111-135, 189-194]. Здесь патриотизм характеризуется как чувство, наподобие любви, дружбе, преданности, верности. Но объектно-субъектное поле патриотизма расширяется. Патриот, он же субъект, может быть преданным семье, но в той же мере и отечеству, и человечеству в целом, как объекту своих интересов и субъекту, интересам которого он подчиняется.

С развитием политической науки патриотизм перемещается из философского дискурса в плоскость прикладных научных исследований, что требует операционализации понятия для объективного анализа и измерения с последующим намерением использовать в социальных управленческих технологиях. Современные исследователи феномена патриотизма выделяют в нем следующие составляющие:

- возвышенно-эмоциональное;

- деятельностное;

- патриотизм как общественное явление;

- патриотизм как одно из явлений общественной жизни;

- патриотизм личности;

- духовно-религиозное [4].

Каждый из выделенных аспектов нуждается в конкретизации, поэтому научная дискуссия о патриотизме в России на этом не может быть завершена. Патриотизм как любовь к государству и его идеологии – это один аспект, а патриотизм как любовь к своему Отечеству и месту, где ты родился, – это совершенно иной аспект, способный побуждать к определенным действиям с весьма неоднозначными последствиями. Патриотизм личности тесно связан с вопросами социализации и воспитания, формирования ценностных ориентиров и установок. Здесь просматривается идеологический контекст и потребность в государственном регулировании процесса, поскольку речь идет о лояльности граждан к власти и ее решениям. В 2001 году в России была утверждена государственная программа «Патриотическое воспитание граждан РФ на 2001-2005 гг.». Она фактически не отменялась в связи с истечением срока реализации, а была пролонгирована сначала до 2010 г., затем до 2016 г. и далее до 2020 г. Основной акцент в указанной программе сделан на военно-патриотическом воспитании с помощью СМИ, общественных организаций, значимых публичных личностей.

Заслуживает внимания сама трактовка патриотизма в указанных документах. Так, например, в программе 2001-2005 гг. данная дефиниция раскрывается как «основа консолидации общества и укрепления государства» [6]. В следующей государственной программе 2006-2010 гг. патриотизм представляется как патриотическое сознание «российских граждан как важнейшая ценность, одна из основ духовно-нравственного единства общества» [7]. В программе 2011-2015 гг. патриотизм понимается «в качестве нравственной основы формирования активной жизненной позиции граждан» [8]. И наконец, в действующей программе мы находим трактовку российского патриотизма как «ценностно-смыслового ядра развития личности, семьи, общества и государства, базовой направленности социального поведения граждан, выражающей высший смысл жизни и деятельности личности, проявления долга и ответственности перед обществом, формирующей понимание гражданином России приоритета общественных интересов над индивидуальными вплоть до самопожертвования» [9]. Таким образом, к 2020 году в трактовке патриотизма заметна явная тенденция к коллективизму в противовес индивидуализму и каким бы то ни было либеральным тезисам. Здесь явный акцент на интересах общества и государства, при определенных обстоятельствах рассчитывающих на готовность гражданина к их защите любой ценой, вплоть до самопожертвования. Текущая внешняя и внутриполитическая ситуация требуют укрепления единства в рамках государства и актуализируют потребность в подобного рода декларациях. Вполне обоснованно авторы государственных программ постоянно вносят в них коррективы и изменения.

На обывательском уровне для большинства россиян патриотизм это просто «любовь к родине», что подтверждают данные социологических исследований. Как отмечают обществоведы, в стране наблюдался рост патриотизма и гражданского самосознания после событий 2008 г. войны с Грузией и присоединения Крыма в феврале 2014 г. Результаты опроса «Левада-центра» (опрос был проведен 21-25.02.2014 г. по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения среди 1603 человек старше 18 лет в 10 населенных пунктах 45 регионов страны) свидетельствуют о следующих фактах: 68% россиян отметили, что в основе патриотизма лежит любовь к своей стране, при этом большинство респондентов в возрасте от 18 до 24 лет не связывают патриотизм с работой во благо страны (81 %), а 82% не стремятся изменить положение дел в стране. Однако, по мнению большинства россиян (77%), это не означает, что патриот должен поддерживать власть, какой бы она ни была [5]. Результаты исследований 2017-2018 гг. позволяют говорить о разновариантном отношении россиян к патриотизму, характеризующимся широким диапазоном от полного неприятия до абсолютной поддержки.

С 2004 года патриотизм и представление о военной мощи государства в восприятии россиян слились воедино. В общественном мнении укрепилось убеждение, что обладание ядерным оружием, которого все боятся, дает определенное преимущество в решении вопросов международной политики. Достижения в науке, технике, культуре, экономике, благосостояние населения при этом отходят на второй план. Главными становятся такие понятия как: большая территория (28% респондентов испытывают чувство гордости), богатства природы (38,5%), российская история (37,8%), спортивные достижения (28,9%) и т.д. Победа в Великой Отечественной войне также превращается в мощное идеологическое оружие. По результатам опроса «Левада-центра» 2017 г., 64% россиян укрепляются во мнении, что «русские – великий народ, имеющий особое значение в мировой истории», а 88% респондентов испытывают гордость за российскую армию [1]. Ряд респондентов отметили, что акция «Бессмертный полк» оказывает действительно сильное эмоциональное воздействие и на участников, и на зрителей, объединяя людей в контексте исторической памяти и гордости гражданина страны-победителя во Второй мировой войне.

