1 walrom    

Начало - Субботняя перемена. Детство - безмятежное как сон (walrom) (aftershock.news)

Наше село было образовано как казачье поселение для охраны восточных границ России. Таких поселений вдоль Иртыша было немало. Из тех, которых остались в памяти – Ямышево, Коряковка (в последующем город Павлодар), Семирыжск, Осьмирыжск (видимо квартировались рижские формирования) и т. д. вниз и вверх по течению.  В период освоения целинных и залежных степей село Черное переименовали в совхоз №23, так видимо было проще для  государственных чиновников.

Деревянную церковь, как водилось в те времена, переоборудовали в машинно-тракторную мастерскую. Так и простояла до самого нашего отъезда со снятым крестом и порушенной колокольней, а потом пропитавшись насквозь солярой да мазутом и вовсе сгорела. Мы нередко делали с пацанами набеги на сельхоз двор, расположенный за мастерской, выискивая шарикоподшипники или обоймы от них. Они становились для нас самой козырной битой для игры в чику. Нет, ну конечно, у нас отродясь никогда не было денег. В нашей повседневной жизни они были практически бесполезными. У нас не продавались ни газировка, ни мороженное, ни пирожное, ни даже конфеты. Лишь изредка в наше сельпо завозили конфеты иногда в обвертке вылитые из сахарного сиропа с яблочной, грушевой или малиновой начинкой внутри. Иногда привозили подушечки с кофейной начинкой и посыпанные сахарно кофейной помадкой. Хорошо, если они были свежими и мягкими, но со временем сахарный сироп стекленел и укусить конфеты можно было только с риском сломать зубы. Лишь изредка мы получали от родителей 5 копеек, чтобы сходить на детский сеанс в кино, которые проходили по выходным в местном клубе.

Но вернемся к нашим уличным играм. Наши увлечения постоянно чередовались. Одно время мы все просто поголовно увлеклись игрой в чику. Как я уже говорил, денег у нас отродясь не было, поэтому вместо них мы использовали, появившиеся к тому времени крышки от стеклянных банок поступавших в сельпо консервированных овощей и ягод. Они были в основном трех размеров большие – от трехлитровых и литровых, пол литровых банок и от маленьких баночек. Все происходило так же как в обычную игру с монетами, только на кон ставились стопкой жестяные крышки. С расстояния метров 7-10 в порядке выпавшего жребия каждый из нас пытался попасть в эту стопку. Попадание битой в стопку называлось «чикой», что получалось не часто, я кто это делал сразу, выигрывал всю стопку крышек. Если же никто не попадал, то первым продолжал играть тот, чья бита падала ближе к стопке крышек, а у кого бита не долетала до заветной черты вовсе заканчивал эту игру. Мы в этом случае дружно и радостно кричали: «Сёкр!», что на казахском означает – слепой. Смысл дальнейшей игры заключался в том, чтобы ударом биты заставить перевернуться крышку на обратную сторону, так же как и при игре на монеты. Мне удалось найти подходящий подшипник, который при броске твердо врезался в песок и не улетал далеко от цели. Кроме того, он не был слишком тяжелым, не мял крышки, и им было легко ударом их переворачивать. Поэтому к концу лета я стал самым «богатым» на улице пацаном. В нашем дровяном чулане мне отвели место, где я хранил иногда до 8 мешков крышек.

Все это закончилось тем, что кто-то из сельских ребят нашел самый настоящий клад в глиняном кувшине с бумажными деньгами и монетами разных достоинств и времен от Екатеринок до керенок, я пошел на то, что все моё богатство поменял практически на весь клад. Эти деньги я со временем по раздавал своим друзьям, а перед окончанием 10 класса подарил их остаток с коллекциями этикеток от спичечных коробков и почтовых марок своему лучшему школьному другу Володе Скворцову. Подарил от всего сердца и без сожаления. Он был хорошим художником и фотографом, делал попытку поступить в Ленинградскую Академию художеств, а самое главное, был и думаю остался, хорошим и верным человеком. Одно время, как я слышал, работал в редакции районной газеты. После школы мы встречались с ним лишь однажды, когда я приехал в Лебяжье, наш районный центр по проведывать свою школьную любовь, Галю Токаеву, которая не на долго попала в больницу. Но это отдельная история.

