svasti asta,  Содержание:

• 1 Владимирский мальчик
• 2 В доме Ломоносова и за границей
• 3 На университетской кафедре
• 4 Первая работа
• 5 Столетовский кружок
• 6 Тайна железа
• 7 Столетов создаёт лабораторию
• 8 Новая победа
• 9 Время великих открытий
• 10 «Такие люди нужны, как Солнце»
• 11 Бессмертие

↑ Владимирский мальчик
Плотно захлопнуты ставни на окнах в детской. Но сквозь крошечную дырочку, проколотую раскаленной спицей в ставне, золотистой кисточкой пробивается свет яркого летнего дня. Эта кисточка умеет рисовать. И еще как! Ученик владимирской гимназии Саша Столетов ставит на пути света распахнутую тетрадку, и на ней возникает прелестная картинка, нарисованная яркими, свежими красками. На ней кусок улицы, видной из окна столетовского дома, и Рождественский монастырь, вырисовывающийся на ярком ультрамариновом небе. Картинка эта удивительная — она живая: по мостовой проезжает крохотная извозчичья пролетка, идут крошечные человечки. И пролетка и человечки движутся вверх ногами. Ведь все на этой картинке перевернуто.

На опыты, устраиваемые Сашей, приходят смотреть, как на представления, и сестренки, и младший братишка, и самый старший брат Василий, и даже сама Александра Васильевна — мать Саши.

Физика — это последнее и самое сильное увлечение Саши Столетова. Оно пришло незадолго до окончания гимназии. Любознательному, разносторонне одаренному мальчику, всегда учившемуся на круглые пятерки, трудно было определить, к чему же его влечет сильнее всего.

Мальчик прошел через множество увлечений. То это декламирование стихов, то составление гербариев, то занятия музыкой.

Внимательно следя за тем, чтобы сестра Варя аккуратно занималась музыкой, Саша и сам, самоучкой, тайком, начал учиться играть на рояли. За этими занятиями его врасплох однажды захватил учитель Вари. Учитель был поражен его успехами. После этого и Саша стал брать у него уроки. Занятиям музыкой он отдавался с такой страстностью, что одно время стал всерьез подумывать о том, не посвятить ли себя целиком музыке.

В ранние годы у него появилась страсть к литературному творчеству.

Он писал стихи, вел дневник, а в пятом классе гимназии начал выпускать вместе со своими товарищами рукописный журнал. Все, что писал в нем Саша, отмечено печатью определенного литературного таланта. Особенно хороша повесть «Жизнь и похождения Агафона Ферапонтовича Чушкина», написанная в 1853 году. Читая ее, видишь, что подросток многому научился у любимого им Гоголя.

Четырнадцатилетний мальчик гневно осмеивает формализм, косность, мертвящий педантизм, насыщавшие гимназическую атмосферу.

Рассказывая о своих соучениках, Саша определенно обнаруживает демократические симпатии.

«У нас были, — пишет он, — еще особого рода ученики, — это аристократы. Таковыми считались дети судьи, городничего, исправника и т. п. С этими господами каждый школьник положил себе за правило не связываться. Эти ученики составляли какую-то независимую, отдельную нацию. Никто не входил с ними в короткое знакомство; они не мешались в школьные игры и шалости и, по словам одного ученика, недостойны были даже названия школьника».

Подросток искренне возмущался системой раболепия, взяточничества, подкупа, господствовавшей в николаевской России.

«...Начиная с последнего сторожа, который отпускал домой оставленного без обеда лентяя, если тот давал ему пятак серебра или гривну на водку, до смотрителя, этого важного для нас лица, но немилосердно гнувшегося и унижавшегося в присутствии директора или ревизора, — все жило на расчетах», — писал Саша.

Детство будущего ученого было хорошим.

Семья отца Саши — Григория Михайловича Столетова, владельца небольшой лавочки и мастерской, — была необычной в купечестве.

Самодурства, грубости, жестоких наказаний для детей — ничего этого в семье Столетовых не было.

В доме Столетовых знания ценили, покупали книги, выписывали журналы. Детей с ранних лет приучали к труду, учили уважать труд другого человека.

Развитый не по годам, Саша отнюдь не был маленьким старичком, замкнутым и необщительным.

Особенно тесная дружба связывала Сашу со старшим братом Николаем, будущим прославленным полководцем, героем обороны Шипки во время русско-турецкой войны. Николай был для Саши первым советчиком и наставником. Он следил за его занятиями, руководил выбором книг, которые читал брат, учил его языкам. Саша восхищался Николаем, который, блестяще окончив университет, добровольно солдатом ушел на защиту Севастополя.

Саша, в свою очередь, был хорошим наставником для своих сестер и младшего брата. Для них он был непререкаемым авторитетом. «Если бы Саша сказал, что в какой-нибудь книге я не должна читать какой- нибудь страницы, я на эту страницу и не заглянула бы», — говорила его младшая сестра Анна.

К окончанию гимназии Саша уже отчетливо наметил свой жизненный путь: он будет физиком.

Физика! Как величавы и всеобъемлющи ее законы! Арена действия сил и явлений, изучаемых ею, — весь мир, все мироздание.

Трепетание маятника карманных часов и колыхание океанских волн, мерцание гнилушки и ослепительное пыланье солнца, круженье колес машин и стремительный бег планет вокруг Солнца, пение скрипки и грохот взрывов, рождение бисера искр в электрической машине и возникновение гигантских молний, тепло дыхания и жар плавильных печей, упрямство стрелки компаса, смотрящей всегда на полюсы, и притяжение железного гвоздя к магниту — все это подвластно законам, открытым физиками.

Законы, управляющие физическими явлениями и процессами, необходимо знать и астроному, и геологу, и химику, и врачу, и метеорологу. Физику должен знать и любой инженер. Ведь она основа всех инженерных наук. В разнообразные двигатели, машины станки и сооружения воплощаются победы, одержанные физиками. И как увлекательна и как интересна физика, как романтична борьба за открытие тайн природы!

Как и Николай, Саша окончил гимназию с золотой медалью. Наконец-то осуществится его мечта — он станет студентом Московского университета.


Летом 1856 года наступил день отъезда. Последние сборы, последнее прощание, и вот возок уже бежит по большой улице. Окончилось детство, уходит, скрывается. Вот еще один удар кнута, еще один мосток, еще один встречный, уступающий дорогу, и уже почти не виден чудесный родной город, в котором так спокойно и хорошо прошли годы детства. Вот последний раз сверкнул над рощами шпиль колокольни Дмитровского собора и исчез вдали.

Впереди Москва, университет, впереди новая жизнь.


↑ В доме Ломоносова и за границей
Казеннокоштные дружным, шумным и веселым братством жили в самом университете, в казенных номерах, помещавшихся на четвертом этаже библиотечного корпуса. Там же прожил все свои студенческие годы и Александр Столетов.

Несмотря на то, что казеннокоштные жили «бедно» и «голодно», вспоминал один воспитанник университета, они «работали серьезно и приготовлялись к полезной обществу жизни». Они были хорошими товарищами, «от них можно было пользоваться книжками и записками лекций».

Казеннокоштные издавна отличались и свободомыслием, смелостью своих убеждений.

Вот что писал о казеннокоштных Н. И. Пирогов, учившийся в университете еще в двадцатых годах XIX века. «В 10-м нумере (общежития казеннокоштных. — В. Б.), — вспоминал Н. И. Пирогов, — я наслышался таких вещей о попах, богослужении, обрядах, таинствах и вообще о религии, что меня, на первых порах, с непривычки мороз по коже пробирал... Все запрещенные стихи, вроде «Оды на вольность», «К современнику» Рылеева, «Где те, братцы, острова» и т. п., ходили по рукам, читались с жадностью, переписывались и перечитывались сообща и при каждом удобном случае».

Во времена Столетова студенты зачитывались произведениями Герцена, Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Горячий призыв к борьбе против рабских порядков и невежества, страстная пропаганда могущества науки и необходимости широкого разлива знаний, пламенный патриотизм волновали душу молодежи, рождали желание отдать свои силы на благо народа.

Студенты не желали мириться с проявлениями произвола, реакционности и невежества и в своем доме — в университете. Университетские кафедры то и дело становились трибунами горячих сходок. Юноши организованно и смело выступали против реакционных и бездарных профессоров.

Среда товарищей была хорошей школой для Александра Столетова. В этой школе воспитывался Столе тов-гражданин, крепли передовые убеждения юноши.

На первых же курсах Александр Столетов обратил на себя всеобщее внимание своим глубоким и острым умом и неутомимой энергией.

С деньгами у юноши постоянно было туго, жить приходилось бедно. И хотя он старался избегать всего, что могло бы нарушить его занятия наукой, это не всегда ему удавалось. Однажды будущий физик взялся за перевод книги Дарвина «Путешествие на корабле «Бигль».

«Но он с неохотою и ропотом принимался за это дело, — писал биограф Столетова А. П. Соколов, — и, покончив определенный «урок», садился «отдыхать» за аналитическую теорию теплоты».

В годы, когда Столетов учился в университете, преподавание в нем велось уже лучше, чем в прошедшие времена, когда среди профессоров было немало невежественных людей, намного отставших от современной науки.

Большие улучшения произошли на кафедре математики — науки, считавшейся властями наиболее безопасной в смысле «пагубных влияний».

Прикладную математику Столетов слушал у Николая Дмитриевича Брашмана. Соратник великого Лобачевского по работе в Казанском университете, друг выдающегося математика Остроградского, Брашман не был просто преподавателем. Он был крупным ученым, одним из основателей русской математической школы. Влюбленный в науку, сам многим обогативший ее, Брашман читал свои лекции вдохновенно.

Брашману претило жреческое, подобострастно-умиленное отношение защитников «чистой науки» к математике.

На доске под рукой Брашмана появлялись схемы гидравлических колес, водосливов, водоподъемных машин. Математические формулы оживали, воплощались в шумный мир машин и механизмов.

У Брашмана Столетов успел взять многое. Немногие физики владели математическим анализом с таким искусством, как Столетов.

Прекрасной школой для Столетова были и лекции молодого профессора астрономии Федора Александровича Бредихина — человека, ставшего впоследствии одним из его ближайших друзей. «Чарующий лекторский талант, — вспоминал один из слушателей Бредихина, — так и бил у него ключом, то рассыпаясь блестками сверкающего остроумия, то захватывая нежной лирикой, то увлекая красотой поэтических метафор и сравнений, то поражая мощной логикой и бездонной глубиной научной эрудиции».

Слушая Бредихина, вечно переполненного творческими замыслами, рассказывавшего своим слушателям о самых свежих, только что родившихся открытиях, Столетов еще большей неприязнью проникался к мертвенной схоластической науке.

Физику и физическую географию Столетов слушал у Михаила Федоровича Спасского.

Профессор Спасский был большим ученым. Уже первая работа его — исследование поляризационной призмы — была крупным событием в науке.

Но самые блестящие из своих научных побед ученый одержал, исследуя проблемы метеорологии, геофизики и климатологии. Он был одним из основателей науки о климате.

Сосредоточив свои научные интересы на изучении циклонов и антициклонов, ливней, гроз, магнитных бурь, интересуясь физикой главным образом как средством исследования этих величественных явлений, Спасский не забывал и о собственно физике.

Он старался преподавать физику как можно лучше, самоотверженно боролся за пополнение физического кабинета, стремясь показать побольше опытов на лекциях.

Спасский был человеком передовых убеждений. Все, о чем рассказывал Спасский, он показывал в свете материалистических идей. Он говорил студентам, что все в природе гармонически связано, что вся природа едина и управляется незыблемыми естественными законами.

Человек с умом творческим, смелым, ищущим, Спасский был одним из тех людей, которые помогли Столетову выработать то главное, что нужно подлинному ученому, — материалистический подход к миру и творческое отношение к науке.

Столетов жадно учился физике. Он не ограничивался одним только слушанием лекций. Особенно много Столетов самостоятельно прочел трудов об электричестве. Электричество! Какая это удивительная, поистине универсальная сила! Оно может стремительно мчаться по проводам, потрескивать искрами, рождать ослепительную и жаркую дугу, разлагать химические вещества, делать железо магнитом, вращать якорь электродвигателя.

Но книги подчас преподносят только предисторию науки об электричестве, говорят о натертом янтаре, притягивающем пушинку, о сокращениях лягушечьих лапок, прикасающихся к металлу.

Изредка во время лекций Спасского со скрипом открывалась дверь из примыкающей к аудитории маленькой комнаты, именуемой физическим кабинетом. Появлялся лаборант Мазинг, приносил какой-нибудь демонстрационный прибор, чтобы показать опыт.

