Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью

Избиение старослужащими рядового Андрея Сычева, за которым последовало развитие гангренозного воспаления, а затем и ампутация обеих ног и половых органов пострадавшего, стало мотивом массированной информационной атаки на Российскую армию.

Челябинское высшее танковое командное училище, основанное в 1966 году в легендарном Челябинске, носившем в годы Великой Отечественной имя Танкограда, по всей видимости, будет расформировано. Об этом сообщил заместитель главнокомандующего Сухопутными войсками России Владимир Молтенский. Поводом для этого стали события, развернувшиеся в училище в новогоднюю ночь, получившие в последние дни широкое освещение в прессе.

Избиение старослужащими рядового Андрея Сычева, за которым последовало развитие гангренозного воспаления, а затем и ампутация обеих ног и половых органов пострадавшего, стало мотивом массированной информационной атаки на Российскую армию. Расформирование челябинского училища, которое, по словам командования Сухопутных сил, все равно шло под сокращение, теперь будет ускорено.

Разумеется, не имеет смысла рассуждать здесь об этической стороне вопроса - преступление, совершенное с подобной жестокостью, должно быть расследовано, а все виновные, включая о! фицеров части, по халатности которых Сычеву не была оказана своевременная медицинская помощь, должны быть наказаны. Это представляется очевидным и в комментариях не нуждается. Уже заведены четыре уголовных дела и задержаны семь подозреваемых, в том числе три офицера. Вопрос заключается в том, насколько связано преступление в Челябинске, его агрессивное освещение в СМИ и, собственно, общее положение дел в Российской армии.

Любое описание отечественной армии уже много лет замкнуто в рамках следующего тривиального жеста: сначала берется некоторое событие, по возможности достаточно броское и значительное, затем это событие делается знаковым при помощи апелляции к предполагаемому набору аналогичных событий в прошлом и будущем, а затем делается вывод о том, что подобные события являются сущностью обсуждаемого объекта, то есть армии. Армия, таким образом, рассматривается как серия преступных деяний военнослужащих друг против друга (а иногда и против гражданских лиц). Этот эф! фект возникает на поверхности информационного пространства и я! вляется главным источником представлений о положении вещей в армии для большей части общества. Армия в коллективном воображении становится местом, исключенным из нормальных общественных отношений, подобно тюрьме или криминальным контркультурам.

Ясно, что этот жест направлен не только против абстрактной "власти", своеобразного суверена, который выступает единственной инстанцией, способной влиять и контролировать собственные вооруженные силы, но и непосредственно против вооруженных сил. Российская армия, которая уже более десятка лет противостоит на Северном Кавказе сепаратистам, описывается как фактически небоеспособная и бесполезная. Радикальные политические программы предполагают немедленный переход вооруженных сил на профессиональную основу. Все это представляется достаточно тревожным симптомом. Причем создается впечатление, что и сами военные, захваченные всеобщим пафосом разоблачения, не прочь сыграть в эту игру.

Например, не вполне ясны мотивы представител! ей командования Сухопутных сил относительно скорейшего расформирования училища, фигурирующего в скандале. В России сегодня существует три военных вуза, готовящих командиров-танкистов: в Челябинске, Казани и Благовещенске. Вопрос о ликвидации одного из них стоял и раньше. Первоначально под сокращение шла Казань, но около полугода назад было принято решение о том, что "под нож" должен отправиться Челябинск. И вот теперь, когда под нож хирурга попал рядовой Сычев, было сделано заявление об ускорении процесса ликвидации училища. Будто бы командование Российской армии искало лишь удобный повод для того, чтобы скорее избавиться от обузы лишнего вуза. И вот подвернулся этот подходящий скандал.

Ясно, что России больше не нужно столько командиров-танкистов, как в былые годы: поход краснознаменных танковых армий на Париж откладывается на неопределенное время. Но если относиться к челябинскому преступлению серьезно, не забывая о репутации вооруженных сил в целом, то де! йствия армейского начальства должны быть прямо противоположным! и. Снача ла максимально жесткое расследование и суд, который поставил бы точку в этом трагическом сюжете, и только потом - расформирование училища. Эти события не только не следует связывать, но, напротив, противопоставлять в качестве автономных. Иначе будто бы сбываются мечты радикальных пацифистов: так недолго и до ускорения расформирования вооруженных сил в целом дойти.

