Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Аналитика, эссе, интервью

Доверять можно только тем СМИ, сотрудники которого в своей работе не идут против собственной совести. Пока государственные телеканалы не могут существовать без стакана водки, уверенности в устойчивости государства быть не может.

Во время последних выборов президента Украины очень многие наблюдатели в Москве с подачи Максима Кононенко оживленно спорили по, казалось бы, очень странному поводу, а именно - выясняли, выпивает ведущая программы "Время" Жанна Агалакова после каждого эфира стакан водки или не выпивает.

В самом деле, стакан водки, желательно залпом, выглядел тогда наиболее эффективным выходом из того нравственного тупика, в котором (и это можно было заметить невооруженным глазом) находилась Жанна Агалакова. В ее программе репортеры позировали на фоне пустых переулков в минуте ходьбы от переполненного митингующими майдана Незалежности и заверяли зрителей, что майдан давно опустел, политолог Марков предрекал Виктору Януковичу сокрушительную победу на всей территории Украины, какие-то диетологи издевались над рационом Виктора Ющенко, ведь именно из-за несочетаемых раков, пива, горилки, арбуза и ! суcи лицо кандидата в президенты покрылось волдырями! На Жанну Агалакову было больно смотреть - ни у нее, ни у ее коллег-репортеров не было ни сил, ни, судя по всему, желания скрывать, что никто из них не верит ни единому слову из тех, которые они произносят в кадре.

Что происходило за кадром, никто не видел. Отсюда, собственно, и шутка о стакане водки. Уже потом кто-то из посетителей останкинского телецентра обнаружит на стене одного из помещений информационной дирекции Первого канала портрет Виктора Ющенко с оранжевым флагом и лозунгом "Так!". Этот портрет, провисевший в редакции программы "Время" все недели украинского кризиса, стал своеобразным символом трагедии российских государственных тележурналистов, которые тогда, в конце 2004?го, может быть, впервые массово столкнулись с необходимостью говорить в эфир не то, что они думают, а прямо противоположное.

Я не бывал в Останкине в те дни, поэтому доподлинно сказать, кто и сколько стаканов ! водки тогда выпивал после эфира, не могу. Зато полгода спустя,! летом п рошлого года, я ездил на Селигер в летний лагерь загадочного движения "Наши". Загадочным это движение было потому, что и процесс его создания, и первые месяцы существования проходили в глубокой тайне от непричастной к "Нашим" общественности. Впрочем, для нас, газетных журналистов, писавших в то время о молодежных политических движениях, никаких загадок не существовало - мы с удовольствием пересказывали друг другу ужасные истории об отрядах штурмовиков, формируемых под прикрытием "Наших" для разгона оппозиционных демонстраций, о рекрутируемых в это движение футбольных фанатах, о бейсбольных битах, которыми эти фанаты учатся проламывать черепа оппонентам, и так далее. Эти истории кочевали из газеты в газету, из заметки в заметку, и то, что в большинстве случаев речь шла не более чем о слухах, никого не смущало - "Наши", в конце концов, сами создали вокруг себя обстановку если не секретности, то закрытости.

И вдруг нас, несколько де! сятков журналистов, преимущественно из оппозиционных печатных СМИ, приглашают в самое логово этих "Наших", в лагерь на Селигер, на целый день, без каких-либо ограничений в перемещениях по лагерю и в общении с его обитателями.

Мы действительно весь день ходили по этому лагерю и общались с "Нашими". Никто не нашел на Селигере ни штурмовых отрядов, ни футбольных фанатов, ни бейсбольных бит. Провинциальная молодежь в разноцветных футболках со странным логотипом наивно, но убежденно рассказывала нам, что хочет всеми доступными способами (прежде всего с помощью образования) бороться за глобальное лидерство России во всех возможных сферах, - ну что-то в этом роде, такая молодежно-патриотическая риторика, популярная в последнее время. После обеда приехал Глеб Павловский, прочитал лекцию по политологии. Ничего, строго говоря, особенного. Просто молодежь на природе. И мы, журналисты оппозиционных газет, на следующий день, каждый в своем издании, подробно опи! сали все, что увидели на Селигере. Наши тексты, может быть, бы! ли не та кими сенсационными, как хотелось бы, но они были честными. Никто не видел штурмовиков с бейсбольными битами - никто о них и не написал. Все слушали лекцию Павловского - все ее описали. Но был один текст, опубликованный каким-то малоизвестным интернет-изданием (что-то вроде "Новости дня"), очень сильно отличающийся от всех остальных.

