Российско-украинская война, кажется, была сконструирована в лаборатории, чтобы раздражать людей повторением и аналитическим параличом. Заголовки, похоже, циркулируют по отрепетированному циклу, вплоть до названий мест. Кая Каллас из Европейской комиссии недавно без тени иронии заявила, что новый пакет европейских санкций – 19-й – самый жесткий на сегодняшний день. Сторонники Украины настаивают, что ракеты «Томагавк» – это система вооружения, которая наконец изменит ход игры и решительно переломит ход войны в пользу Киева, повторяя те же грандиозные заявления, что и о зенитных ракетных системах (GLMRS), «Леопардах», «Абрамсах», F-16, «Шторм Шэдоу», ATACM и практически обо всей остальной военной технике в арсеналах НАТО. На земле Россия атакует населенные пункты Покровск и Покровское, а недавно она заняла Торецк и Торское и теперь атакует Торецкое. Чем больше вещей меняется, тем больше вещей остаются прежними.

Аналитические подходы к войне также относительно мало изменились, будучи запутанными туманном концепции истощения. Украинская сторона продолжает настаивать на том, что Россия несёт непомерные потери и испытывает напряжение под давлением украинских глубоких ударов, в то время как украинские неудачи во многом объясняются неспособностью Соединённых Штатов расширить свою щедрость и предоставить Украине всё необходимое. Многие пророссийские течения отражают это и предполагают, что ВСУ находятся на грани распада, в то время как Кремль обвиняют в неспособности «снять перчатки», особенно в отношении украинской энергосистемы, мостов через Днепр и плотин.

В результате получается очень странная война. Это наземная война необычайно высокой интенсивности. Обе армии остаются на поле боя, удерживая сотни миль линии фронта после многих лет кровопролитных боев. Обе армии (в зависимости от того, кого вы спросите) несут непомерные потери, которые должны вскоре привести к краху, и при этом Москва, Киев и Вашингтон (опять же, в зависимости от того, кого вы спросите) виновны в недостаточно серьёзном отношении к войне. Всё это доводит до безумия однообразно, и можно простить полное отключение от происходящего. Даже дипломатическое танго между Трампом, Зеленским и Путиным, несмотря на несколько занимательных моментов, не смогло сдвинуть дело с мёртвой точки.

Мало кто станет спорить, что в 2025 году ход войны явно кардинально изменился, и важно избегать избитых и банальных выражений о «переломных моментах», «провале» и подобных глупостях. Однако 2025 год ознаменовался несколькими переменами в ходе войны, которые, хотя и не слишком показные или драматичные, тем не менее, очень важны. 2025 год стал первым годом войны, в котором Украина не начала ни наземных наступлений, ни собственных упреждающих операций. Этот факт не только указывает на изношенность украинских сухопутных войск, но и свидетельствует о том, как российские войска в этом году превратили «истощение» из модного словечка в метод постоянного давления по различным направлениям.

Вместо инициативы на местах и ​​в условиях медленного, но неуклонного отступления украинской обороны в Донбассе, теория украинской победы претерпела неосознаваемые, но драматические изменения. После многих лет упорных заявлений о достижении максимальной территориальной целостности – результата, который потребовал бы полного и решительного разгрома российских сухопутных войск – Украина переосмыслила свой путь к победе, главным образом, как процесс нанесения России стратегических потерь, которые будут расти до тех пор, пока Кремль не согласится на прекращение огня. В результате дебаты о вооружении Украины переместились от разговоров о бронетехнике и артиллерии – технике, полезной для возвращения утраченных территорий – к обсуждению оружия глубокого удара, такого как «Томагавки», которое можно использовать для ударов по российским нефтеперерабатывающим заводам и энергетической инфраструктуре. Короче говоря, вместо того, чтобы помешать России достичь непосредственных оперативных целей в Донбассе, Украина и её спонсоры теперь ищут способы заставить Россию заплатить такую ​​цену, которая перестанет быть оправданной победой на местах. Неясно, задумывались ли они о том, какую цену заплатит Украина взамен. Возможно, им всё равно.

Несмотря на попытки Украины наладить собственное производство, неизбежно, что украинские возможности будут во многом определяться щедростью западных спонсоров. Этот аспект войны резко изменился в начале октября, когда появились новые сообщения о возможном приобретении Украиной ракет «Томагавк». «Томагавки» всегда были в списке желаний Украины (учитывая, что этот список включает в себя практически всю военную технику, имеющуюся в совокупных запасах НАТО), но это было первое сообщение о том, что они могут стать предметом серьёзного рассмотрения.