Разумеется, не следует делать вывод о том, что в нынешней нашей армии все обстоит превосходно. Существует целый ряд самых серьезных трудностей - от радикальной нехватки квалифицированных кадров до постоянных системных сбоев в призывной системе. Но, фиксируя все наши беды, не следует забывать, что проблемы Российской армии в общем-то не являются специфическими. Так называемая дедовщина, как показывают социологические исследования, существуют во многих армиях мира. А то, что кризис армии принял в России столь глубокий и системный характер, - это неизбежное следствие крушения Советской сверхдержавы. Ведь, по сут! и, Российская армия все еще существует в качестве осколка советской, но ресурсы, и моральные, и материальные, здесь не бесконечны.

Какие выводы можно сделать из всего этого? Во-первых, вновь возникает соблазн обратиться к старой теории о том, что в современном обществе, пронизанном насквозь силовыми линиями медиа, существует лишь то, что показано в них. Косвенно это подтвердил и министр обороны Сергей Иванов, заявив по поводу инцидента (дословно): "О том, что произошло в Челябинске, не слышал. Думаю, что ничего очень серьезного там нет. Иначе я бы об этом обязательно знал". Определение "серьезного дела" здесь дается в рамках классической бюрократической модели, согласно которой существует лишь то, о чем известно начальству. Разрыв между известным бюрократической машине и показанным в средствах массовой информации не только фиксирует властную функцию последних, но и указывает на фундаментальную инверсию отношений между властью и информацией: сегодня! скорее не власть формирует информацию, но информация является! инстанц ией власти.

Во-вторых, следует наконец избавиться от литаний 90-х годов, когда потоки "чернухи", выливаемые на армию, превышали всякие разумные пределы. Сегодня настало время признать ту тривиальную мысль, которая повторялась уже не единожды: армия ничем не лучше и не хуже того общества, в рамках которого она функционирует. То, что это общество постоянно демонизирует свою армию, свидетельствует лишь о наличии глубоких внутренних противоречий в нем. Функция скандалов, подобных нынешнему, в основном заключается в закреплении этих противоречий и удержании в общественном сознании образа армии как элемента социального низа (армия, как уже было сказано выше, в таком случае представлена как место, где совершаются преступления).

Если бы, скажем, челябинская история произошла не в военном училище, а среди обычных рядовых граждан, то максимум, что журналисты смогли бы извлечь из нее, - это небольшая заметка для желтой многотиражки. Бытовые преступления подобного ! рода, увы, давно уже никого слишком не удивляют, так что сенсация нужна здесь лишь тем, кто помнит славные ельцинские годы, громкие телевизионные сюжеты об "изнанке" Российской армии и умеет рефлекторно впадать в бесконечную сладострастную истерику по этому поводу.

Соответственно, в-третьих, речь должна идти о максимально спокойном разговоре о проблемах армии и перспективах избранного сегодня курса ее реформирования. Этот вопрос должен стать предметом широкой публичной дискуссии, которая велась бы регулярно, а не только тогда, когда военнослужащим ампутируют ноги.

Если насилие в армии является просто насилием, оно не имеет какой-то специфики (тогда, видимо, не нужна и военная прокуратура). Однако такое простое и как будто деидеологизированное решение имеет свои подводные камни.

Развертывание ситуаций, подобных случившемуся в Челябинске, давно проходит по одному и тому же сценарию. Общественная реакция негодования совмещается с открытым признанием того, что "так всегда было и, наверное, будет", стремление устранить преступление всегда обращается на его непосредственные результаты, руководствуясь принципами уголовного права: пока ничего не случится, делать мы ничего не будем.

В данном случае все как всегда, и именно эта ритуальность вызывает чувство некоего краха. Все действия, которые как будто имитируют "здоровую реакцию на зверства", в действительности напоминают попытку еще и еще раз нажать на одну и ту же кнопку, которая давно ни с чем не связана.

