(это продолжение публикации монографии, изданной в 1910 году, начало смотрите в архиве этой рассылки)
В то время как эскадра адмирала Того шла к Порт-Артуру, эскадра адмирала Уриу двигалась к Чемульпо. В 4 дня 26 января она встретила вблизи этого порта нашу канонерскую лодку «Кореец», посланную нашим посланников в Сеул, г. Павловым в Порт-Артур с донесением о положении дел в Корее. Японская эскадра обстреляла «Корейца», и он вернулся на Чемульпский рейд. Ночью с подошедших японских транспортов высадилось около трех тысяч солдат, которые и заняли Сеул. Утром 27 января командир крейсера
«Варяг» капитан первого ранга Руднев получил от адмирала Уриу официальное уведомление о начале враждебных действий и приглашение покинуть рейд до полудня, под угрозою, в противном случае, атаковать русские суда на рейде. Извещение об этом предложении получили от Уриу и командиры иностранных судов, стоявших в Чемульпо.
- Я буду стрелять в того, кто первый откроет огонь на нейтральном рейде, - ответил на это японскому морскому офицеру командир английского судна «Тальбот».
- Как, и в нас? – изумился японец.
- Мне все равно, - резко возразил ему англичанин.
Хотя выход из порта грозил нашим судам неравным боем, Руднев все же принял этот вызов и вместе с «Корейцем» вышел в море. Пред величием его подвига забыты были все политические комбинации и счеты, и все иностранные корабли проводили наши суда, шедшие на верную гибель, гимном «Боже царя храни»… На предложение, сделанное Уриу сигналом, сдаться, Руднев ответил молчанием. Тогда японская эскадра открыла по нашим судам жесточайший огонь. Японцы так торопились потопить быстроходным «Варяг»,
так боялись, что он прорвется и уйдет, что начали стрелять, едва он показался у выхода из гавани. Если бы они дали ему отойти дальше в море, ему труднее было бы вернуться на рейд…. Теперь «Варягу» скоро пришлось это сделать, так как «Кореец», следовавший за ним, не мог развить той же скорости. Бросить его одного на добычу японцам, Руднев не хотел и, выдержав короткий бой, в течении которого на «Варяги» были убиты 1 офицер (мичман гр. Нирод) и 33 матроса и ранено 3 офицера
и 70 человек матросов, а сам Руднев контужен в голову, - вернулся с «Варягом» и «Корейцем» на рейд, где и затопил оба судна.
Вечером этого же дня японский посланник при корейском дворе, потребовал аудиенции у корейского императора, был им принят и заявил ему, что отныне Корея будет находится под управлением Японии. Безвольный и бессильный повелитель страны «Утреннего спокойствия» не протестовал…. Он намеревался, было, бежать в нашу миссию, чтобы оттуда перебраться на французское судно. Но попытка эта не удалась. Его дворец зорко стерегли английские и японские патрули. Его дворцовая стража бежала в горы…. И
он покорился своей участи…. Таким образом, Корея, как база, была японцами себе обеспечена…
27 января издан был Высочайший манифест, объявляющий населению империи, что наместнику Е.И.В. на Дальнем Востоке повелено «вооруженною силой ответить на вызов Японии». В манифесте говорилось, что «были приложены все усилия для упрочения спокойствия на дальнем Востоке», что в сих миролюбивых целях изъявлено было согласие на предложенный японским правительством пересмотр существующих между империями соглашений по корейским делам», но что Япония, «не выхдав даже полученных ответных
предложений нашего правительства разорвало дипломатические сношения с Россией и начала военные действия.
Микадо же в своем манифесте, опубликованном в Токио лишь 29 января, напротив, возлагал ответственность за войну на Россию.
- Россия, - объявлял он своему народу, - ни разу не пошла на встречу нашим предложениям в духе примирения и умышленными проволочками старалась затянуть уложение этого вопроса (о неприкосновенности Кореи). Заявляя о своем желании поддерживать мир, она, с другой стороны, усердно готовилась к войне на суше и на море, стараясь, таким образом, выполнить свои эгоистические планы. Мы, - говорилось далее в этом манифесте, - ни коим образом не можем поверить тому, что Россия с самого начала переговоров
Была воодушевлена серьезным и искренним желанием мира. Она отклонила предложения нашего правительства. Независимость Кореи в опасности…. Это угрожает жизненным интересам нашей империи….
27 января была объявлена мобилизация войск Дальнего Востока. Главнокомандующим всеми сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, назначен был генерал-адъютант адмирал Алексеев. Во временное командование Манчжурской армией вступил генерал-лейтенант Линевич, а 8 февраля командующим ею, в качестве самостоятельного и ответственного начальника, назначен был генерал-адъютант Куропаткин.