Как это часто бывает, дискуссия ушла от реалистичных суждений: некоторые предположили, что « Томагавк» станет «переломным моментом» для Украины (где мы это уже слышали?), а пророссийские круги отмахнулись от него как от ненужного отвлекающего фактора. Существует тенденция концентрироваться на качестве американских систем вооружения, представляя их либо как непревзойденные технологические чудеса, либо как разрекламированные и переоцененные безделушки, но это, как правило, непродуктивно и по большей части не имеет отношения к делу. «Томагавк», в целом, соответствует заявленному и обеспечивает проверенную и надежную ударную мощь на стратегических глубинах свыше 1600 километров. По своему назначению, дальности и полезной нагрузке он, по сути, является аналогом российских ракет «Калибр» (прошу энтузиастов обратить внимание на фразу «по сути, аналог», а не заставлять меня терзаться из-за различий в системах наведения и прочих технических тонкостей). Такая система всегда будет ценной и, очевидно, улучшит возможности Украины по нанесению глубоких ударов.

«Проблема» с «Томагавками» связана не с самой ракетой, а с её доступностью и техническими возможностями Украины по её запуску. «Томагавк» — это ракета традиционно корабельного базирования (варианта воздушного базирования не существует) с несколькими новыми вариантами наземного запуска. Украине, очевидно, потребуются наземные системы запуска, и проблема в том, что эти системы, по сути, совершенно новые и доступны в очень ограниченных количествах: что ещё важнее, американские рода войск пытаются наращивать эти возможности в течение десятилетия. Таким образом, поставка Украине наземных «Томагавков» в сколько-нибудь значительном количестве фактически потребует от армии и морской пехоты США отказаться от собственных планов наращивания сил.

Существует два основных варианта наземного запуска «Томагавков». Один из них — пусковая установка MRC (Mid-Range Capability) армии США, получившая название Typhon . Это огромная пусковая установка на базе тягача с четырьмя пусковыми трубами, впервые поставленная в 2023 году. Она имеет огромные габариты — настолько большие, что армия уже просит о меньшей замене — и призвана дать армии органичный огневой компонент в промежутке между ракетами Precision Strike Missile меньшей дальности и гиперзвуковыми системами (которых пока не существует). Критический факт заключается в следующем: армия намерена развернуть в общей сложности пять батарей Typhon к 2028 году, из которых две уже поставлены. Каждая батарея, в свою очередь, состоит из четырех пусковых установок, что означает, что восемь из запланированных двадцати пусковых установок уже поставлены. Что еще более важно, обе в настоящее время действующие батареи уже развернуты, одна на Филиппинах и одна в Японии. Эти системы активно используются на учениях и испытаниях, включая учения этим летом в Австралии.

Ситуация с пусковой системой Корпуса морской пехоты довольно похожа, хотя сами пусковые платформы не могли бы быть более разными. В отличие от громоздкого тягача Typhon, морские пехотинцы выставляют значительно более гибкую и компактную систему LMSL, с компромиссом в виде одной пусковой трубы против четырех у Typhon. Важны не столько технические различия, сколько тот факт, что морские пехотинцы, как и армия, получили первые поставки только в 2023 году и в настоящее время находятся в процессе формирования сил. В случае с морскими пехотинцами цель состоит в том, чтобы сформировать батальон Tomahawk к 2030 году. Фактически, контракт на производство вступил в силу только в 2025 году.

Что всё это значит? Это означает, что, хотя сам «Томагавк» — отличная ракета, системы наземного запуска настолько новы и доступны в столь ограниченном количестве, что оснащение Украины «Томагавками» потребует от армии США или морской пехоты существенно изменить структуру своих сил в ближайшей перспективе (фактически, до 2030 года). По сути, это полная противоположность большей части того, что уже было предоставлено Украине: это не просто старые системы, которые можно списать как излишки или запланировать на замену, а совершенно новый потенциал, впервые находящийся в процессе развертывания и наращивания.

Конечно, это само по себе является многослойный проблемой, накладывающейся на количество «Томагавков». Вопрос о наличии «Томагавков» как переоценивается, так и недооценивается в зависимости от контекста. В запасах Соединенных Штатов находится около 4000 «Томагавков» (хотя половина из них в настоящее время находится в отсеках на американских кораблях), поэтому не совсем верно утверждать ( как некоторые ), что у Америки заканчиваются эти критически важные вооружения. Проблема в том, что темпы производства относительно анемичны (обычно от 55 до 90 в год) и не покрывают расходы даже за счет относительно коротких ударных кампаний, таких как повторные удары по Йемену . В общих чертах, проблема заключается не столько в том, что Соединенные Штаты находятся под непосредственной угрозой исчерпания «Томагавков», сколько в том, что графики закупок настолько медленные, что даже относительно незначительные расходы могут свести на нет поставки на несколько лет.

