А.Добровольский, С.Чернодятлов

Игра в смерть

иронический детектив с продолжением

Кусок №2.

Продажная.

Лучший аналитический ум прокуратуры Глюкинского района Антонина Продажная вовсе не оправдывала свою фамилию. Звание полковника — да, высочайшее доверие, оказываемое ей не менее высоким ведомственным начальством — тоже да, а вот фамилию — нет-с, не только не оправдывала, но и очень даже не любила. Не любил эту фамилию и генерал Неподкупный, непосредственный начальник Антонины и тайный ее воздыхатель.

— Вышли бы вы, товарищ полковник, что ли, замуж, — частенько советовал он ей во внеслужебной обстановке, случайно встретившись со своей подчиненной где-нибудь в столовой, или чуть подальше, — в конце коридора, возле двух дверей с буквами “М” и “Ж”.

— Ах, зачем же мне замуж, Сергей Афанасьевич, мне и в девках неплохо! — игриво восклицала в таких случаях Антонина.

— Затем, милая, чтоб фамилию другую заиметь. Такую, какую и положено служителю закона, — так же игриво отвечал генерал, по-отечески просто поправляя широкой ладонью два ордена Красной Звезды на груди Антонины.

— Если честно, то фамилия эта мне и самой во где, — серьезнела Антонина, и глаза ее становились холоднее стали, а рука касалась того места, которое у мужчин называется кадыком. — Но не могу я служебные интересы на личные променять, вы же знаете.

— Знаю, Тоня, знаю, — сурово вздыхал генерал и, поправив еще раз ордена на груди Антонины, твердой походкой удалялся.

Тебе, мой пытливый читатель, несомненно, хотелось бы узнать, какую именно ценность представляла фамилия Антонины для служебных интересов. Чтобы тебе было понятнее, придется рассказать об одном рабочем эпизоде, случившемся в местной прокуратуре несколько лет назад, где Антонина в те времена работала старшим следователем по особо важным делам. Плечом к плечу с Антониной несли службу еще несколько следователей, — младших, по не особо важным делам, — и среди них Зоенька Костоломанская, недавняя выпускница высшей милицейской школы, способная ученица и любимица Антонины. “С подозреваемым нужно работать так, чтобы он забыл, что он подозреваемый, — наставляла Антонина свою подопечную перед ее первым, не особо, а все-таки достаточно важным делом. — Но при этом никакого панибратства и побольше справедливой жесткости в рамках закона”.

На первом же допросе (а допрашиваемым был некто Шуршав Турбонаддувов, проходивший по делу “цветоводов”, опасной мафии, занимавшейся выращиванием опиума под видом маков) Зоенька вытащила из кармана своей модной кожаной куртки новенький револьвер и, покручивая пальчиком пустой барабан, сказала:

— Стрелять я тебя сейчас не буду, закон не позволяет. Это сделают потом мои товарищи. Потому что для всех нас, для всего нашего народа, для нашей страны и для меня лично, ты — преступник, скрывающийся за личиной подозреваемого. Понял меня, гад?

Шуршав обиделся и наотрез отказался отвечать на любые вопросы. Разнервничавшаяся Зоя уже заряжала револьвер, когда в кабинет вошел генерал Неподкупный, который за нашпигованной микрофонами стеной лично следил за допросом.

— Вы отстранены от ведения дела, лейтенант Костоломанская, — строго сказал он и выдворил юного следователя в коридор; и уже там, смягчившись, проникновенно добавил: — Я понимаю тебя, девочка, я понимаю…

— Ну почему, почему так все устроено? Почему нельзя сразу пустить подонку пулю в лоб?! — шепотом спрашивала Зоя, глядя на него большими и чистыми, полными слез глазами.

— Пулю в лоб дело нехитрое, — резонно отвечал начальник, поправляя на груди Зои значок отличника боевой и политической подготовки. — Но только тут ведь как: пескарика замо… пескарика зажаришь, а рыбка побольше и уплывет… С умом надо, чтоб этот пескарик, прежде, чем в расход пойти, акулу на нас выгнал… Ступайте, лейтенант.

Генерал вернулся в кабинет и долго хрустел у окна пальцами, стоя к подозреваемому спиной. Потом, уходя, сухо промолвил:

— Ваше дело теперь будет вести другой следователь. Продажная.

Если бы Неподкупный видел в этот момент лицо Шуршава, то смог бы заметить на нем быструю смену выражений, — от угрюмо упрямого через оторопело удивленное к радостно понимающему.

Через несколько минут в кабинете появилась Антонина с термосом и полиэтиленовым пакетом.

— Хотите кофе? — приветливо улыбнулась она Шуршаву, следуя своей тонкой, годами отшлифованной стратегии обращения с подследственными.

— Спасибо, начальник, обойдусь, — отвечал г-н Турбонаддувов, пытливо рассматривая следователя своими мелкими поросячьими глазками.