К этому ритуалу "здоровой реакции", в частности, относится желание возместить общественную провинность, тяготы жертвы как можно быстрее. Правосудие должно вершиться мгновенно, поскольку, как ! представляется, его главный принцип - lex talioni (зуб за зуб). Именно поэтому при любой катастрофе того или иного масштаба сразу же встает вопрос о "скорости реакции" официальных чинов. Власть должна быть предельно быстрой не потому, что она такой сверхбыстрой реакцией что-то на самом деле мгновенно решит, а потому что она оказывается инстанцией исполнения этого lex talioni, неисчерпаемым ресурсом "возвращения зубов". В действительности подобное представление о законности логически завершается в той самой "дедовщине", о которой так много говорят: именно в рукопашном бою зуб возвращается в обмен на другой зуб с предельной скоростью. Власть в таких условиях - лишь симптоматическое расширение правил этого боя "для слабых".

Другим ритуальным моментом, наряду с императивом скорости, является стремление исключить из социального организма собственную катастрофу при помощи изгнания того, кто за нее "отвечает". Даже если согла! ситься с тем, что за все у нас отвечают министры и лично прези! дент, ин тересно заметить, что от них в подобных случаях требуют не столько ответа и ответственности, сколько отречения от таковой. Единственный способ для власти ответить и что-то сделать - это уйти в небытие частной жизни. То есть, иными словами, власть априорно виновна, только не всегда это удается доказать с такой очевидностью, как в эксклюзивных случаях терактов, зверств и катастроф. Как только доказательство налицо, от власти требуется только совершить акт публичного самоустранения. Общество живет по принципу "не пойман - не вор", а если пойман, то уж изволь повиниться по полной программе.

Трудно сказать, что является истоком такой ситуации: традиции по определению злой и "кромешной" российской власти или же некие атавистические черты граждан, которые относятся к власти как в вождю, которого при недороде следует посадить на кол. Причем желательно это делать в регулярном порядке, даже если недорода нет (найти его в той или иной форме можно почти всегда)! .

Третий, и, быть может, наиболее современный пункт этого защитительного ритуала - обсуждение публичности политика и гипертрофированное указание на необходимость "изменения системы в целом". С одной стороны, публичные жесты политика, служащие предлогом для его желаемого устранения, истолковываются как некие магические пассы, которые, будь они более правильными, могли бы все в одночасье исправить. Просто наши политики "не так себя ведут". Но поскольку они ведут себя неправильно всегда и априори, "нужно менять всю систему". Грандиозность последней задачи является здесь, однако, не приглашением о ней хотя бы подумать, а скорее обозначает завершение ритуала: мы уже поняли, что менять нужно "все", однако, поскольку это невозможно, ничего меняться не будет. Мы ждем тотальных перемен.

Весь этот ритуал скрывает несколько идеологических структур, которые затемняют всю ситуацию в целом, не позволяя даже приблизиться к постановке воп! росов.
Ритуал "отторжения зла" требует, чтобы с! лучившее ся каждый раз представлялось в качестве следствия неких внешних причин, на место которых обычно заступает власть того или иного уровня. Иначе говоря, идеологически вопрос всегда ставится в форме "кто виноват?". Эта форма, связанная с довольно укрепившимися структурами ответственности (кто отвечает за отсутствие света в доме, кто отвечает за кошку, которая залезла на дерево и не дает этому дому спать?), в настоящее время явно не работает. Дело не в "круговой поруке", которую пытается порвать военная прокуратура, а в том, что, даже разорвав ее в клочья, сложно что-то решить.

Поскольку таковая ответственность всегда внешняя, она всегда возникает в ситуации провала, она всегда post factum. И она же рождает обманчивое впечатление, будто дело всего лишь в том, что кто-то чего-то допустил или не доглядел. Например, она создает видимость, будто в случаях дедовщины ответственные офицеры потакают разбушевавшимся "дедам" или даже провоцируют их, то е! сть она скрывает тот факт, что "деды" - не какие-то внешние захватчики армии или инопланетяне, а те же самые солдаты, правильно играющие в армейские игры (поэтому "дед", который никого не бьет, вызывает настоящее недоумение и ненависть). Иными словами, спорадически возникающая "внешняя и чрезвычайная ответственность" вообще не позволяет понять, что делается в армии, почему некоторые структуры и формы поведения оказываются чрезвычайно устойчивыми.

