Говоря о том, что Саратов — культурная столица Поволжья, чиновники от культуры традиционно вспоминают о театрах, музеях и художниках нашего города. Правда, о существовании последних речь идет все реже: выставки в последнее время практически не проводятся, и об уровне саратовской живописи горожане судят по картинам, которые продаются на проспекте Кирова.
Саратовские художники живут только на средства, полученные от продажи собственных полотен. Причем живут практически между небом и землей: большинство мастерских находятся на восемнадцатом этаже высотки на окраине города. Один из обитателей этого "поднебесья" — Валерий Юрьевич ПУСТОШКИН. На встречу с ним я отправилась в компании адвоката Равиля Исмагулова, который по совместительству является прекрасным знатоком саратовской живописи.
Из-за низкой
температуры в заоблачных высотах восемнадцатого этажа хозяин встретил нас в валенках и потертом тулупе. Но разговор об искусстве зашел не сразу. Художников тоже волнуют вполне земные проблемы, которые, правда, тесно связаны с поднебесными мастерскими.
Администрация города заложила множество зданий, чтобы выплатить долги за электроэнергию. В этом списке есть и мастерские художников, а также другие помещения, принадлежащие саратовскому Союзу художников. Если здания не выкупить до апреля, художникам придется по старой российской традиции отправиться со своими мольбертами на кухни. Поэтому первые полчаса мы говорили о долгах за электроэнергию, которые волнуют город намного сильнее, нежели судьба саратовских художников.
И только потом зашла речь об искусстве.
— Я заканчивал Петербургскую академию
художеств, — рассказывает Пустошкин, — а до этого учился в Пензенском и Саратовском художественных училищах. В академии же я учился в единственной батальной мастерской на всю Россию. Моим преподавателем был очень яркий художник Евсей Евсеевич Моисеенко. Естественно, что в академии нас учили писать в жанре. И поэтому на выходе ты должен был показать то, чему тебя научили.
— А поиск какого-то своего лица в живописи начинался уже после академии?
— Обязательно. Поиск индивидуальности после института — основа из основ, потому что, оканчивая вуз, ты продолжаешь уже существующие традиции, продолжаешь разрабатывать линию твоего преподавателя.
Дело в том, что талантливому человеку легко дается любая школа. И если он получил высшее образование, он может работать
под голландскую, итальянскую или любую другую школу.
Но от подобного пути необходимо отказаться, чтобы прийти к пусть менее выразительной, но индивидуальной линии, чтобы по ней тебя узнавал зритель. Как каждому оперному певцу ставят его персональный, выразительный голос, так и в живописи художник должен найти свой темперамент, своих героев, свою философию. Многим это дается с трудом. И говорить о своей неповторимой школе могут только самые величайшие из художников. Но, несмотря на все сложности, индивидуальная выразительность является необходимостью для каждого художника.
— А в чем заключается ваша индивидуальность?
— Я могу сказать только о том, к чему стремился, чего старался достичь, что разрабатывал. Мне после института была интересна идея джаза в живописи, то есть
джазовая аранжировка цвета. И мое внимание привлекал элемент случайности в искусстве.
Мне нравились вещи разового, быстрого, легкого письма, то есть тенденции праздника в живописи. Какую бы вещь художник не задумывал — глубокую и проникновенную или цветную и энергичную — зритель должен воспринимать ее, как праздник. Такое восприятие близко к русской иконе: при всем том, что она имеет библейскую основу, когда смотришь на нее — появляется ощущение праздника. Получается ли у меня нечто подобное — можно судить по картинам.
— Кого из известных художников вы можете назвать своими "заочными" учителями?
— Тут я ничего нового не скажу. Есть такие величины, которые настолько знаковы, что мимо них сложно пройти. Во-первых, это итальянская школа эпохи Возрождения,
когда существовала плеяда блестящих мастеров от Микеланджело, Рафаэля до Боттичелли и Беллини. Конечно, следует сказать о голландской школе, которая тоже стала настоящим явлением в мировой живописи.
И я не могу не сказать о нашем Серебряном веке: здесь меня особенно привлекают Бенуа, Бакст и поздний Кустодиев. Есть такое любопытное мнение, что люди, создавшие Серебряный век, пытались даже свою жизнь возвести в ранг высочайшего искусства. Свой быт они старались сделать настолько изысканным, чтобы он вошел в систему культуры. Естественно, что у них ничего не получилось, но какая-то особая красота в этой идее есть.
— А у вас подобная идея есть?
— Не знаю. Мечты, наверное, бывают в детстве, а когда взрослеешь, становишься более зрелым, появляются какие-то мысли, которые сложно
назвать мечтами. Человек просто мудреет с годами и пребывает уже не в мечтах, а в некоем философском размышлении о жизни, ее приоритетах, которые так сложно выявить. Мне кажется, такое размышление даже лучше мечты, потому что в этом состоянии человек затрагивает очень важные и серьезные вопросы.
— О чем вы любите размышлять?
— Да обо всем. Но, если честно, единственное, что меня поражает в этом мире — это красота и гармония природы. Достаточно один раз попасть в лес, чтобы ощутить чувство этой гармонии. В городе с этим чувством жить невозможно, к сожалению.
— Если говорить о случайности в искусстве, то как появляются ваши сюжеты: случайно ли обдуманно?
— По-всякому. Иногда я что-то задумываю, а потом осуществляю.
А иногда люблю просто импровизировать: беру чистый холст и начинаю "хулиганить". В такие моменты порой не понимаешь, как появляется законченная, цельная картина. Врубель когда-то говорил, что важен не результат, а процесс. В этом и заключается "джазовость".
— Вы чем-то увлекаетесь помимо джаза и музыки?
— Пожалуй, только рыбалкой, причем летней, потому что я люблю рыбачить с комфортом. Раньше я и на гитаре играл, и литературой очень увлекался. До сих пор очень люблю театр, но в саратовских театрах почти не бываю. Не потому что не нравится, а потому что просто не могу выбраться: все-таки шестой квартал, окраина города. А сейчас все время трачу на живопись, ведь надо семью кормить.
— А в семье у вас кто-нибудь еще живописью занимается?
—
Слава богу, нет. Наверно, хватит одного ненормального. На самом деле, это очень истощающая работа, очень трудоемкая и энергозатратная. Когда пишешь какую-то работу, вкладывать в нее энергию необходимо, потому что люди приходят покупать не просто картину, а положительный заряд энергии.
— Вы известны как жанровый художник. На ваш взгляд, жанровые картины сейчас востребованы?
— Да. В последнее время появился класс состоятельных людей, которые хорошо образованы, интеллектуально развиты. Поэтому и вырос спрос на хорошую живопись.
— А мне иногда кажется, что сейчас картины покупают только на проспекте Кирова.
— Просто необходимо понимать, что для каждого существует своя ниша, а следовательно, своя живопись. Поэтому, если
спрос на такую живопись существует, то пусть торгуют. Этим ребятам тоже надо кушать.
— А со стороны властей есть какие-то шаги, чтобы поддержать местных художников?
— Нет, пожалуй, хотя Саратов известен как культурный центр. С другой стороны, было же создано художественное училище. Но вслед за училищем нужен и выставочный зал, чтобы молодым художникам было где выставлять свои работы. Наверно, это происходит, потому что нет системности, стабильности, утрачены хорошие, рабочие взаимоотношения между художниками и местными властями. Нас проще не замечать, забыть.
Данная рассылка является официальным выпуском средства массовой информации ИА "Саратовские новости". Свидетельство ИА ╧7-0603 выдано 27-04-2001 Поволжским межрегиональным территориальным управлением МПТР РФ