"Я начинаю говорить с детьми, - рассказывал автор этого текста, - и в этот момент чувствую первый укол где-то внутри. Это голос страха. Мне кажется, что я нахожусь на собрании сайентологов. Стеклянные глаза, твердые, как кремень, речи, выверенные ответы на любой вопрос. Этих детей нельзя поставить в тупик. Нельзя сбить с толку. Они знают ВСЁ. Они правы всегда, даже тогда, когда говорят откровенную ерунду. Они умеют отвечать на любые вопросы, кроме конкретных. От конкретных - умело уходят. Они легко отправляют в отставку не! сколько поколений, называя их "пораженцами". Пусть. Может быть, дети прозреют потом, если успеют. Пока - можно только завидовать тем, у кого есть враги. У меня вот, например, нет. Ко мне подбегает мальчик лет 17-ти с цифровым диктофоном в руке. Он спрашивает, как мне нравится их движение. Я отвечаю: "Секта". Он спрашивает, что я испытываю здесь. Я отвечаю: "Страх".

Мы, оппозиционные газетчики, звонили друг другу и спрашивали: "Ты читал?" - "Читал". - "А кто это?". В итоге общими усилиями выяснили, что это телевизионщик, журналист Первого канала. Пожалуй, единственный из нас, кому любить "Наших" положено по долгу службы. И единственный из нас, кто разглядел в этих подростках - секту, сайентологов и прочих монстров. Естественно, в телевизионном сюжете этого автора ни одного из процитированных слов не прозвучало. Первый канал не рассказывает о "Наших" иначе как в восторженн! ых тонах. Так положено. И, кажется, автор сюжета против этого ! не возра жает. В конце концов, его никто не заставляет работать на канале. Это его выбор, а не срочная служба в армии и не наказание в виде лишения свободы.

Тот телерепортер еще молодец. В конце концов, он написал целую статью о том, как на самом деле он относится к тому, что воспевает в эфире. Большинство его коллег этим похвастаться не могут. Максимум - сплюнут, отвернувшись от камеры, или выругаются. Или выпьют стакан водки. А потом - снова в эфир. И - "Сотни флагов ''Единой России'' заполнили улицы Москвы". И до следующего стакана водки.

Разыскав в "ЖЖ" дневник того телерепортера, который ездил на Селигер, я спросил его, считает ли он нормальным жить такой классической двойной жизнью. Он ответил, что считает, потому что "журналистика - это сфера обслуживания. В этом нет ничего печального. У власти есть парикмахеры, водители, повара. Есть и журналисты. И все беды и про! блемы современной журналистики сводятся только к одному - очень не хочется признать себя сферой обслуживания".

Завязалась большая дискуссия, к которой присоединились и другие сотрудники Первого канала и ВГТРК. Оказалось, это очень популярная точка зрения: "Телевидение не идеология и не контора, - считает сотрудник телеканала "Россия", - а четкий механизм, не более, но и не менее того, механизм, который поддерживает (с информационной стороны) деятельность государства. Это как банки, армия, социальная сфера или что-то еще... Вы можете в идеологизме обвинить армию? Или сотрудников больниц? Они тоже на государевой службе, но при том могут и хвалить, и ругать, и вообще забить на государство вместе с его главой". Чуть позже из уст еще одного "государева слуги" прозвучало забавное выражение "нездоро вая принципиальность" применительно к моим словам о том, что пропагандировать взгляды, которых ты не разделяешь, - это лицемерие.

Хорошо. Государева служба - допустим. Если люди считают, что они находятся на своем месте, если люди довольны тем, чем занимаются, - за них даже можно порадоваться. Но кто сказал, что такая служба нужна самому государству?

Вспомним главные достижения этой "государевой службы". Лето 2004 года с ежедневными репортажами из деревень о пользе грядущей монетизации льгот. Бесконечный сериал о пенсионерах, замерших в ожидании новой счастливой жизни - без льгот. Прошлогодние январские бунты продемонстрировали полный провал этой пропагандистской кампании, и даже директивный запрет на произнесение в эфире слова "монетизация" (вместо него - только "замена льгот денежными выплатами") не помог. Пришлось уже без всякой пропагандистской поддержки пересматривать принципы реформы, по сути отказываясь от изначальных! замыслов. Спасибо "государевой службе".

Что еще? Конечно, посевная в Чечне. Точнее - в Чеченской Республике, слово "Чечня" тоже не рекомендовано к произнесению в эфире. Программа "Время" (как, впрочем, и "Вести") регулярно и подробно рассказывает о возрождении мирной жизни в республике, о суровом быте сельских тружеников и романтике студенческих вечеров, о рок-фестивалях и заседаниях парламента, о возвращающихся домой беженцах и так далее. Многие ли зрители под впечатлением просмотра этих репортажей утвердились в мысли о том, что война окончена и Чечня превратилась в обыкновенный, ничем не отличающийся от остальных мирный регион? Боюсь, что в это не верит вообще никто.