Пунктом сосредоточения главных сил нашей армии (собственно Ляоянь-Хайченской группы их) был избрал Ляоань, к которому 3 февраля и сосредоточились части 3-й восточно-сибирской стрелковой дивизии. Как ни мал был числом этот отряд (7 ½ батальонов, 4 сот. И 22 ор.), но присутствие его имело важное значение: китайская администрация не посмела открыто проявить враждебное к нам отношение. А что расположение к этому было, свидетельствует факт обнаружения в некоторых местностях Манчжурии особого «объявления
(о войне) Велико-Цинского государства штаба Манчжурских войск Чжунь-И», датированного 18 маем ст. ст. 1904 года. В объявлении этом спрашивалось: «Когда же найдутся люди, благородные, пылкие и выдающиеся, которые в глубокую ночь, отточив мечи и штыки, отомстят врагам Дай-Цинского государства?!
- «Арендуя три восточные провинции, - говорилось в нем далее, - Россия распевала о всеобщем мире и заявляла, что она заботится о защите интересов всего Дай-Цинского государства. Слова ее были прелестны и заявления – прекрасны. Кто же мог тогда подумать, что она будет такая лютая, как теперь. Кто мог подумать, что после года И-нэй (1895 год) русские люди станут многократно пользоваться нашим упадком»… и т.д.
Воззвание кончалось призывом «непоколебимых в исполнении долга и горячо принимающих к сердцу общественное дело людей» воспользоваться случаем, взяться за оружие, изгнать русских, «врагов Великих Цинов» и отплатить им «за копившуюся годами обиду».
Сорокатысячный корпус китайского генерала Ма, стоящий в окрестностях Синминтина, внушал нам в это время серьезные опасения, и, на случай открытия Китаем враждебных действия против нас, сформирован был небольшой Ляохейский отряд (3 ½ роты, 6 сот. И 4 ор.), который должен был разрушить важнейшие сооружения на железной дороге Инкоу-Синминтин при первой же попытке Ма захватить их.
Вместе с тем организовано было наблюдение за побережьем Корейского и Ляодунского залива, для определения пунктов высадки и неприятеля и разведки количества японский войск, высаживающихся в Корее, и путей их наступления.
Эта последняя задача возложена была на передовой конный отряд генерала Мищенко, в составе отдельной забайкальской кавказкой бригады, 1-й Забайкальской каз. Батареи и охотничьей команды 15-го восточно-сибирского стрелкового полка. 28 января одна сотня этого отряда двинулась к границам Кореи, 1 февраля туда высланы были три офицерских разъезда и следом за ними в Корею вступил весь отряд. 6 февраля его разъезды захватили в Ичжу японского майора и пять солдат, наблюдавших за переправами на реке Ялу, а 15 февраля
под Пеньяном произошла первая встреча наших разъездов с японскими. Она вызвала в Пеньяне сильную тревогу, свидетельствующую, что наступление наших войск в Корею не ожидали. Это было важное обстоятельство, которое могло бы, вероятно, сильно спутать все расчеты японцев и передать инициативу действия в наши руки. Но им не воспользовались, и этого первого маленького с виду, но важному по своему значению успеха не только не использовали и не развили, но и свели его к нулю. 18 февраля генерал Линевич, считая выдвинутое
положение отряда генерала Мищенко опасным, приказал ему отойти назад в Ичжу, на Ялу, наблюдая впереди лежащую местность лишь разъездами.
Очевидно генерал Линевич боялся лишиться конницы в самом начале войны. Но главнокомандующий адмирал Алексеев этих опасений не разделял и, узнав о потере соприкосновения с противников, приказал Леневичу немедленно двинуть конный отряд вперед и преписать ему более решительный образ действий.
26 февраля отряд снова двинулся в глубь Кореи. Но за это время обстановка уже сильно изменилась и, конечно, не в нашу пользу. 12 февраля в город Аньчжу не было еще ни одного японца, а 3 марта он был уже занят трехтысячным японским отрядом, и, стало быть, теперь мы не могли продвинуться далее этого пункта. Теперь мы уже всюду натыкались на японцев. Головные отряды их находились уже на правом берегу Пакченгана, их разъезды доходили до Касана, а главные силы, высадившись в Цинампо и Сеуле, шли к Пеньяну и далее
на Усан и Канге.
Собрав все эти сведения и считая задачу разведки посильно выполненной, генерал Мищенко хотел уже отходить за Ялу, когда получил от генерала Линевича выражения сожаления, что он не «потрепал» японцев. Тогда генерал Мищенко снова повернул свой отряд обратно и 15-го марта атаковал корейский городок Чончжю, занятый, по слухам, 4 японскими эскадронами.
