Четвертый взвод. Глава 3
Привет.
Глава 3. За тех, кому повезет.
Тогда решено было назавтра ехать на Черную речку общественным
транспортом. Мы так посчитали и решили, что туда доедем к обеду.
Не тут-то было. Нас разбудили в 4:30 утра, чтобы успеть к первому
автобусу из Гарболово до станции Грузино.
Мы были в нашей военной форме старого образца с вещмешками за
спиной. Вождем нашим был капитан Глюков. (У меня он постоянно
вызывал ассоциации с капитаном Крюком из Питера Пена). Таким
макаром мы проехали до станции "Девяткино", на метро до
"Гражданского проспекта", на трамвае до проспекта Просвещения и на
автобусе до Черной речки. Приехали мы туда в 8:15. Еще целый день
впереди, б@#$!
Первое, что бросилось в глаза - обилие женщин, женщин в форме.
Нас предупредили, что на Черной речке сильная уставщина. Как
оказалось, так оно и есть, но не для всех. Hас привели на
вылизанный плац около изрядно обшарпанного штаба гарнизона.
Вообще, здесь в гарнизоне располагается несколько частей.
Нас встретила какая-то шишка и передала вожжи толстому майору с
гангстерской мордой. Лицом он был один к одному - мафиози из
"Спрута".
Майор распределил наших 20 человек по трем частям: 6 человек в
автобат, 6 на стрельбище и 8 на базу хранения техники. Я попал на
базу.
Нас восьмерых привели в казарму (она же "расположение") и
объяснили что к чему. Жить мы будем в этой казарме вместе с
четырьмя солдатами срочной службы (один из них младший сержант).
Командир нашего маленького взвода теперь старший прапорщик Егорин.
А вообще на базе оказалось очень мало народу, из которых половина
- офицеры, половина - прапорщики и женщины. Мы, восемь человек,
увеличили численность базы процентов на 30.
Народ здесь собрался в основном ничего. Никто особо не наезжает,
солдаты, хотя и деды по сроку службы, но с нами не конфликтовали.
Мы с ними тоже.
Нас сразу отвели завтракать (еще до распределения на группы).
Еда здесь на два порядка выше по качеству, чем Гарболовская. То
есть по содержанию все то же - каша, супчик, тушенка и рыба, но
качество и количество! Мы просто объедались. Первое время. Но
через пару дней в моем дневнике появилась запись: "Еда просто
за@#$ла". Не представляю, как такое едят солдаты два года.
После нашего размещения наступило время утреннего развода. Перед
казармой выстроился весь личный состав базы. Пришел начальник
части подполковник Деканский и провел инструктаж. Самое главное в
инструктаже было: "Если мы кого-то из вас потеряем, кому нужна
тогда будет вся наша работа?" и "Не лезьте, куда не просят". Эти
принципы он еще не раз перед нами повторял.
Мы отправились на работу в парк. Парк - огороженный колючкой
клок суши, на котором стоят кучи складов и хранилищ. Чтобы попасть
в хранилище надо дождаться развода караула, проверяющего целы ли
пломбы. В дальнейшем мы каждое утро приходили в пол - девятого к
воротам ограды и ждали прихода караула от 30 минут, до 1,5 часов.
Нас восьмерых сразу разделили на две группы по 4 человека.
Впоследствии это разбиение было достаточно хлипко, так как каждому
начальнику нужна была рабсила, и нас на утреннем разводе быстро
распределяли кого куда.
В первый день нас четверых запрягли натягивать колючую проволоку
по ограде. Работа нормальная. Только жарковато. Был и еще один
побочный эффект: руки у меня были исцарапаны, как будто я всю ночь
пытался изнасиловать кошку, причем безуспешно.
В 13:45 работа закончилась, мы отправились в казарму готовиться
к обеду. В казарме помылись, почистили сапоги, посмотрели
телевизор. Вообще, в бытовом плане здесь было неплохо: питьевая
холодная вода из-под крана, в казарме температура не поднимается
выше +21°C даже когда на улице +32°С в тени, телевизор опять же с
восемью каналами, чистый светлый линолеум на полу (еще бы не
чистый - мы его каждое утро мыли).
Где-то около трех сходили на обед. Вернулись минут через 20 - 25
так, что еще почти час отдыхали в казарме. Кто спал, кто смотрел
телевизор, кто в шахматы парился (чтобы совсем не деградировать).
Затем с четырех до шести вечера еще поработали. С шести до
полвосьмого опять же ничего не делали. В полвосьмого поужинали и
до 22:05 - личное время. Подшивка воротничков, чистка сапог,
телевизор. Такой распорядок дня здесь сохранялся все время нашего
пребывания здесь.
