"Великая русская литература – это опиум для нашего народа, который запойным чтением подменял необходимость реальных
действий".
(Борис ПАРАМОНОВ)

*
Вот уже 10–12 лет художественная литература совсем не читается. Не мной одной. Может, потому, что наша жизнь как бы
разрушилась – общественная жизнь, и стало совсем не до "выдуманных" романов. Восстановится ли когда-нибудь интерес к ней?
Вот "пробежала" Бориса Зайцева – именно пробежала. Язык такой русский – светло-жемчужный, а "не читается", т.е. нужна
только информация. Точнее не скажу. И только вот его житие Радонежского – читала как очень нужное, не спеша, каждое слово.
И часто трогало до слез. Была духовная, нужная (мне) информация.

Выходит, за художественное нечего и браться. А писать? Хочется ли писателям писать? Нет, писать хотеть – это совсем
другое. Хотеть писать – это передать "информацию", которая не дает тебе покоя. Как рисовать и прочее. Это сама потребность
души. Но как быть с чтением? То-то на Западе скорее нет художественной литературы, а функциональная – чтиво – как мелкий
необходимый раздражитель, остальное – информационная литература.
*
Такая литература – хорошая, всякая – кончилась, вся, и XIX и ХХ век, просто кончилась, хоть разглядеть – а что ж за ней? –
пока невозможно. Действительно кончилось тысячелетие, переломилась эпоха. А ты на разломе – он и в тебе, и из щели несет
серой, дымом и огнем, и болью.
*
Время – удивительное существо. Именно существо. Живое…
Нет смысла думать о каком-то будущем времени, – мы ему не хозяева. И жить приходится минутой, только настоящим, а мы еще
не умеем. Это как жить, проживать минуту с радостью душевной, потому что она может быть последней. Такое сейчас время, хоть
внешне мы еще живем по-старому – долгими воспоминаниями, планами на будущее. И как же смешно – на этом-то фоне – быть
занятым одним – жестоким грабежом, наживой! Кино-то теперь все только об этом – бандитский грабеж кого-то и чего-то. Не
важно – режут горло за бумажник в подъезде или заняты биржевыми и прочими спекуляциями. Как бессмысленно этим жить и на это
тратить время, которое кончается. Человек рождается и умирает голым, а сколько он успевает оставить после себя дерьма,
крови и слез. Зачем?..
Земля изнемогает от нашего зла, ее трясет, а мы пока все "женимся и веселимся" – как перед потопом. Все по Библии…
*
Съезд писателей мне показал, дал почувствовать, что новое время – иное – действительно началось, но мы пока не узнаём его
в лицо. Мы в нем живем. Но зато ощутимо – кончился век, тысячелетие. Это огромный, глобальный перелом, и впереди – лавина
перемен и полного неподобия на все, что было (и что мы можем не увидеть – жизнь наша может быть короче).
А съезд это показал тем, что там все было пустое, все слова – и верные, и глупые. И все проблемы, которые не решало старое
время, они остались, но решать их по-старому уже невозможно, время ушло, и жить по-старому – и хотел бы, да невозможно. Все
словно рассыпалось в прах (хоть не все еще это осознали). И кажется, что это просто гремит пустыми железками старый
агрегат. Он еще не сломался, но дико устарел, и нужды в нем просто нет!
И во внешней жизни еще даже не во всем проявились огромные внутренние (как в ноосфере) перемены, вплоть до полной гибели
существующего. И это – разрушение, исчезновение, гибель, преобразование, не похожие ни на что, ощутимы: они ощутимы пока
более духовно, чем материально, но, тем не менее, уже начинается гул снежной лавины, хоть ее еще не видать глазом…
Марина НАТАЛИЧ, из дневника, г.Минск

Гортензия голубая

Майор Василий Иванович служил в войсках МВД, точнее – оперативником в колонии нестрогого режима №2 города N. Служил
исправно, никаких нареканий начальства на свою голову не вызывал.

Но все сослуживцы, и не только, были твердо убеждены, что с головой у него не все в порядке. Сами посудите: на дачном
участке он наотрез отказался возделывать грядки и разбрасывать навоз, без которого – он, хлопец деревенский, точно знал –
расти ничего не будет. Но, проявив недюжинную стойкость, отвоевал у жены от несчастных шести соток кусок земли лично для
себя. Засеял его зелененькой травкой и куст гортензии посадил, голубой, и трясся над ней, как над молодой любовницей.

То, что он не горбатился вместе с работящей женой, – это не великий грех, хочет – сама управится, не барыня. Но он не
рыбачил, в баньке у соседа не парился и даже водку не пил! Лежал часами под своей гортензией. Спросят его, бывало: "Вась,
ты чего лежишь, заболел что ли?" А он, глазом не моргнув: "Нет, я на облака смотрю. Красота-то какая!" Чокнутый, одним
словом.

А еще он стишки сочинял. И когда-то показывал какие-то книжечки, газетки, в которых они напечатаны. Согласитесь,
оперативнику такой ерундой заниматься совсем несолидно. Это ж только ребятишкам в школе стихи учить задают, ну, для
тренировки памяти, наверно. Так что сослуживцы блажи этакой не прощали и звали его исключительно по имени – Вася,
снисходительно при этом хмыкая. Служить-то служит, но чокнутый же…
Марина НАТАЛИЧ, г.Минск

+Неграмотный смотрит на образованного, тот – на мудрого, а мудрый глядит на небо, что может делать и неграмотный.