Павел Черкашин: «Я как бизнес-ангел больше не работаю»
2014-07-10 00:00

Мы поговорили с известным бизнес-ангелом Павлом Черкашиным и узнали о том, что сейчас занимает его мысли. Оказалось, что Павел за это время перестал быть ангелом. Об этой и других новостях читайте в его интервью.

Вы сейчас больше обитаете в Америке и занимаетесь американскими проектами?

Нет, я занимаюсь российскими проектами, которые интересуются возможностями выхода на международные рынки, в первую очередь на американский.

У меня вопрос по поводу Vestor.In Partners. Вы занимаетесь проектами в рамках этого фонда или как частное лицо?

В рамках фонда. Я как бизнес-ангел больше не работаю, и теперь все инвестиции делаю от фонда.

Давно ли вы перестали работать как бизнес-ангел?

Около полугода, может, чуть больше.

С чем связана такая перемена?

Мы собрали фонд. Стратегия не поменялась, просто появилось больше денег и больше возможностей для манёвра. Теперь это устроено как инвестиции фонда.

Каков объём этого фонда?

Первое закрытие было $10 млн. Сейчас наберём обороты и планируем увеличить размер фонда до $30 млн.

Вы занимаетесь посевными инвестициями?

Да. Наша стратегия, также как и у меня как бизнес-ангела, ориентирована в первую очередь на такой «предраунд А». Мы хотим быть между ангелами-инвесторами и венчурными фондами. Когда уже есть компания, у неё есть продукт, этот продукт доказал, что он интересен рынку, но у него может ещё не быть монетизации и недостаточно трэкшна для того, чтобы быть интересным крупным венчурным фондам.

Вас прежде всего интересуют российские проекты, которые глобальны по своей стратегии и которые выходят на глобальный рынок?

Да. Это в первую очередь связано с возможностями для экзитов, с возможностью потом продать долю в этом проекте. Чисто российские проекты сейчас сильно ограничены в таких возможностях, а на международном рынке сегодня активный подъём в нашем сегменте. Поэтому, если у проекта есть потенциал и сила для того, чтобы выдержать конкуренцию на международном рынке, у него появляются интересные возможности с точки зрения и дальнейших инвестиций, и потом продажи доли уже по другим оценкам и значительно проще.

Кто выступил инвесторами фонда?

У нас нет ни государственных, ни олигархических денег. Только частные лица, в основном это европейские инвестбанкиры из Германии, Италии. Очень мало российских инвесторов – буквально два или три, наверное. Все остальные – европейские.

Вы планируете ещё привлекать инвесторов, чтобы расширить объём? Из какой страны их будете привлекать?

Я думаю, по той же схеме. Наши существующие инвесторы увеличат своё участие. Возможно, подтянутся какие-то новые инвесторы – нам, в принципе, не важно, из какой они страны. Главное, чтобы они понимали и были заинтересованы в нашей стратегии и имели понятное происхождение денег. Мы работаем на международном рынке, и наш банк, и аудиторы очень внимательно проверяют, откуда приходят деньги наших инвесторов.

В какие области вы намерены инвестировать?

Мы уже активно инвестируем. Мы инвестируем в интернет и мобильные проекты, ориентированные на широкий круг: это потребительские продукты, онлайн-сервисы, мобильные приложения, бизнес-сервисы и бизнес-приложения, но в результате выходящие на большое количество потребителей и работающие с большими объёмами данных о потребителях. Это поисковые технологии, технологии поддержки электронной коммерции, технологии работы с клиентами.

Какой у вас средний чек?

Мы всегда соинвестируем, это наша стратегия: мы никогда не идём в одиночку. Средний чек колеблется от $100 до $500 тысяч, плюс с соинвесторами, которых либо мы собираем в проект, либо мы входим как соинвесторы, когда другой инвестор является лидирующим, – таким образом, чек, который получает предприниматель, может быть повышен до $1 млн.

Какое количество проектов вы уже проинвестировали?

Мы инвестируем около одного проекта в месяц, наверное.

Это за полгода? Получается, у вас 5-6 проектов сейчас?

Да. Может быть, чуть поменьше. Мы за год выйдем не меньше чем на 10 инвестиций.

Это и будет ваша дальнейшая стратегия – примерно 10 инвестиций в год? На какой срок вообще рассчитан фонд?

Фонд рассчитан максимум на 7 лет. Мы планируем два года быть в активной инвестиционной фазе, после чего мы будем больше ориентироваться на помощь и доинвестирование в существующие портфельные компании, ну и начнём их потихонечку продавать.

Ваши стартапы, в которые вы вкладывались как бизнес-ангел – их около 20, если не ошибаюсь?

Чуть поменьше, да. Но я все их тоже передал в фонд.