Примеры можно приводить до бесконечности. Очевидно, что сервильные телеканалы не самое сильное звено нынешней политической системы. Не принося никакой пользы власти сейчас, телевидение вполне способно в критический момент вытащить из кармана свою фигу - так! в свое время поступили журналисты украинских "Интера&quo! t; и &qu ot;1+1" или еще раньше - журналисты советского ЦТ. Стоит, кстати, вспомнить и о том, что, продолжая сидеть на этой пороховой информационной бочке, государство легко мирится с Петросяном и "Аншлагами" - принцип "Пошлость в обмен на лояльность" почему-то остается незыблемым. В том, что такое телевидение люди будут смотреть всегда, никто не сомневается. А усомниться стоит.

У синдрома "стакана водки" есть несколько очевидных причин. Главная из них - то обстоятельство, что подавляющее большинство телевизионных профессионалов лишено возможности выбирать работу в соответствии со своими взглядами. Желание либерально-ориентированного тележурналиста работать на общенациональном телеканале, получая приличные деньги, вполне объяснимое желание, и ничего криминального в нем нет. А в том, что общенациональных телеканалов, не являющихся инструментом государственной агитации, просто нет, либерально-ориентированный журналист действительно не виноват. Н! е виноват он и в мистической вере представителей власти во всесилие телевидения. Вера эта уходит корнями в 1990-е годы - 1993-й, 1996-й, 1999-й, - времена, когда альтернативных телевидению источников информации не существовало в принципе. Сейчас, прежде всего из-за стремительного развития интернета, ситуация совсем другая.

Не виноват либеральный журналист и в том паническом страхе конкурентной борьбы, который испытывает власть. Страх этот, кстати, не имеет под собой никаких оснований - доказательства тому нетрудно найти в интернете: созданный в прошлом году "охранительный" "Взгляд" давно и прочно обосновался на первом месте рейтинга самых посещаемых интернет-изданий, да и тот же РЖ (или, скажем, "Глобалрус") выглядит гораздо более респектабельно, чем оппозиционные АПН и "Грани.ру".

Телевидению уже пора превращаться из инструмента пропаганды в средство информации. Люди, строго говоря, и не должны верить тому, в чем их убежд! ают с экрана. Не нужно верить, нужно доверять, доверия же нужн! о добива ться, кропотливо создавая репутацию телеканалов, заслуживащих доверия. Сейчас такой репутации ни у одного из федеральных телеканалов нет.

Доверять же можно только тем СМИ, сотрудники которого в своей работе не идут против собственной совести. На RTVI у Гусинского нет скрытых сторонников Путина, как нет их и в "Коммерсанте". Пока государственные телеканалы не могут существовать без стакана водки, уверенности в устойчивости государства быть не может.

Хотелось бы, чтобы газеты "повышали стандарты": быть не примитивнее, а умнее, делать материалы добросовестными и беспристрастными... Ни одна газета, избрав такой путь, не уцелеет, но ко дну она пойдет с поднятым флагом, стреляя из всех орудий.

Помните анекдот? Покидая райские кущи, Адам говорит Еве: "Да, мы явно живем в переходную эпоху". Что ж, в каждой шутке есть доля правды: ведь вся мировая история - не что иное, как непрерывная цепь чертовых переходных эпох. Но временами в некоторых областях "переходность" ситуации особенно бросается в глаза, и именно это, похоже, относится к нынешнему положению печатных ежедневных СМИ. Газеты как средство массовой информации и общественный институт сегодня, несомненно, переживают переходный период с большой буквы, и никто не в состоянии с уверенностью сказать, чем он закончится или даже каков будет его следующий этап.

Начнем с общеизвестных фактов: читательская аудитория газет, согласно статистике, сокращается, причем существенно. Некогда их читали 80% американцев; сегодня же, судя по всему, уже меньше половины. Что касается граждан зрелого возраста, то с 1990 по 2000 год число лю! дей, регулярно читающих газеты, уменьшилось с 52,6 до 37,5%. С молодежью дело обстоит еще хуже. По данным одного исследования, лишь 19% американцев в возрасте от 18 до 34 лет читают ежедневные газеты, и лишь 9% - доверяют содержащейся в них информации; кроме того, только 8% молодежной аудитории считают чтение газет полезным, и 4% это занятие "развлекает".

С 1999 по 2004 год, по данным Американской ассоциации издателей газет, совокупный тираж ежедневных периодических изданий уменьшился еще на 1,3 миллиона экземпляров. Из-за этого, а также из-за жесткой конкуренции со стороны бесплатных онлайновых "досок объявлений" вроде craigslist.org доходы газет от рекламных объявлений остались в лучшем случае на прежнем уровне, в то время как типографские и иные производственные расходы медленно, но верно ползут вверх. В результате New York Times Company сократила персонал принадлежащих ей газет примерно на 7! 00 человек. Baltimore Sun, которой владеет Chicago Tribune, ли! квидируе т пять своих зарубежных корпунктов. Во многих городах сегодня осталось всего по одной газете - остальные закрылись.