Мазинг появлялся не часто. Приборов было мало, средства на пополнение кабинета отпускались мизерные. Это было бедой не только одного Московского университета. В те времена преподавание физики повсеместно сводилось главным образом к чтению лекций.

После лекций Столетов нередко с соизволения Мазинга заходил в физический кабинет посмотреть на его хозяйство. У входа в кабинет, на стене аудитории, барометр. Бронзовая чаша его со ртутью, украшенная орнаментом, похожа на какую-то церковную утварь.

Толстая стеклянная трубка барометра прикреплена к тяжелой доске из красного дерева, разукрашенной резчиком сложным орнаментом из листьев и цветов.

Барометр выглядит важно и почтенно. Это не просто прибор для измерения давления атмосферы, — это как бы некий памятник барометру.

Подстать барометру и другие приборы с заграничными клеймами, обитающие в шкафах в физическом кабинете. Здесь много памятников: памятник наклонной плоскости, камертону, воздушному насосу. Странное чувство вызывают эти громоздкие монументальные сооружения с их величественными постаментами и вычурными украшениями, которые и кажутся самым главным в этих сделанных с какой-то ложноклассической пышностью приборах. Так и чувствуется, что создатели их самым видом приборов хотят убедить: все спокойно, все неподвижно, все установилось — вечно будет существовать такой тип электроскопа, вечно будет таким барометр. И увековечили старину, скопировали все вместе со всеми старыми предрассудками и ошибками, которые запечатлелись в приборах. Все сделано с преувеличенным запасом, расточительностью, непониманием сущности дела. Наверняка ничего не потеряет эта электростатическая машина, если ее массивные бронзовые шары для собирания электричества, сделанные такими, очевидно, с благим намерением побольше накопить электричества, заменить легкими полыми шарами: ведь электрический заряд собирается только на поверхности заряженного проводника.

Кто знает: может быть, не случайно и то, что для магнитов сделаны футляры, обитые именно красным сукном: может быть, это отголосок мнения аббата Кирхера, говорившего, что магнит любит красный цвет, что красная материя помогает магниту сохранять свою силу.

Неужели, штурмуя природу, надо действовать с помощью именно таких идолоподобных приборов, перед которыми впору совершать жертвоприношения?

Нет, конечно.

Шестом, простым гладким металлическим шестом, дерзко свел Ломоносов небесное электричество в свою лабораторию. Между двумя простыми угольками, присоединенными к электрической батарее, родилась чудеснейшая жар-птица — электрическая дуга.

Молодой студент подолгу работал в своем номере над книгами по физике, глубоко обдумывая то, о чем в них говорится, сравнивая, сличая.

Уже в годы студенчества Столетов стал вполне сложившимся человеком, с четко определившимися вкусами и мировоззрением, с умением остро, критически оценивать все, с чем приходится сталкиваться. Столетов стремился овладеть наукой боевой, творческой, смело вторгающейся в жизнь, в практику.

Столетов слушал физику и у профессора Николая Алексеевича Любимова.

Любимов старался наполнять свои лекции современным материалом. Возглавив после смерти Спасского кафедру, Любимов принялся пополнять физический кабинет приборами. Все это надо отнести к числу заслуг Любимова, сыгравших свою роль в развитии физики в Московском университете.

Но как исследователь Любимов был ничем не примечателен. Это сказывалось и на характере его преподавательской деятельности.

Лекции нового профессора походили на какое-то эффектное представление. Пел голосом лаборанта, сидевшего в подвале, деревянный шест, торчащий из дыры в полу аудитории. То и дело захлопывались ставни и на экране начинали бегать световые «зайчики».

Лектор рассказывал много анекдотов, всяческих забавных историй. Голый Архимед выскакивает из ванны с криком «эврика!». Ньютон, увидев падающее яблоко, сразу приходит к мысли о всемирном тяготении. Мальчишка Уатт, глядя на крышку, прыгающую на кипящем чайнике, немедленно решает построить паровую машину. Анекдоты и курьезы были нескончаемы.

Лекции Любимова, читавшего, кстати сказать, один и тот же курс и физикам, и медикам, и фармацевтам, вскоре разочаровали молодого Столетова.

Для Любимова наука была музейным собранием занятных картин, поглядеть на которые он предлагал своим слушателям.

Столетов же смотрел на эти картины глазами будущего художника. Ему хотелось разобраться в каждом мазке. Хотелось знать, как творится наука, научиться приемам творческой работы. У Любимова этому научиться было нельзя. Отвращала Столетова от Любимова и реакционность профессора, перешедшего потом в лагерь ярых черносотенцев, ставшего правой рукой ультрамонархиста Каткова.

Столетов сам находил в книгах то, о чем умалчивали лекции, но главный недостаток университетского преподавания заключался в том, что студенты в лучшем случае могли только смотреть на показываемые им опыты. Того, что сейчас называют физическим практикумом, в те годы в университетах и в помине не было.

При такой системе преподавания из студентов можно было приготовить в лучшем случае хороших пересказчиков знаний, а не будущих исследователей. Это обстоятельство не волновало правительство, предпочитавшее импортировать научные и технические достижения из-за границы.

Невозможность делать опыты самому остро переживалась Столетовым. Было обидно только читать про опыты, сделанные другими, не имея возможности их осуществить, изучать только по книгам устройство приборов. Юноша чувствовал себя пианистом, у которого есть только ноты и нет инструмента.

В 1860 году Столетов с отличием закончил университет и был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию.

Столетов был одним из многих людей, выросших на свежем ветре освободительных идей, определивших свое призвание под влиянием мощного общественного движения шестидесятых годов. Многие русские патриоты в те годы пошли в науку, видя в ней средство борьбы за благо народа.

Упорно готовясь к научной деятельности, Столетов все острее сознавал односторонность своего образования. Он, хорошо уже изучивший теорию физики, еще не поставил ни одного серьезного опыта.

К концу второго года магистрантства Столетова его друзья — профессора Сергей и Константин Бачинские — пожертвовали в университет стипендию для командировки в заграничные лаборатории достойного лица на два года. Кафедра физики представила кандидатом на эту стипендию А. Г. Столетова.

Летом 1862 года молодой ученый отправился в первое зарубежное странствие.

Фальсификаторы истории в своем стремлении принизить русскую науку, попытаться доказать ее несамостоятельность часто ссылаются на то, что многие русские ученые дореволюционного времени работали в зарубежных лабораториях. Эту работу западные историки пытаются изобразить как «ученичество» русской науки, как импорт зарубежной науки в Россию.

Эти утверждения насквозь лживы.

Причина поездок русских ученых за границу была проста до очевидности. Они были вынуждены покидать родину потому, что в царской России не было условий для научно-исследовательской работы. Замыслы, которые созревали у наших ученых, приходилось осуществлять в заграничных лабораториях.

С собственными планами ехали за границу и Сеченов, и Пирогов, и Вильямс, и Менделеев. Таким же самостоятельным ученым с великолепным пониманием своих целей был и Столетов.

Будущий великий физик сразу же выделился в кружке молодых ученых, работавших в лаборатории Кирхгофа и слушавших его лекции. Знаменитый русский термохимик В. Ф. Лугинин, бывший участником этого кружка, вспоминая о Столетове, писал: «Вскоре он сделался уже не простым сотрудником, а руководителем наших занятий».

«Могу со своей стороны прибавить, — писал Тимирязев, — что когда, через несколько уже лет, я, в свою очередь, провел в Гейдельберге несколько семестров, посещая, между прочим, и практические занятия у Кирхгофа, мне довелось слышать еще свежее предание об одном молодом русском, с виду почти мальчике, изумлявшем всех своими блестящими способностями».

Упорно занимаясь наукой, Александр Григорьевич прожил в Германии три с половиной года.

Главное свое внимание Столетов сосредоточивал на экспериментальной работе в лабораториях.


↑ На университетской кафедре
17 сентября 1866 года на кафедру физической аудитории быстро и легко поднялся человек в щеголеватом, но строгом, застегнутом на все пуговицы сюртуке. Державшийся прямо, подтянуто, с лицом мужественным и энергичным, он очень похож на отставного военного. Новый лектор совсем еще молодой человек, может быть сверстник многим из сидящих перед ним. Но держится он с такой привычной уверенностью, как будто бы это его по меньшей мере сотая, а не первая лекция. Выжидая, пока все рассядутся, спокойно стоит, воинственно посматривая на аудиторию и что-то обдумывая.

«С чего бы начал свой рассказ об электричестве Николай Алексеевич Любимов? — посмеиваясь про себя, думает сторонний преподаватель Александр Григорьевич Столетов (в таком звании Столетов пребывал до защиты магистерской диссертации). — С египтян, заметивших, что при поглаживании черных, — черных, обязательно черных! — кошек их шерсть начинает искриться?

А может быть, с римского врача Скрибона, лечившего больных ударами электрического угря? А чем плох анекдот о легендарном пастухе Магнесе, который, взойдя на гору из железняка, так и прилип к ней, не смог оторвать от нее свои сапоги, подбитые железными гвоздями?»

Не будет, не будет ни Магнеса, ни Скрибона, Столетов не будет тратить времени на легендарные истории: они ничем не помогут поставленной задаче — ввести слушателей в современную теорию электричества. И вот Столетов начинает лекцию.

Есть два шарика. Больше ничего — никаких заслоняющих суть дела аксессуаров. Все чисто и ясно — два заряженных электричеством, шарика. Они действуют друг на друга. И вот теперь через это явление в науку об электричестве вторгается математика, рождается закон. Шарики действуют с силой, обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними. Удивительное сходство: обратно пропорциональная квадратура расстояний входит и в закон всемирного тяготения, «истолковавший, — как замечает Столетов, — с такой величественной простотой механику вселенной».

Маленькие заряженные шарики и тяготеющие друг к другу исполины — солнца и планеты, — как увлекательна перекличка между столь не схожими явлениями! И как плодотворна: математические методы, созданные творцами небесной механики, ускорили разработку электростатики.

Столетов властно овладевает вниманием аудитории.

Все, о чем рассказывает новый лектор, предстает перед слушателями исполненным глубокого смысла, озарено яркими идеями, наполнено богатым содержанием.

И как ясно и точно, строго и увлекательно говорит лектор, какой это блистательный оратор!

«Речь А. Г. Столетова лилась свободно и стремительно, — вспоминал учившийся у него профессор Б. М. Житков, — его словесные конструкции отличались почти угнетающей правильностью. Если бы застенографировать его лекцию, она, с первого до последнего слова, не нуждалась бы в редакционных поправках. Слушателям казалось, что Столетов читает им лекцию по очень хорошему учебнику».

Уже первыми своими лекциями Столетов произвел потрясающее впечатление на своих слушателей. Такой новизной, такой свежестью дохнуло на них!

Молодому ученому претила система, бытовавшая тогда среди многих профессоров, — говорить только то, что уже слежалось, стало достоянием учебников. Повторять зады науки, — нет, Столетов был не согласен на это.

Заветной мечтой Столетова было, чтобы в России все больше и больше было физиков, способных стать исследователями, активными деятелями науки.

Он начал с перестройки лекционного преподавания.

Для того чтобы сделать его глубоким, соответствующим современному состоянию науки, ему не было необходимости в разрешениях университетского начальства и чиновников из министерства просвещения. Для создания же лаборатории нужны были средства.

Курсы, созданные Столетовым, — высокие произведения науки.

Но учиться у Столетова было делом нелегким.

Слушателя, начавшего по студенческой традиции готовиться, к экзаменам лишь тогда, когда за окнами станут раздаваться крики разносчиков «моченые яблоки», то-есть накануне экзаменов, у Столетова ожидал неизбежный провал.

Для верхоглядов, лентяев, представителей «золотой молодежи» экзамены у Столетова были опасным препятствием на пути к следующему курсу.

Взыскательный и строгий преподаватель не терпел и «зубрил» — людей, в гимназиях нередко слывших «первыми учениками». Слушая «первого ученика», уверенно и самодовольно бубнящего свои «во-первых», «в-третьих», Столетов испытывал гнетущую скуку. Разве это то отношение к науке, которое Столетов стремился развить у своих слушателей?

Одним молниеносным вопросом суворовского склада Столетов умел, повернув по-новому известные вещи, сразу же выяснить уровень понимания слушателем сущности дела, проверить его умение думать.

