"Как все-таки странно, что мелочи вдруг приходят на память, а то, что волновало когда-то, с годами забывается" (Мурасаки Сикибу).
Неправдою жить - не хочется, а правдою - не можется…. Но главное не в том, что ты на стороне большинства, а в том, что живёшь в соответствии со своим внутренним законом. Dura lex, sed lex - закон суров, но это закон; закон есть закон.
Неправильный, наверное, был этот майор. Когда всё сознательное население страны единым фронтом строило светлое будущее, вливаясь в ряды монолитной и сплочённой партии большевиков, майор (тогда ещё лейтенант) просто служил. Пупа не жалея. “Не щадя своей крови и даже самой жизни для достижения полной победы над врагом…”. С достоинством и честью преодолевал тяготы и лишения воинской службы.
Вызвал его как-то к себе комбат на третьем году служебной деятельности и по-отечески строго спросил: “Ты роту думаешь получать, взводный?”. Он долго не думал, ляпнул не подумавши: “Думаете - вы, товарищ подполковник, а я служу. Союзу Советских Социалистических Республик!”. Уверенный, что зеркало - это единственное средство коммуникации с умным человеком, комбат настаивал: “Ты мне это брось. Пиши заявление в Партию. Рекомендацию дам, вторую замполит напишет”.
“Да не созрел я ещё как-то, не проникся высоким духом строителя Коммунизма. Да и моральный облик…. Я матом ругаюсь и водку пью” - честно признался майор (тогда ещё лейтенант). “Не видать тебе служебного роста, если в Партию не вступишь. И роту, как ушей своих не видать” - с сожалением констатировал комбат и придвинул к нему чистый лист бумаги и ручку. (Шариковую). Взглянув в зеркало на оттопыренные уши, нагло выглядывающие из под уставной причёски, майор (тогда ещё лейтенант) написал заявление. Укрепив собой сплочённые и монолитные ряды, он встал на путь борьбы с недостатками, мешающими… неизвестно кому. Клеймил позором и вникал в нужды… с трибуны первичной партийной организации. С ним соглашались и спорили, обещали помочь и устранить…. А после собраний, как всегда. "О чём говорили?". Переступив порог ленинской комнаты или актового зала на выходе, члены партии становились просто членами… общества…, семьи…, коллектива…, поспешая по своим текущим делам.
Терьер, сменивший экстерьер, не вписался в интерьер…. Майор исправно платил взносы, посещал…, участвовал…, но как-то однажды утром ему объявили по радио, что он уже не коммунист. С одной стороны будто бы и баба с воза, а с другой - почему не спросили? Хотя до этого и спрашивали: “ДА, ДА, НЕТ, ДА?”. Майор тогда, как и большинство, ответил ДА, но потом вышло, что ошибся. НЕТ вышло. А потом ту, которая Несокрушимая и Легендарная, колоть начали, как орех грецкий. И раскололи. Твёрдый оказался орешек, но раскололи.
На последнем Всеармейском совещании, участником которого был и майор, офицеры роптать начали. Заволновались и президенты независимых государств (они тогда в президиуме сидели, не все, правда, сидели), а президент тогдашней России куда-то сорвался с совещания. Проконсультировался или подсчитал что-то со своими советниками, но вернулся и всем объявил, “што” каждый офицер СА по 2000 баксов получит на благоустройство и решение всех армейских проблем, накопившихся в военнослужащих семьях. Подкупил своей добротой и заботой. Успокоились офицеры. Разъехались по иностранным Армиям. Но проблемы свои сами решали. То ли замотался президент, то ли забыл….
Из той большой Армии пятнадцать всяких получилось. Поменьше. Но объединяли эти Армии общие проблемы. И как бы взамен распавшемуся Варшавскому Договору возникло не легитимное Содружество Проблемных Армий ближнего, а впрочем, и дальнего зарубежья. Офицеры той большой Армии оседали на территориях, согласно полученным ордерам или сертификатам на право жительства, преумножая не совсем бедные слои населения Независимых Государств. И майор осел. За тысячи километров от могил родителей, от того дома, где мама родила, от той школы, которая путёвку в жизнь давала….
Свыкся майор с проблемным статусом, обвыкся, обжился и притёрся в сложившейся обстановке, но вот внезапная смерть учителя пения всколыхнула что-то давнишнее, но, как оказалось, не забытое…. Помянуть человека надо. По-человечески.
Майор, вводя в строй залежавшиеся резервы, раскопал свою шкатулочку духовных ценностей, где лежали давно нечищеные ордена и медали; комплект часов с дарственными надписями за…, от командира дивизии…, от Командующего…, от Министра Обороны…, от Правительства области…. Знаки воинской доблести. И где-то там, в углу, затерялась ценность материальная - золотой перстень, ни разу "неодёванный", подаренный когда-то…, кем-то…, за…результативную стрельбу.
Стрельбы тогда были. Из всех видов штатного стрелкового оружия. Отстреляли на твёрдую “хорошо”. Офицеров в пистолетном тире собрали. На подведение. Подвели. А после подведения проверили на "целкость". Из личного оружия. Баловство это конечно. Майор считал, что личное оружие, то бишь пистолет ПМ, офицеру для сохранения чести дан, чтоб застрелиться мог в случае личного бесчестия.
Двадцать девять он выбил из тридцати возможных. Командир похвалил. А рядом с командиром этот тёрся, в чёрном кожаном пальто. По каким-то делам. Вякнул этот в пальто невпопад и перстеньком на пальце нос утёр ехидненько. Мол, случайно майор кучность стрельбы показал, мол, он тоже метко стреляет из пистолета (газового?). Командир шутки ради посоревноваться предложил. Майор, было, отказался. Но, глянув на гнусненькое выражение, условие выдвинул: “Ты перстенёк в “десяточку” повесь. Попаду - мой будет, промажу - два тебе куплю”. Этот в пальто тоже, видать, заводной: “А довольствия тебе денежного хватит?” и перстенёк с пальца свинтил. Приспособили. Ну а потом всё как учили - “С первого выстрела в цель”. Вот и снёс майор этот перстень в скупку. Помянуть надо. Святое дело.…