Это печальное явление характерно не только для Соединенных Штатов, и нет никакой уверенности в успехе шагов, предпринимаемых газетами, чтобы удержаться на плаву. Так Wall Street Journal, пытаясь сэкономить на производственных расходах, уменьшает формат: страницы сузятся с 15 до 12 дюймов. В Англии почтенная газета Guardian, отчаянно стараясь сохранить взрослую аудиторию и одновременно привлечь молодых читателей, радикально поменяла структуру, став гораздо короче. Лондонская Independent превратилась в таблоид; то же самое можно сказать и о солиднейшей Times (правда, владелец газеты предпочитает называть ее "компактной").

Тем из нас, для кого газеты с детства стали неотъемлемым атрибутом повседневной жизни, кто подписывается иногда даже на две газеты, "переварить" происходящее непросто. Ведь еще в 1831 году Алексис Токвиль отмечал,! что даже семьи, жившие на тогдашней границе США, в северном Мичигане, еженедельно получали газеты. А Эй Джи Либлинг, обозреватель прессы в New Yorker, говаривал, что судит о городе, в котором раньше не бывал, по вкусу воды и качеству местных газет.

Газета, на которую вы подписывались или которую ваш отец покупал по дороге на работу, многое говорила о вашей семье - о ее классовой принадлежности, образовательном уровне, политических взглядах. Из пяти основных ежедневных газет, выходивших в Чикаго в дни моего детства, мой отец предпочитал вечернюю Daily News, славившуюся отличными репортажами из-за рубежа. Daily News, поддерживавшая демократическую партию, но без излишней навязчивости, считалась самой подходящей газетой для чикагского интеллигента.

Мой отец, вне всяких сомнений, воспринимал ее мнение всерьез. Помню, в 1952 году я спросил его, за кого из кандидатов в президенты - Дуайта Эйзенхауэра или Эдлая Стивенсона - он собирается голосовать. "Пока точно н! е знаю, - ответил он. - Пожалуй, я посмотрю, кого порекомендуе! т Липпма н".

Сегодня просто трудно представить, каким уважением в те годы пользовался Уолтер Липпман - обозреватель нескольких периодических изданий. Его авторитет основывался не только на интеллекте, но и на уверенности читателей в его беспристрастности. Считалось, что Липпмана волнует судьба страны, что он человек неангажированный и его позицию нельзя предугадать заранее.

Если говорить о кандидатах-соперниках на выборах 1952 года, то Липпману был, несомненно, ближе интеллигентный и культурный демократ Стивенсон. Однако в конечном итоге он сделал выбор в пользу Эйзенхауэра: насколько я помню, мотивируя это тем, что стране нужен сильный лидер, пользующийся поддержкой значительного большинства населения, способный, помимо прочего, поставить на место буйного "охотника за ведьмами" - сенатора Джозефа Маккарти (Joseph McCarthy). Мой отец, всю жизнь поддерживавший демократов, последовал совету Липпмана и проголосовал за Эйзенхауэра.

Впрочем, серьезное отно! шение отца к "своей" газете проявлялось не только в этом. Он читал ее после ужина, "поглощая", как и сам ужин, медленно и обстоятельно: для отца газета была чем-то вроде второго десерта, не только питательного, но и вкусного. Он смаковал газету не торопясь.

Сегодня я, его сын, вообще не выписываю ни одной чикагской газеты. Если в моей многоэтажке живет серийный убийца, я узнаю об этом только из рассказов соседей. Что же касается способности прессы формировать или даже менять мои взгляды, то я, похоже, пришел к тому же, что и Джордж Сантаяна: в 1915 году он писал сестре, что уже слишком стар, чтобы "аргументы прессы могли на него повлиять. Читая газету, я, пожалуй, могу изменить мнение о ней самой, но очень редко - о предмете, который в ней обсуждается".

Я выписываю New York Times, но читаю ее без малейшего энтузиазма. Я отношусь к газете утилитарно: узнаю из нее, кто из интересующих меня деятелей культуры умер, или получил премию (в! озможно, незаслуженную), или создал новое произведение, о кото! ром мне следует знать. Я обычно трачу на нее каких-нибудь получаса, а то и меньше. Начинаю я с раздела некрологов, затем проглядываю авторские статьи - в основном чтобы выяснить, не изобрел ли кто новый способ побольнее уколоть президента Буша: ответ неизменно получается отрицательным, хотя от желающих отбоя нет. Затем я так же бегло просматриваю раздел писем в редакцию, надеясь, что найду там единомышленника. Передовицы я почти никогда не читаю, помня замечание журналиста Джека Джермонда: "Писать их - все равно что мочиться в штаны, когда на вас саржевый темно-синий костюм: вы ощущаете тепло, но никто ничего не замечает".