Прервав монотонную скороговорку аккуратненького маменькиного сынка, Столетов говорит: «А скажите, пожалуйста, — и по сторонам глазами с прячущимся в глубине их озорным огоньком, — как поведет себя, положим, вот этот прибор, — и пальцем на барометр, — почтенный, важный, — если его выбросить из окна?» И ждет, искоса посматривая на студентов, сидящих на первой скамье аудитории в ожидании своей очереди. И видит, как озаряются догадкой обращенные к нему веселые смышленые лица его любимцев. Какой интересный и тонкий вопрос задал профессор! Конечно, падающий барометр будет вести себя по-иному, чем неподвижный. Ведь падающие тела теряют свой вес, потеряет его и ртуть, и атмосферное давление вгонит столбик ртути до самого конца трубки. Во время падения барометр перестанет быть барометром, он не сможет измерять атмосферное давление.

А «первый ученик» смотрит растерянно: в зазубренных им учебниках барометры не падали. И на умный вопрос Столетова «первый ученик» глупо бормочет, что «барометр разобьется».

Лекции Столетова пробуждали у слушателей громадный интерес к науке. Многие студенты именно на его лекциях решили посвятить себя физике.

Популярность Столетова поддерживалась и тем, что передовая молодежь увидела в бывшем казеннокоштном студенте человека, понимавшего ее устремления.

Сочувствие Столетова студенческим делам было совсем иным, чем то, которое выражали профессора, тароватые на отметки, подлизывающиеся к студентам. Студенты по горькому опыту знали, что в трудные минуты, во время «студенческих историй», благодушные добрячки выдадут их с головой властям. Столетов же в правом деле всегда их поддержит, не побоится выступить на их защиту и против реакционеров в университетском совете, и против министерских чиновников, да и против самой охранки.

На первых же порах своей деятельности Столетов стяжал себе репутацию «беспокойного». Реакционная профессура тотчас же почувствовала в молодом преподавателе грозного, опасного противника, «молодые» же, так называли тогда оппозицию реакционному большинству, — Ф. А. Бредихин, А. Ю. Давыдов, Ф. А. Слудский, А. П. Богданов и другие - с приходом Столетова увидели, что их полку прибыло.


↑ Первая работа
В первой научной работе Столетова, так же как и в его первом курсе лекций, речь шла об электричестве. Наука об электричестве, в создании которой запечатлелось столько русских имен, с неукротимой силой притягивала Столетова.

Все в этой науке, молодой, растущей, то и дело сталкивающейся с загадочными явлениями и обещающей так много дать технике, отвечало боевому, творческому духу Столетова. Она вся была устремлена в будущее, эта наука, о которой сам Столетов так хорошо сказал, что она позволяет нам «удовлетворять самым разнообразным потребностям, осуществлять самые фантастические затеи».

Свою диссертацию Столетов вынужден был посвятить чисто теоретическому исследованию — ведь лаборатории в университете попрежнему не было.

Темой для диссертации Столетов выбрал один из труднейших вопросов теории электричества, так называемую «общую задачу электростатики», над решением которой безуспешно билось множество ученых.

Чтобы понять, какие трудности стояли перед Столетовым, рассмотрим частный, наипростейший случай этой задачи, ограничившись рассмотрением двух взаимодействующих проводников.

Положим, что к незаряженному изолированному проводнику придвинут другой изолированный проводник, заряженный, например, положительно. Появление заряженного тела по соседству с незаряженным не пройдет для последнего незамеченным. Под электрическим действием заряженного тела незаряженный проводник сразу же зарядится. На ближайшей к заряженному проводнику стороне прежде нейтрального проводника появится отрицательный заряд, на противоположной стороне — заряд положительный.

Этим дело не окончится.

То обстоятельство, что вначале незаряженный проводник зарядился, не пройдет бесследно для того проводника, который своим электрическим действием породил на нем заряды. Вновь рожденные заряды своим действием заставят перераспределиться заряды на первом проводнике. Но и этим явление не окончится.

Раз заряды перераспределились на первом проводнике, значит действие этого проводника на заряды второго проводника станет иным. Произойдет перераспределение зарядов и на втором проводнике; это, в свою очередь, вызовет новое перераспределение на первом проводнике. Происходит нечто напоминающее сказку о белом бычке. Но история взаимодействия электрических зарядов имеет все же конец.

Каждое последующее распределение зарядов на проводниках будет все слабее и слабее. И, наконец, все успокоится, заряды придут в равновесие.

Как же окончательно распределятся заряды на проводниках? Для двух шаров задача была решена физиком Томсоном и геометром Морфи. Даже в простейшем своем виде задача оказалась необыкновенно сложной.

Столетов же задался целью найти распределение зарядов в случае взаимодействия любого произвольного количества проводников, имеющих любую форму.

Молодой ученый отлично видел трудности, которые ожидали его на этом пути. От введения каждого нового проводника задача непрерывно усложнялась. Ведь на любой из проводников действуют все остальные, а он, в свою очередь, действует на них. Взаимодействие между телами становится все запутаннее и запутаннее. Зимой 1868 года Столетов блистательно закончил свою магистерскую диссертацию. Взаимодействие между множеством проводников Столетов, показав виртуозное владение математическим анализом, сумел свести к сумме многочисленных взаимодействий между всего лишь двумя проводниками.

Первой же своей работой молодой ученый завоевал себе славу крупного авторитета в науке об электричестве.


↑ Столетовский кружок
В 1870 году Столетов начал кампанию за осуществление второй части намеченной им программы.

Теперь надо было добиться того, чтобы университет имел физическую лабораторию.

Столетов берет слово на заседаниях университетского совета, обращается в министерство народного просвещения. Позор, говорит он, что студенты выходят из университета беспомощными в обращении с приборами, что русским физикам для осуществления экспериментальной части своих исследований приходится ездить в заграничные лаборатории.

С глухим раздражением выслушивают Столетова министерские чиновники. Столетову говорят: средств на лабораторию нет, нет для нее и помещения.

Но складывать оружие Столетов и не думает. Лабораторию надо создать во что бы то ни стало.

Как хотелось бы его слушателям получить возможность своими руками проверить все, о чем он им рассказывал! А у скольких студентов уже выкристаллизовались свои темы для научных работ!

Столетов даже не помышлял о возможности поражения. Он был настолько уверен в том, что добьется открытия лаборатории, что уже в 1870 году вместе со своим учеником Н. Н. Шиллером начал готовить приборы для будущего физического практикума.

В том же году Столетов принялся за объединение молодых московских физиков.

Он понимал, как полезно для ученого находиться в коллективе.

Столетов не ждал, чтобы люди находили его. Он сам искал среди молодежи людей способных, из которых может выйти толк, которые смогут стать учеными.

Талантливых людей он сразу же приближал к себе, они становились завсегдатаями его квартиры.

Столетов «открыл» многих людей, ставших впоследствии выдающимися деятелями русской науки.

Столетов первым угадал необыкновенные способности к математической физике у Николая Умова.

Столетов «открыл» и будущего «отца русской авиации», а тогда только что окончившего университет Николая Жуковского, своего земляка, уроженца села Орехово Владимирской губернии. Вместе с Жуковским к Столетову приходят и его друзья —физики В. В. Преображенский и Н. Н. Шиллер. Частыми Сетями Столетова становятся и молодой физик К. А. Фишер, Р. А. Колли и студент П. А. Зилов.

В 1870 году ученики Столетова стали приходить к нему домой не порознь, а вместе. На квартире Столетова еженедельно стал собираться физический кружок.

Заседания кружка посещали и товарищи Столетова по университету — Цингер, Бредихин, Слудский.

Сколько мыслей, сколько впечатлений оставалось у каждого после заседаний кружка!

И в центре кружка был, конечно, сам хозяин дома — умный и обаятельный Столетов.


В столетовском кружке. За столом Н.А. Умов, А.Г. Столетов и Ф.А. Бредихин; у доски - Н.Е. Жуковский; за Бредихиным стоит Н.Н. Шиллер
Вспоминая то время, Николай Егорович Жуковский писал: «Я живо вспоминаю квартиру... на Тверской улице, в которую в первый раз я пришел на заседание физического кружка, устроенного Столетовым. Докладчиками были Умов и я. Александр Григорьевич вместе с Преображенским и Фишером, составившим компанию, сидел около маленькой доски. Александр Григорьевич принимал живое участие в беседе и посмеивался со свойственным ему живым юмором над необычайно длинным маятником, о котором говорил я».

Нужно было обладать громадной разносторонностью знаний, чтобы направлять деятельность такого кружка, где на одном из заседаний дискутировалась какая- нибудь сложная проблема диференциальной геометрии, а на следующем разбирался вопрос о течении вязкой жидкости. Александру Григорьевичу это давалось легко. Человек с изумительной эрудицией, он каждому участнику кружка мог быть полезен.

Деятельность Столетова была широка и многообразна: университет, занятия в кружке, хлопоты по устройству физической лаборатории.

А в это время, в 1871 году, в голове Столетова уже созревал план новой научной работы.


↑ Тайна железа
Электричество может сиять, точно солнце, но на улицах и в домах попрежнему горят тусклые и чадные керосиновые лампы и фонари. Электричество может согревать, раскаливать, плавить, но нигде и в помине нет никаких электрических печей.

Электричество может вращать валы станков, колеса повозок, гребные винты судов. Но по улицам, как и встарь, трусят извозчики, а на заводах, железных дорогах и судах безраздельно царствует паровая машина.

Почему же, задумывался Столетов, несмотря на множество открытий и изобретений, сделанных электротехниками, электричество продолжает по большей части ютиться в стенах лабораторий?

Что мешает электрическим аппаратам и машинам выйти на улицу, прийти на фабрики, заводы и в дома?

Несовершенство электрических светильников, нагревательных приборов и моторов? Да, конечно, и это. Электротехникам, например, все еще не удалось приспособить электрическую дугу для освещения. Бесплодны пока и попытки создать лампу накаливания.


Из истории Московского университета
Дом, в котором помещалась физическая лаборатория Московского университета, основанная в 1872 году А. Г. Столетовым.
Но, бесспорно, все это не главное. Победа над трудностями, вызываемыми несовершенством конструкции аппаратов, потребляющих электроэнергию, вне всякого сомнения, не за горами.

Главное: как раздобыть обильную и дешевую электроэнергию, нужную для питания электрических аппаратов? Было бы вдоволь электроэнергии, а уж использовать ее электротехники сумели бы!

На заре электротехники, в первые десятилетия XIX века, когда гальванические элементы были единственным источником тока, о широком практическом применении электричества нечего было и помышлять.

Но теперь уже созданы динамомашины. С их появлением открылась возможность сделать поистине слугами человека энергию, законсервированную в топливе, мощь рек и водопадов, вездесущую энергию ветра. Электрические генераторы могут преобразить энергию всевозможных двигателей в электрический ток, который можно было бы направить по проводам на заводы, фабрики, в дома, питать электрические светильники, печи и моторы. Однако эти заманчивые перспективы все еще не реализованы.

Почему? Видимо, потому, что динамомашины все еще далеки от совершенства.

Новое почему: что же мешает электротехникам создать экономичные, мощные и надежные генераторы?

Раздумывая над этим вопросом, Столетов пришел к замечательному глубокому выводу: развитие силовой электротехники задерживается из-за отсутствия подробного знания магнитных свойств железа.

Железо — это металл с удивительными свойствами.

В электрических устройствах железо ведет себя как чудесный усилитель магнитных сил, рождаемых электрическим током. Железный стержень, вставленный в проволочную катушку, по которой идет электрический ток, в тысячи раз усиливает магнитное действие этой катушки. Проволочная катушка, до этого еле-еле отклонявшая стрелку компаса, превращается в электромагнит, способный удерживать на весу стальные слитки.

Железо — сердцевина всех электрических машин. Недаром инженеры назвали сердечниками железные части моторов, электромагнитов, динамомашин. Но, то и дело применяя железо, электротехники работали почти вслепую, кустарно, наугад.

Мало что было известно о процессе намагничения железа, о том, через какие стадии проходит, намагничиваясь, железо, зависит ли — и если зависит, то как именно?—способность железа «впитывать» магнетизм от силы магнитного поля, в котором оно находится, о способности к намагничению различных сортов железа.

Намагничение железа — вот проблема, которая стоит того, чтобы ею заняться. Узнать во всех подробностях, как, каким образом намагничивается железо, — благодарная задача для исследователя. Узнать — это значит разрубить узел, связывающий электротехнику.

Процесс намагничения железа! С каждым годом все отчетливее и отчетливее назревает необходимость в знании этого процесса. А что смогут найти по этому вопросу в научных журналах конструкторы электрических машин?

Практически ничего, убеждается, внимательно читая журналы, Столетов. Работы русских ученых Якоби и Ленца, своими исследованиями электромагнитов положивших начало изучению магнитных свойств железа, все еще не нашли достойного продолжения. Правда, нельзя сказать, чтобы исследования магнитных свойств железа совсем никого не интересовали.