Тогда может быть полезно рассмотреть «Томагавки» в сравнении с ракетами ATACM, которые уже были поставлены Украине. В отличие от «Томагавков», ATACM — это система, которая уже запланирована для замены ракетой Precision Strike Missile на ранних этапах ее развертывания. ATACM также были совместимы с пусковыми системами, которые уже были у Украины. Таким образом, по сравнению с «Томагавками», ATACM являются гораздо более стратегически одноразовыми, производятся в больших количествах и проще в развертывании. Несмотря на все эти аргументы в их пользу, Соединенные Штаты поставили Украине всего 40 ATACM . Даже если бы армию можно было заставить передать одну или две из ее совершенно новых пусковых установок Typhon, трудно представить, что для Украины можно было бы выделить более нескольких десятков «Томагавков»: символический запас, слишком малый для ведения длительной ударной кампании в глубинке России.

Учитывая, что «Томагавки» для Украины будут исчисляться десятками, а не сотнями, стоит задаться вопросом, может ли это что-либо изменить для ВСУ на фронте. В долгосрочной перспективе ответ, очевидно, отрицательный, но было бы неразумно исключать возможность того, что даже ограниченная партия «Томагавков» (скажем, 40–50 ракет) может помочь снизить давление на украинские войска на фронте при условии их разумного применения. Краткосрочное усиление украинских ударных возможностей, если оно будет направлено против российских тыловых районов, может привести к дальнейшему рассредоточению и ограничению российских сил и средств и временно затормозить начинающееся многонаправленное наступление России. Это может отсрочить потерю ключевых позиций до начала 2026 года. Однако это предполагает, что украинцы будут довольствоваться использованием «Томагавков» по ​​оперативным целям. В реальности Украина, похоже, никогда не сможет устоять перед ракетными ударами по целям, не имеющим прямого отношения к фронту, таким как Керченский мост. Действительно, неспособность координировать удары на большой глубине с операциями на земле является основной причиной того, почему ATACM добились столь малых результатов.

С другой стороны, с российской точки зрения, распространена жалоба на то, что Москва сделала слишком мало, чтобы «удержать» Соединенные Штаты от поддержки украинской ударной кампании — как путем прямых поставок боеприпасов, так и путем поставок систем планирования, разведки, наблюдения и наведения. Однако это не совсем верно. Россия не сделала ничего существенного для сдерживания Соединенных Штатов, поскольку и Москва, и Вашингтон прекрасно понимают, что (ни у одной, ни у другой стороны) нет никакого желания идти на прямую конфронтацию. В условиях (разумного) отсутствия готовности нанести ответный удар по целям НАТО, Россия фактически ничего не может сделать для сдерживания, кроме поддержания собственного потенциала возмездия. Проблема не в том, что Россия не смогла активно сдерживать, а в том, что она ничего не могла бы сделать, даже если бы захотела.

Основная схема здесь хорошо известна. Соединенные Штаты сделали все возможное для поддержки украинских ударных возможностей, но они удерживали их на уровне, на котором наносимый Украиной ущерб был бы далеко не решающим. Пока это так, Россия ясно продемонстрировала, что она будет просто терпеть удары и наносить ответные удары по *Украине*. Следовательно, когда Соединенные Штаты помогают Украине атаковать российские нефтяные объекты, именно Украина получает ответный удар, и именно Украина уничтожает свою добычу природного газа с приближением зимы. В некотором смысле, ни одна из сторон на самом деле не пытается сдерживать другую. Соединенные Штаты повысили цену этой войны для России, но недостаточно, чтобы оказать реальное давление на Москву с целью прекращения конфликта; в ответ Россия наказывает Украину, что, по сути, не заботит Соединенные Штаты. Результатом является своего рода геостратегическая картина Дориана Грея, где Соединенные Штаты косвенно наносят катарсический ущерб России, но Украина получает весь душевный ущерб.