Раздел "Искусство", который в Times все больше посвящается не искусству, а телевидению, рок-н-роллу и знаменитостям, тоже не задерживает меня надолго. "Спорт" - дело другое. Им я "болею" хронически и, возможно, смертельно: я неизменно пробегаю глазами по этим страницам, чтобы узнать, кто играет сегодня за Cubs и White ! Sox¹. Помимо этого, я всегда просматриваю раздел "Бизнес": именно для него пишут лучшие "перья" Times, и, кроме того, статьям на эти темы, как правило, можно больше доверять - ведь от них реально зависит многое.

Наконец - в максимальном темпе - я проглядываю раздел политических новостей, читая в основном только заголовки. Похоже, мне уже не мешает спокойно спать тот факт, что я не знаю имена нынешних президентов и премьеров Перу, Индии, Японии или Польши. Что же касается остального, то позиция, с которой Times освещает события, сегодня стала предсказуемой до оскомины, и я просто не хочу тратить силы на знакомство с фактами, которые служат лишь пресным гарниром к надоевшему блюду.

Многие ли относятся к "своей" газете с такой же небрежностью? Боюсь, что да. Никто не спорит с тем, что сегодня печатные ежедневные издания оказались в бедственном положении; нет разногласий и по поводу причин сложившей! ся ситуации. Среди них прежде всего следует назвать гигантские! техниче ские достижения в области передачи информации, совпавшие по времени с изменением настроений в обществе, что и привело к фатальным для газет результатам.

Технологические изменения привели к росту количества кабельных телеканалов и появлению в киберпространстве гигантских объемов информации. Как отметил Ричард А. Познер, "если раньше публика потребляла новостную и аналитическую информацию "через соломинку", то теперь в нас ее закачивают пожарным брандспойтом".

Смена настроения связана с тем, что изменился сам характер восприятия информации. Еще в 1930-х годах критик Уолтер Бенджамин говорил, что чтение газет вызывает главным образом раздражение. Сегодня его слова тем более актуальны - ведь даже само понятие "информация" трактуется по-новому. Для людей разных возрастов, социального происхождения и даже образовательного уровня синонимом "важной" информации становится "информация, которая интересует именно меня и именно сей! час".

В этой точке обе тенденции и сошлись. Мы получаем информацию не только из новых источников, но и на наших собственных условиях. Недавно журнал Wired расшифровал выражение "эговещание" (egocasting) как "потребление "по запросу" музыки, фильмов, телепередач и другой продукции СМИ, удовлетворяющей индивидуальному, а не массовому вкусу". Новости мы теперь тоже начинаем получать "по запросу".

Сегодня люди уже не берутся за газету по утрам, одновременно с первой чашкой кофе, узнавая то, что ее редакторы сочли достойным нашего внимания: они - особенно молодежь - в первую же свободную минутку заходят в интернет. Им уже не нужно продираться через дебри не интересующих их репортажей и очерков - тем более они не станут этого делать на интернет-сайтах газет, с помощью которых их владельцы надеются вернуть себе читательскую аудиторию, утраченную печатными вариантами изданий. Они обращаются к специализированным источникам инф! ормации, в том числе интерактивным провайдерам, тематическим н! овостным сайтам, блогам (интернет-дневникам) и онлайновым "журналам".

Проблеме утраты молодежью интереса к традиционным новостям посвящено немало исследований. Согласно одной гипотезе, превратившейся сегодня в устойчивый стереотип, молодое поколение, выросшее в компании телевизора и компьютера, приобрело "визуальный склад ума", а потому печатное слово вызывает у него отторжение. Другая теория состоит в том, что молодые люди не ощущают связи с окружающим миром: то, что там происходит, им просто неинтересно. Впрочем, существует и более лестный для молодежи вариант той же идеи: "папина журналистика" кажется ей безнадежно старомодной. Все эти напыщенные рассуждения журналистов о "добре и зле", серьезное отношение к опереточным персонажам вроде Джесси Джексона, Эла Гора или Тома Делэя Tom DeLay², ложная "глубина" аналитических телепередач вроде "60 минут" для них лишь "сотрясение ! воздуха". Молодые предпочитают смотреть передачу Йона Стюарта "Ежедневное шоу" на кабельном канале Comedy Central, где традиционные новости пародируются и высмеиваются как пустопорожняя чушь.

Независимо от степени достоверности все эти теории не отражают суть проблемы. Как показывает неумолимая статистика, к газетам поворачивается спиной не только молодежь. И не одни молодые "виновны" в головокружительном росте так называемой блогосферы, которая, как говорят, ежедневно увеличивается на 70 000 сайтов (сведения взяты с поискового портала technorati.com). Только за первую половину этого года количество блогов увеличилось с 7,8 до 14,2 миллиона. И если само их число поражает воображение, то объем информации, гуляющей по сети, может вызывать у любого читателя острый приступ "болезни Ньюсгеймера".