Нет, такие исследования ведутся. Однако даже самые лучшие из этих исследований производят впечатление какого-то топтания вокруг да около главных, коренных вопросов проблемы намагничения железа. Никто из ученых до сих пор не дал подробного, исчерпывающего анализа этого процесса.

Столетов решает прийти на помощь электротехникам. В начале весны 1871 года ученый твердо решил заняться исследованием магнитных свойств железа.

Русского ученого увлекла научная проблема, тесно связанная с интересами практики. Эта черта —работать для практики — была характерной чертой передовых русских ученых.

Задумав исследовать железо, Столетов еще раз внимательно просматривает научную литературу: может быть, он прежде что-нибудь не заметил, пропустил что-либо существенное из сделанного на Западе, может быть, тайна железа уже кем-нибудь разгадана?

Но нет, все правильно, и за последние годы не появилось ничего, что изменило бы положение дела к лучшему. Попрежнему наилучшими из работ, посвященных интересующей его теме, приходится признать исследования Квинтуса-Ицилиуса и Вебера, исследования, в которых Столетов нашел целый ряд пробелов, слабых мест и промахов.

Взять хотя бы уже то, что оба эти физика даже не сделали попытки выяснить зависимость способности железа намагничиваться от силы намагничивающего поля.

Поместив испытуемый железный стержень в проволочную катушку и задавая различные значения силе тока, пропускаемого через катушку, Вебер и Квинтус-Ицилиус всякий раз определяли только напряженность магнитного поля, создаваемого катушкой, и соответствующую данному значению напряженности степень намагниченности образца.

Они не догадались поделить значения намагниченности образца на соответствующие значения магнитного поля — определить соотношение между ними, установить тем самым, как в различных стадиях процесса намагничения отзывается железо на действие магнитного поля. Иными словами, Вебер и Квинтус-Ицилиус даже не попытались исследовать функцию намагничения, магнитную восприимчивость, если пользоваться современной терминологией, — эту важнейшую характеристику магнитных свойств вещества.

Большим недостатком исследований Вебера и Квинтуса-Ицилиуса была и отрывочность их наблюдений. Квинтус-Ицилиус работал только со слабыми магнитными полями, Вебер же — тблько с сильными. 

Готовясь к исследованиям, разрабатывая стратегический план штурма тайны железа, Столетов внимательно анализирует и те методы, которыми пользовались его предшественники.

Все они действовали по старинке. Исследуя магнитные свойства образцов, ученые пользовались магнитометром — прибором, похожим на компас; главной рабочей частью магнитометра является висящая на нити чувствительная магнитная стрелка.

Чтобы узнать, насколько намагничен образец, его приближают к магнитометру. Под магнитным действием образца стрелка поворачивается. Замерив угол, на который она повернулась, и расстояние между нею и образцом, можно вычислить степень его намагниченности.

Работать с магнитометрами тогдашних конструкций было делом очень хлопотным и кропотливым.

Но недостатки магнитометрического метода не исчерпывались только этим.

Есть у этого метода недостаток и похуже.

Работая с магнитометром, трудно найти истинные данные о способности испытуемого материала к намагничению. В этом виновен даже не сам прибор.

Ошибки возникают вследствие тонкой и любопытной особенности намагниченных брусков и стержней.

Магниты, как известно, создают вокруг себя силовое поле, превращают окружающее их пространство в область, где проявляется действие магнитных сил.

Но магнит действует не только на окружающие предметы. Ведь и сам магнит находится в зоне, где действуют порожденные им магнитные силы.

Магнит действует на самого себя! Это кажется парадоксальным, чем-то напоминающим басню о бароне Мюнхгаузене, поднявшем самого себя за волосы, но тем не менее это неоспоримый факт.

Один конец магнита действует на другой; северный полюс на южный, южный на северный.

Это воздействие ослабляет намагниченность образца. Размагничивающее действие проявляется неодинаково у образцов разной формы. Чем короче магнит, чем меньше расстояние между его полюсами и чем он толще, тем больше у него размагничивающий фактор, тем сильнее ослабляет он свою намагниченность.

В одной и той же намагничивающей катушке, в совершенно одинаковых условиях, образцы, сделанные из одного и того же материала, но различающиеся своей формой, намагнитятся по-разному.

Действие их на магнитометр будет неодинаковым.

Пытаясь отделаться от ошибок, возникающих при пользовании магнитометрическим методом, ученые придумывали всяческие ухищрения.

Вебер, например, стремясь ослабить размагничивающее действие, изготавливал образцы в виде очень длинных и тонких цилиндров. Квинтус-Ицилиус пытался придать своим образцам форму эллипсоидов — тел, для которых можно теоретически рассчитать размагничивающий фактор.

Но всеми этими ухищрениями можно было только уменьшить ошибки, исключить же их целиком нельзя.

Что же делать? Как определить истинные магнитные свойства железа?

Все исследователи толкутся в каком-то заколдованном кругу. Для исследования магнитных явлений они, как уж издавна повелось, вооружаются магнитометром. А применение магнитометра неизбежно влечет за собой применение образцов в виде стержней, брусков, а значит — и появление ошибок.

Мучаясь с магнитометрическим методом, исследователи не пробуют разорвать порочный круг, в который заводит их этот метод, поискать какой-нибудь иной способ исследования магнитных явлений. Покорно мирятся они с тем, что их образцы обладают размагничивающим фактором. Выхода вроде и быть не может; как же можно магнит уберечь от действия создаваемого им же самим магнитного поля? Всякий магнит любого известного типа — и прямолинейный и подковообразный — окутывает себя идущими от одного полюса к другому силовыми магнитными линиями.

«Но кто сказал, что магниты всегда обязаны иметь концы?» — думает Столетов.

А что, если намагниченный брусок согнуть не в подкову, а смелее — в кольцо? Сомкнуть один полюс магнита с другим?..

Разве от этого образец перестанет быть намагниченным? Нет, конечно. Но кольцеобразный магнит не сможет действовать сам на себя. Ведь он не создает вокруг себя магнитного поля.

Намагничение кольцеобразного образца не будет зависеть от его размеров и формы сечения. Данные о магнитных свойствах кольца будут данными именно о магнитных свойствах материала, из которого оно сделано.

Кольцо, именно кольцо поможет выбраться из порочного круга, в котором находятся магнитологи!

Как намагнитить кольцо — это ясно: его надо обвить проволокой. Когда по обмотке пойдет электрический ток, кольцо намагнитится.

Но как узнать, как сильно оно намагнитилось?

Магнитометр в этом случае ничем не сможет помочь, — ведь у кольца нет концов, оно не создает в окружающем пространстве магнитного поля.

Но неужели, исследуя магнитные явления, надо обязательно хвататься за магнитную стрелку, как за единственный якорь спасения, следовать традиционным представлениям о том, что силу магнита надо измерять с помощью магнита же?

Разве нельзя магнитные явления изучать с помощью электрических приборов? Ведь магнетизм и электричество тесно связаны между собою.

Если помахать мотком проволоки перед магнитом, в проволоке возбудится электрический ток.

Замерив силу порожденного в проволоке тока, можно оценить степень намагниченности магнита. Но как воспользоваться явлением электромагнитной индукции для исследования магнитных свойств кольца?

Сделать в кольце разрез и двигать в нем витки кольца проволоки? Это, конечно, не выход.

Но обязательно ли для возникновения электромагнитной индукции движение проволоки относительно магнита? Нет, конечно! Если и магнит и проволока будут неподвижны, но намагниченность образца будет меняться, число магнитных силовых линий будет расти или уменьшаться, то это будет равносильно движению магнита и проволоки относительно друг друга.

Когда же меняется намагниченность кольца? В моменты включения или выключения тока, подаваемого в намагничивающую обмотку!

Если на кольцо навить еще одну обмотку, то в ней в эти моменты должен возникнуть ток. Магнитное поле, рождаясь и исчезая, будет возбуждать в обмотке мгновенные импульсы электрического тока. Вот эти-то мгновения и должен подстеречь экспериментатор.

Зарегистрировать импульс тока, измерить количество заряда, прошедшего через вторичную обмотку, - дело нехитрое.

Для этого нужно будет употребить баллистический гальванометр—прибор, способный улавливать и кратковременные толчки электрического тока.

Зная же величину заряда, можно будет рассчитать силу магнитного поля, вызвавшего этот импульс тока. А узнать магнитное поле, создаваемое кольцом, — это значит узнать и степень намагничивания образца.

Баллистический гальванометр, работая в паре со вторичной обмоткой, сможет определить намагниченность кольца — сделать то, что недоступно магнитометру.

Вот каким методом надо исследовать магнитные свойства железа!

К концу весны 1871 года у Столетова полностью созрел замечательный план исследований железа. Теперь пора уже перестать чертить схемы установки и заниматься расчетами, — надо начинать опыты.

Но где это сделать? Ведь в университете все еще нет физической лаборатории.

Снова ехать за границу? Да, видимо, придется. Надо подавить в себе горькое чувство: задача разгадки тайны железа уже не терпит отлагательств.

Кирхгоф, услышавший о планах Столетова, звал его к себе в Гейдельберг, в свою лабораторию.

Закончив экзамены, Столетов тронулся в путь.

Работая упоенно, неутомимо, Столетов уже к осени собрал установку для испытания магнитных свойств железа. Сердцевинной частью установки было железное кольцо. Оно имело две проволочные обмотки. Первичная обмотка через реостат и выключатель была присоединена к аккумуляторной батарее.

Вторичная обмотка присоединялась к баллистическому гальванометру. Этот же гальванометр Столетов приспособил для измерения силы тока и в первичной цепи. На это пришлось ему пойти из-за отсутствия второго гальванометра.

Контроль за поворотом подвижной системы гальванометра Столетов вел с помощью зеркального отсчета. На нити, на которой была подвешена подвижная система, Столетов укрепил зеркальце, а на лабораторном столе он поместил зрительную трубу со шкалой над ней. Нацелив трубу в зеркальце, можно было видеть деления шкалы.

При поворотах зеркальце как бы «оглядывает» шкалу — в поле зрения трубы будут попадать все новые и новые участки шкалы. Замерив, на сколько смещается изображение шкалы, и зная расстояние ее от зеркальца, легко вычислить, на какой угол повернулась подвижная система гальванометра.

Установка, казалось бы, была готова, но Столетов все не начинал главных опытов.

Лаборанты, помогавшие ему, посматривали с беспокойством на рабочий стол Столетова: сплетение проводов, нагромождение то и дело передвигаемых приборов — все это им кажется беспорядком. Похаживая вокруг стола Столетова, они все нацеливаются на то, чтобы сделать в конце концов все неподвижным, привинтить приборы, прикрепить провода к столу. Им кажется, что пора бы и остановиться, — ведь установка уже дает возможность намагничивать образец и измерять его намагниченность.

Но Столетов еще недоволен. И попрежнему на столе творится то, что кажется лаборантам беспорядком. О, этот «беспорядок»! Это «беспорядок» рабочих столов Ломоносова, Менделеева, Ньютона — всех путешественников в незнаемое, неукротимо ищущих разгадок тайн природы!

Неуемно и широко творил Столетов.

Что видно со стороны? Человек, роющийся в приборах, переключающий провода, — и только. А на самом деле на этом столе развертываются сложнейшие драматические события. Это идет разведка противника боем, это идет налаживание оружия штурма, идут маневры, чтобы занять наивыгоднейшие позиции для генерального сражения.

В первичной цепи стоит выключатель.

При отключении тока зеркальце поворачивается в сторону, противоположную той, в которую оно поворачивается при включении тока. При каждом измерении смещения в правую и левую сторону должны были быть равны. Но этого не происходит. Оказывается, что при выключении изображение шкалы смещается меньше, чем в момент включения тока.

Столетов сразу же находит причины этого неравенства отклонений. Видимо, при отключении тока железо не возвращается к первоначальному, ненамагниченному состоянию. Несмотря на то, что железо отожжено, оно все же сохранило, хотя и очень небольшую, способность к остаточному магнетизму.

Как же точно измерить намагниченность образца? Задача трудная, но Столетов ее все же побеждает.

Столетов удаляет из первичной цепи выключатель, вместо него он ставит переключатель — прибор, с помощью которого можно менять направление тока в первичной цепи. Теперь он не просто выключает ток из первичной цепи, — перекидывая рукоятку переключателя из одного положения в другое, экспериментатор, выключив ток из цепи, немедленно же включает в нее снова ток, но уже текущий в обратную сторону.