Это был наш первый смелый, «хороший» бой, в сущности своей бесполезный, так как новых данных о противнике нам не дал, а только подкрепил уверенность, что в окрестностях Чончжю, Аньчжу и Пеньяна сосредотачивается 1-я японская армия.
Так как в то же время отряд, выдвинутый из Владивостока в северную Корею, нигде противника не обнаружил, то стало ясно, что ближайшей целью действий японской армии, высадившейся в Корее, было наступление к Ялу, форсирование переправы через эту реку и дальнейшее развитие операций на Манчжурском театре.
Перевозка и высадка войск армии Куроки прикрывалось эскадрой адмирала Того, который, для обеспечения этой операции сделал ряд попыток заблокировать наш флот в Порт-Артуре. 11 февраля, ночью, он напрвил на «Ретвизан», сидевший на мели в проходе и его стороживший, 4 парохода брандера, которые должны были его взорвать и затопиться сами в проходе. Но брандеры были разбиты огнем «Ретвизана» и приморских батарей крепости, не дойдя до цели. В следующую ночь Того повторил эту попытку, но также
безуспешно. Тогда 26 февраля он попытался уничтожить наш флот бомбардировкой, но и она не достигла цели.
В тоже время, в конце февраля, для обеспечения перевозки японской гвардии на театр войны, к Владивостоку вышла эскадра Камимуры в составе 8 крейсеров, чтобы парализовать возможную опасность со стороны нашей владивостокской эскадры. Последняя уже выходила, было, в море, в начале февраля, для крейсерских операций, но застигнутая штормами, вернулась назад, уничтожив лишь один японский пароход у Сунгарского пролива. Теперь она была опасней порт-артурской эскадры, которая не могла предпринять активных действий, так
как пять судов ее чинились после повреждений, причиненных ей ночной атакой миноносцев и боем 27 января.
22 февраля эскадра Камимуры бомбардировала Владивосток. Крепость не отвечала – и японская эскадра ушла.
Центр тяжести военных действий на море снова перенесся к Порт-Артуру.
9 марта эскадра адмирала Того снова появилась перед ним. На этот раз, навстречу ей вышла наша эскадра, готовая принять бой под прикрытием приморских батарей крепости. Японцы были поражены этим обстоятельством и уклонились от открытого состязания, они ушли за массив Ляотешаня и, будучи там неуязвимы выстрелами наших крепостных орудий, открыли перекидную стрельбу по городу, крепости и внутреннему рейду. Но к новому удивлению японцев, им стали отвечать чинившиеся еще в восточном бассейне «Ретвизан»
и «Цесаревич» и так метко, что японцы быстро ушли и оттуда.
Всем этим наша порт-артурская эскадра обязана была энергии и отваге нового командующего флотом на Тихом океане, вице адмиралу С.О. Макарову.
Он прибыл в Порт-Артур 24 февраля и поднял свой флаг на быстроходном крейсере «Аскольд». – В этом сразу сказалось что-то одобряющее, пишет в своих воспоминаниях о «страдных днях Порт-Артура», П. Ларенко, - адмирал не искал спасения за толстой броней и под прикрытием Золотой горы, а перешел на легкий крейсер, стоявший как раз против входа в гавань, будто стал сразу на страже и готов был защищать эту гавань. Это поняли все и вздохнули облегченно».
Это был творческий, пытливый ум, отважная душа, ненасытно жаждавшая труда и подвига, талантливая, разносторонне-гибкая натура не только моряка, но и общественного деятеля, отдававшаяся каждому делу беззаветно, самоотверженно, «всей полнотой душевных сил». Ученый моряк, изобретатель и писатель, Макаров в тоже время верил, что
«Сила флота не в громадах,
Не в бронированных «армадах» -
Сила в духе и сердцах…»
И потому, прибыв в Артур, он, своими решительными требованиями энергичной работы от всех, своей проповедью необходимости активной деятельности флота и примером личной энергии, отваги и личного труда, сразу поднял дух эскадры, упавший после ряда неудач первых дней войны: выбытия из строя трех судов после внезапной атаки японских миноносцев 26 января, выбытия из строя двух судов после боя 27 января, гибели минного транспорта «Енисей» 29 января при постановке им минного заграждения и гибели «Боярина»
30 января в Талиенванской бухте.
- За короткое время пребывания Макарова в Порт-Артуре, читем мы в дневнике г. П.Ларенко от 13 марта, - им вооружены даже все катера.
продолжение следует
Этот текст опубликован по правилам правописания столетней давности и содержит неверные, с точки зрения современного языка, обороты. К тому же, следует учитывать и то, что сто лет назад автор этой монографии был русским подданным и, естественно, весьма однобоко трактовал события только российской стороны.