Когда новости начинают "кочевать" из одного блога в другой, это приводит к пот! рясающим результатам: количество посещений измеряется десяткам! и, если не сотнями тысяч, а на сайтах, где существуют читательские форумы, можно увидеть комментарии, по насыщенности фактами и уровню анализа превосходящие все, что печатается на данную тему в прессе. Газетные репортеры зачастую находят сюжеты в блогах, а сами блоггеры выполняют чрезвычайно полезную функцию, подтверждая данные мейнстримовских журналистов или указывая на их ошибки. В частности, как отмечает Стефани Гутман, автор книги "Другая война: израильтяне, палестинцы и борьба за господство в СМИ", блогосфера - единственное место, где информация об израильско-палестинском конфликте подается сравнительно объективно.

Недостаток блогов и новостных интернет-сайтов, как утверждается, состоит в том, что они лишь укрепляют уже сложившиеся предпочтения и взгляды читателей, внося тем самым свой вклад в пресловутую поляризацию мнений в нашим обществе. Газеты же, напротив, по крайней мере вынуждают человека признать существование иных точек зрения и знакомят его с актуальн! ыми или важными проблемами, о которых он просто не узнает, если предоставить его самому себе или оставить наедине с вездесущим компьютером. Так это или нет, но победитель в споре уже определился, и это оказались не газеты.

То же самое можно сказать и о другом споре - о политической ангажированности, который газеты сами инициировали и в которым, на мой взгляд, их поражение более чем заслуженно.

Из высказываний выдающихся американцев о непреходящем значении прессы как "цербера", не дающего государству отбиться от рук, можно составить объемистый цитатник. Пожалуй, настойчивее других эту мысль подчеркивал Томас Джефферсон, считавший, что свобода печати, наряду со свободой вероисповедания, неприкосновенностью личности и правом каждого на рассмотрение его дела судом присяжных, числится среди "принципов, что светят нам, словно яркое созвездие, и указывали верный путь в эпоху революции и реформ". Даже сегодня с этим, по крайней мере теоретически, сог! ласно большинство людей; однако, подобно персонажу одной из пь! ес Тома Стоппарда, многие из них при этом добавят: "Согласен с тем, что вы говорите о свободной прессе. Вот чертовых газет я действительно не выношу".

Некогда самопровозглашенной целью репортеров было четко и достоверно сообщать людям о событиях дня и вопросах, волнующих общественность. Сегодня все изменилось. Вот вам мнение Дэна Разера: он с одобрением цитирует чьи-то слова о том, что новости - "это то, что кто-то хочет от нас скрыть. Все остальное - реклама".

"То, что кто-то хочет от нас скрыть": трудно найти более точное определение предмета "журналистских расследований", которыми последние тридцать лет особенно гордятся американские газеты. Боб Вудворд, Карл Бернстайн, Сеймур Херш и многие другие создали себе репутацию именно на том, что рассказывали о вещах, которые президенты, сенаторы, генералы и воротилы большого бизнеса хотели от нас скрыть.

Журналистские расследования не только способствовали нагнетанию враждебности! между государством и прессой, но и, вне всякого сомнения, при всех (далеко небесспорных) успехах, которые можно записать на их счет, насаждают среди нас истерически-параноидальный тон и настрой. Нас ежедневно призывают воспринимать людей, которых мы сами избрали на руководящие посты, по сути, как врагов - мошенников и бандитов, одержимых манией величия, и внушают, что главная задача прессы как раз и состоит в том, чтобы разоблачать их гнусные закулисные махинации и воздавать им по заслугам, вытащив на суд общественности.

Все это, пожалуй, действительно было бы полезно, если бы журналистские разоблачения всегда соответствовали действительности, а об их характере и последствиях предоставлялось судить нам самим. Но зачастую не происходит ни того, ни другого.

Современная журналистика во многом существует за счет "утечек" информации, которую передают репортерам анонимы, сообщающие, как считается, о том, что кто-то хотел бы от нас скрыть. Поскольку данные э! тих источников невозможно проверить и сопоставить с другими, ч! итатель не в состоянии оценить, каковы были мотивы "анонима", допустившего утечку, не говоря уже о позиции журналиста, который эти данные использует. Вот очевидный пример: журналист, активно выступающий против американского присутствия в Ираке, вряд ли воспользуется "утечками", свидетельствующими о том, что в этой войне мы добиваемся определенных успехов.

Конечно, власти тоже используют "утечки" в собственных целях; кроме того, этот метод давно применяется, чтобы повлиять на ситуацию при возникновении разногласий в самих государственных структурах. Так, многие считают - и на это у них есть все основания - что определенные силы в ЦРУ и Госдепартаменте передают конфиденциальную информацию New York Times и Washington Post, чтобы дискредитировать позицию Белого дома, которому они по идее подчиняются: то есть они фактически саботируют его действия изнутри. Но и об этом вы вряд ли узнаете от специалистов по "журналистским расследованиям", кото! рые не только преподносят искаженную информацию так, будто это истина в последней инстанции, но и берут на себя смелость вершить суд и выносить приговор тем, кого они выбрали в качестве политических противников. Эта проблема приобрела настолько вопиющий характер, что New York Times сочла необходимым начиная с июня этого года изменить редакционную политику с тем, чтобы, по словам ее представителя по урегулированию споров, "использование анонимных источников стало "исключением", а не "правилом"".