В проекте «Минута» вы исполняете роль CEO?

Да, я сейчас активно здесь, в Штатах, помогаю. Это стратегия, которая была у меня, когда я был бизнес-ангелом, и сейчас она осталась. В какой-то критический момент развития компании ей нужна поддержка, помощь, и в этот момент я готов подключаться более активно и исполнять какую-то операционную роль на определённый период.

Это довольно необычно, потому что, как правило, бизнес-ангелы, инвесторы не «влезают» настолько глубоко в проект, в который инвестируют. И не начинают выполнять руководящие функции.

Это действительно так, и в большинстве случаев мы остаёмся просто финансовым инвестором. Но в ситуации, когда основатели в этом заинтересованы или есть взаимная заинтересованность в этом – почему бы не помочь? В каждый момент времени это не может быть – больше одного-двух проектов.

Сколько заявок в месяц вам приходит на отсмотр?

Где-то от 50 до 100.

И сколько из них рассчитаны или могут выйти на глобальный уровень? По примерной оценке.

3-5 проектов.

Насколько это нормально, что остальные проекты не рассчитаны на глобальный рынок или рассчитаны только на российский рынок?

Я думаю, это сильно поменяется. Сейчас на рынке получается диспропорция: большое количество инвесторов на ранних стадиях, всякие инфраструктурные организации, которые готовы давать деньги, грантовые организации ориентированы на российский рынок. Но при этом не хватает возможностей с точки зрения стратегической продажи. Соответственно, есть затор на выходе в этой инвестиционной трубе и повышенное давление на входе. Я рассчитываю, что в какой-то момент люди поймут, что с тем технологическим потенциалом, который есть у российских разработчиков и предпринимателей, можно пытаться выходить на более крупный международный рынок, и это открывает хорошие возможности. Но люди просто об этом не знают, потому что, опять же, не хватает инвесторов, которые специализировались бы в этом сегменте. Потому что большинство инвесторов, из-за того, что у них деньги так или иначе связаны с Россией, и ориентируются на инвестиции в Россию.

Будет ли ситуация меняться из-за того, что в России сейчас принимаются достаточно жёсткие законы по отношению к вебу, и получается, что действительно нужно уходить на глобальный уровень, потому что внутренний рынок становится непривлекательным для инвестирования?

В том числе, да, это одна из главных причин. Мне кажется, ещё по инерции люди ориентируются на внутренний рынок, но вот если взять соотношение проектов для международного рынка год назад и сейчас, то оно кардинально меняется. А я думаю, что через год ситуация будет похожа на ту, что в Израиле: когда 80% проектов будут ориентированы на международный рынок. И это нормально. Скажем так, это не очень нормально для российского рынка, но это нормально для текущей ситуации.

Не разделится ли, таким образом, наш венчурный рынок на какой-то внутренний, отдельный, где будут, в основном, клоны мировых стартапов, и проекты, которые сразу идут на глобальный рынок?

Нет, такого не произойдёт. Я объясню почему. Клонирование проектов – это понятная экономическая модель. Она предполагает, что ты тратишь довольно большие усилия, большие деньги на копирование какой-то идеи, которая может быть не очень прибыльной на старте, но есть определённый круг стратегических покупателей, которым этот клон должен быть интересен. Во-первых, сама компания, которую клонировали, она может захотеть выходить на российский рынок. Просто так клонировать проекты, без возможности продажи, никому особо будет неинтересно. Во-вторых, для того, чтобы клонировать новые, появляющиеся экономические модели, нужно, чтобы экономика развивалась, по крайней мере, с такой же скоростью, как и на мировом рынке. Если этого не происходит – мотивации для клонирования нет.

Скорее всего, будет развиваться какое-то количество внутренних сервисов, самодостаточных для рынка, которые будут покрывать базовые потребности общения и покупок. Но в массовом порядке я не верю, что новые сервисы будут клонироваться.

Ждет ли российский внутренний рынок стартапов стагнация?

Наоборот, я считаю, что будет развитие как в Белоруссии. Если посмотреть на Белоруссию как на внутренний рынок, я думаю, мы сейчас с вами навскидку не вспомним ни один яркий стартап.

World of Tanks?

Вот именно, на международном рынке огромное количество очень хороших технологических компаний вышли из Белоруссии. И белорусский IT-рынок сейчас практически весь работает на экспорт.

Но там немного другая ситуация: внутренний рынок у них очень ограничен по объёму.

Похожая ситуация будет и в России буквально через год.

Получается, что «анти-интернетовские» законы влияют на стартапы положительным образом?