Кроме этого у нас были и другие игры – городки, клек, ножички, ну, и конечно козаки-разбойники. Не минуло нас и увлечение рогатками. В то время на совхозной ферме появились впервые доильные аппараты. Какие-то шланги были сделаны из эластичной тонкой желтовато-белой резины. Добыть полоску длинною в метр такой резины было великой удачей. С ее помощью рогатки получались «целкие», что давало значительную фору в соревнованиях по попаданию в пустые консервные банки. Заводских, как мы говорили, игрушек в нашем детстве практически не было. Из того, что было у меня, как я помню, лишь раскрашенная неваляшка, юла с разноцветными полосками по окружности, с какими-то перезвонами при вращении от нажатия вниз спирального штока, да длинною в 10 сантиметров самосвальчик, раскрашенный синим и красным цветом с черными колесиками.

Нам было еще по 6 – 9 лет, но мы бесстрашно шарахались по всему селу, а порой уходили в наши самые укромные места за 1,5 – 2 километра от села. Родители не очень при этом переживали за нас и среди нас, кстати, за все раннее детство не случилось ни одного бесчестного случая.

Во время весеннего разлива мы ходили на Первое Ставское на залитый половодьем луг, где вода доходила до середины голени наших ног. Здесь мы ловили на петлю из тонкой медной проволоки застывающих в ожидании добычи на мели среди уже проросшей травы небольших шурогаек (щучек).

В летнее время помимо купания, мы не редко ходили в песчаные карьеры, которые находились не доходя до второго отделения совхоза - Телектес. Там мы выжигали обломками от зеркальцев из норок нарытых в стенах карьера стрижей (птиц похожих на ласточек). Иногда их связывали по три - четыре птицы за лапки ниткой и запускали в небо подобно воздушным змеям. Это выглядит сегодня, конечно, жестоко. Но что делать, все это было в нашей жизни. Мы, к нашей чести, никогда не убивали птиц и в завершении похода всегда освобождали их от пут.

Осенью мы любили ходить на огороды, располагавшиеся за почти пересохшей к тому времени Черной речки и сакмачили. Не уверен, но в моем понимании это слово вошло в наш обиход от казахского слова «сакма» - одно из значений которого идти по следу, выслеживать. Нас увлекал поиск оставшихся овощей на огородах после уборки хозяевами осеннего урожая. Кто найдет недозревшие помидоры, кто скукоженные от отсутствия уже полива огурцы, не выкопанный куст картошки, укроп, лук или морковь – все шло в общий котел, а потом на речке мыли свою добычу, запекали картошку и поглощали все это с великим удовольствием при бесчисленном количестве мальчишеских баек.

На другой стороне Черной речки мужики, еще до нашего переезда в село, сделали проволочное ограждение огородов от нашествия скотины. В качестве столбов они использовали свежесрубленную вербу. Дело было весной и от речной влаги вся эти вербные столбы пустили ростки и обрели листву, превратившись с годами в стену зарослей из высоких деревьев. Посадки не выглядели так плотно, как показано на фото. Мы конечно же не упускали возможностей иногда посоревноваться, кто выше заберется на дерево.

Где-то во втором классе мой папа привез из города (так мы говорили) диковинную по тем временам в наших краях штуку – фильмоскоп с тремя пленками. У нас пару раз собирались мои одноклассники. Все усаживались на полу, на стене мама закрепляла белую простынь, на столе устанавливался аппарат, выключался свет и начиналось магическое действие. Мама прокручивала кадр за кадром пленку и читала в слух текст. Больше всего нас мальчишек и девчонок смешил и вводил в смущение фильм о творчестве Микеланджело Буонароти, сопровождаемый фотографиями обнаженных статуй и рисунков. В эти моменты мама прокручивала кадры побыстрей, не давая нам сильно расшалиться. На упреки в адрес папы, тот говорил: «Ну что делать, купил то что было». Конечно, от просмотров не остались в стороне и мои соседские друзья. Иногда меня просили принести фильмоскоп в школу, что я делал с большим удовольствием. Правда к этому виду искусства интерес пропал быстро, поскольку не было регулярного обновления диафильмов.

На яру, чуть поодаль от места периодически появляющегося ручья стояли три деревянных амбара. Один, самый большой, опирался на белокаменные фундаментные опоры. В нем, по всей видимости, хранилось зерно, потому как в первый год жизни в селе я видел как у этого амбара женщины и мужики околачивали цепами зерно со сжатых серпами стеблей пшеницы. Именно сюда на подводах и свозили снопы с определенных участков заливных лугов. Перед входом в амбар расстилали куски брезента, на нем и отбивали цепами зерно со стеблей пшеницы. Остальные места лугов были отведены под выращивание трав на сено. Я запомнил и конные грабли, ворошители, и дореволюционные напольные весы с гирями, и мерные тара, и деревянные лопаты, грабли, вилы. Нам, пацанам все это было интересно рассматривать, но в то время мы вовсе не ощущали будто мы находились на каком-то фольклорном представлении старинного деревенского быта.