Ток, идущий по обмотке в обратную сторону, заставляет железо перемагничиваться в другом направлении. При переключении тока железо от состояния намагниченности в первоначальном направлении проходит путь до намагниченности с той же силой, что и первоначально, но в направлении обратном. При таком процессе сохранившаяся у железа способность сохранять остаточную намагниченность почти не проявляется. Отклонение изображения шкалы при переключении тока получается вдвое больше против того отклонения, которое получилось бы при испытании идеально мягкого образца методом отключения или выключения тока.

Столетов экономит время на всем: и на упрощении установки и на своем отдыхе, но он не согласен экономить время за счет недоделок, за счет снисходительного отношения к погрешностям.


Упрощенная схема установки для испытания по методу Столетова магнитных свойств железа: 1 — реостат для регулировки силы тока в намагничивающей обмотке. 2 — переключатель, 3 — амперметр, 4 — испытуемый образец с двумя обмотками, 5 — переключатель в цепи вторичной обмотки. 6 — магазин сопротивления для регулирования силы тока, возникающего во вторичной обмотке, 7 — баллистический гальванометр. 8 — зрительная труба, 9 — шкала.
Времени на совершенствование установки ушло немало, но как велика была победа! В любой электротехнической лаборатории сейчас можно встретить установки, подобные той, которую создал Столетов в незабываемое лето 1871 года.

Когда в листве гейдельбергских парков появилась первая желтизна и лабораторию стали наполнять вернувшиеся с каникул студенты, Столетов начал главные опыты.

Зажжена лампочка, освещающая шкалу. Приготовлены разлинованные листы бумаги.

Столетов включает в обмотку ток. Реостат полностью введен: через обмотку течет очень слабый ток. Столетов подключает к первичной обмотке гальванометр и замечает, на сколько смещается изображение шкалы.

Первая запись появляется в протоколе измерений. По этой записи можно будет вычислить силу тока, протекавшего через первичную обмотку во время этого измерения, а потом и напряженность магнитного поля, созданного обмоткой.

Столетов отключает гальванометр. Вот снова визирная черта встала на исходном, нулевом делении. Теперь Столетов подключает гальванометр к вторичной цепи. Положив руку на рукоятку переключателя первичной цепи, он вновь приникает глазом к объективу зрительной трубы. Быстрым движением он перебрасывает рукоятку переключателя.

Всплеск индуктируемого во вторичной обмотке тока мчится через обмотку гальванометра.

И вот уже перед глазом экспериментатора поплыло изображение шкалы: оно сместилось на несколько делений и вновь пошло обратно.

Рядом с первой записью в соседней графе появляется еще одна запись — величина отброса гальванометра при переключении тока в первичной цепи. По этому отбросу можно будет узнать количество электричества, протекшего через гальванометр при переключении, а потом и намагниченность образца, соответствующую данному значению напряженности магнитного поля.

Первое измерение сделано. Теперь Столетов немного сдвигает движок реостата, увеличивая силу тока, идущего в обмотке образца. Производит второе измерение. Снова измеряет силу тока, снова измеряет отброс гальванометра.

Удивительное явление обнаруживает Столетов: сила тока возросла в обмотке совсем на немного, а отброс гальванометра стал значительно больше, чем при первом измерении.

Столетов делает еще одно измерение, еще немного увеличивая силу тока в обмотке. И опять отброс вырастает быстрее, чем растет магнитное поле обмотки. Железо жадно, точно сухая губка, «впитывает» магнетизм.

Столетов производит одно измерение вслед за другим, все время увеличивая силу тока. Намагниченность образца растет все быстрее и быстрее.

Функция намагничения, как говорил Столетов, - магнитная восприимчивость, характеризующая способность железа намагничиваться, растет.

Никому еще не известное явление открыл Столетов.

Но вот рост намагниченности начинает замедляться, магнитная восприимчивость начинает уменьшаться.

Измерения следуют за измерениями. Все увеличивая силу тока в первичной обмотке, Столетов определяет намагниченность железа, соответствующую различным значениям магнитного поля обмотки. Железо намагничивается все с большим и большим трудом. Намагничение растет все медленнее и медленнее. Железо постепенно как бы насыщается магнетизмом.

Наконец наступает такой момент, когда увеличение магнитного поля уже не может увеличить намагничения образца. Намагниченность достигает насыщения.

Столетов делает предварительную обработку результатов измерений. Он вычисляет значение магнитного поля и намагниченности образца, соответствующие каждому измерению. Он вычерчивает графики изменения намагниченности образца.

Кривая, изображающая изменение намагниченности образца, вначале, при слабых магнитных полях, резко взмывает кверху. Затем она отклоняется в сторону, сгибается все сильнее и, наконец, переходит в линию, идущую параллельно горизонтальной оси графика.

Для каждого измерения Столетов вычисляет и значение функции намагничения, деля величину намагниченности образца на соответствующее значение напряженности магнитного поля. Для функции намагничения он тоже вычерчивает график. Кривая этого графика похожа на холм, крутой со стороны, соответствующей измерениям, произведенным в слабых полях, и полого спускающийся в области сильных полей.

С интересом следил за опытами Столетова Кирхгоф. Результаты опытов русского ученого опрокидывали существовавшие в физике взгляды. Опыты Столетова разбивали в прах теорию Пуассона, французского физика, предполагавшего, что намагничение железа растет прямо пропорционально величине намагничивающего поля, что магнитная восприимчивость есть величина постоянная.

Нет, все идет совершенно по-иному, убедительно показывали опыты Столетова.

В октябре Столетов закончил свои исследования.

Четыре месяца, четыре коротких месяца провел Столетов в Гейдельберге, но насколько были богаты они событиями, исполнены вдохновенного творчества!

В Гейдельберге Столетов успел задумать еще одну научную работу. Незадолго перед тем была создана электромагнитная теория, предсказывавшая, что электрические процессы могут проявляться в виде особых электромагнитных волн.

Электромагнитная теория долгое время была не признана. Только немногие ученые, в том числе и Столетов, сразу же поняли огромное значение новой теории. Теория эта говорила, что и свет есть электромагнитное явление.

Проверить это, доказать справедливость теории было заманчивой задачей.

Прямой путь был недоступен. Электромагнитные волны, которые предсказывала теория, еще не были обнаружены на опыте.

Но можно было пойти косвенным путем. В уравнения этой теории входит некая величина, представляющая собой коэфициент пропорциональности между двумя системами измерения электрических и магнитных величин — системами электромагнитной и электростатической. Этот коэфициент — число именованное, это некоторая скорость.

Электромагнитная теория говорила, что он должен иметь величину, равную скорости света в пустоте — 300 000 километрам в секунду.

Если бы удалось доказать это, то тем самым можно было бы получить сильное подтверждение в пользу гипотезы о единстве света и электромагнитных процессов.

Поставить опыт по определению этого коэфициента — опыт, имеющий глубоко принципиальное значение, и задумал Столетов.

Уезжая на родину, молодой ученый заказал гейдельбергским механикам некоторые детали для будущей своей установки, план которой уже сложился у него.

В ноябре 1872 года Столетов возвратился в Москву.

Огромную научную победу одержал русский ученый. Его работа помогла пролить свет на те процессы, которые происходят внутри намагничивающегося железа. Велико было ее и практическое значение.

«Изучение функции намагничения железа, — писал сам Столетов, — может иметь практическую важность при устройстве и употреблении как электромагнитных двигателей, так и тех магнитэлектрических машин нового рода, в которых временное намагничение железа играет главную роль. Знание свойств железа относительно временного намагничения также необходимо здесь, как необходимо знакомство со свойствами пара для теории паровых машин. Только при таком знании мы получим возможность обсудить априори наивыгоднейшую конструкцию подобного снаряда и наперед рассчитать его полезное действие».

Известие об опытах Столетова сразу же разнеслось по всему миру.

Вооружась его методами, инженеры начали исследовать магнитные свойства различных сортов железа и стали. В электротехнических справочниках появились таблицы и графики, дающие драгоценные для строителей электрических машин сведения о магнитных материалах.

Во-время пришел Столетов на помощь электротехникам!

В 1873 году Лодыгин создал лампу накаливания. А еще через три года, в 1876 году, во всем мире прогремело имя товарища Столетова по Обществу любителей естествознания, антропологии и этнографии, отставного поручика Павла Николаевича Яблочкова. Изобретатель создал свою знаменитую электрическую «свечу», быстро завоевавшую мировое признание.

Работа Столетова помогла пионерам электрического освещения. Когда созданные ими светильники предъявили счет на широкое производство электроэнергии, в руках конструкторов динамомашин уже были методы Столетова, которые помогли создать мощные и экономичные электрические генераторы.

Исследование магнитных свойств железа - вторая работа Столетова — поставило русского ученого в первые ряды корифеев современной ему науки.


↑ Столетов создаёт лабораторию
Поздравляя Столетова с наступающим новым 1872 годом, его товарищи Лаврентьев и Бостен писали ему: «Желаем Вам, чтобы Вы, оглядываясь впоследствии на этот год, здоровый, круглый и румяный, были уже во обладании обширной, поместительной новой физической лабораторией, сверкающей медью, деревом, стеклом и всевозможными шкалами, чтобы Вас титуловали уже доктором».

Все добрые пожелания друзей сбылись. 1872 год, как и предыдущий, был годом больших побед в жизни Столетова. Весной Столетов блистательно защитил докторскую диссертацию. Но дело с организацией лаборатории только летом стронулось с мертвой точки.

До этого времени Столетову неизменно отвечали, что для лаборатории нигде нет места.

Летом ректор переехал на новую квартиру. Столетов тотчас же начал хлопотать о том, чтобы освободившееся помещение было отдано под лабораторию. Ректор, которым тогда был выдающийся историк С. М. Соловьев, поддержал ходатайство Столетова, и ему было разрешено занять несколько комнат в старом ректорском доме. Этот небольшой дом стоит и сейчас в университетском дворе^*.

___________
^* “Ректорский дом” прибавил к своей архитектурной ценности мемориальное значение для истории русской науки и культуры. Судьба старинного дома в ХХ веке была печальной. Балансодержатель - Геологоразведочный институт - привел здание к концу 1990-х годов в аварийное состояние. Несмотря на существование проекта реставрации уникального памятника архитектуры, инвестор - фирма “Дорения” и проектировщик - проектное бюро “Попов и партнеры” неоднократно предлагали снести “Ректорский дом” “с воссозданием”. В 1990-х годах здание было доведено до аварийного состояния и, несмотря на существование проекта реставрации, снесено летом 2000 года.

В 2004 г. выстроен новодел со стеклянной крышей, который вряд ли можно назвать тем самым Ректорским домом.


“Ректорский дом”. Фото 1978 г.
У ректорского дома была большая история. Это был один из немногих домов, оставшихся целым во время пожара 1812 года. Среди людей, живших в этом доме, было много известных людей. В нем жил знаменитый артист Сандунов, в тридцатых годах в этом доме у редактора журнала «Телескоп» Н. И. Надеждина квартировал его сотрудник — Виссарион Григорьевич Белинский. В 1872 году в истории старого дома началась новая глава, — ему довелось стать местом, где была основана учебно-исследовательская физическая лаборатория Московского университета.

Много трудностей встретил Столетов, организуя лабораторию. Предоставленное помещение — это просто квартира, место, приспособленное для жилья людей. Теперь его требовалось переделать так, чтобы в нем было удобно работать физикам.

Но, несмотря ни на что, Столетов переживал огромную радость. Наконец-то университетские студенты смогут вести практические занятия по физике!

Вместе со своими студентами Александр Григорьевич начал устраивать лабораторное хозяйство: расставлять столы, устанавливать уже сделанные им вместе с Шиллером приборы, монтировать новые установки.

Осенью 1872 года лаборатория была открыта.

В год лаборатория получала всего лишь 600 рублей. Постоянно нехватало приборов и приспособлений.

Рядом со Столетовым трудился первый его лаборант — Р. А. Колли. Столетову помогали и добровольцы из числа студентов.

Ряд приборов для лаборатории был пожертвован старым другом Столетова К А. Рачинским.

На покупку приборов Столетов зачастую тратил и свои личные средства.

Лаборатория, несмотря на все трудности, росла, становилась все благоустроеннее и благоустроеннее.

Университетское начальство занятия в лаборатории не сделало обязательными. Но желающих заниматься в лаборатории нашлось множество. В лаборатории стало тесно, шумно и оживленно. Лаборатория служила не только студентам.

Осенью 1873 года принялся за свою первую научно- исследовательскую работу Р. А. Колли.

Вели в лаборатории свою научную работу и другие ученики Столетова: Н. Н. Шиллер, П. А. Зилов.

В лабораторию приезжали физики и из других городов - Киева, Одессы, Варшавы — учиться мастерству исследования природы у знаменитого физика.