Поэтому не стоит удивляться, что престиж мейнстримовской журналистики, достигший, пожалуй, беспрецедентной высоты в начале 1970-х годов, во времена Уотергейта, сегодня крайне низок. Как показывает большинство исследований по этому вопросу, американцы все больше воспринимают журналистов как безответственных выскочек, добровольно подрядившихся сеять раздор, смуту, портить всем жизнь и проповедовать современное "евангелие от либерализма". Па! дению их репутации - вполне заслуженному - способствовала и се! рия шумн ых скандалов вроде "взлета и падения" репортера New York Times Джейсона Блэра³.

Политическая ангажированность современных журналистов во многом обусловлена тем, что сегодня почти все они получают университетское образование. В книге "Когда я работал в газете" (Newspaper Days) Генри Менкен вспоминает, что в 1898 году, когда ему исполнилось восемнадцать, перед ним встал выбор: поступить в колледж, чтобы учиться у немцев-профессоров, а по выходным сидеть в енотовой шубе на футбольных матчах, или устроиться в газету, где он будет присутствовать на пожарах, облавах в публичных домах, казнях и тому подобных "интересных событиях". Как пишет Менкен, выбор он сделал без колебаний.

Большинство современных газетчиков, напротив, обучаются профессии на факультетах журналистики или проходят курс гуманитарных наук и социологии. На этих кафедрах безраздельно господствуют либеральные политические идеи, так что вм! есте с дипломом и ощущением "умудренности знаниями", они приобретают и устоявшиеся политические взгляды. Как утверждает Джим А. Кюйперс (Jim A. Kuypers) в своей книге "Необъективность прессы и политика", 76% журналистов, признающих, что у них есть политические предпочтения, называют себя либералами. Результат предугадать нетрудно: позволяя политическим убеждениям определять направленность своих статей, подобные журналисты искренне полагают, что: а) они просто говорят людям правду и б) делают наш мир лучше.

Мне кажется, что в те времена, когда журналисты еще не получали университетского образования, они не считали "родные" газеты лишь рупором для собственных политических идей. Возможно, кто-то из них ненавидел коррупцию, у кого-то вызывала отвращение постоянная лживость политиков; вероятно, порой у них даже бывали приступы идеализма и сентиментальности. Но вперед их вели здоровый цинизм, лошадиные дозы спиртного и любовь к своей профессии.! Они не воспринимали новости как трамплин для выражения тенден! циозных политических взглядов - впрочем, тогдашние редакторы и не допустили бы ничего подобного.

За то, что газеты вроде New York Times, Washington Post и Los Angeles Times немало поспособствовали поляризации политических взглядов в стране, они вполне заслуживают своей нынешней судьбы - все больше людей перестают воспринимать их всерьез. Это так, даже несмотря на то, что лекарство - новости "по запросу" порой представляется не менее вредным, чем болезнь: часто они лишь укрепляют пользователей: консерваторов, либералов - кого угодно в уже сложившейся точке зрения. Но в данном случае самые любопытные или те, кому просто стало скучно, могут, ради разнообразия или развлечения, одним щелчком мышки переключиться на другой интернетовский сайт - читателям газеты такая возможность недоступна.

Кроме того, наши - даже весьма солидные - газеты, увы, не назовешь и оазисом хорошего вкуса в пустыне всеобщего "оглупления". В Америке всегда было много газет, чьей един! ственной специализацией была скандальность и развлекательность. (Кстати, первый кроссворд был опубликован в New York World, принадлежавшей Джозефу Пулитцеру.) Но всегда существовали и издания, стремившиеся повысить культурный уровень читателей. Среди них следует назвать New York Times, St. Louis Post-Dispatch, Washington Post, Milwaukee Journal, Wall Street Journal, давно почившую в бозе New York Herald-Tribune и Chicago Daily News.

Эти газеты всегда сообщали читателю то, что, по мнению редакции, ему необходимо было знать, даже если эта информация могла показаться кому-то скучной. Times, к примеру, печатала полные тексты важных политических выступлений, хотя они порой занимали две полосы мелким шрифтом. Но сейчас, когда выпускники университетов пишут статьи для выпускников университетов, ни тех ни других просветительская функция прессы, похоже, не волнует. Кроме того, когда тиражи падают, а главная стратегия состоит в том, чтобы "продаться" равнодушной молод! ежи, в ход идут любые средства.