В случае с «Томагавками» расчёт риска и выгоды просто не работает. «Томагавки» — стратегически бесценный актив, который Соединённые Штаты не могут позволить себе раздавать как конфеты. Даже если бы удалось предоставить пусковые установки (что весьма сомнительно), ракеты не были бы поставлены в достаточном количестве, чтобы иметь хоть какой-то эффект. Однако дальность действия ракет значительно повышает вероятность просчета или неконтролируемой эскалации. Одно дело, когда Украина запускает американские ракеты по энергетической инфраструктуре Белгорода или Ростова, и совсем другое — когда они обстреливают Кремль.

Однако есть и другой аспект, который, похоже, мало кто замечает. Самый большой риск отправки «Томагавков» заключается не в том, что украинцы взорвут Кремль и начнут Третью мировую войну. Гораздо больший риск заключается в том, что «Томагавки» будут использованы, и Россия, приняв на себя удары, просто зайдет дальше. «Томагавки», пожалуй, являются одной из последних, если не *последней*, ступенькой в ​​эскалационной лестнице для США. Мы быстро перебрали всю цепочку систем, которые могут быть переданы ВСУ, и от них осталось лишь несколько ударных систем, таких как «Томагавк» или JASSM. Украина, в целом, получила всё, что запрашивала. Однако в случае с «Томагавками» Соединенные Штаты подвергаются самому серьезному риску: что, если русские просто собьют часть ракет и примут на себя остальные удары? Неважно, нанесут ли «Томагавки» ущерб российским электростанциям или нефтеперерабатывающим заводам. Если «Томагавки» будут доставлены и уничтожены, не вызвав серьёзного нервного напряжения у России, последняя карта эскалации будет разыграна. Если Россия поймёт, что Америка достигла предела своих возможностей по увеличению военных расходов для России, это подорвёт саму суть переговоров. Проще говоря, «Томагавки» представляют собой ценнейший инструмент для угрозы.

Читая между строк недавние публичные заявления президента Трампа, можно предположить, что он рационально взвесил эти соображения. Публично он использовал угрозу «Томагавков», чтобы попытаться заставить Россию продолжить переговоры, и за свои усилия получил обещание ещё одной встречи с Путиным (подробнее об этом позже). Сейчас он пока отложил план «Томагавков», заявив, что «они нам нужны», и применив привычный трамповский язык к широко обсуждаемому вопросу о запасах, который я здесь обозначил. «Томагавки» просто более ценны для Соединённых Штатов как инструмент угрозы эскалации, а не как реальное боевое средство в руках Украины, и пока Трамп держит порох сухим, он может вновь поднять этот вопрос позже.

В конечном счёте, возможно, эта дискуссия вообще не о «Томагавках». Эти ракеты, скорее, просто тотем, демонстрирующий два важных момента. Во-первых, американские ресурсы не безграничны, и по мере того, как Соединённые Штаты всё глубже лезут в свои карманы, чтобы помочь Украине, они начинают захватывать стратегически важные активы, которые американские военные просто не могут себе позволить. Во-вторых, следует помнить, что политика Америки на Украине — это игра в титрование, где Вашингтон прощупывает пределы готовности России «проглотить удары», не допуская, чтобы ответное насилие выплеснулось за пределы Украины.

На данном этапе становится всё сложнее говорить что-либо осмысленное о реальном ходе боевых действий на местах. Причин тому несколько. Прежде всего, война уже длится так долго и развивается с такой, казалось бы, медленной скоростью, что большинству людей сейчас просто всё равно, удерживает ли Россия Ямполь или нет, и продвинулась ли она дальше железнодорожной линии в Покровске. Налицо сильная усталость (или, пожалуй, лучше сказать, скука) от бесконечной череды, казалось бы, небольших поселений, промышленных комплексов и лесных массивов, и в результате большинство людей, по сути, отключили внимание. Не последним среди них, безусловно, является президент Трамп, который, по всей видимости, выбросил карту фронта, предоставленную Зеленским, и пожаловался, что ему надоело постоянно видеть одни и те же карты.

С другой стороны, у нас есть настоящие одержимые, которые продолжают добросовестно следить за передовой и добровольно получать ежедневные обновления. В итоге получается раздвоенная система, где некоторые по-прежнему активно следят за микроперемещениями на поле боя, но большинству просто всё равно, и вряд ли можно винить последнее. Поэтому, думаю, было бы полезно подумать о более широкой схеме российских операций, о том, чего они уже достигли и чего планируют достичь в следующем году. Это, пожалуй, интереснее и менее однообразно, чем зацикливаться на точном позиционировании в Покровске или Купянске.

Я думаю, стоит остановиться на двух важных моментах, прежде чем мы перейдем к деталям.