Напрашивается вывод о том, что растущая популярность российской армии и рост обороноспособности страны являются следствием государственной политики по воспитанию патриотизма у населения и уверенности в исходящей от Запада угрозы (в том, что она реальна, не сомневаются 56% россиян) [5]. Чувство гордости за сильное и мощное государство может на время стать фактором сплоченности граждан, однако это нестабильное состояние. Для подавляющего большинства респондентов патриотизм абстрактен, а вот жизненная позиция «быть патриотом, я – патриот» уже публичная акция. Таким образом, человек может выполнять привычные обязанности, заботиться о родных и соседях, не уезжать из страны, сохранять культурные традиции и обычаи, изучать и знать историю, не желая при этом во всеуслышание заявлять о том, что он патриот, т.к. по его мнению, это должно подразумевать более активные действия.

Сравнительный анализ опросов респондентов разных возрастов выявил определенную закономерность: респонденты в возрасте от 45 лет и старше оценивают политику российского государства сквозь призму жизни советской молодежи и хотя в интервью они подчеркивают, что ностальгии по этим временам нет, их мнение влияет на оценку социальной политики российского государства. Гораздо более интересной является оценка политики государства, в том числе в социальных вопросах, российской молодежи, которая не представляет вообще советский период, но их ностальгия по советским временам носит более ярко выраженный характер. Через нарративы прошлого студенты современных вузов видят, что тот период гарантировал бесплатное высшее образование, трудоустройство, социальный капитал, безопасность и др. Ностальгия усиливается у всех поколений россиян как у представителей страны, имеющей свой собственный путь развития. При этом некоторые респонденты в интервью отмечали, что «Россия окружена врагами и если бы не их происки, то мы могли бы давно достичь благоденствия». Для большинства участников интервью «политика государства не агрессивная, а носит защищающий характер», внешние враги характеризуются как «неизбежная данность, часть российской истории». Однако практика поиска врагов переходит плавно на внутренних врагов государства, как «пятой колонны», которая мешает нормальному развитию государства. В качестве таких внутренних врагов респонденты называли чиновников, которые искажают любовь к Родине и патриотическое сознание в своих корыстных целях. Защита Родины для некоторых респондентов — это отвлеченное понятие, поскольку они «не служили в армии и не собираются этого делать».

Для большинства респондентов патриотизм изначально казался довольно банальным и простым понятием, но в ходе интервью они приходили к выводу о том, что оно перегружено и в определенной мере выходит за пределы здравого смысла. Заметим, что интересы собственной семьи и детей для обывателя важнее, поэтому он скорее поддержит государство, способное защитить эти ценности, нежели призовет жертвовать собой непонятно во имя чего. Любовь к своему Отечеству – это такое же естественное чувство, как и любовь к своим родителям. Можно ли воспитать любовь к родителям? Большинство опрошенных признает, что «нельзя, потому что любовь к родителям является данностью любого воспитательного процесса, а для поддержки и укрепления этой любви необходима любовь родителей к детям». Трудно не согласиться с мнением о том, что «патриотизм – это естественная любовь к Родине, при этом национализм или фанатичный патриотизм не имеют ничего общего с истинной любовью к своему Отечеству». Важно понимать, что «подлинная любовь к Родине – это не распевание гимнов и поиск врагов, внешних или внутренних: подлинный патриотизм проявляется в делах, а не в пустых словах» [5]. Способность понять и принять «другое» открывает безграничные возможности любви к своему Отечеству. Наличие подобных суждений позволяет утверждать, что в российском обществе присутствует определенного рода рефлексия на социально-политическое управление и критичное отношение к высоким призывам, но при этом лояльное отношение к власти и готовность к ее поддержке.

Игнатьева О.Н., Сизоненко З.Л. ,Башкирский государственный университет, Институт истории и государственного управления, г. Уфа

Список использованной литературы:

1. Гудков Л. Эпоха развитого милитаризма // https://www.levada.ru/2019/05/14/epoha-razvitogo-militarizma/
2. Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. – М.: Мысль, 1988.
3. Толстой Л.Н. Патриотизм и правительство //Полное собрание сочинений в 90 тт., т. 90. – М.: Государственное Издательство Художественной Литературы, 1958.
4. Томилина, С.Н. Современный патриотизм: сущность и проблемы / С.Н. Томилина, С.В. Манецкая // КубГАУ № 110(06). – 2015. https://cyberleninka.ru/article/v/sovremennyy-patriotizm-suschnost-i-problemy
5. Подмена понятий: патриотизм в России // http://www.levada.ru/2014/05/27/podmena-ponyatij-patriotizm-v-rossii/
6. "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы" // http://docs.cntd.ru/document/901781482 (дата обращения 26.03.2020 г.)
7. "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2006-2010 годы" // http://docs.cntd.ru/document/901941206 (дата обращения 26.03.2020 г.)
8. "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2011-2015 годы" // http://docs.cntd.ru/document/902239462 (дата обращения 26.03.2020 г.)
9. "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2016-2020 годы" // http://kdm44.ru/pages/patriotpr-2016-2020.html (дата обращения 26.03.2020 г.)

Источник: Соотношение конфессиональной, этнической, региональной и гражданской общероссийской идентичности в общественной и политической среде Республики Башкортостан: сборник материалов Всерос. молодежной науч. школы-конф., проведенной 26-28 марта 2020 г. – Уфа: Мир печати, 2020. – С. 84-92