После создания лаборатории молодые талантливые научные силы еще быстрее стали собираться вокруг Столетова. Так возникла первая русская физическая школа — столетовская школа.

Создание Столетовым физической лаборатории и школы означало новый этап в истории русской физики. Московский физик достойно продолжил почин Ломоносова, открывшего своей химической лабораторией путь к созданию учебно-исследовательских лабораторий.

Лаборатория Столетова была первой в России учебно-исследовательской физической лабораторией.


↑ Новая победа
В 1876 году Столетов начал новую экспериментальную работу, — теперь уже в своей лаборатории.

Он поставил давно задуманный опыт по определению соотношения между электростатическими и электромагнитными единицами.

Когда знакомишься с этой работой, припоминается известный рассказ о Брюллове. Поправляя однажды картину своего ученика, знаменитый художник только чуть-чуть прикоснулся к ней кистью. И от этого прежде безжизненная картина сразу же ожила. В ответ на вопрос ученика, пораженного таким эффектом, Брюллов сказал: «Искусство начинается там, где начинается «чуть-чуть».

Своей работой Столетов ярко показал роль «чуть-чуть» в искусстве экспериментатора.

Между работой Столетова и работами его предшественников Вебера и Кольрауша было большое сходство. Чтобы найти соотношение между электростатическими и электромагнитными единицами, эти ученые также измеряли величину электрического заряда, вначале покоящегося, а потом движущегося. Сердцевиной созданной ими установки также был конденсатор, который они сначала заряжали, а потом разряжали.

Но было и различие между установкой, придуманной Столетовым, и установкой Вебера и Кольрауша.

Вебер и Кольрауш пользовались конденсатором старого типа — лейденской банкой. Точно рассчитать ее электрическую емкость было невозможно.

Столетов же сконструировал конденсатор, емкость которого можно было рассчитывать необыкновенно точно, а значит, и очень точно определять величину заряда, скапливающегося на обкладках конденсатора.

Конденсатор состоял из двух металлических дисков, которые можно было устанавливать строго параллельно друг другу, точно соблюдая желаемую величину зазора. В целях достижения большей точности при измерении емкости конденсатора Столетов снабдил один из дисков охватывающим его охранным кольцом: кольцо предотвращало появление искажений электрического поля на краях диска.

По-другому решил Столетов вопрос и об измерении разрядного тока. Чтобы измерить его, Вебер и Кольрауш, а также Эйртон и Перри, начавшие свои опыты позже Столетова, применили баллистический гальванометр. Столетов же нашел остроумный способ остановить мгновение — продлить разрядный ток.


Принципиальная схема, иллюстрирующая метод, с помощью которого Столетов определил коэфициент пропорциональности между электромагнитными и электростатическими единицами. За один оборот коммутатора (1) конденсатор (2) два раза заряжается от батареи (3) и два раза разряжается через измерительный прибор (4).
Столетов включил в свою установку коммутатор; вращаясь, коммутатор то присоединял конденсатор к электрической батарее, заставляя его заряжаться, то подключал его к проволоке. Частые импульсы разрядного тока, следующие один за другим, сливались в как бы непрерывно идущий по проволоке ток.

Изобретенный Столетовым способ давал возможность значительно более просто и точно замерять величину пробегавшего через проволоку заряда.

Установка Столетова не требовала применения большой батареи. Эйртону и Перри в их опытах требовалось 200 гальванических элементов, Столетов же обходился всего лишь одним-двумя элементами. В этом случае «несовершенство изоляции менее вредит делу», писал Столетов.

Небольшое напряжение давало к тому же возможность делать зазор между охранным кольцом и диском необычайно узким.

Столетов «по очкам» обеспечил своему способу победу в борьбе за точность. Метод, созданный им, дал возможность установить, что коэфициент пропорциональности между электростатическими и электромагнитными единицами равен скорости света в пустоте, что правильно и свет считать электромагнитным явлением. Создание этого метода было большой победой ученого.

Вершина научного творчества Столетова — его исследования фотоэлектрических явлений, начатые им в 1888 году.


↑ Время великих открытий
Зима кончалась. Уже по-весеннему чернели деревья в круглом университетском садике. В полдень мимо окон аудиторий падали, сверкая на солнце, еще редкие мартовские капели... Ночь тоже медленно таяла. Дни становились длиннее.

Весна приближалась. И у всех как-то на все прибавилось времени.

А Столетов чувствовал: времени становится меньше и меньше.

Весь день он только и ждет прихода вечера, чтобы скорее уйти в крошечную комнатку при физическом кабинете. Там вместе с Иваном Филипповичем Усагиным проводит он свои вечера, а порой и ночи. Там началось его новое сражение с природой, которым увлечен не менее профессора и его верный помощник препаратор Усагин.

Большой цинковый лист начищен до блеска. Лист укреплен на стеклянной ножке: он изолирован. От листа тянется проволока к шарику электроскопа. Напротив листа — проекционный фонарь. В нем жарко пылает электрическая дуга Василия Петрова.

Усагин натирает янтарную палочку куском шерсти. Подносит наэлектризованную палочку к листу. Ее заряд растекается по цинку. Зарядился и электроскоп. Его листочки распахнулись, как крылья.

Профессор сам отдергивает заслонку фонаря. Вырывается струя ослепительного света. Бьет в диск, и тотчас же происходит чудесное. Листочки электроскопа бессильно опадают.

Цинковый лист терял бы свой заряд часами: ведь воздух — плохой проводник. Свет же заставил его разрядиться почти мгновенно.

Взаимодействие электричества и света загадочно, таинственно. Оно-то и влечет к себе ученого. Столетов уже успел узнать многое о нем. Он уже установил, что свет действует не на всякий электрический заряд. 

После того как Иван Филиппович касается цинка заряженной стеклянной палочкой, раскрывшиеся листочки электроскопа и не думают складываться, хотя свет попрежнему бьет в зеркальную поверхность листа. Только отрицательное, «смоляное», как тогда еще говорили, электричество «смывают» с цинка световые лучи. Этого, например, не знает физик Гальвакс, также ставящий опыты с электричеством и светом. Гальвакс пытается даже утверждать, что и положительно наэлектризованные тела свет разряжает.

Знает также Столетов и то, что действие света в сильной степени зависит от состояния поверхности листа и от того, из какого материала сделан лист.

Из всех материалов, имевшихся у Столетова, лучше всего для опытов годился цинк, и чтобы эффект был сильным, лист надо было как следует начистить.

Несколько вечеров подряд, неотступно, почти самозабвенно изучает Столетов новое явление.

Казалось бы — что! Наблюдать, как спадают листочки электроскопа! Но ученый взволнован. Он чувствует, что в этом эффекте, где столкнулись две стихии — света и электричества, таится что-то, что может распахнуть новые горизонты перед наукой, а кто знает, может быть, и перед техникой!

Сколько раз, знает он, новое, великое начиналось незаметно, скромно. Зачастую из игрушек, из забавного вырастало оно.

Крышка, пляшущая на кипящем котелке... Легкая пушинка, взлетающая к натертому янтарю... Вздрагивание магнитной стрелки, висящей над проводом, по которому пошел ток... Рождение еле-еле уловимого тока в мотке проволоки, который сдернули с магнита...

Кто мог угадать за всем этим могучие паровые машины и огромный мир электротехники с ее электромагнитами, моторами, динамомашинами, лампами... Несравнимо все это. Но именно те незаметные и робкие проявления новых сил были первыми шагами будущих гигантов — пара и электричества.

И Столетов знал еще, что самое интересное рождалось всегда там, где скрещивались, взаимодействовали, превращались друг в друга разнородные стихии.

Тепло и механическая работа... Электричество и химия. Электричество и магнетизм... Вот на этих-то скрещениях и родились паровая машина, гальванические элементы, электромоторы и динамомашины.

Явление, изучавшееся Столетовым, стояло тоже на перекрестке — света и электричества...

Столетов не мог пройти мимо нового явления, удовлетворившись одной только констатацией факта. Ученый считал своим долгом постигнуть законы, управляющие взаимодействием света и электричества.

Нужны были измерения, нужно было все поверить числом.

Опыт с цинковым листом не позволял этого сделать. Стекание заряда было очень быстротечным. Неудобно было и то, что лист цинка приходилось заряжать сильно, заряжать до высокого потенциала. При высоком потенциале электричество само начинает стекать с заряженных предметов. Трудно узнать, какая часть стекла сама собой, а какую заставил уйти свет. Не было и подходящих приборов, с которыми можно было бы уверенно, с достаточной точностью работать при высоком потенциале заряда.

И Столетов задумал коренным образом видоизменить опыт: сделать эффект длительным и протекающим при слабом потенциале.

Ток! Лучи света смогут, конечно, смогут порождать ток. Ведь происходит же стекание зарядов с листа цинка, только эти заряды уходят по всевозможным направлениям.

Но как сделать стекание зарядов непрерывным и направленным?

Заставить заряды двигаться в определенном направлении сможет положительно заряженный электрод. Если его поставить перед листом, он будет притягивать заряды, покидающие цинк.

Но он заслонит собой цинковый лист. А ведь это недопустимо: надо, чтобы цинк был освещен. Значит, электрод надо сделать из металлической сетки.

Половина задачи решена: заряды будут направлены!

А непрерывность движения заряда? Как пополнять убыль зарядов на цинке, как, наконец, зарядить положительно сетку — второй электрод своеобразного конденсатора?

Оба эти вопроса Столетов решает разом: надо к цинку и сетке подключить гальваническую батарею. Отрицательным полюсом — к цинку, положительным — к сетке!

Все задумано как будто бы верно. Теперь нужно то, что увидел он своим воображением и, как всегда, аккуратно вычертил, сделать, воплотить в прибор.

Иван Филиппович снова переселяется в мастерскую.

Оба сгорают от нетерпения. Но они знают: поспешность вредна. Все должно быть сделано добротно, на совесть. Чтобы опыту можно было верить.

Наконец установка была готова. Как проста была эта установка, предназначенная для изучения такого необычного, почти чудесного явления!

Наступило 9 марта 1888 года. День, ставший одним из знаменательнейших дней в истории науки.

Как и во все эти вечера, они пересекли круглый садик, прошли мимо сидевших там студентов, курсисток и вошли к себе в лабораторию.

Иван Филиппович зажигает осветительную лампу зеркального гальванометра — зеркальце его отбрасывает «зайчик» на середину длинной шкалы. Подключает батарею к электродам. В эту же цепь включает он и гальванометр.

«Зайчик» стоит на месте. Так и должно быть. Цепь разомкнута воздушным промежутком между дисками, электрическим зарядам не перескочить через него.

Усагин заводит двигатель. Вспыхивает дуга в фонаре. Но свет еще заперт в нем — заслонка опущена. Наступило мгновение, которого они так ожидали.

Иван Филиппович сделал шаг в сторону, уступил место Александру Григорьевичу. Столетов взялся за заслонку фонаря, и оба исследователя впились глазами в шкалу.

Заслонка поднята. Свет, томившийся взаперти, вырвался, ударил сквозь сетку в диск, и тотчас же «зайчик» метнулся по шкале. Дошел до самого края. Снова пошел назад. Опять вперед. Покачался и замер, далеко от середины шкалы.

Ток шел! Он шел, невзирая на воздушную пропасть, разделявшую электроды. Он шел, — в этом не было сомнения, — этот чудесный ток, порожденный светом.

Как зачарованные, стояли друзья, освещенные чуть вздрагивающими синеватыми отсветами дуги в комнате, населенной тенями, ломающимися на столах и подоконниках.

Тени дрожали. Потрескивала дуга, и блики перемещались. И маленький желтенький «зайчик» — возвестивший победу — выглядел скромно и неприметно в этом пиршестве света и теней. Свет бился в окна, выплескивался на двор, обдавал голубым черные сучья и распластывался на старых стенах университета.

Видели свет студенты, прохожие, служители... И всем было невдомек, что перед ними заря. Заря - рассвета, заря новой эпохи в науке.

После 9 марта работа закипела еще сильнее. Так много вопросов надо было задать природе!

Задумав серию опытов, Столетов прежде всего принялся за усовершенствование установки.

Большие хлопоты исследователю доставляло неравномерное горение дуги. Дуга потрескивала, то тускнела, то становилась ярче. Капризами дуги порождались ошибки. Заставить дугу гореть спокойно было невозможно, но Столетов нашел остроумный способ полностью исключить ошибки, рождаемые неравномерным горением дуги.

В том же пучке света он поставил еще одну пару электродов — контрольную. Расстояние между этими электродами никогда не менялось. Не менялось и напряжение в их цепи.

Показания контрольного гальванометра могли меняться только вследствие колебаний силы света дуги. Следя за показаниями этого гальванометра, можно было учесть неравномерность в горении дуги и внести поправки в показания главного гальванометра.