Прежде всего, многие аналитические материалы о поле боя (особенно западные аналитики) содержат чёткие заявления о том, что представляет собой «главный» и «второстепенный» удар России, но эти заявления, по сути, интерполированы и зачастую неверны. Например, стало довольно распространённым представление о том, что «главным» направлением усилий России сейчас является захват Покровска, но, похоже, это не подкрепляется действиями России. Россия не получит особых преимуществ, стремясь как можно скорее захватить Покровск — город уже находится в цепком частичном окружении. Конечно, Покровск *был* важным логистическим узлом украинских войск, но он больше не может выполнять эту роль и был стерилизован как транзитный узел несколько месяцев назад, как только стал прифронтовым городом. Обратная сторона медали заключается в том, что другие направления наступления России, особенно на юге Донецка и в излучине реки Донец, интерпретируются как «второстепенные» усилия. Это серьезная ошибка, и я попытаюсь показать, что это критически важные достижения, позволяющие России формировать поле боя в своих интересах для последующих операций.

Во-вторых, следует понимать и принимать во внимание, что Украина практически полностью утратила инициативу на поле боя. В 2024 году ВСУ удалось собрать механизированный резерв и начать операцию на Курске. Эта операция в конечном итоге провалилась и привела к серьёзным потерям украинской стороны, но это не связано с тем, что Украина всё ещё могла накапливать силы и проводить наступательные операции по собственной инициативе. Однако в 2025 году Украина постоянно находилась в состоянии реактивности. Это был первый год войны, в котором Украина не проводила никаких собственных упреждающих операций или контрнаступлений, сосредоточив свои надежды на стратегических ударах по российским нефтяным объектам.

В более широком смысле, эффект истощения сил можно наблюдать из года в год, по мере сокращения масштабов проактивных операций Украины. В 2022 году Украина смогла провести два разрозненных наступления, которые принесли скромные результаты: наступление из Харькова отбросило фронт за реку Оскил (хотя и не смогло прорвать Луганский подступ), в то время как серия боёв под Херсоном не привела к прорыву российских позиций, но сыграла определённую роль в том, чтобы убедить россиян покинуть плацдарм на Днепре. Конечно, дело не в том, чтобы снова анализировать эти наступления, а в том, чтобы подчеркнуть, что их было два, что они были значимыми по масштабу и привели к важным территориальным приобретениям для Украины. В 2023 году, напротив, Украина начала одно наступление на уровне всего театра военных действий на юге, которое провалилось. В 2024 году мы получили Курскую операцию: менее масштабную и менее оснащённую, чем наступление в Запорожье в 2023 году, и нацеленную на периферийный театр военных действий. В этом году украинские военные действия не проводились вообще. Здесь прослеживается чёткая закономерность: наступательная мощь Украины постепенно снижалась, а к 2025 году и вовсе сошла на нет. Это был год практически беспрерывной инициативы России.

Окончательное оттеснение Украины на обочину обороны – значительное достижение России, достигнутое благодаря нескольким факторам. Очевидно, одним из главных факторов является истощение украинских сил. Мы уже неоднократно подробно разбирали проблемы неумелой украинской мобилизации, раздробления её сил и общей нехватки резервов, и нет необходимости возвращаться к этому вопросу. Достаточно сказать, что способность Украины экономить силы для наступательных операций, по-видимому, серьёзно подорвана. Россия усугубила эту проблему, постоянно оказывая давление на различных направлениях. В настоящее время существует не менее семи направлений российского наступления, оказывая давление на множество городов по всей линии фронта. Это создаёт ряд чрезвычайных оборонительных ситуаций, поддерживает темпы выжигания украинских сил и блокирует их на передовой. Наконец, в моменте, который будет подробно описан ниже, российское наступление начало разрушать логистическую связность Украины, что создаёт нагрузку на снабжение и препятствует концентрации и накоплению сил.

Теперь о развитии фронта и предпосылках плана российского наступления. Главное, что я хочу донести, заключается в следующем: вместо того, чтобы зацикливаться на Покровске, следует рассматривать наступление России через южную часть Донецка и внутреннюю излучину Донца как жизненно важные операции, серьёзно нарушившие слаженность украинского фронта и его логистику. Это имеет тройной эффект: лишает украинцев возможности начать собственное наступление, ускоряет истощение украинских сил и формирует фронт для предстоящей операции по захвату Славянско-Краматорского района.