Нет, так тоже кощунственно говорить. Мне кажется, что предпринимательская сила – она как вода. Её невозможно остановить камнями и мешками с песком, она всегда найдёт свою лазейку. Если сдерживать это давление искусственно, с одной стороны, оно просто уходит в другую сторону, как вода меняет своё русло. То же самое будет происходить здесь: чем сильнее будут закручиваться гайки внутри страны, тем с большим интересом лучшие предприниматели будут смотреть на международный рынок. И такие инвесторы, как я, и множество других, которые сейчас ориентируются на эту нишу, будут с удовольствием их поддерживать и помогать им выходить на международный рынок. Для российской экономики это не очень хорошо, потому что и капитализация, и денежные потоки будут уходить за пределы России. Соответственно, и налоги, и рабочие места, и стратегические продажи – Россия в этом случае будет просто источником ДНК для таких проектов. Такой донор ДНК, который ничего с этого не получает.

Может ли компенсировать «бегство стартапов» из России тот факт, что сейчас государство активно через различные фонды, в том числе и окологосударственные, вливает деньги в предпосевную и посевную стадии?

Нет, потому что нужно открывать кран на другом конце инвестиционной трубы. На посевной стадии денег и так много. И от того, что их становится больше, увеличивается общая масса стартапов на входе, улучшается их качество, но дальше вся эта толпа вновь образованных предпринимателей не очень понимает, куда им двигаться. Потому что основа венчурной экономики – это когда крупные корпорации покупают стартапы. Потом деньги от предпринимателей, которые продали свои стартапы, поступают в венчурные фонды, и их вкладывают в новые стартапы. А корпорации за счёт покупки стартапов увеличивают свой бизнес, получают больше денег и готовы покупать новые стартапы.

В этом замкнутом цикле в России сейчас есть проблема, дыра, и эта дыра на выходе. Если у вас засор в трубе на выходе из дома, то нужно там засор прочищать, а не увеличивать напор воды, который поступает в эту трубу, правильно? Чем сильнее институт развития увеличивает денежный напор ранних стадиях инвестиций, тем больше стартаперов будут ориентированы на западный рынок.

Для того, чтобы машина заработала внутри страны, нужно, чтобы институты развития работали с крупными корпорациями, помогая им организовывать механизмы покупки и поглощения бизнесов. Потому что сейчас получается парадоксальная ситуация. У крупных компаний всегда есть заинтересованность в покупке стартапов. Но у тех корпораций, которые реально хотят этим заниматься, нет технических инструментов. Собственники и руководители корпораций не дают менеджерам полномочий в плане покупки бизнеса: любые сделки и приобретения должны проходить через совет директоров, а совет директоров сделку меньше чем на полмиллиарда рассматривать не будет, потому что это невыгодное использование его времени – то всё, получается замкнутый круг. Приходится эти деньги вкладывать в свой собственный венчурный фонд, ещё сильнее увеличивать давление на входе, и при этом всё равно корпорация, вкладывая в стартапы как венчурный инвестор, не снимает, а только увеличивает свои риски.

Mail.Ru и «Яндекс» время от времени покупают стартапы, на протяжении уже нескольких лет.

«Яндекс» покупает несколько стартапов в год. Их международные конкуренты покупают по стартапу в день. У «Яндекса» очень сильная внутренняя культура разработки, поэтому им не нужно в большом количестве приобретать стартапы. Но те компании, которые меньше привыкли к внутренней разработке технологий и внутренним инновациям – те же телекоммуникационные компании, банковские структуры, промышленные компании – им должно быть выгоднее приобретать готовые бизнесы и все риски перекладывать на стартаперов.

Что же может изменить ситуацию на российском венчурном рынке? Что нужно сделать, чтобы этот «засор» на выходе убрать?

Если мы не берём общие политические вопросы, то практическая вещь, которую я пытаюсь донести до руководителей инфраструктурных организаций, в том числе и организаций развития – это то, что нужно убедить и объяснить крупным российским корпорациям, что нужно создавать отделы слияния и поглощения и давать им полномочия формировать приоритеты и направления своего развития, открывать эти направления рынку. Например, приходит «Сбербанк» и говорит: «Нам интересно направление, связанное с финансовыми услугами. Вот перечень наиболее перспективных финансовых услуг, которые мы увидели по результатам своего анализа. Но, в принципе, любые другие интересные модели мы тоже готовы смотреть. Но мы будем не инвестировать, как в стартапы, а мы хотим увидеть реально действующие бизнесы, работающие по таким моделям, и эти бизнесы мы с удовольствием готовы покупать».Это автоматически создаст сигнал и для инвесторов начальных стадий, в какого рода стартапы нужно инвестировать, и стартаперам даст сразу толчок в развитии, потому что они чётко знают, что они участвуют в гонке, победой в которой является покупка бизнеса.

Буквально 3-4 крупных корпорации, которые поучаствуют в таком начинании, могут очень сильно поменять расстановку сил на российском рынке.