Облупленный, давно непонятно уже какого цвета ЛУАЗик, отчаянно пыхтя и громыхая всеми своими внутренностями, накренился и тяжело въехал сквозь всегда настежь раскрытые ворота во двор 2-го корпуса завода "Керамблок". Со скрежетом расхлебянились двери, смурной, как обычно перед сменой, народ из автобуса очень не торопясь стал выходить наружу. Приехали граждане, работать пора, кирпичи пырять - страна требует.
- Старый добрый "Керамблок", - с тоской в голосе сказал Сергей Стариков, некогда младший научный сотрудник академического института, а сейчас боец строительного отряда МЖК "Верхний".
- Что старый, это точно, - ответил ему Миша Шумаков, еще один боец МЖК, бывший конструктор ядерных реакторов в секретном ящике.
И побрели они в раздевалку, через забитый заржавленным железом двор, через цех формовки, где уже толпились у формовочной линии знакомые лица, через узенький проход между двумя сушильными блоками, обычно забитый пустыми тележками, но сейчас полупустой, в цех садки, в клубы керамзитовой пыли, к снижателям и садчикам-автоматам, к дышащим огнем и прочей гадостью печам обжига, ну, в общем, туда же, куда и полгода до этого каждый день ходили. В формовке стоял непривычный для ночной смены ор. Орал как выяснилось мастер Сидоров. Сергей с Мишей подошли поближе.
- А че случилось-то?
- Да условника со второй смены в жернова мельницы запихнули, милиция говорят весь вечер тут сидела, троих забрали - ответил Дима Репин с формовки, в народе просто Репа-2, потому что еще был просто Репа в цехе садки.
Мельница представляла собой огромную воронку с жерновами из закаленной стали, в ней предварительно перемешивалась глино-песчаная смесь, сырье для будущих кирпичей. Сергей представил себе произошедшее и передернул плечами - такая неприятная картина ему нарисовалась.
- А за что?
- Да разве узнаешь, в карты наверно проигрался.
- А Сидоров-то чего разоряется?
- Инструктаж по технике безопасности проводит, ети его за ногу, чтоб в мельницу, значит, не совались в сидоровскую смену, значит, без сидоровского приказа.
Хорошо начинался трудовой день, то есть трудовая ночь, ничего не скажешь. И линия возврата пустых тележек стояла пустой - значит, все работает, никакой надежды на перекур с дремотой нету. И снижатели стоят в полной боевой готовности, и даже вечно сломанный садчик-автомат досаживает последнюю вагонку. Просто здорово. Только вот мастера Юлии Николавны, в народе бабы Юли, почему-то не видно, обычно она уже трусит вдоль рельсов и подгоняет народ, чтоб быстрее переодевался. Баба-Юля-шоу устраивает, как заметил однажды Вадик-выйди-в-садик.
В грязной по обыкновению раздевалке переодевалась вечерняя смена - солдатики-стройбатики, бритые, похожие как близнецы среднеазиатские парнишки. На работу и с работы они ходили строем, по-русски говорили с большим трудом, да и разговаривать с ними откровенно говоря было не о чем. Потому что все их жизненные интересы умещались в универсальную формулу - жратва-бабы-дембель.
Воды на этот раз натекло из душа больше обычного, лужи подобрались к самым железным шкафчикам.
- Ну вот, и переодеться-то спокойно нельзя, грязищу развели, - сказал Миша.
- А ты подпрыгивай все время, вот и не испачкаешься, - ответил Сергей.
- Что я, воробей?
И верно, не был похож на воробья Михаил, весу в нем было больше 90 килограмм. А еще борода лопатой, волосы до плеч, очки и вид уволенного за пьянство священнослужителя. Переоделись с божьей помощью, выползли нога за ногу в цех, к снижателям, в рот им и в дышло, век бы их не видеть, к телегам подвоза кирпичей из сушилок, к вагонкам обжига, чтоб они сгорели совсем в этом своем обжиге, к садчику-автомату, руки-крюки ему механические повырывать и другим концом вставить. Самая легкая и одновременно почему-то самая избегаемая народом работа была на толкателях - эти долбаные тележки с сырыми кирпичами в сушилки запихивать. Надрываться там не надо, знай включай кнопку вперед и кнопку пуск поочередно, но уж очень в сон клонит и словом перекинуться не с кем, не считая конечно самого толкателя.
Миша с Сергеем подошли к столу мастера, на котором обычно лежал журнал трудовых достижений и происшествий за день. На этот раз трудовое достижение случилось одно - бригада мастера Рудова установила рекорд по укладке кирпичей за смену, 46 вагонок напыряла, происшествий же было даже 2 штуки: "Абубакиров опять нажрался фунфуриков" и "Невозможно мыться в душе, бьет током".
- А что такое фунфурик? - спросил Сергей.
- Стыдно культурно образованному человеку не знать таких вещей. Пузырек это из аптеки с лекарством. Ну не со всяким конечно, а которое спирт содержит, - ответил культурно образованный Миша.
- Понятно… А в душе ты как планируешь мыться?
- До конца смены далеко, придумают что-нибудь.
В процессе разговоры стрелки на цеховых часах - квадратных, советского разлива, с огромными квадратными же цифрами - подошли к половине двенадцатого, бодрой трусцой прибежал из формовки мастер Сидоров, маленький, пузатый, в лыжной шапочке, лыжи бы еще надел, раздолбай, и заорал с ходу:
- Так, бабы Юли сегодня не будет, я за нее, быстро встали, быстро, я сказал, уже 2 минуты, как рабочее время пошло, вся линия возврата пустая, формовку держите, еп вашу туда и растуда, Суворов, подъем, етит твою через кочергу, с Дубовым на первый снижатель, Стариков, Шумаков - на второй снижатель, Трегубов, Кришмарюк - подвозить тележки, Юшин, Коптюг - на толкатели, Гринин - на садчик-автомат, Пузырев, Костенко, Рыбис - на вагонки. Поехали, ребятишки, поехали, время пошло, три раза ети всех налево, направо и по центру.
Бойкий был мужик мастер Сидоров. И сволочной. Всех при этом ребятишками звал, даже дядю Колю Юшина, которому пятый десяток пошел.
- Где наладчик оборудования Репин?
- Где ж ему быть, налаживает оборудование, - нашелся Сергей.