Экспериментатор обнаружил и такой скрытый источник ошибок, как «утомление» металла. Столетов заметил, что металл при длительном освещении как бы «утомляется», теряет мало-помалу свою чувствительность к действию света. «Утомление» металла он также взял на учет.

Опыты были очищены от всех случайностей. Иначе не мог поступить Столетов — ученый, которому буквально претила даже малейшая неточность, неуверенность, гадательность.

Еще раз с полной неопровержимостью Столетов доказал, что только отрицательный электрод чувствителен к свету.

Столетов окончательно убедился в неправоте Гальвакса и вторящего ему итальянского физика Риги и в очередном сообщении еще раз подчеркнул нечувствительность положительного электрода к свету.

Риги отозвался на это весьма странно. Он опубликовал статью, в которой буквально поздравлял Столетова с тем, что наконец-то русский ученый присоединился к его, Риги, мнению.

Столетов дал отповедь итальянскому физику, так недобросовестно обращавшемуся с фактами. Он не мог пройти мимо попыток исказить истину, отнять у русской науки то, что ей принадлежало по праву.

А опыты шли и шли.

Снова, точно помолодев, Столетов часами готов был сидеть у своих приборов в этой глубокой беседе с природой.

Ученый заставил природу ответить на все вопросы, которые он ей задал.

Влияет ли размер электродов на величину тока?

Да, влияет, сказали Столетову опыты. Во сколько раз он увеличивает электроды, во столько же раз растет и сила тока.

Столетов исследовал зависимость фотоэффекта от состава света.

Вот удивительный факт.

Поставленная перед фонарем тонкая стеклянная пластинка мгновенно прекращает ток. Диск попрежнему освещен, но тока теперь нет.

Исследователь берет кварцевую пластинку. Ток ослабевает, но не прекращается.

Очевидно, не все лучи, содержащиеся в свете дуги, действуют на диск. Стекло, вероятно, поглощает какую-то деятельную часть лучей электрической дуги, которую кварц поглощает только отчасти.

Проделав много опытов с различными веществами, Столетов приходит к убеждению, что ток порождается невидимыми ультрафиолетовыми лучами, лучами с меньшей длиной волны, чем у видимого света.

Ультрафиолетовые лучи стекло не пропускает. Их сильно поглощает и атмосфера: до поверхности земли их доходит мало. Значит, солнечный свет, свет, более яркий, чем свет дуги, не должен действовать на конденсатор, решает Столетов.

И вот в один из погожих солнечных дней Иван Филиппович Усагин вынес конденсатор на балкон. Провода от прибора тянулись в глубь комнаты.

Мощный солнечный свет бил в начищенный цинк, но «зайчик» гальванометра не шелохнулся!

Удивительную особенность взаимодействия света и заряженного тела обнаружил Столетов.

Для того чтобы возник фототок, недостаточно того, чтобы световое излучение было сильным. Даже очень яркий свет, но содержащий лучи с длинами волн большими, чем некоторая предельная длина, не породит фототека.

В спектре волн существует как бы порог, переступив который можно наблюдать фотоэффект.

Выяснил Столетов и то, как зависит фотоэффект от материала, из которого сделаны электроды.

Рядом опытов он подтверждает свою мысль, что чувствительность вещества конденсатора находится в прямой зависимости от того, как сильно это вещество поглощает действенные лучи.

Эти опыты дали ему возможность сделать особенно чувствительные к свету электроды. Он нашел, что металлы, покрытые анилиновыми красками, своей чувствительностью превосходят металлы даже только что начищенные.

Изучение чувствительности металлов было закончено. Можно было двигаться дальше.

Столетов установил еще одну особенность фотоэффекта: его зависимость от температуры.

Сконструировав специальную установку, позволяющую нагревать весь конденсатор. Столетов неопровержимо доказал рост силы фототока с ростом температуры. Физик же Гоор утверждал, что чувствительность электрода уменьшается по мере нагревания.

И снова — вперед.

Еще в пору своей работы над контрольным конденсатором Александр Григорьевич задумался: в силу какой же именно причины существует постоянство соотношений в показаниях контрольного и главного гальванометров, соединенных с двумя совершенно различными, по-разному заряженными конденсаторами?

Глубоко раздумывая, он приходит к такой мысли:

«Чтобы объяснить себе эту пропорциональность, необходимо допустить, что, при равных прочих условиях, действие (сила тока) пропорционально напряженности освещения или, лучше сказать, количеству активных лучей».

Это была рабочая гипотеза.

Чтобы она стала теорией, нужен опыт —великий, неподкупный судья всякого теоретического построения.

Надо было один и тот же конденсатор освещать по- разному: то сильнее, то слабее. Силу света при этом нужно было изменять точно в заданном отношении. В результате долгих размышлений Столетов сумел сконструировать изящное и простое устройство, позволяющее точно управлять силой света.

На пути луча он поставил большой картонный круг с семью окошками, расположенными по окружности.

Площадь всех окошек и промежутков между ними была одинаковой.

В начале опыта диск стоял неподвижно. Свет через окошко падал на конденсатор.

Затем диск приводился в быстрое вращение. При каждом обороте луч света семь раз прерывался и семь раз пропускался. В среднем пластины конденсатора достигала только половина лучей, бросаемых фонарем.

Это сразу почувствовал «зайчик» гальванометра. Когда диск завращался, «зайчик» стронулся и остановился на полпути к нулевому делению. Ток в цепи уменьшился вдвое, то-есть ровно во столько же, во сколько уменьшилась сила света.

«Значит, действительно, — удовлетворенно записал Столетов, — эффект пропорционален энергии активных лучей». Так скупыми словами сформулировал исследователь важнейший закон фотоэффекта.

Опыт с прерывистым лучом натолкнул Столетова на новые искания.

Столетов убедился: свет действует на металл быстро. Ведь при вращении диска конденсатор озарялся короткими вспышками.

Но сказать, что свет действует на металл быстро, — это еще не ответ. Насколько быстро реагирует металл на свет? Возможно, что конденсатор мгновенно отзывается на свет рождением тока с силой, соответствующей силе этого света. Если это так, то ток в цепи состоит из отдельных электрических толчков, мгновенно возникающих в момент освещения и исчезающих тотчас же, как оно окончилось.

Но, возможно, все происходит по-иному. Может быть, конденсатор обладает своеобразной инерцией? В начале освещения он как бы «раскачивается», сила тока в цепи, вырастая постепенно, лишь через некоторое, хотя бы и очень короткое время достигает своего наибольшего значения. Когда же наступает затемнение электродов, ток исчезает не сразу, сила его пропадает постепенно. Если все это так, может статься, что и прерывистый свет породит ток, не прекращающийся ни на миг, только слегка пульсирующий.

Где же истина?

Что происходит в действительности?

Прежний опыт с вращением диска — Столетову ясно — эту дилемму решить не может. На пути стоит инерция гальванометра: какой бы ток ни шел в цепи - пульсирующий или прерывистый — «зайчик» гальванометра будет показывать некоторое среднее значение, — ведь подвижная рамка гальванометра не сможет угнаться за быстрыми изменениями тока.

Но Столетов не стал втупик, он сумел так поставить опыт, что даже неповоротливый гальванометр оказался способным принять участие в погоне за сверхъестественно быстрым явлением.

Главной частью новой установки попрежнему служил диск с прорезанными в нем окошками — секторами. Но теперь с этим диском был скреплен коммутатор: эбонитовый кружок с восемью металлическими накладками по окружности. Коммутатора касались три металлические кисточки. Две из них соединялись с отрицательным полюсом батареи, одна непосредственно, другая через гальванометр. Они были расположены так, что когда одна из них касалась металлической накладки, другая находилась в промежутке между накладками.

Третья кисточка скользила по кольцу, соединенному со всеми накладками коммутатора. Провод от нее тянулся к цинковому диску конденсатора.

Сетка, как и всегда, была соединена с положительным полюсом батареи.

При вращении коммутатора первые две кисточки попеременно то включали гальванометр в цепь, то пропускали ток по проводу мимо него.

Повернув нужным образом коммутатор относительно картонного диска, экспериментатор мог обеспечить такие включения гальванометра, чтобы он измерял ток от момента, когда электрод затемнен наполовину и освещенная часть его убывает, до момента, когда он тоже открыт лучам наполовину, но его освещенная часть растет.

Можно было установить коммутатор и так, чтобы ток измерялся в промежутке между «полнолунием» электрода до момента полного его затемнения и т. д.

Во всех этих случаях гальванометр в силу инерции будет показывать среднее значение силы тока за измеряемый промежуток времени.

Но теоретические расчеты говорили, что эти средние значения должны быть разными, в зависимости от того, какой ток течет в цепи.

Если в цепи возникает пульсирующий ток, то показания гальванометра должны сначала расти, потом уменьшаться и снова расти по мере увеличения скорости вращения. 

Если же идет ток прерывистый, то скорость вращения не должна сказаться на показаниях прибора.


И вот, наконец, наступил день, после которого Столетов с полным правом мог записать: «запаздывание тока, если оно и есть, не превышает ¹/₁₀₀₀ доли секунды. To-есть, практически говоря, ток появляется и исчезает одновременно с освещением».

Он был глубоко прав.

Современные исследования с применением новейшей измерительной техники показывают, что если и есть запаздывание, то оно, во всяком случае, меньше одной десятимиллиардной доли секунды.

Прошли всего лишь месяцы после памятного дня 9 марта. Сколько выигранных сражений позади! Но кампания еще не кончена.

Столетов выяснил и то, как зависит сила фототока от расстояния между электродами и от электродвижущей силы батарей.

Опыты говорят: при малых напряжениях и небольшом расстоянии между пластинами ток растет соответственно с ростом напряжения.

Но чем больше растет напряжение, тем медленнее растет сила тока — воздушный слой как бы все сильнее сопротивляется прохождению тока. Наконец наступает такой момент, когда сила тока перестает расти, несмотря на то, что напряжение продолжает увеличиваться. Наступает как бы некое «насыщение».

На графике, изображающем результаты опыта, из начала координат выходит наклонная прямая линия. Но дальше она начинает загибаться и становится более пологой.

Звено за звеном проходит через руки русского ученого цепь открытий. Цепь не обрывается. Одно звено тянет за собой другое.

Так и на этот раз. Устанавливая закон зависимости силы тока от напряжения батареи, он приходит к мысли: можно ли вызвать фототок, выбросив совсем батарею из установки?

И вот новый опыт. Батарея изъята из цепи.

Дуга зажжена. Никакого тока: «зайчик» гальванометра недвижим. Все говорит о том, что мысль как будто бы неверна, что без батареи ток не возникнет.

Задумчиво смотрит ученый на конденсатор... И вдруг, как вспышка, озаряет догадка. Все правильно! Природа ведет себя, как и должна. Это он ошибся. Ток и не должен итти.

Диск конденсатора сделан из цинка, сетка — из латуни.

Что будет, если поместить цинк и латунь в электролит, в подкисленную воду? Получится гальванический элемент. В нем роль положительного электрода, роль анода будет играть цинк. Катодом же будет латунь. Гальванический элемент можно построить и без электролита — просто сблизив цинк и латунь. Он будет слаб, этот элемент, но и он разовьет электродвижущую силу. И, как прежде, цинк будет анодом, латунь— катодом. Латунь, как говорят физики, более электроотрицательна, чем цинк.

Мой конденсатор, догадывается ученый, и есть как раз такой, в полном смысле сухой, элемент. Цинковый диск — анод, он заряжен положительно. И вот его-то я и освещаю, я, знающий отлично нечувствительность положительного заряда к свету.

Опыт сразу же был видоизменен. На этот раз диском служит посеребренная латунь. Сетчатый электрод Столетов делает из цинка — из материала более электроположительного, чем серебро.

Новый конденсатор поставлен перед фонарем. Открыта заслонка, и «зайчик» пополз по шкале. Впервые свет сам, без помощи батареи, создал ток!

Размышляя над особенностями фотоэффекта, Столетов пришел к гениальным заключениям.

Ему ясно, что исследуемое им явление состоит по сути дела из двух явлений. Свет отрывает с поверхности электрода «что-то», какие-то частицы, имеющие отрицательный заряд. Это первое явление. Затем это «что-то» переносится к аноду через промежуток, разделяющий катод от анода.

Столетов писал: «В разрядах, происходящих под действием лучей, необходимую роль играет механическая конвекция (перенос) электричества...»

В этих соображениях, чтобы они стали современными определениями фотоэффекта, надо только вместо слова «частица» поставить слово «электрон». А ведь эти заключения Столетов высказал задолго до того, как физика открыла электроны — носители отрицательного заряда.

