«Клещ континента»: как остров стал паразитом материка (а потом многих материков). Экономика и мы

Отрывок из книги "ИСТОКИ И СМЫСЛ АНГЛИЙСКОГО ФАШИЗМА"

Если мы посмотрим на карту, то увидим, что английский остров – напоминает «блоху на собаке», нечто на Евразии и над Евразией. Геополитически остров расположен так, что он не может быть для Евразии «своим», но не может быть и «чужим». Сама география обрекает ТАК расположенный остров быть спутником, «Луной» для куда более массивного, богатого и обладающего куда лучшим климатом земного тела.

Впоследствии англосаксы будут копировать таких «блох континента»: Гибралтар, Сингапур, Гонконг и т.п. То есть нечто, не являющееся ни органичной частью большой сущности, ни чужеродно-посторонним для неё. Аналог в мире животных – паразит, который и не орган, и не другое животное.

В чём экономический смысл действий геополитического паразита? В том, чтобы получать с большого материка к себе на маленький остров всё ценное на условиях, как можно более выгодных.

Приведу пример: вы покупаете крахмал (с чего бы мне это вздумалось?). Купить крахмал за 100 рублей кило выгоднее, чем за 150. Это ведь и ребёнок понимает! А за 50 рублей выгоднее, чем за 100? Вопрос риторический! А за 30 рублей – выгоднее, чем за 50?

Опять же, поспорить с вполне понятным, общечеловеческим желанием получить более выгодные условия обмена – трудно (мягко говоря). Ну не хочу я брать крахмал за 100 рублей, если имею возможность взять вполовину дешевле! Не желаю!

Но возникает интересный вопрос: ПОЧЕМУ контрагент делает мне такую скидку?! Почему у всех крахмал по 100, а у него вдруг 50? Может, он технологии передовые внедрил, резко снизил себестоимость продукта – тогда хорошо. А может быть, он в беде, с ним что-то случилось, вынуждающее распродавать своё имущество по дешевке. И тут я как раз нарисовался – как говорят в народе «чужой бедой воспользовался», «на чужом горбу в рай поехал».

Геополитический паразит, остров, устраивает на континенте-доноре всяческие несчастья, безобразия, фигурально выражаясь, «поджигает склады», чтобы погреть руки на пожаре.

Если так делать на континенте – то огонь может и твой дом сожрать. Но если так делать с острова, отгороженного широким морским каналом, то огонь не того… Не перекидывается… Понимаете мою мысль?

Многовековая стратегия Англии, а затем США – отсиживаться за морем, когда в мире полыхают пожарища. Дотошные экономисты подсчитали, какие колоссальные барыши даёт такое отсиживание (в деловом смысле очень активное) – потому что партнёры в условиях войн, революций, катастроф, смут – становятся очень покладистыми и принимают самые выгодные для другой стороны контракта условия. Такие – какие никогда бы себе в ущерб не приняли, если бы увереннее себя чувствовали, и не находились бы на краю могилы.

+++

Само собой разумеется, что островное положение, тем более неудалённое, в форме «клеща континента» провоцирует на формирование талассократии (власти моря), а не теллурократии (власти земли). Главная особенность талласократии – мобильность, подвижность, возможность «сесть на корабль и уплыть», равно как и наоборот: вдруг приплыть, возникнув как бы из ниоткуда, в весьма отдалённой точке, где вас никто не ждал.

Суша держится на крепостях, и формирует «комплекс коменданта» крепости, вместе с «крепостным правом», основанном на земельной реальности.

Море формирует «комплекс капитана» - то есть хозяина жизни сверхмобильного, «нынче здесь, завтра там», человека в плохом смысле свободного, потому что связь коменданта с монархом, несравнимо мощнее, чем связь монарха с капитаном в дальнем плавании, в неведомых краях.

Если для теллурократий стадия монархии необходима, то талассократии могут её полностью или частично обойти. Именно поэтому ВСЕ античные или средневековые города-республики базируются не на земледелии, а на морской торговле, что объединяет такие непохожие и далёкие друг от друга города, как финикийские Тир или Карфаген, Венеция, Новгород и т.п. В некоторых талассократиях монархии вовсе не было, в других (как в Англии) – она носит ублюдочный, недоделанный характер, представляет нам некий продукт коррупции и криминала, недокоролевскую «странную» власть.

