Вче­раш­няя ин­фо­бомба "с прак­ти­че­ски неогра­ни­чен­ной даль­но­стью и непред­ска­зу­е­мой тра­ек­то­ри­ей полёта" задала работу на бли­жай­шие дни экс­пер­там, ана­ли­ти­кам и всем, у кого пи­са­тель­ский зуд в руках. Но мы не станем под­да­вать­ся все­об­ще­му ажи­о­та­жу и но­сить­ся poulet sans tête. А станем вдум­чи­во на­блю­дать за про­ис­хо­дя­щим и не за­бы­вать, что за окном - пят­ни­ца.

А не хруст­нуть ли нам, до­ро­гие друзья, по этому поводу фран­цуз­ской булкой? Хотя нет, фран­цуз­ской не будем - на кой ляд нам эти круас­са­ны и ля­гуш­ки с уст­ри­ца­ми в лу­ко­вом супе? Еда бед­ня­ков от безыс­ход­но­сти. Хруст­нем мы лучше рус­ским ка­ла­чом, да не за­бу­дем о гар­ни­ре к нему - белуге, осет­рине, ку­ле­бя­ке, рас­сте­га­ях, жа­ре­ном по­ро­сен­ке и непре­мен­но с се­ля­ноч­кой да кашей гу­рьев­ской на десерт! По­мо­жет нам в этом "дядя Гиляй" - Вла­ди­мир Алек­се­е­вич Ги­ля­ров­ский. На­сто­я­тель­но прошу перед про­чте­ни­ем не забыть слю­няв­чик надеть. :)

...Кроме ряда ка­би­не­тов, в трак­ти­ре были две огром­ные залы, где на часы обеда или зав­тра­ка име­ни­тые купцы имели свои столы, ко­то­рые до из­вест­но­го часа никем не могли быть заняты.

Так, в левой зале край­ний столик у окна с че­ты­рех часов стоял за мил­ли­о­не­ром Ив. Вас. Чи­же­вым, бритым, тол­стен­ным ста­ри­ком огром­но­го роста. Он в свой час ак­ку­рат­но са­дил­ся за стол, всегда почти один, ел часа два и между блю­да­ми дремал.

Меню его было таково: порция хо­лод­ной белуги или осет­ри­ны с хреном, икра, две та­рел­ки ра­ко­во­го супа, се­лян­ки рыбной или се­лян­ки из почек с двумя рас­сте­га­я­ми, а потом жа­ре­ный по­ро­се­нок, те­ля­ти­на или рыбное, смотря по сезону. Летом обя­за­тель­но бот­ви­нья с осет­ри­ной, бе­ло­ры­би­цей и сухим тертым ба­лы­ком. Затем на третье блюдо неиз­мен­но ско­во­ро­да гу­рьев­ской каши. Иногда поз­во­лял себе от­ступ­ле­ние, за­ме­няя рас­сте­гаи бай­да­ков­ским пи­ро­гом — огром­ной ку­ле­бя­кой с на­чин­кой в две­на­дцать ярусов, где было все, на­чи­ная от слоя на­ли­мьей пе­чен­ки и кончая слоем ко­стя­ных мозгов в черном масле. При этом пил крас­ное и белое вино, а по­дре­мав с пол­ча­са, уезжал домой спать, чтобы с восьми вечера быть в Ку­пе­че­ском клубе, есть целый вечер по осо­бо­му заказу уже с боль­шой ком­па­ни­ей и выпить шам­пан­ско­го. За­ка­зы­вал в клубе он всегда сам, и никто из ком­па­ней­цев ему не про­ти­во­ре­чил.

— У меня этих разных фоли-жоли да фри­ка­се-курасе не по­ла­га­ет­ся… По-русски едим — зато брюхо не болит, по док­то­рам не ме­чем­ся, по­лос­кать­ся по за­гра­ни­цам не ша­та­ем­ся.

И до пре­клон­ных лет в добром здра­вье дожил этот гурман.

Много их бывало у Те­сто­ва.