За опытами Столетова внимательно следили ученые всего мира. С гордостью за отечественную науку читали известия о его опытах русские ученые.

«Я читал вашу статью и очень радовался. Желательно по возможности всесторонне далее исследовать явления», — пишет Столетову в мае 1888 года из Берлина его ученик, выдающийся физик В. А. Михельсон.

В начале лета 1888 года Столетов задумал новые опыты. Во всех прежних сетку и диск разделял воздух. Теперь же он задался целью изучить эффект в различных газах и при различных давлениях. Был построен новый прибор. Диск и сетка были помещены в сосуд, соединенный с воздушным насосом. Свет проникал в прибор сквозь кварцевое окошко. 

Замечательные открытия сделал Столетов, когда он начал менять давление внутри прибора.

Чем меньше оставалось газа в сосуде, тем больше и больше возрастал ток. Когда давление в приборе становилось в 250 раз меньше атмосферного, сила тока возрастала в 4 — 6 раз по сравнению с силой тока, соответствующей обычному давлению.

Насос продолжал работать. Давление в приборб падало и падало. Но ток продолжал итти, хотя теперь его сила и начинала уменьшаться. Ток не исчезал и тогда, когда давление достигало минимального значения, когда большего разряжения насос уже не мог создать. Для этого рожденного светом тока почти пустое пространство не было преградой!

Столетов вместе с Усагиным снял целую серию кривых зависимости силы тока от давления.

Каждая из кривых соответствовала разному напряжению между диском и сеткой в аппарате.

Изучая кривые, Столетов открыл замечательный и вместе с тем простой закон, связывающий воедино три величины: критическое давление, при котором сила фототока максимальна, электродвижущую силу батареи и расстояние между электродом и сеткой.

Если помножить критическое давление на это расстояние и то, что получится, поделить на электродвижущую силу, то результатом будет некоторая величина, постоянная для всех кривых.

Константа Столетова — под таким именем вошла теперь эта величина в науку.

Формула Столетова дает возможность, зная напряжение и расстояние между электродами, заранее, до опыта, предсказать, при каком давлении ток достигнет своего максимума.

Еще раз намного вперед продвинул Столетов физику. Теперь был сделан вклад не только в познание фотоэффекта, но и в познание электрических явлений в разреженных газах. Опытами с фотоэффектом занимались уже многие ученые во всем мире.

Но Столетов уверенно шел впереди всех.

Ученый мир высоко оценил открытия Столетова.

Всемирный конгресс электриков, собравшийся в 1889 году, единодушно избрал Столетова своим вице-президентом.

Исследованиями фотоэффекта Столетов распахнул врата в удивительный мир. Теперь нужно было итти вперед, не останавливаясь, — столько поразительного можно встретить, исследуя электрические явления в разреженных газах.

Это было ясно Столетову, но жизнь его сложилась так, что сам он уже не смог продолжить свое путешествие в открытый им мир.


↑ «Такие люди нужны, как Солнце»
Когда в 1888 году умер знаменитый путешественник Пржевальский, Чехов, откликнувшись на его смерть взволнованной статьей, писал: «Такие люди, воодушевленные высокой идеей, благородной, упорной, способной побеждать все ложное, готовые отказаться от личного счастья, богатые знанием, трудолюбием, обладающие непоколебимой верой в науку, — особенно ценны в эти тягостные времена». «Такие люди нужны, как солнце», — писал Чехов.

Одним из таких людей был и Столетов.

В глухое и страшное время александровской реакции Столетов, как и его друзья — Тимирязев, Бредихин. Марковников, не сложил в бессилии руки. Он продолжал бороться за русскую науку, работать во имя высоких, больших целей.

Он боролся с реакцией, работая в лаборатории, обогащая русскую науку гениальными трудами. Он давал отпор реакции, развивая и пропагандируя материалистическую науку. Он отвечал на наступление реакции борьбой за создание условий для научного творчества в России. Физическая лаборатория Московского университета, физическое отделение Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, отдел прикладной физики Политехнического музея под руководством Столетова стали крупными центрами русской науки. Он помогал создавать лаборатории и в Киеве, и в Казани, и в Варшаве. Когорта выращенных им ученых распространила во всех краях родины столетовские методы учебной и научной работы, повсюду повела борьбу за процветание русской физики.

Он противостоял темным силам, борясь за широкое распространение знаний, воспитывая научную молодежь, выступая со своими замечательными общедоступными лекциями в аудиториях Политехнического музея, радушно встречая каждого, кто хочет посвятить себя науке, — Столетов одним из первых пришел на помощь безвестному тогда Циолковскому, в Столетове нашел себе покровителя П. Н. Лебедев.

Он сражался с реакционерами, отстаивая первенство русской науки; громко поднимал свой голос Столетов в защиту Лодыгина и Яблочкова; великий ученый первым встал на защиту приоритета Княгининского в создании автоматической наборной машины. Он боролся за честь русской науки и за рубежом, выступая как ее посол на международных конгрессах.

Столетов вступал с реакционерами и в прямые бои. Когда реакционный профессор Любимов выступил в печати с клеветническими обвинениями против университетских деятелей и начал пропагандировать необходимость отмены либерального университетского устава, Столетов ответил ему статьями, исполненными испепеляющего гнева. Когда реакционеры из Академии наук забаллотировали Менделеева, Столетов стал основным автором сочувственного коллективного письма московских профессоров великому ученому. «В среде этого учреждения, — говорилось в письме, - голос людей науки заглушается противодействием темных сил, которые ревниво затворяют двери Академии перед русскими талантами...» Во время гонений властей на студенчество Столетов открыто вставал на защиту передового студенчества.

Всего этого реакционеры не забывали.

Университетское начальство пользовалось любым предлогом, чтобы придраться к ученому, уязвить его, притеснить. Участившиеся с 1892 года придирки начальства к Столетову переросли в настоящую травлю. В ней приняли участие и министр народного просвещения Делянов и реакционеры из Академии наук. Делалось все, чтобы выжить Столетова из университета, про него распускались нелепейшие слухи, на него писались гнусные доносы. Дело дошло до того, что когда Столетова выдвинули в Академию наук, президент ее великий князь Константин Константинович вычеркнул имя ученого из списков кандидатов.

Травля сделала Столетова совершенно больным человеком, намного ускорила его смерть. Он скончался в возрасте всего лишь 56 лет — 16 мая 1896 года.

Погубив Столетова, самодержавие продолжало мстить ему и после смерти. Официальные круги ничем не откликнулись на смерть великого ученого. Более того, власти даже запрещали говорить о Столетове на широких собраниях. Лучший друг ученого К. А. Тимирязев смог прочитать некролог о Столетове только в дому у его родных.


↑ Бессмертие
Великий ученый, борец за честь русской науки, Столетов был любим и высоко уважаем всеми передовыми его современниками. Но никто в мире тогда не мог в полной мере оценить величия сделанного Столетовым.

Столетов! Только теперь, с расстояния нескольких десятилетий, мы можем рассмотреть титаническую фигуру этого провозвестника новой эпохи в науке. Дела его живут в наших днях — они бессмертны.

Маленькая комната, где Столетов вместе с Усагиным вел спои опыты по фотоэффекту, была местом, где началась одна из величайших революций в науке.

Еще при жизни Столетова изучение электрических явлений в пустотных трубках привело к открытию рентгеновских лучей. Но открытие этих чудесных всепронизывающих лучей было только началом, только первой ласточкой весны новой физики, к созданию которой привел путь, указанный Столетовым.

Далеко в будущее шагнул Столетов. И чем дальше шла наука, тем явственнее вырастало величие его дел.

В 1898 году метод исследования электрических явлений в разреженных газах с помощью гальванометра, созданный Столетовым, помог Марии и Пьеру Кюри выследить содержащиеся в урановой руде замечательные элементы, открыть радий и полоний.

В 1899 году изучение явлений в пустотных трубках привело к открытию электронов — мельчайших частиц материи, носителей отрицательного заряда. Незримое «что-то», переносящее заряд с одного электрода на другой, существование которого предугадал Столетов, было электронами.

Явление фотоэффекта, так подробно, так глубоко изученное Столетовым, поставило перед физикой целый ряд загадок, которые не смогла разрешить волновая теория света.

Осмысление фотоэффекта помогло утверждению совершенно новых воззрений на природу света.

Объяснить все закономерности фотоэффекта можно только, если рассматривать свет как поток неких особых частиц. Этим частицам света физики дали название квантов света, или фотонов.

Освещение пластинки металла светом напоминает обстрел этой пластинки стремительно летящими фотонами. Сталкиваясь с электроном, фотон мгновенно передает ему свою энергию, мгновенно выбивает электрон из металла. Ясно, что если обстрел идет мелкими фотонами, пластинка освещается длинноволновым светом, то может статься, что энергии фотона и нехватит для того, чтобы выбить из металла электрон.

Так просто с точки зрения квантовой теории объясняется явление порога фотоэффекта и то, почему фототок возникает мгновенно.

Очень просто объясняет квантовая теория и то, почему электроны, выбитые светом различной установки, имеют и различную скорость. Чем крупнее фотон, тем с большей скоростью вылетит электрон.

Наглядно и просто объясняет квантовая теория и главный закон фотоэффекта, установленный Столетовым: чем больше интенсивность света, тем больше фотонов падает на электрод. Залп большого числа фотонов выбьет и больше электронов; сила тока будет пропорциональна интенсивности света.

Квантовая теория открыла в физике новую эпоху.

Вместе с электронной теорией, также во многом обязанной своим рождением освоению наследства Столетова, она стала тончайшим орудием исследования мира атомов, электронов, протонов, фотонов и т. д.

Новая физика, когда-то носившая отвлеченный, теоретический характер, на наших глазах воплотилась во многие замечательные приборы.

Созданы «электрические глаза» — фотоэлементы, родоначальником которых явился первый в мире фотоэлемент Столетова.

Изучение электрических явлений в разреженных газах привело к изобретению электронной лампы — младшей сестры фотоэлемента. Вакуумная установка Столетова явилась прообразом этой поистине волшебной лампы. Ведь и в этой лампе трудятся электроны, летящие через пустоту.

Но только эти электроны покидают металл электрода не под действием света, а под действием высокой температуры.

Возникла новая область техники — электроника. В развитии электроники огромная заслуга принадлежит отечественной науке. Современная техника находит все новую и новую работу электронным приборам — приборам, в которых трудятся мириады летящих электронов.

Без фотоэлементов не было бы телевидения, не было бы сказочных аппаратов, с помощью которых можно по радио не только слушать, но и видеть.

По фототелеграфу мы можем с молниеносной скоростью передать копии фотографий, чертежей, документов в город, отдаленный от нас на сотни километров.

Сидя в кино, мы не только видим, но и слышим артистов. Это тоже сделали возможным фотоэлементы. Не будь их, кино, может быть, и по сей день оставалось бы «великим немым».

На наших заводах и фабриках работают тысячи этих электрических глаз, сортируя продукцию, следя за прокатными станами, управляя плавкой металла.

Советские астрономы поручают фотоэлементам дежурить у телескопов, засекать прохождение звезд.

Мастером на все руки стала и электронная лампа. Используя эту поистине волшебную лампу — сердце радиоприемников и передатчиков, сердце радиолокаторов, звукозаписывающих аппаратов, чувствительнейших измерительных приборов, — советские ученые добиваются все новых и новых замечательных успехов.

Наши ученые явились пионерами коротковолновой радиотехники. Советская техника горда приоритетом в изобретении чудесного аппарата — радиолокатора.

На наших заводах работают высокочастотные установки для закалки и плавки металла и быстрой просушки древесины. Созданы электронные микроскопы и люминесцентные лампы.

Все шире и шире растет электроника. Пользуясь ее завоеваниями, мы с гордостью вспоминаем имя Столетова, наследие которого помогло ее рождению.

В трудах советских ученых нашли блистательные развития и открытия Столетова в области ферромагнетизма.

Имя Столетова, одного из творцов современной физики и электротехники, так же бессмертно, как бессмертно человечество, бессмертна наука.

В нашей стране, в стране, в которой жил, работал и боролся этот ученый, мыслитель и просветитель, имя его особенно дорого.

Великий ученый Столетов получил в Советской стране всенародное признание!

В. БОЛХОВИТИНОВ
Техника-молодёжи 1951 №6, 7, 8   Ещё интересное:

• Оптические приборы Алексея Николаевича Крылова
• Ледоколы
• Космология Джордано Бруно
• Журнал "Радиолюбитель" №1 за 1924 год возвращает нас к истине!
• Калейдоскоп - история непростой игрушки