Для начала давайте рассмотрим прогресс, достигнутый Россией на юге Донецкой области, как в территориальном отношении, так и в плане его влияния на украинскую логистическую связь. Для наглядности я извлёк карты из DeepState (опять же, украинского картографического сервиса) за август 2023 года (когда Украина пыталась контратаковать из Орехова) и за 20 октября, неделю, на которую я пишу эти строки. Я отметил как протяжённость южного фронта (очевидно, линейную, приблизительную, поскольку реальный фронт имеет множество изгибов и выступов), так и выделил ключевые магистрали, по которым Украина осуществляет свою логистическую сеть.

Стоит отметить, что в настоящее время русские готовы ещё больше сдвинуть этот фронт. Украинские оборонительные линии ориентированы преимущественно по оси север-юг. После того, как российские войска освободили Курахово, они вошли в швы этих оборонительных линий, то есть продвигались вбок вдоль подготовленных укреплений, а не пытались прорвать их с фронта. Это одна из причин, почему их продвижение было относительно стабильным и непрерывным. Приближаясь к «локтю» на линии обороны, где они поворачивают на юг, и форсируя реку Янчур, русские выходят на значительное пространство, лишенное сколько-нибудь значимых подготовленных укреплений. 

Помимо очевидного события, которое стоит отметить здесь – российские войска к настоящему моменту продвинулись примерно на половину южного фронта и готовы продвинуться ещё на 15-20 километров, – мы хотели бы отметить два момента, которые символизируют ход войны для Украины, но, как ни странно, остаются без должного внимания. Во-первых, сжатие фронта лишает украинцев пространства для манёвра, которое позволяло им сосредоточивать и концентрировать силы для контрнаступления в 2023 году. Два года назад вокруг украинского плацдарма в Орехове существовала широкая буферная зона, и украинские войска имели доступ к нескольким магистралям, где они могли рассредоточить свои силы в маршевых колоннах и осуществлять логистику.

Сегодня эта буферная зона исчезла, как и удобный доступ к нескольким ответвлениям. Российское наступление, начавшееся с прорыва в Угледаре и Курахово в прошлом году и охватившее к настоящему моменту около 80 километров фронта, фактически лишило Украину возможности наступать на юге, поскольку у неё нет ни пространства, ни дорог для безопасного сосредоточения сил здесь. Оно также разрушило взаимосвязь украинской логистики: вместо нескольких магистралей для переброски войск и техники на восток Украина теперь вынуждена поддерживать несколько разрозненных логистических фронтов отдельными магистралями. Что ещё важнее, больше нет единого донецкого «фронта», а есть ряд логистических фронтов: один на юге, в районе Орехова, другой у Покровска и самый крупный в Славянской банановой долине. Эти фронты лишены горизонтальной связи между собой для украинцев из-за клиньев, которые русские создали на фронте, особенно на юге, направляя логистику и подкрепления по отдельным коридорам.

Однако более серьёзная проблема кроется севернее, на направлениях Покровска и Донецка, и в том, как они взаимодействуют. Люди, которые сосредоточены, в ущерб всему остальному, на том, когда и как Россия захватит Покровск, не видят общей картины и даже не пытаются её понять.

Конечной оперативной целью России (по крайней мере, на данном этапе войны) является пояс городов, протянувшийся дугой от Славянска до Константиновки, который я любовно называю «Славянским бананом» из-за её изогнутой формы. Беглый взгляд на карту показывает, почему те самые операции, которые списываются как второстепенные, на самом деле являются критически важными направлениями российских усилий, определяющими поле боя для наступления на «банан».

С точки зрения оперативной географии, нужно отметить два фактора. Во-первых, хотя общая площадь агломерации значительно превышает площадь любого из городских районов, за которые велись бои до сих пор, оборонять "Банан" относительно сложно, поскольку он расположен на дне речной долины: Казенный Торец протекает через все города Бананы, прежде чем впасть в Донец. Российские войска, приближающиеся к городу с юго-запада, востока и севера, будут продвигаться вдоль возвышенности, с которой открывается вид на города на дне.

Второй важный факт о "Банане" заключается в том, что, несмотря на свои размеры, она поддерживается всего двумя шоссе, подходящими с юго-запада и северо-запада соответственно, врезаясь в "Банан" клином. Если взять в качестве примера северное шоссе (трасса Е40), то мы видим, что действия России в излучине Донца едва ли можно назвать второстепенными: это жизненно важные операции, связанные с сохранением целостности "Банана". Шоссе Е40 проходит очень близко к излучине Донца (обычно оно проходит в пределах пяти миль от реки). Если русские продолжат продвижение к северу от Донца и выйдут к реке у Богородичное или Святогорска, это не только подвергнет Е40 постоянным атакам беспилотников, но и сомкнет линию обороны за "Бананом", не говоря уже об огромном давлении на Северском выступе.