Это когда король, вроде как, помазан – но лично ты от него свободен. Поскольку трон есть, но ты свободен – начинаются сложнейшие коррупционные схемы взаимного влияния и лоббирования. «Просто приказать», как русский царь – английский король не может, уже с XII века. Ему нужно как-то заинтересовать, «подмаслить» подданного-исполнителя его замыслов. Дать взятку за сотрудничество – часто в прямом и буквальном смысле слова: наёмники получали деньги, зарабатывая на королевских войнах, и часть добычи при мародёрстве в занятых королевскими войсками местах.

+++

Судьба античной и раннефеодальной Англии весьма печальна. Европа рассматривала этот северный (для Европы) остров примерно как мы Колыму или иное Заполярье, т.е. как гиблое место для ссылки преступников. Континент обладал очевидно-превосходными климатом, урожайностью по сравнению с «островом неудачников». 

Это с самых первых веков истории вырабатывало в жителях Англии комплекс неполноценности, ощущение собственной ущербности, второсортности. Далёкая, холодная, неудобная для жизни и отсталая провинция – такой видели остров в Римской Империи, а затем в раннем Средневековье.

Англия считалась местом, в котором никто не захочет жить по собственной воле – только по нужде. Как это всегда бывает, комплекс неполноценности населения острова породил сперва повышенные ненависть и жестокость в отношениях между людьми, а потом и всегдашнего спутника комплекса неполноценности – манию величия.

Ущербные люди мечтают отомстить полноценным – и эта мечта отомстить процветающему континенту стала с веками основой «национальной идеи» англоязычного мира.

И до нормандского завоевания Англии общество в ней было – относительно современных ему европейских аналогов – изуверским (например, куда шире было распространено рабство). С завоеванием Англии нормандцами мы получаем ПЕРВЫЙ ОБРАЗЕЦ ФАШИСТСКОГО ГОСУДАРСТВА в истории мирового фашизма.

То, что получилось у Вильгельма-Завоевателя не было, разумеется, капитализмом (для капитализма слишком рано), но не было и классическим феодализмом. Если и можно говорить о феодальных отношениях в Англии после прихода Вильгельма, то только как об очень и очень «специфических».

В сущности, нормандцы построили в Англии именно то (даже в деталях), о чём мечтал в ХХ-м веке Гитлер на завоёванных Германией землях. Причём Гитлер никогда не скрывал, что образец для подражания его – британская колониальная империя, и её методы колонизации. Но для самой этой Империи образцом послужила колонизация собственно Англии нормандцами.

Что же получилось у норманцев и их предводителя Вильгельма?

Собственно-английский феодализм был уничтожен и выкорчеван под корень. Власть нормандцев в Англии опиралась, главным образом, на военную силу народа-завоевателя против порабощённого (и гораздо более многочисленного) народа-раба. Эксплуатация носила ярко выраженный национальный характер, а не сословый (как бывает при феодализме).

Уже в декабре 1066 г. началось перераспределение земель в пользу нормандских рыцарей, которое после «Опустошения Севера» 1069—1070 гг. приобрело всеобщий характер.

К 1080-м годам коренная англосаксонская знать была полностью уничтожена как социальный слой (за единичными исключениями) и замещена нормандцами-завоевателями.

Полностью изменился характер земельных держаний, который потерял классические феодальные черты. Вся страна покрылась сетью королевских или баронских мощнейших укреплений, рассматривавших как главного врага население собственной округи, национально чуждое завоевателям, прячущимся в мощнейших крепостях.

Ряд областей Англии (Херефордшир, Чешир, Шропшир, Кент, Суссекс) были организован как военизированные территории, отвечающие за оборону границ. Особое значение в этой связи имели Чеширская и Шропширская марки, созданные Гуго д’Авраншем и Роджером де Монтгомери на границе с Уэльсом. Для гитлеровцев они служили примером при организации «рейхскомиссариатов» на завоёванных территориях (типа рейхскомиссариата «Украина» и т.п.).

Захватив Англию, Вильгельм разделил её территорию на около 60 тысяч земельных ленов, разделив их между своими ветеранами-сослуживцами.

Специфика распределения земельных владений в Англии после завоевания заключалась в том, что практически все новые бароны получали земли отдельными участками, разбросанными по стране, которые, за редким исключением, не образовывали компактных территорий.