Правда, случались и отклонения от нормы. В этот бесконечный день
дежурным по роте был подполковник Орлов. Он в дупель надрался и
ходил просто никакой. А в 22:00 ему в голову моча ударила, и он
повел нас на вечернюю прогулку, чего на базе не случалось со дня
ее основания. Мало того, Орлов захотел строевую песню. Построил
нас на плацу и по очереди подходил к нам, прищуривал глаз, упирал
указательный палец в грудь человека и спрашивал:
- Какую песню знаете!?
- Ни какой не знаю. Палец переместился к следующему.
- А вы!?
- Я вообще не пою.
- У взвода должна быть строевая песня! Она сплачивает личный
состав.
Мы молчали, как партизаны. Время прогулки закончилось, и ему
пришлось нас отправить спать без песни.
На следующее утро мы встали не в 6:30, а в 7:15. Да и то потому,
что проснулся зам командира взвода Кирсанов. Он посмотрел на часы
и тихо сказал: "Б@#$, мужики, вставайте. Уже 7:15." Мы встали. По
быстрому вымыли казарму и пошли завтракать.
После завтрака опять колючка и после обеда тоже. А вечером нас
ждал сюрприз - увольнение до 20:00 воскресенья.
Нас в очередной раз предупредили о вреде одиночного плаванья,
излишней выпивки и опоздания обратно. На этот раз уже ни у кого не
было чувства оторванности от внешнего мира. Этот мир был в сорока
минутах от нас. Рядом с нами проходит шоссе, а вокруг - дачи.
На это месте надо нажать кнопку "pause", выпить стаканчик
апельсинового сока или пару бутылок пивка. Можно продолжать? Тогда
поехали!
Нас сразу обрадовали - во вторник приезжают американцы. То есть
какая-то шишка из штатовской армии. Совершенно естественно, все
оставшееся время до приезда дорогих гостей весь гарнизон
лихорадочно наводил марафет (прг. - глюкало).
Мы начали убираться прямо в воскресенье после увольнения с
восьми до половины десятого. Я, например, окапывал деревья и мел
мусор на прилегающей к казарме территории. Вообще уборка - это
стиль жизни здесь. Она ежедневна и непрерывна.
Понедельник, день 15-ый, прошел достаточно стандартно. Работа
заключалась в подметании хранилища. Пол - цементный, пыль - сухая.
Когда метешь - все, как в тумане, хоть противогаз надевай.
Вечером объявили, что завтра приедут не американцы, а кто-то из
министерства обороны, проверить нашу готовность к встрече негров.
Перед отбоем между личным составом распределили работу на вторник.
Ее оказалось много.
Вторник. 6:30 утра. Снова уборка. Завтрак. Работа в парке. Обед.
А после обеда в парк не пошел никто. Все занимались хозработами.
Даже подполковники и женщины косили траву на прилегающей
территории. Мы выполняли поставленные вчера задачи. Срубили
лопатами траву с волейбольного поля, которым никто не пользовался.
По периметру насыпали полоски опилок. Я покрасил ржавые столбы
(сетки на них не было). Там была асфальтированная дорожка метров
200 длиной с бетонным бордюрчиком. Вдоль всей дорожки пришлось
снаружи бордюров насыпать песочку. Сами бордюры покрасили белой
краской. Лепота!... Правда, на следующий день пошел дождь и краску
смыл. Покрасили еще раз (до следующего дождя). Этой же краской
окрасили и деревья вокруг (ее тоже смыло водой).
Вообще, здесь я научился одному правилу. Если на стенке Вы
видите грязное пятно, что Вы сделаете? Вымоете стенку? И не
правильно! Стену надо покрасить! Благо дело, в армии и краска и
щетка и рабсила бесплатны и неограниченны. Так, что половину
казармы мы не мыли, а красили.
Я красил масляной краской маленькую глухую комнатку - сушилку.
Нанюхался до ох@#$ия. Жизнь сразу стала веселее. Остальные тем
временем мыли стены, люстры, шкафы, ножки стульев и батареи у
стен. Красили двери, плинтусы, стены туалета. И все это длилось до
двенадцати ночи. В моем дневнике появилась запись "Все достало!"
Надо отметить большую работу, проделанную рабочими по
реставрации штаба гарнизона. Дня за четыре штаб превратился из
унылого обшарпанного здания в нечто свежее, сверкающее на солнце
медными ручками дверей.
Кстати, о двух других группах, приехавших с нами из Гарболово.
Первая попала в автобат. Им повезло меньше всех. Они работали
столько же, сколько и мы, а вот в бытовом плане их держали строже.
Заставляли пид@#$сить пряжки, чистить сапоги, иметь чистые
воротнички. У нас с этим было просто: никому не было дела, какого
цвета у нас воротнички. Только сапоги надо было перед походом в
столовую почистить.