На Покровском фронте успехи России также трактуются неверно. После прорыва в конце лета российские войска консолидировали выступ к северу от Покровска (несмотря на недели украинских контратак) и уверенно продвигаются к Райскому и Сергеевке. Речь идёт вовсе не о Покровске — выход к Райскому выведет российские войска прямо в тыл Константиновки, на пути снабжения к нижней стороне Бананы.

Я вовсе не утверждаю, что российские войска находятся на грани масштабного наступления, которое мгновенно выведет их в самое сердце Банана. Однако у России в этой войне существует довольно хорошо отработанная оперативная методология, которая заключается в методичном проникновении в логистические коридоры и стыки Украины, сегментации фронта и удушении её опорных пунктов, вынуждая её снабжать опорные пункты на передовой по принципу цепной логистики и грунтовых дорог. Они уже проделали это в Бахмуте и Авдеевке, продолжают в Покровске и формируют фронт, чтобы попытаться сделать это в крупных масштабах "Банана".

Основная мысль, которую пытаюсь здесь донести, заключается в том, что ошибочно считать «второстепенными» российские наступления в Серебрянском лесу, формирующийся выступ севернее Покровска и их продвижение в излучину Донца. Уменьшение масштаба до соответствующего значения показывает, что это концентрические операции, формирующие фронт наступления на "Банан" в 2026 году: движение к трассе E40 с севера, обход оборонительного щита вокруг Северска и выход в подбрюшье "Банана" через Райское.

Возможно, это слишком долгий путь ради короткого глотка воды, но здесь есть несколько основных моментов, которые совершенно упускаются из виду, когда взгляд на фронт сосредоточен на боях в Покровске и Купянске:

1. Наступление России из Курахово по южному фронту не является второстепенным направлением. Они смяли половину южного фронта, сконцентрировав украинские войска на компактном пространстве, что лишает их возможности наступать на юге.

2. Широкое российское давление по полудюжине направлений поддерживало постоянную интенсивность огня по украинским войскам и препятствовало накоплению сил для упреждающих операций. 2025 год стал первым годом войны, в котором Украина не начала ни одной наступательной операции по собственной инициативе.

3. Продвижение в излучине Донца и в промежуточном пространстве между Покровском и Константиновкой не является второстепенными или вспомогательными операциями: это критически важные формирующие операции, которые концентрически движутся в сторону Банана.

Честно говоря, общий оптимизм в украинской инфосфере, царивший большую часть лета, показался мне на удивление странным. В этом году линия фронта не принесла Украине по-настоящему хороших новостей. Помимо более широкого стратегического момента, заключающегося в том, что Украина потеряла инициативу и, похоже, не способна её вернуть, Россия забирает два важных населённых пункта (российские войска находятся в центрах Покровска и Купянска), начала наступление как минимум на два других (Лиман и Константиновка), прорвала половину южного фронта и очистила большую часть внутренней излучины реки Донец-Оскил. «Банан» на подходе к 2026 году.

За последний год стало очевидно, что Киев отказался от прежних представлений о полной победе на поле боя и принял новую стратегическую концепцию, основанную на навязывании России неприемлемых издержек, чтобы Москва согласилась заморозить конфликт.

Это тонкое и невысказанное, но чрезвычайно важное различие. Его легко упустить, поскольку и украинское руководство, и западные сторонники Украины продолжают говорить об украинской «победе» и о возможности «выигрыша» Украиной войны. Важно понимать, что «победа», о которой они говорят сейчас, категорически отличается от победы 2022 и 2023 годов. В первые годы войны можно было, по крайней мере о том, что Украина возьмёт на себя инициативу наступления на суше и отвоюет территории. Были конкретные примеры украинских наступлений в 2022 году, и битва в Запорожье, хотя и неудачная, показала, что Украина, по крайней мере, могла попытаться провести полноценное механизированное наступление.

Таким образом, в первые годы войны, когда лидеры в Киеве, Брюсселе, Лондоне и Вашингтоне говорили о победе Украины, они, по сути, имели в виду разгром российских сухопутных войск и возвращение значительной части (или всего) Донбасса. Курская операция 2024 года начала определять расстановку сил: у Украины ещё оставались ресурсы для проведения упреждающих операций, но эти операции уже не были нацелены на плотный восточный фронт, а на относительно слабые второстепенные фронты с целью перевесить российские силы.