Эта особенность колониальной организации земельной собственности нормандской Англии не позволила возникнуть феодальным княжествам по типу французских или немецких, что сыграло огромную роль в последующей истории становления английского фашизма, в котором угнетателем выступало не сословие, а господствующая нация-военный победитель.

Завоевание создало «расу господ» — рыцарей и баронов нормандского происхождения. Новая знать была обязана своим положением завоеванию.

Главными из обязанностей «нации господ» были военная служба, участие три раза в год в Большом королевском совете, а также замещение различных должностей в системе государственного управления (прежде всего шерифов).

После завоевания и уничтожения англосаксонской традиции обширных эрлств роль шерифов (гауляйтеров) резко усилилась: они превратились в ключевой элемент королевской администрации на местах, а по своим владениям и социальному статусу не уступали англо-нормандским графам.

В отношении организации центральной администрации завоёванной страны король Вильгельм сосредотичил всю власть в руках «королевской курии», которая представляла собой собрание наиболее близких королю баронов и должностных лиц.

Курия стала центральным элементом королевской администрации, хотя её заседания часто носили неформальный характер.

Для приведения традиционных норм обложения в соответствие с современным состоянием хозяйства и новой системой земельных держаний в 1086 году была проведена всеобщая оценка земель, чьи результаты были представлены в «Книге Страшного суда».

В социальном плане нормандское завоевание привело к уничтожению англосаксонской военно-служилой знати (тэнов) и формированию нового господствующего слоя правящей элиты фашистского образца (первый такой опыт в Европе).

На смену полунезависимым традиционным феодалам англосаксонской эпохи пришли «гауляйтеры» оккупированных земель, нормандские бароны.

Европейская линия закрепощения крестьянства была подменена на формирование народа-раба: налогом облагались и лично свободные англосаксы, что превращало свободную ранее общину в крепостную.

Возникновение социальной системы, основанной на земельном держании, которое обуславливается исполнением держателем строго определённых обязанностей военного характера, чей объём зависел не от размера участка, а от соглашения с вожаком всей стаи завоевателей, является безусловной новацией нормандского завоевания. Ярко выраженный военный характер земельных держаний также стал одним из главных последствий нормандского завоевания.

Об этом свидетельствует проведение всеобщей переписи земельных владений, результаты которой вошли в Книгу Страшного суда, беспрецедентного и абсолютно невозможного в феодальных европейских государствах предприятия. Новая государственная система достаточно быстро приобрела высокую степень специализации и формирования функциональных органов управления, таких как Палата шахматной доски, Казначейство, канцелярия и другие.

Древнеанглийский язык был вытеснен из сферы управления, а языком администрации и общения господствующих социальных слоёв стал нормандский диалект французского языка. Англо-нормандский диалект господствовал в стране около трёхсот лет, и оказал большое влияние на формирование современного английского языка[.

Вильгельм Завоеватель, связавший личной унией Английское королевство с герцогством Нормандия, стал могущественным правителем Северо-Западной Европы, полностью изменив баланс сил в этом регионе.

+++

На много веков вперёд нормандское завоевание Англии и становление протофашизма в качестве господствующего строя (имеющего куда больше аналогов с гитлеровскими оккупационными планами, чем с классическим феодализмом) предопределило облик и менталитет «острова неудачников». Они и раньше воспринимались как окраина Европы и отребье европейской культуры, теперь же они стали всем народом ещё и юридически рабами нации-господина.

Для фашистского режима совершенно не подходит римское право, даже в его языческой версии, не говоря уж о кодификации Юстиниана, поставившего римские технологии судопроизводства на службу христианской идеологии.

В римском праве преступление рассматривается как факт, действие.

В альтернативной (и ныне действующей!) английской правовой системе преступление – не факт, а оценочное понятие. Один и тот же факт, ничуть не меняясь сам в себе, может быть истолкован уполномоченным оценщиком как преступление, или пустяк, или подвиг, потому что английское право не предусматривает кодификации поступков.

Кратко говоря: не важно, что было, а важно, что об этом сказал уполномоченный оценщик (который, как верховный суд в США и сегодня ничуть не стесняется фактами, противоположно оценивая одни и те же события). Нам, воспитанным на римском праве, трудно понять, почему Косово можно отделять от Югославии, а Крым от Украины нет, почему Чехословакия легко и без крови делится на Чехию и Словакию, а Грузия – неделима в вердиктах американских судов (а Судан делим, и это приветствуется ими).