А вот вторая группа попала на стрельбище. То есть жили они
неподалеку от нас вместе с третьей ротой новобранцев, а работать
их возили обычно с 10:00 до 15:00 на стрельбище. Вот кому была
настоящая халява, так это им. У них в группе был такой человек,
как Елин. Его язык явно никогда не застывал на месте (даже во
сне). С самого начала, когда на них, как на молодых наехал сержант
третьей роты, Елин заявил: "А мы - студенты, нам все по х@#!"
После этого от них вообще отстали. Они сами вставали, сами
занимались зарядкой (чего мы вообще не делали), сами объявляли
себе отбой. С ротой они вместе только есть ходили. Причем на
стрельбище они почти ничего не делали, а когда приезжали обратно,
то сидели в курилке и, от нечего делать, чистили пряжки до
состояния зеркала и звезду на пилотке. Один даже из пластмассовой
пуговицы вырезал звезду и приколол ее на пилотку.
Поручик, попавший в эту группу, рассказал такую историю.
На стрельбище помимо четверых солдат жила еще здоровенная
овчарка. Как правило, она сидела на цепи за забором. Но однажды,
когда все они утром приехали на стрельбище ее на месте не
оказалось. Они стояли группой около "Москвича" начальника и
курили. Внезапно откуда-то появилась овчарка и, почему-то, без
цепи. Она огромными прыжками понеслась к ним. В течение двух
секунд весь народ как ветром сдуло. Кто-то занырнул внутрь
"Москвича", кто-то на капот, а самый здоровый и тяжелый парень из
всей группы оказался на крыше. Как он туда попал, он и сам потом
не мог обьяснить. Бедная псина осталась без добычи. Зато "Москвич"
обзавелся вогнутой вовнутрь крышей. Собаку отозвали, но народ еще
долго корчился в судорогах от смеха.
С такой жизнью им было даже почти все равно, когда уезжать
отсюда. Проблема уезда нас беспокоила с первого дня сборов.
Говорили, в прошлом году всех отпустили 22-го. Hас наше начальство
собиралось отправить по домам где-то 28-го. И сколько мы не
спрашивали их, ничего конкретнее они не говорили.
Эта вторая группа халявщиков составляла очень сильный контраст с
духами третьей роты. Тех нещадно насиловали их сержанты. И это не
было дедовщиной, это была всего лишь уставщина, характерная для
учебных рот. Просто мерзко вспоминать, что мы там видели. Это было
сильное воздействие на психику солдат. Ежедневный утренний осмотр
включает в себя выворачивание карманов, которые должны быть
пустыми (за исключением обязательного носового платка), в пилотку
должны быть вколоты три иголки с нитками, воротничок - чист,
пряжка - сверкать, сапоги - блестеть, волосы - пострижены. В
столовую они ходили с песней. Пели, обычно одну из трех. Чаще
всего про серую шинель. Такое убожество! Даже нас они достали,
хотя не мы их пели, а что говорить о солдатах!? Очень много
строевой - по пять часов на плацу. Это может показаться не таким
уж и страшным, но мы были очень рады, что мы - студенты. К нам и
отношение со стороны офицеров было другое. Как к людям, которые не
есть полные кретины, а может быть даже что-то умеют (что, конечно,
сомнительно).
Вообще все оставшиеся дни сборов были или скучны или мрачны или
неприятны. Чтобы не слишком утомлять читателя я опишу лишь
немногое из того, что там было.
В среду, к примеру, мы вчетвером весь день грузили и разгружали
крытый КАМАЗ. КАМАЗ возил обмундирование из одного склада в
другой, неподалеку. Мы успели его три раза загрузить и два раза
разгрузить.
А в четверг я работал газонокосилкой внешнего загорания. Было
жарко. Мои друзья мыли ЗИЛы в хранилище, а я пекся на солнышке,
махая косой. Впрочем, на работу мне было грех жаловаться - свежий
воздух, работка не пыльная, почти никто не грузит, что, мол косу
не так держу или не в том ухе ковыряюсь. То есть сначала каждый
подполковник считал себя самым крутым косарем и с увлечением
показывал мне, как надо косить. Причем каждый по-своему: то коси
выше, то слишком много оставляю. А ну их на @#$!
В 13:15 нас повели в баню. Она находилась на территории
гарнизона и была не большой. Мы пришли туда, когда основной поток
солдат уже прошел. Тем не менее народу было много. Процедура
такова: раздеваешься, забегаешь под душ, мочишь левую пятку в
воде, выбегаешь, вытираешься грязной майкой, старое белье сдаешь,
новое получаешь, одеваешься и выбегаешь на улицу. Белье до нас
носило не одно поколение каторжников, оно было все в дырках и
весьма хлипкое. Hа простынях, как на рублях были водяные знаки -
какое-то нецензурное выражение "ВСРФ".