— А я попью с вашего позволения. Только что с улицы, там дождь, ветер, — так хорошо горяченького…

Антонина достала из ящика стола железную кружку армейского образца, налила в нее кофе, сделала осторожный глоток, отставила в сторону и устремила задумчивый взгляд сквозь зарешеченное окно в серое октябрьское небо.

— Осенняя пора, очей очарованье… Вы любите стихи?

— Какие стихи. Давайте сразу о деле.

— Давайте, — словно бы нехотя согласилась Антонина, раскрывая полиэтиленовый пакет. — Хотите бутерброд?

— Какой бутерброд. Хотя давайте. Можно два?

Они долго и с аппетитом кушали, и с грустной ненавистью взирал на них со стены Ф.Э. Дзержинский, безмолвно порицая авангардистские методы современной молодежи. В середине трапезы Шуршав прочавкал:

— Мне сказали, гражданин следователь, что с вами можно договориться.

— Можно и договориться, а можно и домолчаться, — сдержанно улыбнулась Продажная, намазывая шпротным паштетом толстый ломоть хлеба.

— Значит, на вас можно рассчитывать? — подумав и помолчав, неуверенно спросил Турбонаддувов.

— Можно, — с полной ответственностью подтвердила Антонина.

— Тогда сколько? — оживился Шуршав. — Двадцать косарей зеленью устроит?

Старший следователь не смогла подавить гримасу отвращения.

— Вы решили, что меня можно купить за деньги? — надменно спросила она.

— Нет-нет, что вы! — поспешно воскликнул допрашиваемый. — Хотите товаром — ради бога, мне так даже удобнее. Каким возьмете — Белым Мустангом или Опальным Герцогом? А может, сырцом? Тогда один к трем по весу. Ну, в общем, договоримся. Короче, слушайте…

В течение следующего часа подследственный наркоделец сдал всех и вся в своем преступном бизнесе, — больших и маленьких людей, пароли, явки, каналы сбыта и проч. и проч. В немом и брезгливом изумлении выслушала его Антонина, а затем холодно сказала:

— Я уверена, что суд учтет ваше чистосердечное признание, гражданин Турбонаддувов.

Возникла длительная пауза.

— Какой с-с… какой с-с… — медленно вытаращивая глаза, зашипел, наконец, допрашиваемый. — Какой, с-сука, с-суд?!..

И вдруг, переполнившись злобой, как чирей гноем, он бросился душить Антонину. Тут же за стеной послышался басистый смешок генерала Неподкупного, видимо, предвкусившего дальнейший ход событий. Нужно ли тебе говорить о том, что вслед за этим произошло, мой любезный читатель? Ты ведь не хуже меня знаком с Антониной, и знаешь, что годы работы в органах сделали молодую девушку не только самоотверженным и бесстрашным человеком, но и мастером боевых искусств.

Через несколько секунд Шуршав Турбонаддувов уже лежал поверженным на полу, а юная оперуполномоченная грозно стояла над ним, величественная и прекрасная в своем гневе…

Дойдя до этого места, Иван вдруг почувствовал прилив недетского вдохновения и, встав из-за стола, принялся мерить комнату широкими шагами. Здесь можно вставить потрясающе талантливый кусок. Вот только поймут ли его редакторы? Должны, должны понять, ведь времена ханжеской добродетели давно прошли, и красивая эротика лишь на пользу хорошему произведению… Значит, так… Он лежал на полу, поверженный милицейской амазонкой, и с трепетным, покорным благоговением скользил взглядом по длинным колоннам ее ног… Прекрасная воительница гневалась, и большая, упругая грудь ее распирала форменный китель при каждом вздохе… Да-да, именно так: грубовато, зато чувственно… Потом… Потом вот что. “Как ты посмел, несчастный!” — сильным, певучим голосом воскликнула она и попрала его грудь своей стройной ногой, обутой в черный лакированный сапог с высоким каблуком. Он поднял свои безропотные глаза, и взгляд его обожгла белая полоса трусиков, где-то там, в божественном сочленении капроновых колонн под короткой, не по уставу, юбкой. “Убей меня, — слабо прошептал он, касаясь губами черной лакированной кожи ее сапога. — Лучше смерть, чем такая пытка…” “Нет, не сейчас, ты еще помучаешься”, — с жутковатой негой в голосе отвечала она, опускаясь рядом с ним на колени и расстегивая ему брюки… Ну, и так далее, все как положено… А потом, после того, как все у них было, она, значит, достает пистолет и… Стоп, стоп. Согрешить с подследственным она еще может, но чтоб пристрелить его — это уж, конечно, перебор, читателю не понравится… С другой стороны, читатель любит пистолеты и пальбу… Тогда так. Они молча одевались, не поднимая глаз, сгорая от стыда и смущения, — преступник и страж закона, лютые враги, бросившиеся в объятия друг друга по пещерному, не чтящему законов зову плоти… И вдруг откуда-то выстрел…

Продолжение следует