В то время и воду у нас возил по селу одноногий цыган, видно участник Отечественной войны. Мы частенько прыгали к нему на краешек подводы и катались по неровной дороге, подпрыгивая на каждой кочке, при этом хохоча от удовольствия, отбиваясь от других пацанов, пытавшихся хоть как-то втиснуться на раму подводы на которой находилась бочка с водой. Наша семья не пользовалась этой услугой, так как колодезь был наискось через дорогу за домом еще одного моего друга Сережки, за медпунктом.

Нам, пацанам, все это было так интересно, а с высоты сегодняшних дней все это видится, как будто мы находились на каком-то фольклорном представлении старинного деревенского быта. Я до сих пор сохранил воспоминания о непередаваемой специфики запахов этого амбара. Мое раннее детство и моих сверстников начиналось в совершенно другой эпохе, когда в двери новой жизни уже стучались совершенно новые технологии, позволившие освоить людям бескрайние степные просторы Целины.

Здесь и далее будут приведены фотографии и схемы не с тех мест, все это подобрано в интернете, чтобы хоть как=то усилить восприятие того о чем я говорю. Так вокруг амбара, например, никакого зеленого поля отродясь не было, а был голимый казахстанский песок.

Как я уже сказал, рядом с большим амбаром стоял на углу, поменьше. В него обычно засыпали привезенные с бахчи арбузы да дыни. Каждую осень мы не упускали момента и сзади по бревенчатой стене залазили на крышу, приоткрывали пару кровельных досок и крючком из длинной сталистой проволоки вытаскивали на выбор эти неимоверной сладости степные ягоды. Лебяженские арбузы особенно славились своей сочностью, рассыпчатостью и сладостью. Мы старались все это делать тогда, когда взрослых поблизости не было, а корки не разбрасывали, а прикапывали в прибрежном песке по пути на наш песочный пляж. Мы купались здесь же недалеко от амбаров. Вода в реке на этом месте была уже и мутная, взболтанная десятками таких же как мы ребят и девчонок. Но нас это никак не смущало. Изредка недалеко от глинистого противоположного берега мы находили клубок, как мы называли, конского или живого волоса. Я так и до сегодняшнего дня не знал, что это за живность такая. Они действительно весьма схожи с конским коричневого цвета волосом и были живыми. Клубок некоторые отчаянные брали в руки, я тоже однажды сделал это, но шевелящаяся масса вызвала во мне брезгливость. Среди нас ходила легенда, что они могли проникнуть под кожу человека и тогда он может даже умереть. Но таких примеров на яву мы никто не встречали. Только при написании этого абзаца я обнаружил в интернете не мало статей по поводу этого животного. Вот здесь одна из них https://bolezney.net/konskij-volos-stoit-li-ego-boyatsya/.

Иногда мы уходили купаться на Первое Ставское, но там не было песчаного берега, а глинистый берег не совсем нас устраивал. Наши ребята умели плавать с ранних лет, мы походили в этом плане на утят. Благодаря реке в этом ни у кого не было проблем. Играя в воде в догонялки, плавая на перегонки или пытаясь пере нырнуть речку, мы забывали обо всем и после длительного времени пребывания в воде не однажды выскакивали посиневшими, с гусиной кожей, и с разбегу плюхались в горячий песок, пригребая его к дрожащим своим худосочным телам. При этом действительно было состояние, когда зуб не попадал на зуб. Мы нередко соревновались между собой – у кого на груди будет лучше виден орел, очертания которого делал прилипающий к телу песок вокруг сложенных определенным образом наших ладошек, когда выбегая из воды каждый из нас аккуратно ложился на землю.

Третий амбар был самый маленький и походил скорее на сарай, я совершенно не помню, что хранилось в нем. Самое главное, что рядом с ним стояла конная пожарная тележка. То, что она была импортная не вызывало никакого сомнения, об этом говорили литые пластинки с надписями латинскими буквами. Вся она была раскрашена тремя лакированными цветами: черным, красным и белым. Впереди повозки было кожаное сидение. В середине стояла помпа с ручным насосом. Сзади находилась бочка крепившаяся металлическими ленточными обручами. На ободы колес были наклепаны резиновые полосы для смягчения хода, повозка имела ступеньки и крылья прикрывающее колеса от разбрасывания грязи. Даже по нашим мальчишеским понятиям это было произведение искусств. То, что я нашел в интернете и показываю здесь дает самое отдаленное представление того, что находилось возле этого старого деревянного сарая нашего села. Думаю, на сегодняшний день эта пожарная повозка стоила бы хороших денег. В то время она, на мой взгляд, была в полной комплекции.