В том, что касается "дедовщины", все это проявляется особенно ярко, поскольку последнее событие поставило само понятие "дедовщины" на грань выживания. Собственно, кроме передачи ответственности "по кругу", никакого организационного и исследовательского механизма здесь уже нет. Однако "дедовщина" и ранее представлялась чем-то "апофатическим" - ведь определялась она отрицательно, как "неуставные отношения". То есть это был такой неформальн! ый остаток, которого вроде бы быть не должно, однако иногда он! очень н ужен.

Теперь же реакция на уровне описания идет вразнос - неуставные отношения перестают быть отношениями, когда один из участников отношения отправляется в могилу или инвалидную коляску. Это то ли прежняя дедовщина (что-то подозрительное, но неизбежное и потенциально полезное), то ли преступление против прав человека и личности, которое нужно разбирать в Страсбурге. Конечно, последний вариант предполагает, что это просто случай зверств, проявленный на универсальной поверхности отношений человека к человеку, однако в таком случае сам вопрос армии, то есть "места преступления", выносится за скобки.

Если насилие в армии является просто насилием, оно не имеет какой-то специфики (тогда, видимо, не нужна и военная прокуратура). Однако такое простое и как будто деидеологизированное решение имеет свои подводные камни.

Проблема в том, что "неформальность" неуставных отношений (их фиксирование как того, что не фиксируется) до сих пор не по! зволяла воздействовать на них иначе, чем в приказном порядке, то есть, условно говоря, в порядке устава. Представление об универсальности жертвы и о том, что никакой слезой ребенка не может быть окуплено благосостояние государства, скрывает тот факт, что армия остается институцией, предельно гетерогенной по отношению к тем формам и правилам современного общества, которые большинством его членов ощущаются в качестве чего-то само собой разумеющегося. Иерархия, исключенность из "гражданской жизни", собственные законы, земли, собственная, хотя и не автономная экономика - все это делает армию осколком древнего института, который в современном обществе зачастую воспринимается как кость в горле. Особенно в тех условиях, когда его функциональность остается под вопросом.

Распространение на армию гражданских логик и способов решений возможно, как это ни смешно, только при предельном растворении армии в обществе, когда армия не существует в качестве организма в ! организме, а распылена в виде отдельных обязанностей каждого г! ражданин а (который при случае может достать автомат из шкафа), хотя понятно, что такие решения чрезвычайно локальны.

Проблема "дедовщины" и управления ею упирается не в экзистенциальные утверждения о ее наличии или отсутствии. Не является насилие в армии и чисто российским или советским изобретением (достаточно вспомнить, например, такую классику, как "Цельнометаллическая оболочка" С.Кубрика). Скорее, вопрос именно в сохранении - полном или неполном - архаики самой армии, ее непроницаемой исторической и социальной границы. Можно выдвинуть предположение, что рационализация и "сциентификация" армии достаточно долгое время распространялись лишь на "армию в действии", а именно на теорию войн и военных операций. Военная наука - это особая наука, которая занимается тем, как армия должна выполнять свою работу, воевать. Однако ее развитие (воплотившееся в структуре "генштаба"), по-видимому, соседствует с тем, что социальное существо! вание армии продолжает оставаться делом не военных ученых, а гражданских "специалистов-гуманитариев", которым заведомо отказано в праве на сколько-нибудь адекватное описание и действенное решение. Армия как институт - слепое пятно армии в действии.

Несомненно, в то же время, что огромная часть "армейских проблем" не относится к ведомству собственной "военной доктрины", поэтому, сохраняя армию как само собой разумеющееся и далее не анализируемое образование, можно лишь усугубить подобные проблемы. В конечном счете одним из моментов, позволяющих подойти к вопросам, аналогичным "дедовщине", должно было бы стать погружение, инъекция в "военную науку" собственно "гражданских" наук, в первую очередь управленческого и социологического ряда. Другое дело, что такое погружение не может пройти без трений и не может не разрушить впечатления самоочевидности актуального строения армии и ее функционирования.

Пять сотен проходящих альтернативную службу на всю страну при тысячах тайных и явных уклонистов - не означает ли это кризис альтернативной гражданской службы в целом?