Но нужно осознать коренное отличие английского права от римского!

Римское устанавливает факты объективной реальности, английское устанавливает мнение уполномоченного оценщика.

В первом случае никого не волнует чьё-то мнение, во втором – какие-то факты.

+++

Свободу можно понимать двояко:

1) Как личную защищённость правилами (правовая свобода, действует закон, и он меня защищает на единых со всеми другими людьми основаниях).

2) Как личную инициативу в формулировании правил поведения (то есть вольницу, отсутствие закона, бандитизм и атаманщину).

Для человека из раннего средневековья правовая культура, правосознание были не только чужды, но и вообще неизвестны, непостижимы. У человека в кровавом месиве средних веков было две защиты: монарх или собственноручно. Защищаясь собственноручно – не избежать самоуправства, линчеваний. Потому правосознание формировалось через единственно-возможные для него зачаточные формы: через монархизм.

Или – не формировалось. Корни шокирующего нас сегодня ПРАВОВОГО НИГИЛИЗМА АНГЛОСАКСОВ, их удивительно циничного отношения к писаному праву, к договорам и законам, к духу и букве юридического текста – лежат очень глубоко. Правосознания у запредельно криминализированных (в течении ряда поколений) англосаксов нет – потому что ему неоткуда было взяться.

Ведь свободу они понимали в том единственном смысле, в каком средневековый человек мог её понять – как самоуправство и вольницу, по образному выражению американцев – «власть вооружённых мужчин» (наиболее раннее и наиболее честное определение демократии в США).

Важным актом на пути становления КРИМИНАЛЬНОГО СТРОЯ в Англии, перехвата мафией власти у правоохранителей, с подчинением последних власти уголовных «авторитетов», когда государственная власть стала обслуживать криминал – т.н. «Великая хартия вольностей» 1215 года. Её выдал баронам (то есть атаманам вооружённых банд) король Англии Иоанн Безземельный (с характерным именем он вошёл в историю!) и главной её целью было соблюдение прав и привилегий баронства, ограничение власти и зоны ответственности королевской администрации.

Ряд статей Хартии содержал правила, целью которых было ограничение королевской власти путём введения в политическую систему страны особых государственных органов — общего совета королевства и комитета двадцати пяти баронов, обладавшего полномочиями предпринимать действия по принуждению короля к восстановлению нарушенных вольностей феодальной атаманщины.

Много позже, в период подготовки и проведения фашистского путча Кромвеля (т.н. Английской революции) Хартия приобрела значение символа политической свободы.

Она воспринималась, как знамя борьбы криминальных авторитетов против королевской власти и неприкосновенности вождей банд королевскому суду.

Красивые слова, которые много веков демагоги говорят в адрес «Великой Хартии вольностей» - не имеют никакого отношения к реальности. Реальный аналог «ВХВ» - «ельцинизм», который в 90-е годы освободил криминал от преследования государственной властью, отдал всю власть олигархам, магнатам, сделал остатки госуправления запредельно коррумпированными и попросту продажными.

Ельцин, разумеется, не оригинален, он просто попытался привить на русской почве идеи ВХВ, чего, собственно, никогда не скрывал, как и его сподвижники.

Всё, что у нас случилось в 90-е годы ХХ века, в Англии началось в XIII веке, когда королевскую власть сделали условной, и через то заставили искать систему «сдержек и противовесов» заигрывая и заискивая с криминальными вожаками, с олигархами на местах.

Так рождалось специфически-английское отношение к закону – как удобному инструменту для произвола крупных частных собственников, попросту богатых людей. Если для дикаря закона нет вообще (он чего вздумалось – то и сделал), если Хаммурапи или Моисей понимают под словом «закон» скрижаль завета, неизменный камень небесного происхождения, для которого человек, покорный богам, служитель – то…

Англосаксы стали видеть в законе не камень, но бумагу. Нечто гибридное между совсем беззаконием и правовым строем. Грубее говоря, для бедных закон есть, а для богатых его нет. При этом сохранился даже принцип равенства всех перед законом – то есть любой может обойти закон, если ему на это денег хватит. Любое требование бумажного закона должно быть либо выполнено, либо выкуплено.