Передо мной счет трак­ти­ра Те­сто­ва в трид­цать шесть рублей с по­га­шен­ной маркой и рас­пис­кой в по­лу­че­нии денег и под­пи­ся­ми: «В. Дал­ма­тов и О. Гри­го­ро­вич». Число — 25 мая. Год не по­став­лен, но, ка­жет­ся, 1897-й или 1898-й. Про­ез­дом из Пе­тер­бур­га зашли ко мне мой старый то­ва­рищ по сцене В.П. Дал­ма­тов и его друг О.П. Гри­го­ро­вич, из­вест­ный ин­же­нер, моск­вич. Мы пошли к Те­сто­ву по­обе­дать по-мос­ков­ски. В левой зале нас встре­ча­ет пат­ри­арх по­ло­вых, спра­вив­ший со­ро­ка­лет­ний юбилей, Кузьма Пав­ло­вич.

— По­жа­луй­те, Вла­ди­мир Алек­се­е­вич, за пас­ту­хов­ский стол! Ни­ко­лай Ива­но­вич вчера уехал на Волгу рыбу ловить.

Са­дим­ся за сред­ний стол, де­ся­ток лет за­ни­ма­е­мый ре­дак­то­ром «Мос­ков­ско­го листка» Пас­ту­хо­вым. В бе­ло­снеж­ной рубахе, с бо­ро­дой и го­ло­вой чуть не белее рубахи, замер пред нами в вы­жи­да­тель­ной позе Кузьма, успев­ший что-то шеп­нуть двум под­руч­ным маль­чу­га­нам-по­ло­вым.

— Ну-с, Кузьма Пав­ло­вич, мы уго­ща­ем зна­ме­ни­то­го ар­ти­ста! Со­ору­ди сперва во­доч­ки… К за­кус­ке чтобы банки да под­но­сы, а не кот на­пла­кал.

— Слушаю-с.

— А теперь ска­зы­вай, чем уго­стишь.

— Ба­лы­чок по­лу­чен с Дона… Ян­та­ри­стый… С Ку­чу­гу­ра. Так степ­ным ве­тер­ком и пахнет…

— Ладно. Потом бе­ло­рыб­ка с огур­чи­ком…

— Ман­ность небес­ная, а не бе­ло­рыб­ка. Иван Яко­вле­вич сами на даче про­ве­ши­ва­ли. Икорка бе­лу­жья парная… Па­юс­ная ачу­ев­ская — ка­ла­чи­ки чу­ев­ские. По­ро­се­но­чек с хреном…

— Я бы жа­ре­но­го с кашей, — сказал В.П. Дал­ма­тов.

— Так хо­лод­но­го не надо-с? И мигнул по­ло­во­му.

— Так, а чем по­кор­мишь?

— Ко­неч­но, те­стов­скую се­лян­ку, — заявил О.П. Гри­го­ро­вич.

— Се­ля­ноч­ку — с осет­ри­ной, со стер­ляд­кой… жи­вень­кая, как золото желтая, на­гу­лян­ная стер­ляд­ка, мо­ча­лов­ская.

— Рас­сте­гай­чи­ки за­крась на­ли­мьи­ми пе­чен­ка­ми…

— А потом я ре­ко­мен­до­вал бы на­ту­раль­ные кот­лет­ки а ля Жар­ди­ньер. Те­ля­ти­на, как снег, белая. От Алек­сандра Гри­го­рье­ви­ча Щер­ба­то­ва по­лу­ча­ем-с, что-то осо­бен­ное…

— А мне по­ро­сен­ка с кашей в полной непри­кос­но­вен­но­сти, по-рас­плю­ев­ски, — улы­ба­ет­ся В.П. Дал­ма­тов.

— Всем по­ро­сен­ка… Да гляди, Кузьма, чтобы ро­зо­вень­ко­го, ко­роч­ку водкой вели смо­чить, чтобы хрум­те­ла.

— А вот между мясным хорошо бы ло­со­син­ку Грилье, — пред­ла­га­ет В. П. Дал­ма­тов.

— Ло­со­син­ка есть жи­вень­кая. Пе­тер­бург­ская… Зе­лен­цы по­щер­бо­тить при­ка­же­те? Спаржа, как масло…

— Ладно, Кузьма, осталь­ное все на твой вкус… Ведь не за­бу­дешь?

— По­ми­луй­те, сколь­ко лет служу!

И огля­нул­ся назад.

В тот же миг два по­ло­вых тащат огром­ные под­но­сы. Кузьма взгля­нул на них и исчез на кухню.