Пять сотен проходящих альтернативную службу на всю страну при тысячах тайных и явных уклонистов - не означает ли это кризис альтернативной гражданской службы в целом? В чем дело?

Нужна ли стране трудовая армия?

Введение альтернативной гражданской службы (АГС) отнюдь не новация. Это реставрация давних российских политических традиций.

Освобождение от военной службы по религиозным убеждениям и замена ее трудовой повинностью было введено в России еще в XVIII веке при Екатерине II и применялось в течение всего дореволюционного периода.

Из советских времен можно напомнить о трудовых армиях, формированиях, использовавшихся в 20-е годы прошлого века для подъема народного хозяйства, о "трудармейцах" в начале Великой Отечественной и после нее. Правда, к этому времени альтернативная служба в нашей стране была отменена. Кстати, сначала после революции 1917 года Советская Россия наряду с Великобританией (1916) и Данией (1917) стала одной из первых стран, признавших в ХХ веке право на отказ от военной службы. В результате чего был издан декрет от 23 января 1918 года, а впоследствии - декрет от 4 января 1919 года "Об освобождении от воинской повинности". Закон "Об обязательной военной службе" 1925 года и аналогичный закон 1928 года также признавали право граждан на отказ от военной службы по религиозным и иным убеждениям.

В 1927 году было принято новое положение о воинских преступлениях, в котором предусматривалась уголовная ответственность "за уклонение от воинской службы под предлогом религиозных убеждений". С принятием же Закона "О всеобщей воинской обязанности" в 1939 году альтернативная служба юридически была отменена.

Понятно, что принудительное привлечение трудовых ресурсов для решения государственных задач, да еще и с большой экономией для бюджета, характерно для слаборазвитых стран, авторитарных режимов. Пригодны ли "альтернативщики" для такой службы?

Как выглядит альтернативная служба в современном мире?

В Германии местами прохождения АГС являются, как правило, общественные организации и объединения. Прежде всего, благотворительные, объединения по охране окружающей среды и взаимопомощи. Рабочие места также предоставляют разного рода коммуны. Все они берут на себя решение части государственных задач по управлению и регулированию АГС. Альтернативная служба является формой выполнения воинской обязанности признанными отказниками от военной службы по убеждениям.

В Польше закон о гражданской службе 1992 года признает правомочным для сознательного отказа как религиозные, так и моральные убеждения. Законодательство не предусматривает признание права на отказ по убеждениям в военное время. Положительное решение выносится в среднем по 60% заявлений об отказе по убеждениям. Продолжительность альтернативной службы - 24 месяца (9 месяцев - для студентов высшей школы). АГС находится в ведении министерства труда и соцобеспечения в кооперации с органами местной администрации. Она может проходить в здравоохранении, природосберегающих и общественных службах. Большой проблемой в Польше является нехватка рабочих мест для отказников, в частности, из-за того, что зарплату им платит не государство, а работодатели.

В Чехии срок АГС в полтора раза больше срока военной службы. Вопросы альтернативной службы находятся в ведении министерства труда и соцобеспечения, которое кооперируется с местными органами власти. Служба проходит в институтах общественных служб: здравоохранении, программах охраны природы, лесном хозяйстве. Часто альтернативщиков привлекают к муниципальным работам.

В Дании срок альтернативной службы аналогичен сроку военной службы - от 4 до 13 месяцев. АГС находится в ведении министерства внутренних дел. Проходит как в государственных учреждениях, так и в общественных организациях: больницы, уход за детьми и престарелыми, театры и музеи, миротворческие и экологические организации. С 1970 года возможно также добровольное прохождение АГС за рубежом сроком в 2 года; однако широкого распространения этот вид службы не получил.

Российская альтернатива: права и возможности

О необходимости принятия закона заговорили в 1989 году, но только в 2002 году Государственной думой был принят Федеральный закон "Об альтернативной гражданской службе".

Закон устанавливает срок прохождения альтернативной гражданской службы в 3,5 года. Имеется возможность несения альтернативной службы как по территориальному, так и по экстерриториальному признаку. Предусмотрена возможность одновременно с несением альтернативной службы проходить обучение в заочных и вечерних учебных заведениях.