Издания, традиционно пре! дставляв шие "серьезную" американскую прессу, становятся все более фривольными. "Актуальные новости" прошлых времен все больше заменяются скандально-развлекательной тематикой. Похоже, серьезные газеты идут по дороге, проторенной единственным коммерчески успешным печатным изданием последних десятилетий - USA Today, чьим основополагающим принципом является краткая, энергичная и "развлекательная" подача материала. Или - что еще хуже - они пытаются подражать телевизионным ток-шоу и интернету, зачастую бездумно копируя их самые "оглупляющие" и вредные новшества.

Редактор лондонской Independent говорит, что вместо "газеты для чтения" надо создать "видеогазету" (viewspaper), которую можно было бы "смотреть" как телевизор или информацию на компьютере. Los Angeles Times пытается внедрить интерактивные технологии. Так она позволила посетителям своего интернет-сайта менять содержание передовиц в соответствии с их собств! енной точкой зрения (от этой практики пришлось отказаться после того, как читатели начали размещать на сайте порнографические картинки). В своей колонке по вопросам науки и техники обозреватель New York Times Дэвид Карр утверждает, что прессе необходимо собственное "подкастинговое движение". Насколько я понимаю, он имеет в виду, что печатные СМИ должны разработать некий формат подачи новостей "по запросу", позволяющий читателю самому производить отбор, подобно тому, как iPod предоставляет слушателю его любимые программы, когда он пожелает, и в том виде, который он предпочитает.

Мы, американцы, любим делать несколько дел одновременно - читаем во время рекламной паузы по телевизору, говорим по мобильнику, когда ведем машину, слушаем музыку, работая на компьютере, и т.д. и т.п. Похоже, кое-кто из представителей прессы, поддавшись панике, решил, что их главная проблема в том, что, читая газету, человек одновременно может разве что курить, а это к тому ! же почти везде запрещено. Если бы все ограничивалось этим!

Высту пая в апреле на заседании Американского общества редакторов газет, глава международного издательского концерна Руперт Мэрдок, упомянув о резком сокращении читательской аудитории традиционной прессы, принялся повышать "боевой дух войск", призывая слушателей работать лучше. Не по-иному, а просто лучше: глубже освещать события, полнее учитывать пожелания читателей, внедрять, а где можно - и имитировать "цифровую культуру", столь популярную среди молодежи. Казалось, Мэрдок - человек, добившийся громадных успехов и, как правило, трезво воспринимающий реальность, просто растерялся и не знает, что делать.

Не скажу, что у меня есть некий четкий план. Есть поговорка: лучше всего изучать историю, ведь настоящее слишком запутано, а предугадать будущее невозможно. Переживаемый нами переходный период - когда интерес к традиционным газетам падает, а компьютерные новости остаются уравнением со многими неизвестными - можно уподобить громадному мегаполису, где гужев! ой транспорт уже запретили, а автомобиль еще не успели довести до ума.

И все же, если уж попытаться сыграть роль пророка, я бы, пожалуй, предположил, что пресса будет ковылять дальше, все больше впадая в отчаянье и становясь все вульгарнее. Все больше газет займутся сложной эквилибристикой, пытаясь одновременно снижать стандарты качества и удержать прежний уровень, изо всех сил стараясь удержаться на ногах в потоке ненужной информации, в котором все мы можем утонуть. Те, кто привык к газетам с юных лет, будут по инерции их читать, испытывая все меньше доверия и интереса, а молодые люди, которые довольно скоро превратятся в пожилых, будут их просто игнорировать.

Лично мне бы очень хотелось, чтобы несколько серьезных газет, наоборот, решили "повысить стандарты": становиться не примитивнее, а интеллектуальнее, соблюдать в своих материалах принцип добросовестности и беспристрастности - одним словом, превратиться в общественные институты, которые даже те, к! то не разделяет их взглядов, будут уважать за обоснованную убе! дительно сть занимаемых позиций. В моем представлении такие газеты должны возглавлять редакторы, которые могут отобрать для меня (на что не способен ни интернет, ни я сам без посторонней помощи) серьезные и актуальные темы, вопросы и проблемы и, прибегнув к помощи неравнодушного ума, уделить каждой из них столько внимания, сколько она заслуживает.

Вероятнее всего, любая газета, избравшая такой путь, не сможет уцелеть, но по крайней мере она пойдет ко дну с поднятым флагом, стреляя из всех орудий. И ее конец будет восприниматься как подлинная утрата. Что же касается наших газет в их нынешнем состоянии, то в их пользу можно разве что сказать, что они не требуют подзарядки батареек, отлично подходят, чтобы бить мух, и еще в них очень удобно заворачивать селедку.

Перевод М.Коробочкина

Примечания:

¹ Чикагские бейсбольные коман! ды. - Прим. перев.

² Бывший лидер республиканского большинства в палате представителей, обвиняемый в финансовых махинациях. - Прим. перев.

³ Сотрудник газеты, занимавшийся плагиатом, выдавая статьи из местных газет за собственные репортажи. - Прим. перев.