Мо­мен­таль­но на столе вы­стро­и­лись хо­лод­ная смир­нов­ка во льду, ан­глий­ская горь­кая, шу­ст­ов­ская ря­би­нов­ка и порт­вейн Леве № 50 рядом с бу­тыл­кой пикона. Еще двое про­нес­ли два око­ро­ка про­вес­ной, на­ре­зан­ной про­зрач­но ро­зо­вы­ми, бу­маж­ной тол­щи­ны, лом­ти­ка­ми. Еще поднос, на нем тыква с огур­ца­ми, жа­ре­ные мозги ды­ми­лись на черном хлебе и два се­реб­ря­ных жбана с серой зер­ни­стой и бле­стя­ще-черной ачу­ев­ской па­юс­ной икрой. Неслыш­но вырос Кузьма с блюдом семги, укра­шен­ной уголь­ни­ка­ми лимона.

— Кузьма, а ведь ты забыл меня.

— Никак нет-с… Из­воль­те по­смот­реть. На тре­тьем под­но­се стояла в сал­фет­ке бу­тыл­ка эля и три сто­поч­ки.

— Нешто можно забыть, пом­н­луй­те-с!

Начали по­пер­во­на­ча­лу «под се­ле­доч­ку».

— Для рифмы, как го­ва­ри­вал И.Ф. Гор­бу­нов: водка — се­лед­ка.

Потом под икру ачу­ев­скую, потом под зер­ни­стую с кро­шеч­ным рас­сте­га­ем из на­ли­мьих пе­че­нок, по рюмке сперва белой хо­лод­ной смир­нов­ки со льдом, а потом ее же, под­кра­шен­ной пи­кон­чи­ком, выпили ан­глий­ской под мозги и зуб­ров­ки под салат оливье…

После каждой рюмки та­ре­лоч­ки из-под за­кус­ки сме­ня­лись новыми…

Кузьма резал ды­мя­щий­ся окорок, под­руч­ные чер­па­ли се­реб­ря­ны­ми лож­ка­ми зер­ни­стую икру и рас­кла­ды­ва­ли по та­ре­лоч­кам. Ро­зо­вая семга сме­ня­лась ян­тар­ным ба­лы­ком… Выпили по стопке эля «для осадки». По­сте­пен­но за­кус­ки ис­че­за­ли, и на месте их за­свер­ка­ли до­ро­го­го фар­фо­ра та­рел­ки и се­реб­ро ложек и вилок, а на со­сед­нем столе ку­ри­лась се­лян­ка и ро­зо­ве­ли круг­лые рас­сте­гаи.

— Се­ля­ноч­ки-с!..

И Кузьма пе­ре­бро­сил на левое плечо сал­фет­ку, взял вилку и ножик, по­дви­нул к себе рас­сте­гай, взмах­нул пух­лы­ми белыми руками, как голубь кры­лья­ми, мо­мен­таль­но и без­звуч­но об­ра­тил рядом быст­рых взма­хов рас­сте­гай в де­сят­ки узких лом­ти­ков, раз­бе­гав­ших­ся от цель­но­го куска серой на­ли­мьей пе­чен­ки на се­ре­дине к тол­стым за­ру­мя­нен­ным краям пирога.

— Розан ки­тай­ский, а не пирог! — вос­тор­гал­ся В.П. Дал­ма­тов.

— По­ми­луй­те-с, сорок лет режу, — как бы оправ­ды­вал­ся Кузьма, при­ни­ма­ясь за сле­ду­ю­щий рас­сте­гай. — Сами Влас Ми­хай­ло­вич До­ро­ше­вич хва­ли­ли меня за кройку ро­зан­чи­ком.

— А давно он был?

— Зав­тра­ка­ли. Только перед вами ушли.

— По­ро­се­ноч­ка с хреном, ко­неч­но, ели?

— Шесть око­роч­ков под во­доч­ку из­во­ли­ли ску­шать. Очень любят с хрен­ком и со сме­тан­кой.

Вот так, скром­но и неза­тей­ли­во, мог пе­ре­ку­сить прак­ти­че­ски любой успеш­ный дра­ма­тург, купец или мил­ли­о­нер в "Им­пе­рии, ко­то­рую мы по­те­ря­ли". При­ят­но­го ап­пе­ти­та!