Исполнение Федерального закона РФ об АГС возложено на Министерство обороны (по регистрации призывников), Минздравсоцразвития (по определению профессий и условий труда служащих АГС) и Федеральную службу по труду и занятости, которая непосредственно занимается направлением на АГС. В России ежегодно рассматривается около 3 тысяч обращений по направлению на альтернативную гражданскую службу, а АГС непосредственно проходят 500-600 человек. Со времени действия закона об альтернативной гражданской службе (АГС) прошло три призыва.

Весной 2005 года на АГС пришло лишь 136 человек, а во время осенне-зимнего призыва придет примерно столько же. В то же время российский рынок труда испытывает хронический дефицит рабочей силы в 40 тысяч человек по 300 профессиям на общественно полезных и социально значимых работах.

С 2008 года сроки АГС, как и службы в Вооруженных силах по призыву, будут сокращены вдвое.

Сегодня альтернативная служба, по сути, наказание, назначаемое за легальное уклонение от воинской службы. Именно поэтому никакого престижа и имиджа у "альтернативщиков" нет.

Работа, начатая в прошлом году в рамках Всероссийского информационного форума "Гражданский призыв", - только первая попытка объяснения с обществом и государством по теме альтернативной службы. Организаторы форума - Федеральная служба по труду и занятости, координатор проекта - Международный пресс-клуб, а также привлеченные общественники, в первую очередь российская коалиция общественных организаций "За альтернативную гражданскую службу", совместно ищут пути решения обеих проблем.

Вот совсем свежие новости об альтернативной службе из регионов.

В Северо-Западном федеральном округе альтернативную службу несут 42 человека. В 2005 году в санкт-петербургские организации для прохождения гражданской службы прибыли 6 призывников. Из них 4 призывника из Республики Адыгея, Волгоградской области, Краснодарского края направлены в территориальный центр социального обслуживания Приморского района, один призывник прибыл из Архангельской области на завод им. М.И. Калинина, один был призван из Красногвардейского района и направлен в НИИ скорой помощи.

В Новосибирской области для прохождения АГС в 2004-2005 годах были призваны 13 человек. Сейчас на территории области служат три "альтернативщика". Первоначально молодые люди были устроены санитарами в доме-интернате для престарелых и инвалидов, но через полгода одного из них посадили за руль служебной машины, а другого перевели в котельную. Третий стал работать на должности слесаря-сантехника.

В Нижегородской области альтернативную службу сейчас проходит 22 человека. Со времени действия закона об АГС прошло 4 призыва. Количество желающих служить подобным образом сократилось как в Нижегородской области, так и по всей России. Основными причинами этого являются длительный срок службы - 42 месяца, малопривлекательные условия труда, предлагаемые для альтернативщиков, и низкая заработная плата.

Альтернативную службу в различных регионах проходят 25 жителей Ростовской области. Рабочие места готовы предоставить шесть организаций. Рабочих мест около 50, но все они без предоставления жилья. За два года действия закона в регионе было подано 82 заявления на прохождение АГС, по 71 из которых были приняты положительные решения. Осенью 2004 года было получено 45 заявлений, по всем были приняты положительные решения, однако к прохождению службы приступили только 14 человек.

Лучшее применение для альтернативного потенциала

Какой видится альтернативная служба в идеальном будущем? Отвлечемся от практики, отложим в сторону действующий российский закон со всеми осложняющими его применение поправками. Что такое - выполнение конституционного долга гражданина? Выполнение ли это отраслевых задач, которые ставятся оборонным ведомством, задач, ставящихся, например, в оборонной промышленности, военном строительстве, или все же речь идет об особых формах соучастия в выполнении общенациональных задач?

Присмотримся, например, к американскому опыту приобщения "альтернативщиков" к решению таких задач.

Первой и самой крупной программой гражданской службы в истории США был Гражданский корпус сбережения природных ресурсов (ССС) - 1933-1942 годы. Его задачами были обеспечение рабочих мест для безработной молодежи, перевод денег их семьям и охрана природных ресурсов Америки. Участие было добровольным. На фоне высокой тогда безработицы через 3 месяца 250 000 молодых людей работали в национальных парках и лесохозяйствах. Армия обеспечивала транспорт, провиант, жилье и благоустройство кампусов (трудовых поселений). Департаменты сельского хозяйства и внутренних дел обеспечивали найм, обучение и надзор.