После обеда я два часа бродил по парку, выискивая не закопанные
окурки и бумажки. Hу бомж бомжем. Как развлечение мы ввосьмером -
я, Диня, Серж, Деканский и еще четверо натягивали... (нет, это я
один бы смог) ... гусеницу на трактор. Hатянули. Деканский был рад
продемонстрировать близость к народу и громко орал: "Я хочу, чтобы
вы все дружно!" Что именно - не уточнял, главное - дружно. После
ужина опять уборка, как они нас ею достали!
Кстати, Деканский ходил в форме старого образца - единственный
на весь гарнизон. Говорят, что начальник хозчасти так его
ненавидит, что новую форму не выдает. Его, Деканского, здесь все
не любят. Впрочем, в армии никто никого не любит.
А в пятницу оказалось, что американцы все-таки приезжали. Для
них на места тренировок привезли на буксире кучу связных машин
(сами они не в состоянии приехать), развернули антенны, укрыли все
это маскировочными сетями и делали вид, что у них что-то работает.
В армии всегда так: не обязательно, чтобы что-то работало,
главное, чтобы оно выглядело рабочим.
Hа этот раз в увольнение нас отпустили лишь в субботу утром до
вечера воскресенья.
Понедельник - день тяжелый, 22-ой. Утром приехали Диня с
Серегой. Они вечером в воскресенье ходили на концерт ДДТ,
закончившийся где-то к часу ночи. За опоздание им прапор объявил
выговор, предварительно спросив:
- Вы че, вчера, нахерачились что-ли?
- Hу, да.
Командир части пригрозил:
- Если узнаю, что опоздание было умышленным, то в увольнение не
пойдет никто.
Ха-ха-ха! Эта неделя - последняя. Hам на @#$ не нужно ваше
увольнение! Это мы подумали ему в ответ.
Еще командир объявил, что в среду приедет еще одна комиссия.
Значит, опять все должны вкалывать на уборке, как звери. H-да, это
нам не впервой. Все время, что мы находились в армии нам
приходилось пахать, как черным нигерам.
До обеда я опять косил, а вот Дине и Сереге нашлась другая
работа. Они красили грузовики в хранилище. Красили они щетками
гудроном, растворенным в бензине. И знаете, что они красили?
Бампера и колеса! И не просто диски колес, а сами покрышки колес.
Колеса были все в песке и пыли. Мыть их не стали, а решили
покрасить, чтоб блестели. Маразм крепчал, деревья гнулись. Диня с
Серегой вышли оттуда с головной болью и заляпанные гудроном с ног
до головы.
А в среду труд Дини и Сереги модернизировали. Привезли
электрический краскопульт. Когда я подошел к хранилищу, то метров
за 50 от него унюхал запах бензина. То, что я увидел, было гораздо
"веселее". Серега держал в руке краскопульт, а вокруг него стоял
бензиновый туман - взвесь из крупных капель бензина и гудрона. И
Серега дышал этим весь день без респиратора. Красил он, по-
прежнему, покрышки колес.
Я же всю эту неделю халявил, как мог - то бушлаты почистить, то
дырки в крыше гудроном залить.
И вот, наконец, на 26-ой день, пятницу нас отпустили домой. Это
был день части. Все начальство вместе с прапорщиками заняло
казарму, выгнало нас с солдатами и занялось своим любимым делом -
попойкой. По-моему, в этот день Россию можно было бы захватить
голыми руками - в армии не осталось ни одного трезвого человека.
Hо, это все уже мелочь. За нами вечером приехал Швейк и самое
главное было написано в его глазах: КОHЕЦ!
Послесловие.
Если вы выдержали чтение этого произведения до конца, возьмите с
полки пирожок. Теперь, с некотрой степенью достоверности вы можете
себе представить, что мы испытали на собственной шкуре. Если вам
показалось, что нам там было весело, то вы совершенно правы. Нам
было очень весело. Только надо помнить одну простую вещь, которую
написал еще Роберт Хайнлайн в "Чужак в стране чужой": человек
смется, когда ему больно.
Под редакцией автора.
Thomas Sawyer.
Четвертый взвод.
Перепечатка издания возможна только с
разрешения автора или его литературного
агента.
Перевод с русского: автор.
Главный редактор: автор.
Корректор: автор.
Компьютерная вёрстка: автор.
Издание стереотипное, исправленное.
Бумага какая есть. Гарнитура standard.
Печать на принтере. Тираж очень маленький.
Издательство "Бонч-PRN".
Типография издательства "Бонч-PRN".
1996.-40с.
Экземпляр No 5
(C) by Thomas Sawyer 1995,96,97.