Сегодня, когда украинская армия застряла в состоянии постоянной реактивности и медленно отступающей обороны, говорить об украинской победе в самом прямом смысле, то есть о победе на поле боя, бессмысленно – независимо от того, насколько упорно и храбро рядовые украинцы продолжают сражаться в практически невыносимых условиях. Вместо этого украинская «победа» трансформировалась в нечто, по сути, означающее, что Россия идёт на столь непомерные издержки, что соглашается на некое перемирие без каких-либо предварительных условий.

Предполагается, что издержки, которые придется возложить на Россию, будут складываться из потерь на поле боя и ущерба стратегическим объектам, нанесенного украинскими авиаударами. В этом отношении Украина, по всей видимости, возлагает особые надежды на стратегическую ударную кампанию по российской нефти. Попытки Украины остановить добычу и переработку российской нефти совпали с еще более жесткими санкциями США против экспорта российского ископаемого топлива. Хотя стоит отметить, что ограниченная реакция цен на эти санкции свидетельствует о том, что рынки ожидают продолжения поставок российской нефти.

Предположение Трампа о возможности применения «Томагавков» для Украины следует рассматривать как составную часть этой новой стратегии и теории победы. И это, в конечном счёте, очень важно понимать. Обсуждение «Томагавков» идёт не потому, что кто-то (в Киеве или Вашингтоне) считает, что 50 крылатых ракет позволят Украине разгромить российскую армию и вернуть Донбасс. Упоминание «Томагавков» связано с угрозой украинского альянса парализовать российскую топливно-энергетическую промышленность (путём сочетания санкций и кинетических ударов по добывающим объектам), если Путин не согласится на прекращение огня.

Вот почему не стоит удивляться тому, что Трамп внезапно отменил встречу с Путиным и вместо этого объявил о новых санкциях. В этом нет ничего внезапного или непредсказуемого. Угрозы российской нефти теперь, без преувеличения, являются главным рычагом воздействия украинского блока на Россию. Конечно, не должно было удивлять, что Кремль, который с самого начала заявлял о тех же фундаментальных военных целях, не был в восторге от поездки в Будапешт для заморозки конфликта, и нас не должно удивлять, что Трамп вместо этого предпочел сильнее нажать на нефтяной рычаг. Две державы играют в совершенно разные игры: Россия затягивает переговоры, одновременно продвигаясь на местах, а Соединенные Штаты ведут болезненную игру, призванную увеличить издержки для России.

Мы, по сути, зашли в тупик в переговорах. Для Москвы переговоры с США — это, по сути, способ водить Вашингтон за нос. Москва чувствует, что побеждает на местах, поэтому дипломатический тупик отвечает российским интересам. Когда западное руководство жалуется на то, что Россия, похоже, не заинтересована в прекращении войны, оно правы, но упускает суть. Россия не заинтересована в прекращении войны прямо сейчас, потому что это не отвечает её интересам. "Банан" находится под прицелом, и прекращение огня сейчас было бы вопиющим компромиссом, когда победа на местах уже очевидна.

Ощущение безотлагательности, которое ощущает Вашингтон, стремясь прекратить войну – главным образом, яростно дёргая за рычаг нефтяной политики, пока Кремль не заплачет, – проистекает из того, что теперь это единственная победа, на которую Украина может надеяться. Наземная война списана со счёта как полное поражение, и всё, что остаётся, – это обстреливать российские нефтеперерабатывающие заводы ракетами и беспилотниками, вводить санкции против российских компаний и банков и преследовать теневые танкеры, пока расходы не станут невыносимыми. Чем дольше украинские сухопутные войска смогут держать оборону, тем лучше, но это всего лишь вопрос минимизации негативных последствий. Тот факт, что Россия может нанести несоразмерный ответный удар по Украине, едва ли учитывается в этих рассуждениях.

Однако ключевой момент здесь заключается в том, что концепция украинской победы полностью трансформировалась. Теперь нет реальных дискуссий о том, как Украина может победить на местах. Для украинского блока война — это уже не борьба с российской армией, а более абстрактное противостояние готовности России нести стратегические издержки. Вместо того чтобы предотвратить контроль Донбасса Россией, Запад проверяет, сколько Путин готов за это заплатить. Если верить истории, игра, основанная на том, чтобы пережить стратегическую выносливость и готовность России к борьбе, — это действительно очень плохая игра.