Как пишут эксперты, успех ССС был обусловлен ясным пониманием ее целей и задач - как у участников, так и у "болельщиков". Местные власти принимали участие в выработке локальных проектов ССС (это давало хорошую приспособляемость к местным условиям). Каждый лагерь ССС делал отчисления в местный бюджет. В результате широкой общественной поддержки ССС выработка подобных программ стала неотъемлемой частью американской внутренней политики.

Идея гражданской службы возродилась в США в конце 50-х годов. На этот раз она затронула сферу внешней политики страны. Возникло предложение организовать молодежную службу, которая набирала и обучала бы молодежь для последующей помощи развивающимся странам. Идея учреждения Корпуса Мира пролежала под сукном до 1960 года, когда к ней обратился президент Кеннеди. Он заявил, что трехгодичная служба в Корпусе будет приравнена к двухгодичной службе в армии, что сразу же привлекло к этой идее студенчество и молодежь призывного возраста. В законе1961 года, в частности, подчеркивается, что Корпус Мира образован с целью "способствовать укреплению мира и дружбы путем привлечения к участию в работе в других странах тех американских граждан, кто хотел бы помочь нуждающимся людям в этих странах, используя приобретенные в процессе обучения навыки и знания; способствовать лучшему пониманию американцами идеи служения людям и обществу".

Корпус Мира не является жестко структурированной организацией. Контроль осуществляется только на этапах вербовки, отбора и обучения, а за границей волонтеры работают в качестве обычных служащих в школах, госпиталях, агентствах и т.д.

Ценность приобретенного в рядах Корпуса опыта иллюстрирует отзыв бывшего волонтера: "два года службы в Корпусе дают больше для самообразования, чем четыре года в большом университете".

В работе Корпуса Мира были и слабые места. 90% волонтеров являлись учащимися колледжей. Вместо того чтобы спрашивать, работники каких специальностей требуются в нуждающихся странах, Корпус предлагал для работы имеющихся в наличии специалистов. Волонтеры часто направлялись на работу, для которой у них не было достаточной квалификации.

Как известно, советская пропаганда не жаловала Корпус Мира, называя его скопищем шпионов и диверсантов. Однако, независимо от политических целей, организационный опыт работы двух американских корпусов в своем роде уникален. Перед альтернативными "солдатами" были поставлены масштабные, амбициозные, общенациональные задачи.

Это вовсе не означает, что милосердная работа в сфере медицины, сельского хозяйства или строительства не может быть и масштабной, и амбициозной. Вопрос лишь в том, чтобы решить на государственном уровне задачи правильной организации и управления альтернативной службой, без предубеждения, без предвзятого отношения военного ведомства к выбирающим альтернативную службу.

Российская адаптация альтернативного опыта

Ряд российских экспертов считает, что необходимо, во-первых, максимально открыть доступ в эту сферу для всевозможных "уклонистов". Во-вторых, и это предусмотрено обсуждаемыми ныне поправками к действующему закону, исключить преимущественно экстерриториальный принцип несения службы. В-третьих, создать не только систему профессиональной подготовки в рамках альтернативной службы, но и, как делается в армии, создать возможности для допризывной подготовки к альтернативной службе - для подготовки специалистов, способных не только выполнять черновую, подсобную работу. В-четвертых, существенно расширить круг профессий, предлагаемых для проходящих альтернативную службу. В-пятых, позаботиться о создании для них возможностей как продолжения работы по выбранной на альтернативной службе специальности (после окончания срока службы), так и для обучения, повышения квалификации по ней. И наконец, разработать масштабную программу, предполагающую совместное участие проходящих альтернативную! службу в реализации престижных местных или региональных проектов. Только общественно значимые результаты реализации подобных проектов способны доказать обществу, что альтернативная служба в России не бумажный проект, не мечта, а реальный потенциал роста. Собственно, так же, как "альтернативщики", в уточнении задач нуждаются все новые, создающиеся по инициативе государства молодежные движения, занятые пока самопрезентациями, а не общественно полезными делами.