Закон и деньги в английской традиции взаимозаменяемы.

Закон есть – если нет денег.

Закона нет – если деньги есть.

Право, как и булка, может быть съедено после покупки, но – реализованное без денег – ведёт на виселицу, за воровство.

+++

В понимании цивилизации Закон существует сам по себе, независимо от практики. Закон может быть соблюдён или нарушен, но при этом он остаётся самим собой. Если закон нарушен, то мы фиксируем нарушение. Если большинство не поддерживает закона – мы говорим о порочности этого большинства.

Главная черта закона в цивилизации – его неизменность.

По той простой причине, что если законы всё время менять – это ничем уже не будет отличаться от произвола.

«Великая Хартия Вольностей» закладывала в английском обществе основы КРИМИНАЛЬНОГО СТРОЯ, с присущим ему правовым нигилизмом, демагогией и лицемерием, двуличием, с приоритетом формы над содержанием, а выгоды, частного интереса – даже и над формальностью.

Английские бароны, укоротив руки своему королю, наловчились законы всё время переделывать под себя, и при этом не соблюдать даже таковых, когда времени на процедуры изменения закона ситуация не отпускает.

Именно поэтому во все последующие века британская демагогия о законности и правах так легко монтировалась (и монтируется) с работорговлей, опиумными войнами, грабежом колоний, и т.п. Причём британская корона не только не пыталась пресечь эту явь беззакония, но и вовлекалась в неё в качестве пайщика, акционера, получая свою долю от грабежей и мошенничества частных компаний-банд, говоря современным языком, «крышуя» их.

Это и рождает наше взаимное непонимание.

- Мы изумляемся, видя, как цинично англосаксы вертят законом.

- Англосаксы изумляются, что мы этому изумляемся.

Они не могут понять, чего мы от них хотим. Для них за много веков стало очевидно, что воля живого хозяина важнее воли мёртвого, и потому им странно, когда волю действующего хозяина пытаются оспорить, тыча в какую-то книжечку, называя оную «кодексом». В понимании англосакса книжечка написана в определённых условиях, под определённую выгоду, конъюнктура изменилась, книжечка устарела, зачем в неё тыкать?!

Кратко говоря, британская субкультура «трактования» законов позволяет повернуть их в любую сторону, и находится в руках самых богатых членов общества. Как они трактовали норму, так её и следует понимать. Потому никого в Англии не удивляет, что вчера за содомию топили с камнем на шее, а сегодня за неё ордена на шею вешают. У мёртвых хозяев в прошлом была их воля, но воля живых, нынешних – важнее её.

+++

Правосознание, правовая культура не возникает из пустоты! Истории хорошо известна динамика её становления. Вначале рабство всех у монарха, уравнивающее всех перед лицом одного, конкретного человека. Затем, по мере развития духовной культуры, персоналия монарха в сознании изымается и заменяется абстрактными нормами права. И все снова одинаково рабы – но уже не у монарха, а у закона, которому обязаны рабски следовать, не отклоняясь от его предписаний.

Но в Англии, как и вообще в талассократиях, ничего такого не было. Там очень рано возник культ свободы личности, предполагающий, что личность не раба закона, а его… госпожа?! Получается, да! То есть не она служит закону, а закон у неё на побегушках, проституируя себя, всякий раз выворачивается к выгоде данной, свободной личности.

Для развития континентальной, римской культуры права в Англии изначально не было ни условий, ни почвы, ни настроений. Там возникла своя псевдоправовая субкультура, известная в теории права как «английское право», решительно и последовательно, и официально противопоставившая себя римскому праву.

Очень способствовало созданию субкультуры «права по вызову», проституированию идеи права нормандское завоевания Англии, в которых норманны вели себя в полном соответствии с доктриной «нации господ» и «сверхчеловеков», позднее поднятой на знамёна Гитлером.

Но и без норманнов талассократия (власть морей и капитанов судов) весьма склонна проституировать право. Смысл подмены в то, что англосакс делает, чего ему нужно, и называет это как ему выгодно. Вместо того, чтобы зафиксировать своё беззаконие – он нагло называет его «новым законом», таким образом не себя организует в соответствии с нормами права, а нормы права – в соответствии с собой.

Николай Выхин, команда ЭиМ